Пернатые: Соколиный

Очнулся Олег в палате. Белые стены, пищащие приборы, капельница, приглушённый свет. Серпенко вдруг задумался, а не та ли это палата, в которой он лежал раньше, но мысль тут же ускользнула. В поле его зрения появилась Дарья Викторовна. — Лейтенант, — сказала она, чуть кивая. Олег прикрыл глаза, потом открыл и, разлепив губы, прохрипел: — Моё почтение. — В последнее время мы слишком часто встречаемся, лейтенант, — сказала врач. — Кажется, я жить без вас не могу, — чуть улыбнулся Олег. Чувствовал он себя не так уж и хорошо, боли не было, но присутствовала слабость, ему это не нравилось. Но после того что он пережил, это вполне естественно. Кости были переломаны, органы отбиты — счастье, что не сдох ещё там, на субмарине. Вдобавок ему кололи странные препараты, возможно, наркотики, которые сначала снимают боль, а потом возвращают троекратно. На мгновение вспомнился операционный аппарат, из которого они с Кабановым и Зайцевым перетаскивали пациента в другую капсулу, буквально… А сколько прошло дней? — Так вот и живите, — улыбнулась Дарья Викторовна. — Мне без вас забот хватает. Что-нибудь болит? — Я как вяленая селёдка, а в остальном — всё прекрасно, — буркнул Олег, глядя на неё. Дарья Викторовна отметила три строчки на планшете, затем посмотрела на голоэкран. — Операция прошла успешно, — заговорила она, вновь обращаясь к нему. — Все ваши кости срослись, органы не повреждены. Есть небольшие отклонения, но это поправимо. Вы ведь никуда не торопитесь? — У меня свидание, — попытался убедить её в своей лжи Олег. — Было вчера, но я, как понимаю, не пришёл. Думаю, моя… любовь, будет на меня злиться. Так что у нас с вами ничего не получится. — О, не переживайте, — подхватила его шутку Дарья Викторовна, стараясь при этом быть серьёзной, — злиться на вас никто не будет, свидание запланируете чуть позже, а насчёт нас… Я уверена, у нас всё получится. В нашем распоряжении пять дней. — Вы серьёзно? — сделал бровки домиком Олег. Пять дней в одиночной палате смерти подобно — он двое суток с трудом выдержал. — Серьёзно, — убедительно сказала она. — Тогда мне мыло и верёвку, на обед. — Нет. — Я же высохну. Один-одинёшенек в этой маленькой комнатке. Завяну, как цветочек, и ваши усилия пойдут прахом. — Не завянете, — тихо рассмеялась Дарья Викторовна. — В прошлый раз вы были у нас в гостях по иной причине. Сейчас всё по-другому. Сегодня я ещё никого к вам не пущу, а завтра после обеда допуск в вашу палату будет открыт. Только максимум пять человек и не больше пятнадцати минут. Здесь не курорт. — А я и думаю, чего песка нет, да шум волн отсутствует. Но, может, разрешите уже сегодня? — Нет. — Вы жестоки, но я вас всё равно люблю. — Спасибо, — хмыкнула она. — И вам спасибо, — подхватил Олег, уже будучи серьёзным. Некоторое время Дарья Викторовна смотрела на него не отрываясь. Серпенко думал, что надо бы ещё что-то сказать, но чёртова слабость выбивала из него силы и дух, а ещё путала мысли. В голове была сумятица, ни одной идиотской шутки. — Знаете, мы, врачи, думаем, что в спасении человека наша заслуга. Но с годами у меня сложилось немного другое мнение. Я ни в коем случае не принижаю наш профессионализм и желание вытащить вас с того света, но мне кажется, что не только доктор заслуживает похвалы. На моём веку бывали такие случаи, когда шанс на выживание составлял ничтожный процент. И я, и многие мои коллеги этот процент не брали в расчёт, но делали свою работу. Каждую минуту ты ждёшь, что сердце остановится и мозг перестанет функционировать, но пациенты, будто слыша наши мысли, продолжают жить. И уже через некоторое время шансы возрастают. А ещё через десять часов ты понимаешь, что тот, кого ты собрал по кусочкам, умирать не собирался вовсе. У некоторых людей неуёмная жажда жизни, иногда они сами этого не понимают, но двигаются вперёд, сражаются, и мы, врачи, лишь помогаем им в этом. У меня был случай, когда шансов не было совсем. Что-то непонятное сгрузили в операционный аппарат, потому что мозг ещё функционировал и сердце билось через раз. Сорок девять часов шла операция, потом месяц была реабилитация. Этот человек до сих пор жив… А был случай, когда шансы были пятьдесят на пятьдесят, но даже аппарат не справился с задачей. Потому что человек был слаб внутри. У вас, лейтенант, тоже дикая жажда жизни. Не скажу, что вы были доставлены в очень плохом состоянии, и не скажу, что операция была затяжная, всего-то шестнадцать часов, но пришли вы в себя через три часа после того, как мы достали вас из аппарата. Обычно после таких операций люди спят часов десять, а то и больше. — Я не могу долго быть один, — нашёлся с ответом Олег. — Мне нравится ваш подход к жизни, лейтенант. Отдыхайте, — улыбнулась Дарья Викторовна и направилась к выходу. — А кто тот человек, у которого шансов не было вообще? — зачем-то вдруг спросил Серпенко. Просто захотелось знать. — А, капитан Тараскин, — ответил Дарья Викторовна. — После того как он пришёл в себя, я сказала, чтобы больше ко мне не приходил. То же самое и вам говорю. Давайте закончим наши отношения. — Потом снова улыбнулась и вышла. Олег почувствовал, как в горле встал комок горечи. Сглотнув его, ощутил, что на глазах выступила влага. Выпростав руку из-под покрывала, с трудом поднял её и шлёпнул себя по лицу. — Чёрт, — прошептал он, прикрывая глаза и умоляя себя не плакать. Что за глупость? Он же всегда весёлый и сильный, редко когда пускает нюни. Впрочем, он уже забыл, когда из его глаз бежала влага. Но в этот момент что-то внутри сломалось, нахлынуло… Что-то странное и противное, отчего захотелось разреветься. И ткнуться Клавдину в грудь, сжать в кулаках его контр-адмиральский китель и стоять так долго-долго, напрашиваясь лишь на объятия и всё. — Блин… Слабость удвоилась, когда капельница переключилась и в кровь Олега попало снотворное. Вырубился он через пару минут, а когда проснулся, в палате была медсестра. Глянув на него, она поинтересовалась его самочувствием, потом вышла. Через некоторое время пришла снова, принесла поднос с едой и чай. Помогла Олегу сесть, установила поднос ему на колени, отключила капельницу, аппарат и ушла. Серпенко ел сам, хоть и был всё ещё слаб. Возвращаясь к реальности, Олег снова и снова прокручивал в голове минувшие события, вспоминал плен, боль, наглую бородатую рожу, даже Дрыща. С упоением доставал из памяти картинки, как «Соколиный» появляется из гиперпространства, а потом атакует субмарину осколочными торпедами. Сначала три штуки, потом одна. Как стирает пиратов в порошок, как гордо высится над ними, подавляя не только своими габаритами, но и мощью. Будто красуется перед ничтожным пиратишкой, посмевшим диктовать условия. Раскольников проиграл. Впрочем, проиграл он уже тогда, когда связался с Клавдиным и предложил обмен. Пираты думают, что они умные и сильные, что их вседозволенность — это гарантия на выживание. Чушь собачья. Среди тех, кто соблюдает законы и живёт по-человечески, есть свои звери, свои хищники. Может, их мало, но они существуют и проигрывать в своей жажде крови ни одному пирату не собираются. Матвей был великолепен! Жесток и холоден. Кто придумал этот план, Олег ещё не знал, вполне вероятно, что Романов, но он догадывался, что и сам Клавдин приложил к этому руку. Матвей не мог остаться в стороне, и не потому, что это Олег — он уверил себя, что его личность не доминирует над контр-адмиралом, — а потому что Серпенко был одним из команды, его человек. Боец, которого Клавдин, вопреки здравому смыслу, терять не собирался. По сути дела, жизнь какого-то лейтенанта не стоит того, чтобы становиться предателем, вот только никогда не знаешь, что на душе у того или иного командира. Устав диктует одно, и он как бог, однако человек — машина с душой, в ней бьётся настоящее, из плоти и крови, сердце. Еда в медотсеке была, как и прежде, вкусная и питательная. Куриный суп был съеден за минуту, картофельное пюре и салат из варёных морковки и свеклы тоже. Ржаная булочка проглочена с чаем, а леденец, будто маленькое поощрение, сгрызен до сладкой крошки. Как только чашки опустели, Олег осторожно поставил поднос на прикроватную тумбочку и спустил ноги с кровати. Некоторое время так сидел, смотрел на иллюминатор, что вёл в коридор. Там было пусто. Потом поднялся, шатаясь дошёл до него, выглянул, будто ища кого-то. Вспомнились пацаны. Дураки липли к стеклу, что-то кричали, тыкали в него колбасой и батоном. Смешные. Сейчас, наверное, Кручин ими командует. О, тот ещё любитель строевой подготовки. Когда Олег вернётся к своим идиотам, они будут тянуть носки лучше, чем прежде. Эта мысль согрела, и Серпенко развернулся, продолжая движение. До другого оконца он не дошёл, свернул в туалет. С упоением мочился, аж глаза закрыл от наслаждения. Потом посмотрел на зубную щётку и тюбик пасты, аккуратно упакованные в пакетик. Открутил вентиль. Струя воды ударила вниз, и Серпенко тут же закрутил кран, кусая губы. Вспомнилось падение на Возможную и ужас, который Олег испытал, оказавшись в капсуле на поверхности воды. Оперевшись о раковину, долго выдыхал и вдыхал, пытаясь унять дрожь в коленях и отогнать накативший страх. Лишь только тогда, когда, шатаясь, вышел из ванной, получилось от него избавиться. Хрен он туда ещё войдёт. Если только в туалет. Ну, и зубы почистить. И помыться. Нет, помоется он уже в своей каюте. Там легче. Дойдя до маленького иллюминатора, Олег выглянул в него. Космос. Снова родной. Близкий. Так и хотелось раскинуть руки и прыгнуть в него. Только в скафандре, конечно же. На самом деле Олег был равнодушен ко вселенной, просто на данный момент, зная, что за спиной целая планета воды, ему космос казался роднее Земли. Хотя хотелось уже в отпуск, пройтись по тверди, почувствовать ветер, прокатиться на машине, зайти в кафе, пробежаться по стадиону, сходить на футбол, хотя к футболу Олег равнодушен тоже. В общем, неожиданно сильно и именно сейчас захотелось вернуться домой. Как и обещала Дарья Викторовна, первого посетителя к нему впустили после обеда на второй день. Олег чувствовал себя лучше, утром его отвезли в реабилитационную палату, засунули в капсулу, продержав там около сорока минут. За это время Олег просмотрел по вирту интересную передачу о спаривании зебр, отметил для себя полезную информацию, подумал о том, что тоже хочет спариться. С Клавдиным, конечно. Потом ему вкололи сложновыговариваемые препараты и отправили в одиночку. Обедом накормили сытным, после чего забрали пустые тарелки. Кручин пришёл к нему, когда на часах было без четверти пять. Просидел недолго, но вид при этом имел усталый. Слушал Олегову болтовню, хмыкал в своей манере, вставлял короткие фразы, качал головой, намекая на то, что Олег снова несёт какую-то чушь. Принёс Кручин две бутылки сока и один апельсин — Диана передала, и Серпенко попросил Кручина поблагодарить её. — Ты чего такой уставший? — резко меняя тему, спросил Олег. — Потому что один лейтенант взял незапланированный отгул на несколько дней. — Вот говнюк. Наказывать таких надо. — Да вот, думаю, какое наказание придумать, чтобы больше его жопа не болталась на больничной койке. — М-м, — задумался Серпенко, делая глоток из бутылки. — Даже вот тоже в голову ничего не приходит. Может, сигаретку. — Хуй тебе, — сразу же ответил Кручин, а Олег чуть не ляпнул: «С удовольствием». Свою ориентацию Серпенко не скрывал, просто не болтал о ней на каждом шагу. Не сомневался в том, что мужикам наплевать, с кем он трахается, однако считал, что эта информация не несёт в себе ничего особенного. Может, конечно, Кручин и знал или догадывался, что Олег гей, но это не мешало их товарищеским отношениям, которые зародились здесь, на «Соколином». — Но, знаешь, — продолжил Олег как ни в чём не бывало, — койки тут неплохие. На них можно даже вот как-то так лежать, — Серпенко сделал жест руками, чуть не теряя бутылку, — и очень удобно будет. Кручин хмыкнул. — Видно, товарищ капитан, — Олег поставил бутылку на прикроватную тумбочку, — мои пацаны тебя заебали напрочь. Кручин сразу же посуровел, а потом выдал: — Они, блядь, ебанутые. Ты что с ними делал эти девять месяцев? Танцы танцевал? — Нет, я танцевать не умею, — серьёзно сказал Олег. — Они мне все уши проебали: «Как там лейтенант? А можно к нему? А когда будет можно? А в этот раз пустят?» Уй, блядь, убил бы. — Кручин вроде возмущался и злился, но при этом сидел ровно, скрестив на груди руки и только один мускул, самый маленький, в районе правого глаза, дёргался на его заросшей щетиной роже. — Вот засранцы. Ну, ты с ними строевую-то отработал? — Ещё как. — Хорошо. Значит, мне не придётся ебаться. Боря протянул руку и несильно треснул Олега по голове, хмыкая при этом. Серпенко заулыбался. — Ну дай сигаретку! — взмолился он как бы между прочим. — Дуся даст, — отозвался Кручин и встал. Попрощался, потом подошёл к двери и уже на пороге сказал: — Буду посылать их к тебе по пять штук. Иначе Дарья нас всех кастрирует, разом, одним взмахом. — Как скажете, товарищ капитан. Пацаны притащили пять бутылок сока и трёхсотграммовый стаканчик чая. Напитка там не оказалось, а вот сигарета и зажигалка порадовали глаз. Олег готов был за это расцеловать парней и убить одновременно, потому что одна сигарета — это же только дразниловка. Хотелось пачку. Но Серпенко ничего не сказал, да и сигарету обнаружил, только когда ребята ушли. Трещали они без умолку, улыбались, как будто пришли на свидание, смотрели преданно и восторженно. Олег улыбался в ответ, иногда посмеивался, удивлялся тому, что в словесном потоке кое-как ему, болтуну, удавалось вставить пару фраз. Выслушал незначительные жалобы: мол, капитан Кручин спуску не даёт, по шесть часов строевой подготовкой занимается, потом гоняет по плацу — сначала десять кругов, потом разминка, затем отработка приёмов, потом ещё десять кругов. Завтра будут сдавать устав, потом опять строевая и отработка плана «Д», ага, это абордаж — захват пиратского судна. Молили о том, чтобы лейтенант быстрее выздоравливал, но добавили, чтобы не торопился, а то мало ли, может, раны ещё не зажили. Заглянувшая в палату медсестра выгнала их через двадцать минут. Жуков, ловелас недоделанный, попытался было уговорить её ещё на минуту-другую — глазки ей построил, ручку поцеловал, — но девушка оказалась непреклонна. Напоследок показала безымянный палец, где сверкало обручальное кольцо. Алексей вздохнул и удалился, следом за ним парни. На следующий день пришёл Тараскин и ещё два капитана — командиры других групп штурмовиков. Их Олег встречал уже сидя на койке и спустив ноги вниз — чувствовал себя практически здоровым. Болтали о всякой ерунде, смеялись, шутили, Олег нёс очередной бред. Мужики принесли две бутылки сока и три сигареты, Олег печально глянул на них и забрал. Вчера, после того как пацаны ушли, он скрылся в ванной и закурил. Через три секунды туда влетел медбрат и забрал у него сигарету, потом пожаловался Дарье Викторовне. Та отругала, в конце добавив, что если ещё раз такое повторится, она закроет его на карантин и будет держать в лазарете одного-одинёшенького не оставшиеся четыре дня, а полный больничный — семь суток. Олегу повторять не надо было — врач точно не шутила. — А, ну тогда понятно, — сказал серьёзно Тараскин, пряча сигареты, на которые Олег откровенно пускал слюни. — Дашу злить не стоит. Раз сказала, что пизда тебе придёт, значит, исполнит в любом случае. О том, что рассказала ему Дарья Викторовна, Олег у Тараскина не спросил. Посчитал это ненужным и вроде как закрытой информацией, зовущейся врачебной тайной. Мало ли что доктор ляпнула. Поболтав ещё несколько минут после того, как заглянувшая в палату медсестра попросила их закругляться, мужики ушли. Чуть позже приползла пятёрка других пацанов. Тоже пожаловались на Кручина, а Олег, вздохнув, сказал: — Видно, я и правда вас балую. Парни тут же уверили его, что нет, а потом рассказали, как прошёл тест по уставу и учения. Всё было хорошо, Олег и правда с каждым днём чувствовал себя всё лучше и лучше. Врачей и медсестёр слушался, много ел. К концу четвертого дня в его палате образовался склад сока. Пацаны и мужики, наверное, скупили весь автомат. Но Олегу и это было приятно. Единственный, кто его так и не проведал, это Клавдин. Снова. Как в тот раз. Только тогда всё было по-другому. — Да ничего ему не было, — сказал Кручин после того, как Серпенко будто невзначай упомянул о том, что Клавдин, скорей всего, действовал самостоятельно. — Он же сразу, как пираты вышли на него, доложил Пескову. Ну а там уже придумали план. Кстати, твой Зайцев чем-то помог контр-адмиралу. Вот только чем — не знаю, Клавдин сказал ему, чтобы не болтал. Но через полчаса как тебя привезли, по-тихой тряхнули программный отдел. Точно знаю, что арестовали Груздинцева. — Не знаю такого, — задумчиво произнёс Олег, пытаясь вспомнить этого человека. — Жену его знаешь. Диана из столовой. — Вот блядь. — Ага. Диана ничего не знала. Её допросили, она чистая. А как там обстоят дела с Груздинцевым — непонятно. Да и в семье у них не всё ладно. Я только краем уха слышал, что они собирались разводиться. — Видно, у Груздинцева кто-то на стороне появился, а на любовницу деньги всегда нужны. — Смотря какая любовница, — значительно сказал Кручин. — Ну, ты у нас большой в этом знаток, — тихо рассмеялся Олег, подтрунивая над Борисом. Уж этот старый вояка от своей злючки был без ума, хотя любовница у него всё-таки имелась и имя ей — работа. — Может, тоже на рулетку подсел? — добавил Олег более серьёзным тоном. — Так или иначе, — продолжил Кручин, коротко пожав плечами. — Всё выгорело. Правда, прыжок на слишком короткую дистанцию нас взбодрил. И ведь можно же было стрелять с орбиты. Чего Клавдин сунулся туда, поближе? — Кто знает, — пожал плечами Олег, стараясь унять внезапную дрожь и быстро забившееся сердце. «Нет, Олег, не ради тебя он туда прыгнул. И не покрасоваться перед пиратами. Просто, наверное, так было удобнее стрелять или же чтобы точно быть уверенным, что от пиратов останется лишь космическая пыль. Скорей всего, последнее вернее остального». — Через три недели снимаемся с якоря и летим домой, — сказал Кручин, когда пришёл его проведать на четвёртый день. — Надеюсь, за это время на орбите ничего не случится. Домой хочется. Выписали Олега к вечеру пятого дня. Дарья Викторовна выдала заключение, облатку таблеток, в приказном порядке сказала принимать каждое утро по одной пилюле ровно десять дней. Продлила больничный на три дня. Добавила, что если Серпенко выйдет на работу раньше положенного срока, будет возвращён в палату без права посещений. Олег, помня слова Тараскина, кивнул, уверив её, что на работу не выйдет. Она посмотрела на него взглядом сурового адмирала и отправила прочь. Олег, войдя в каюту, первым делом скинул больничную пижаму и влез в домашние штаны, натянув футболку. Потом позвонил бабуле. Старушка просверлила его взглядом. — Наконец-таки, — сказала она. — Целая вечность прошла. Я звонила, а хуйня какая-то мне в ответ: «Абонент в пизде». — Денег не было, — соврал Олег, точно зная, что такой ответ бабулю не устроит. Ну не будет же он говорить, что не хотел её расстраивать звонками из больницы. Пусть вопрос бабули и выдал её с потрохами — старушка знала о его больничном, — сделал вид, что невинный, аки младенец. — Как ты там, рассказывай! Бабуля коротко поведала Олегу события последних дней. Он обрадовал её информацией, что скоро вернётся домой. Бабуля была счастлива, хотя и не показала этого, оставшись, как всегда, недовольной. — Про старую кашолку не забудь, — буркнула она. — Чтоб прилетел проведать. — Да как я про тебя могу забыть, звёздочка моя! — возмутился Олег. — Конечно прилечу. О чём ты? Ты же мой единственный родной человечек. И я тебя люблю, ты же это помнишь? — И улыбнулся. Конечно, помнит. Никогда не забывает. Потому что и сама любит. Разговор с бабулей был коротким. — В магаз собралась. Пойду помидоры куплю. Наебеню салат с луком и помидорами, перцем засыплю, чеснока выдавлю и буду жрать. — Сильная атака, — рассмеялся Олег. — Лук, чеснок и перец. Да, такое надо разбавить помидорами. — Ещё солькой присыплю, — хмыкнула бабуля. — Ладно, пошла я. А ты отдыхай. Денёк-то, наверное, был трудный, — и так посмотрела, будто сказала: «Я знаю всё». Олег отключился, перекурил, наслаждаясь дымом. Потом встал. Надо принять душ, не мылся чёрт знает сколько, разило от него за километр. А после уже подумает, что делать дальше. Сильно, до боли в груди, хотелось увидеть Клавдина.

***

Дел оказалось невпроворот. Матвей даже сам удивлялся. Ну, во-первых, пришлось разгребать обломки звездолётов, вылавливать трупы пиратов, сжигать их, обломки собирать и отправлять отдельными кораблями на свалки. Дальше спускать на поверхность планеты новую лабораторию и подводную лодку, поднимать другие, пробывшие несколько недель на Глубине. Принимать восемь грузовых кораблей, пришедших с Нептуна. Проверять команды, чтобы не получилось так, что борт приволок на себе на смену пойманным новых шпионов. Допрашивать захваченных пиратов, вычитывать рапорты Агаты по судовому журналу из перехватчика. В Агате когда-то давно умер сочинитель, и рапорты представляли собой отдельные фразы, слова, а порой и буквы, которые нужно было не только редактировать, но и переводить. Этим они занимались после того, как арестовали Груздинцева. Вычислить его не составило труда, арестовать — тем более. Как ни странно, сержант даже не пытался скрыть следы. Он подумал, что раз лодку уничтожили, то ему ничего не угрожает. Пришлось весь отдел программистов допрашивать тоже, и вот этим Матвей занимался лично, глядя на каждого перепуганного недохакера таким взглядом, будто они все были шпионами. — Позвольте рядовому Зайцеву войти в систему и убрать шпиона, — сказал Клавдин, уйдя из допросной на кружку кофе и параллельно с этим вызвав Агату и Зайцева к себе. — Я сама, — с лёгким негодованием сказала Агата, воспротивившись приказу. Если честно, Матвей просто хотел избавить Лизу от проблем и для этого пригласил Зайцева, который стоял рядом с девушкой навытяжку. Зайцев был нужен, потому что остальные программисты находились под арестом, и сейчас «Соколиный» был практически голый. Больше программистов, которым мог бы доверять на тот момент, Матвей не знал. Обращаться к другим капитанам не хотел. Новость и так уже облетела весь крейсер. — Он… — Прошу меня простить, контр-адмирал, — Агата была похожа на натянутую струну, — но это моя ошибка, и я сама должна всё исправить. Я начальник отдела. — Я подумал, что вам будет легче, если кто-то будет рядом, — с нажимом сказал Матвей, намекая на то, что перебивать его не стоит. — Если позволите, я сама, — упрямилась девушка, и только сейчас Клавдин отметил, что Агата с ревностью относится к Зайцеву. — Я почищу каждый отдел лично и проведу диагностику систем. Мне помощь не нужна. — Вы знакомы? — глянул Матвей сначала на Агату, потом на Зайцева. — Никак нет! — выкрикнули они дружно, отчего Клавдин усомнился, а потом вдруг подумал: а не обижена ли Агата на него за то, что Матвей посоветовался с Зайцевым, а не с ней? Но, с другой стороны, откуда Агата знает про то, что Клавдин консультировался с рядовым? Как его, кстати, зовут? — Ладно, — согласился Матвей. — Рядовой Зайцев, вы можете идти. Спасибо за работу и помощь. — Рад служить! — Зайцев шагнул в сторону, потому что стоял к Агате слишком близко, вскинул руку, отдал честь и, круто развернувшись на пятках, вышел из кабинета. Вышколен до безупречности. Насколько знал Матвей, капитан Кручин их неустанно гоняет по плацу и заставляет несколько часов кряду отрабатывать строевую. Клавдин знал об этом, потому что часто с ними сталкивался в коридорах на нижних палубах, куда в последнее время заглядывал по тому или иному поводу. — Агата, как только закончите, предоставьте мне отчёт. И наконец смените мой номер. Ступайте. — Есть. Агата предоставила отчёт через десять часов после того, как Матвей закончил допрашивать программистов. Вместе с ней он просмотрел бумаги, отправил рапорт Пескову. В очередной раз прокрутил запись боя, внимательно вглядываясь в мелькавшие на экране перехватчики. Хотелось понять, как так получилось, что хурбы, крисиане и люди собрались в такой большой флот. Смотрел Матвей долго, упорно. Задание было от самого Пескова, и Романов занимался этим тоже. Пленные пираты знали мало: крисиане молчали, хурбы матерились, как сапожники, земляне пожимали плечами. Бортовые журналы хранили лишь записи о передвижениях, личную информацию о каждом члене банды, карту новой открытой галактики, которую они называли Игнесса. К вечеру второго дня, после того как они вырвали Олега из лап пиратов, Песков собрал всех в кабинете. В этот раз в просторной комнате на «Совином», помимо Клавдина, Романова, Пескова и Шибаткова, собралась вся верхушка командующих флота и армии. Связь с Землёй, Луной и Нептуном поддерживалась двадцатью программистами, которые тихонько сидели за дверью кабинета в окружении охраны, будто вся верхушка лично присутствовала на «Совином». Сорок шесть голограммных экранов создали круг, внутри которого стояли Клавдин, Романов, Песков и Шибатков. Матвей доложил обстановку коротко и чётко, своими версиями поделился Андрей, Песков дополнил небольшим количеством информации. Говорили быстро, рассуждали ещё быстрее. В итоге флоту Пескова приказали возвращаться домой, определили сроки, когда нужно было закончить подготовку, чтобы передать территорию другому флоту. Романова и Кладвина отпустили, и они быстро вышли, оставив верхушку дальше разгребать дерьмо языками и своими мозгами. — Как Серпенко? — спросил Андрей, когда они вошли в лифт. — Операция прошла успешно. Вышел из комы. Идёт на поправку, — коротко и, стараясь меньше поддаваться эмоциям, проговорил Матвей. Лифт, как ему казалось, полз. — Зачем ты запустил в них четыре осколочные торпеды? — продолжал свой допрос Андрей, будто до сих пор был в тюремном отсеке, вытягивая из пиратов все их тайны. — Как зачем? — Клавдин искренне удивился, глянул на Романова, который смотрел перед собой, при этом разговаривая с ним. — Чтобы стереть в порошок. Зачем же ещё, — и, так же как Андрей, уставился на створки двери. — Это было… круто, — пробормотал Романов. — Ты в порядке? — спросил Матвей, снова посмотрев на него. — Спать хочу, — пробубнил Романов. — Ужасно хочу спать. И мне надоели эти пираты. — Согласен с тобой по всем направлениям, — отозвался Матвей. Андрей хмыкнул, хмыкнул и Клавдин. Выходя из лифта, они тихо посмеивались, но больше не говорили. Разошлись по своим шаттлам. Олег был запретной темой. Когда Серпенко доставили на борт «Соколиного», Клавдин, оставив на вахте Баранова, устремился в медотсек. Олега к тому моменту уже подняли на восьмую палубу, ввезли на каталке в операционную. Матвей успел глянуть на него и сразу почувствовал новый прилив ненависти. Пока Серпенко опускали в операционную капсулу, пока подсоединяли нужные приборы, Клавдин, взяв себя в руки, осведомился у врача о самочувствии лейтенанта. Даша коротко описала состояние Олега, потом попросила его удалиться. Матвей ушёл, добавив, чтобы о процессе операции докладывали ему лично. Через шестнадцать часов на ин-тор пришло сообщение, что операция прошла успешно, а ещё через три с половиной часа Матвею доложили, что Серпенко пришёл в себя, поел и сейчас спит. Больше звонков и сообщений не было, а Матвей, порываясь пойти к Олегу, каждый раз находил предлог, чтобы этого не делать. Ему нужно было время, чтобы понять и разобраться. А потом принять. Это оказалось сложно. Пока Олег находился в смертельной опасности, Матвей был твёрдо уверен, что всё отдаст, чтобы увидеть Серпенко живым, чтобы снова говорить с ним, затем обнимать и целовать. Чтобы быть вместе. Ведь он отпустил прежнюю стену и теперь двигался к новой. Он же собирался сам стать стеной. Вернее, думал об этом. И что теперь? Теперь Матвей вновь отступает. Теперь он пытается спрятаться, ищет весы, чтобы всё взвесить. А что всё? Сам не понимает. Потому что его до сих пор съедают внутренние демоны, до сих пор он сожалеет, до сих пор кидается с головой в прошлое, чтобы спрятаться за Кузьму. Все эти дни Матвей запрещал себе думать о Серпенко, но неизменно возвращался мыслями к нему, когда выпадала свободная минута. Обедая, ужиная, сидя в туалете или засыпая, Клавдин думал о нём. Даже когда ломал голову над рапортами Агаты, когда провожал Дмитренко, которого увозил тяжелогруз Лога на Нептун вместе с его «Стрижом» — Клавдин не мог не поблагодарить капитана перевозчика и лично пожать ему руку. Когда отчитывался перед верхушкой, когда писал письма семьям погибших, когда допрашивал программистов, когда составлял рапорты на награждения и упоминал в общем каждого, кто отличился в битве — в том числе Лутгина, Дмитренко и лейтенанта Серпенко, стойко выдержавшего плен, — и даже когда лично обошёл захваченный перехватчик и нашёл пустующее место от капсулы «17К17». Всё это время думал об Олеге. Потому что о нём не думать было нельзя. Но всё равно упрямился. На пятый день больничного Олега Матвей осознал, что дела закончились, а те, что оставались, были не очень важными. Вот тогда-то он и сказал себе: «Решай. Да или нет». Как ни странно, решать было уже нечего. Всё его нутро, не только сердце и кое-какой наглый орган, были «за», но и душа, и тело рвались туда, где был Олег. Стремительно, словно торпеда, распадаясь на мелкие частицы, чтобы потом впиться в того, о ком Матвей на самом деле тосковал и по кому скучал. В тот момент Клавдин безумно сильно захотел увидеть Олега, услышать, прикоснуться к нему. Он не знал, сколько бы просидел так ещё, но на личный номер пришло сообщение. Вскрыв его, Матвей увидел выписку из медотсека, подписанную Матросовой Дарьей Викторовной, лечащим врачом Серпенко. Прочитав её несколько раз, закрыл голограммный лист. Некоторое время сидел не двигаясь, потом залез в сеть и нашёл статью о людях, которые боятся воды. Гидрофобия — теперь он будет знать, как это научно называется. Закрыв экран, встал из-за стола. Принял душ, облачился в чистую повседневную форму. Сегодня дежурными были Лутгин и Баранов, сам же Матвей уже освободился, хотя стрелки старых часов показывали только шесть вечера, но оставались ещё дела. Сунув деньги в карман, туда же пачку сигарет, зажигалку и ин-тор, Клавдин направился к выходу, но вернулся. Глянул на голорамку на полке, на Кузьму, что улыбался ему с голографии, а потом спокойно, без сожаления выключил её. Сам удивился этому. Мысленно поблагодарив Кузьму за то, что понял и простил, а потом отпустил, за то, что позволял прятаться за собой, за то, что всё равно оставался рядом и не держал зла, за то, что двигался дальше, Матвей уверено сделал шаг вперёд. Настало время что-то менять, принимать то, что творилось сейчас, оставляя прошлое прошлому и двигаясь в будущее. Обувшись, Клавдин вышел из каюты. Спустился на восьмую палубу, прошёл к столовой, купил в автомате две бутылки сока — томатный и яблочный — затем вернулся к развилке и свернул в сторону жилых кают младшего офицерского состава. На полпути Матвей подумал, что, может, Олег ещё до каюты не дошёл, но не остановился. Не будет его сейчас — Клавдин придёт позже. Разве это проблема? Нет никаких проблем. Замерев возле нужной двери, Матвей нажал на кнопку звонка. Когда створка скользнула в сторону, Клавдин забыл все заготовленные ранее слова…