Пернатые: Соколиный

Семнадцать дней пролетели, словно ветер. Клавдин, взойдя на мостик, чтобы скомандовать «поднять якорь», удивился тому, что дежурство позади. «Соколиный» выстрелил ракетой, та разорвалась яркими огнями, а огни превратились в цветную пыль. Это означало, что работа «пернатого» флота Пескова окончена, они передают пост другим и отправляются домой. Развернувшись, «Соколиный» загудел двигателями сильнее, тронулся следом за «Врановым», отдаляясь от Возможной, а потом уходя в гиперпространство. Все эти дни Матвей словно находился в сказке. Несмотря на то, что работы свалилось на голову много, он успевал уделять время и Олегу. Серпенко вошёл в его жизнь легко и просто, без боя и робости, спокойно переступил границу и остался рядом, будто всегда здесь был. И Матвей отдался этому потоку, сложив вёсла и больше не думая о том, чтобы грести и бороться с течением. По правую руку от него сидел Олег, и это было истинным счастьем, от которого кружилась голова. Зажатый в тисках собственной вины и самобичевания, Клавдин медленно оттаивал, выбирался из скорлупы, учился жить по-новому. Тянулся к Олегу и больше всего на свете желал остаться с ним навсегда. Смотреть на него, ловить его взгляды на себе, дышать им и наслаждаться осознанием того, что Серпенко был рождён для него, что достался он контр-адмиралу Клавдину — замкнутому, суровому, неулыбчивому и скованному человеку. Новые чувства принять оказалось намного проще, чем казалось на первый взгляд, вот только выразить их у Матвея никак не получалось. Он думал о том, что спешить некуда, но Олег был чудом, открытым и невероятным, и Матвей ощущал чувство тревоги: а вдруг Олега кто-нибудь украдёт, уведёт, и останется Клавдин снова один, и уж теперь будет точно никому не нужен. Но закрывать и лишать Олега свободы было бы глупо, да Матвей никогда бы себе не позволил надеть на любимого кандалы, поэтому он работал над своими страхами, тихо учился жить по-новому и с каждым днём влюблялся всё сильнее и сильнее. Олег же ничего не требовал, не просил и не наглел, он сиял от счастья, клеился к Матвею, ластился, как кот, заглядывал в глаза, ожидая чего-то, и всё время улыбался, когда Матвей предпринимал слабые попытки высказать свои чувства. И всё это заставляло сердце в груди биться громче и быстрее. Матвей понимал, что счастье хрупкое. Он знал это не понаслышке, потому что когда-то сам разрушил одно такое чудо. Олега следовало держать крепко. Не отпускать и не позволять кому-то другому смотреть на него. Любить его. С общительностью и желанием влиться в компанию у Матвея в последнее время было туго, заставить других обратить на себя внимание он не мог, да и не собирался. В противовес весёлому, коммуникабельному и общительному Серпенко, Матвей был невзрачным, но это не повод стоять в стороне. Олега надо крепко сжимать в объятиях, чтобы никто не подумал, что он ничейный. Однако и не перестараться, чтобы не сломать. Матвей боялся перегнуть палку, боялся недосказать, боялся настоять, боялся позволить Олегу решать всё за них, боялся решать за него, боялся прикоснуться лишний раз… Боялся многого, при этом осознавая, что страх может стать причиной их расставания. Думать о том, что они окажутся друг другу чужими, Клавдин не хотел, но появившаяся у него фобия лечению не поддавалась тоже. — У нас всё впереди, — однажды сказал Олег. Матвей с ним согласился, но внутри сидел червячок сомнения, и от этого становилось не по себе. Вернувшись в порт на Луне, Матвей задержался на «Соколином» ещё на четыре дня. Надо было сдать крейсер для технических работ, составить план доклада, обработать запись боёв, потом доложить о результатах верхушке. Совещание продлится несколько часов, Матвей в этом не сомневался. Олег же по прибытию в порт сразу отправился в часть, нужно было определить доверенную ему группу на койки, сдать рапорты, подвести итоги. У него свои доклады. Это было первое расставание после того, как они обрели друг друга. Они расстались на четыре дня, и уже вечером Клавдину эта разлука показалась вечностью. Матвей, оставшись один, решительно окунулся в свои чувства, определяя всё по полкам. На этот раз он чётко уверился в будущем. На собрании с верхушкой, которое длилось восемь часов, Матвей зачастую отключался от реальности. Иногда выплывал из собственных мыслей, чтобы принять тот или иной приказ, отчитаться по той или иной теме, оставить просьбу разделить ЦР на отдельные системы, чтобы интеллекту было легче самому проводить диагностики и защиту, порадоваться тому, что вновь найденному спутнику оставили название Надёжный. К окончанию собрания на комп скинули программу подготовки и объявили, что у флота адмирала Пескова нарисовался отпуск в три месяца, два из которых, Матвей был уверен, пройдут в рабочем режиме. Но несмотря на это, Клавдин почувствовал дикую радость. Этого хватит, чтобы окончательно разобраться в себе, привыкнуть к новой обстановке и завладеть Олегом всецело. Начал своё финальное покорение вершины Матвей с гипнотерапевта. Если честно, ещё будучи на орбите Возможной, он искал такового в сети, даже Вале позвонил, осторожно расспрашивая, нет ли у неё кого знакомого. Помощь пришла оттуда, откуда Матвей её совершенно не ждал. Уже прилетев на Землю, Матвей продвигался по залу космопорта к выходу, когда столкнулся с Кузьмой. «Беркут» только прилетел, и Дятлов пошёл в канцелярию сдавать путевой лист, а Кузьма стоял у широкого окна и ждал его. Увидеть бывшую любовь, а сейчас лучшего и единственного друга, было наградой космоса. Матвей с радостью пожал Кузьме руку, не торопясь обнимать. Впрочем, и Кузьмин не спешил. Говорили они быстро, в основном Кузьма, иногда поглядывая на служебную дверь. — Я видел ваш бой, — сказал Кузя после сумбурного рассказа о последнем перелёте. Опять они исчезли с радаров и опять бедный адмирал Смолин искал несчастный «Беркут». — Вот это горячо было. Запись Дятлову на личный ин-тор пришла, мы раз двадцать пересмотрели. Блин, Матвей, ты отжёг круто! — У Кузьмы заблестели глаза, и Клавдин им залюбовался. Прежняя любовь была такая же чистая и искренняя, как нынешняя. — А капитан Дмитренко вообще ненормальный… Ну, я имею в виду, вот он дал пиратам просраться. Я слышал, его представили к награде. — Я лично просил за него, — кивнул Матвей улыбаясь. Слова Кузьмы, простые и честные, немного смущали. Клавдин выполнял свой долг, ничего больше. — На «Стриже» же летает Лёнька Гуськов, навигатором, — вдруг сказал Кузьма. Матвей прищурился, пытаясь вспомнить, кто это. — Ну, помнишь, на третьем курсе в институте, когда мы командование сдавали, он у нас навигатором был. Такой странный. У него волосы чёрные в разные стороны вечно торчали, декан всё с бритвой за ним носился, орал: «Я побрею тебя налысо, чёрт недоношенный!» — А, да, — вдруг вспомнил Матвей, — он ещё… увлекался магией. — Да нет, гипнозом. Он как-то задумал тебя загипнотизировать, а ты от него шарахался, как от чёрта. И чего он к тебе пристал? — заржал Кузьма. — Тогда он меня загипнотизировал, и я без страховки на тридцатый этаж забрался. Ох, декан потом его материл. Вспомнил? — Да, вспомнил, — словно отойдя ото сна, произнёс Матвей. В голове что-то щёлкнуло. Он совсем забыл про Гуськова и, что самое главное, сейчас вспоминал с трудом, но в памяти чётко вырисовывалась картинка, когда тощий пацан носился за ним с какой-то книгой и, заглядывая в глаза, упрашивал согласиться на гипноз. — Так вот, он сейчас на «Стриже» летает. Мы в прошлом году с ним встречались на вечере выпускников. Другим стал. Волосы перестал красить, а потом, прикинь, налысо побрился, — снова заржал Кузьма. — Теперь он вроде нормальный. — А у тебя случайно нет его номера? — Есть конечно. Кузьма никогда не задавал лишних вопросов, поэтому легко открыл справочник ин-тора, правда, рылся там долго, контактов у него оказалось много. Но у Олега больше, вдруг подумалось Кладвину. С Кузьминым распрощались за пару минут до того, как в зал вышел Дятлов. Матвей уже этого не видел, выйдя из здания, он сел в такси и направился домой. Военный город Тихий был огромным. Густонаселённым, поделённым на большие кварталы. Военных обитало здесь больше, чем гражданских, оно и понятно — изначально городок строился как военный гарнизон, впрочем, таковым он и остался. На окраине Тихого с западной стороны стоял гражданский космопорт, на севере — военный. Квартира Матвея располагалась в невысоком здании в Синем квартале, где в основном жили старшие офицеры. Квартал находился на юге Тихого, не был закрытым, хотя многие офицеры требовали организовать контрольно-пропускной пункт, чтобы оградить район от незваных гостей. Матвей был из тех, кому это КПП в зад не сдалось. Того же мнения придерживались и наверху. Когда Клавдин подошёл к двенадцатиэтажному дому, то приметил сидящего на лавочке Серпенко. Почувствовав удушающую радость, Матвей огромным усилием воли заставил себя не бежать, а лишь чуток ускорить шаг. Однако от осознания того, что он видит Олега и что Олег его ждал, за спиной вырастали крылья. Вот так в его квартиру, как и в жизнь, вошёл Олег — не спеша, но уверенно и смело. Сначала появилась зубная щётка и любимый шампунь, потом трусы и полотенце, далее штаны и футболки, а после и всё остальное. Буквально за неделю в квартире Матвея поселился «замечательный сосед», который одним лишь присутствием сводил с ума и перечёркивал всё то, что раньше казалось нормой. Матвей ассоциировал это с пустой полкой, которую постепенно заставили предметами, начиная с маленького горшочка, в котором рос кактус, и заканчивая голорамкой, на которой красовались два улыбающихся человека. Гуськову Матвей позвонил через неделю после приезда домой. Тот был рад его слышать, удивился, конечно, но согласился встретиться. Правда, попросил приехать к нему домой, он нянчился с малым, потому что жена лежала на операции. Жил Леонид в другом районе, в высотке, уходящей шпилевидной крышей высоко в небо. Открыл дверь повзрослевший человек — и правда лысый, неказистый, потерявший свою уникальность, но явно обретший нечто особое в жизни. Выслушал молча, потом сказал: — Ну, вы только не говорите никому, что я этим увлекаюсь. А то ж засмеют. У нас на «Стриже» этим не занимаются, да и капитан Дмитренко атеист и считает, что гипноз — это очередная вера, выдуманная алкашами. — Если ты не скажешь, то и мы будем молчать. Нам тоже огласка не нужна, — сказал Матвей, глядя Гуськову в глаза, как если бы отдавал приказ на уничтожение перехватчика. — Я могила. Сеанс длился больше часа. За это время Матвей успел скурить полпачки, напиться чаю, даже понянчиться с трёхлетним пацаном, который рассказывал ему о дальних перелётах, всё время путая слова и иногда говоря на только ему ведомом языке. После сеанса ещё немного поболтали, выпили, закусили, вспомнили битву при Возможной. Послушали короткий рассказ о Дмитренко, который действительно оказался ненормальным, потому что пираты для него — как красная тряпка для быка. И не то чтобы они были его кровными врагами, как, например, для Лутгина, просто у него крышу рвало на них. И на большие корабли. Как оказалось, чем больше, тем интереснее. — Только помни, — сказал Гуськов перед тем, как они вышли за двери его квартиры, — это года на два, не больше. Потом блокада сама упадёт. Короче, за месяц до желательно провести новый сеанс, чтобы не было проблем. Вечером опробовали гипноз в душе. Следующим вечером в ванной. Через неделю Олег сдал нормативы по плаванию — спокойно, без нервов. Матвей переживал, что и это ненадолго, но Олег уверил его, что гипноз Гуськова тот, что надо. Не мог объяснить, но Матвей верил ему. Да если бы и объяснил, Клавдин всё равно ничего не понял бы. В этом деле он ноль. Самым жутким для Матвея оказалось знакомство с бабушкой. Настраивался он на встречу долго, как оказалось, не зря. Пока ехали в соседний городок, что располагался у моря и был не таким большим, как Тихий, Олег неустанно болтал о прошлом, говоря о том, что бабуля у него не сахар, но он её любит и благодарен за то, что воспитала и была рядом в самые трудные минуты. За это время Матвей бабулю зауважал и полюбил. Но стоило пообщаться с ней пару минут, как любовь схлынула, а уважение притупилось, остались только крупицы — и те только благодаря рассказам Олега. Старушка оказалась скверной на характер, матершинницей и принимать Клавдина в семью не спешила. Как только они вошли в квартиру, бабуля крепко прижалась к внуку, потом поцеловала его в обе щеки, рассмотрела, ощупала. На Матвея взглянула так, как если бы он был врагом человечества. Клавдин понял: делить Олега придётся с ней, и, что самое ужасное, он может проиграть. Сморщенное недовольное лицо, цепкий взгляд и колкие фразы подтверждали его догадки. Однако Матвей сдаваться не спешил. Проведённые в стане неприятеля два дня показались каторгой, похлеще плена у пиратов, но любовь к Олегу была сильной, именно она поддерживала его в трудные минуты. Олег в двух словах рассказал бабуле о том, как Раскольников его пленил, а Матвей спас. Но последнее бабуля пропустила мимо ушей. Отчитала контр-адмирала как мальчишку, разбавляя свою речь ненормативной лексикой, да такой, что у Клавдина уши заворачивались в трубку. Олег посмеивался, а после спокойно заявил, что любит Матвея. Потом попросил старушку быть к нему снисходительной. Боясь, что бабуля не примет его как партнёра Олега, Матвей наткнулся совершенно на другие грабли. Бабуле было насрать, как она выразилась, с кем её внук спит и трахается, главное, что он счастлив. — Будь ты трижды героем и носи на своей груди орден за заслуги перед вселенной, ты мне всё равно не нравишься, — заявила она, ткнув в Клавдина сухим скрюченным пальцем. — Зато нравится мне, — сказал улыбаясь Олег и обнял Матвея за плечи, прижимаясь к нему. — Уволь меня от этого блядства, — помахала старушка рукой, и Клавдин тоже немного отстранился. Олег не обиделся, поцеловал бабулю и взялся за блины. Для Матвея было открытием, что Олег умеет готовить. Вечером второго дня они уехали. Бабуля сунула Олегу вязанные носки, пакет пирогов, банку солёных огурцов. — Анька, ёбаная блядь, алкашка хуева, принесла. Типа за наливочку, — говорила старушка. — У неё батя фермер. Таскает ей жрачку. Хоть, сука, с голоду не дохнет. Я ей говорю: «Ты бы бросала хуярить». А она мне: «Я чиста, как слеза младенца». Ага, чистая. Синяя, как жопа бегемота. Когда ехали обратно, за руль сел Олег. Матвею нравилось, как он смотрелся в кресле водителя. Серпенко не доверял автопилоту, вёл машину аккуратно, иногда притормаживая, иногда ускоряясь, но никогда не нарушал правила. И не потому, что был правильный, а потому что скорость не любил. В кресле он сидел вольготно, руль держал то одной рукой, то двумя, иногда клал локоть на дверцу, курил, крутя сигарету в пальцах, что-то рассказывал, слушал Матвея, поглядывал на него, улыбался и вновь возвращался к дороге. Всё это время сердце Матвея стучало как бешеное, и ему каждый раз хотелось схватить Олега и прижать к себе, чтобы потом впиться в губы и заставить его снова стонать. Клавдин открывал для себя много нового. Олег будто что-то необъяснимое, книга со сказками, но вовсе не теми, которые знает чуть ли не каждый человек. Углубляясь в ту или иную историю, Матвей словно попадал в чудный мир, не желая оттуда возвращаться. Это затягивало, как наркотик, и Клавдин осознавал, что если он потеряет это счастье, разрушит его, то сразу же умрёт. — Ты меня прости, — сказал Матвей, когда они въезжали в Тихий, — но… как бы это сказать… — Я понял, — тихо рассмеялся Олег. — Думаю, бабуля тоже не захочет тебя снова видеть. Но на наших отношениях это не скажется. Я тебе обещаю. — И так посмотрел, что Матвей готов был его завалить прямо в машине. Оторвать от него взгляд было равносильно предательству. Ещё две недели пролетели, как ураган. Несмотря на то, что иногда Олега вызывали в часть, а Матвея на совещания, большую часть времени они проводили рядом друг с другом. Дома Олег был совершенно другим, хотя его болтовня и манера общаться ни капельки не поменялись. На первый взгляд могло показаться, что он обычный, но присматриваясь к нему, Клавдин всё больше и больше понимал, что, например, на людях Олег к нему не ластится. Иногда, сталкиваясь в столовой на «Соколином», они делали вид, что между ними ничего нет. Как-то сразу пришли к общему мнению, что афишировать свои чувства не стоит. Да и не в статусе было дело. Например, Матвей не желал показывать людям своё счастье — а вдруг кто-то разрушит. Так вот, дома Олег всё равно другой. Более открытый, немного пошлый, раскрепощённый, простой. Спокойно мог пройтись по квартире голым, домашние штаны постоянно норовили сползти ниже пояса, оголяя пикантный треугольник. Матвей нет-нет да и касался горячей ложбинки. Иногда Олег отпячивал задницу, иногда оборачивался и целовал его, куда попадут губы, иногда пропускал мимо. Однажды Клавдин, коснувшись этого места и не получив должной реакции, резко опустился на корточки и укусил Олега за ягодицу. — Бля, я же блины жарю, — воскликнул он, потом подвигал бёдрами, а Матвей натянул штаны выше и направился в ванную. Дома Олег ходил без трусов, иногда и на улице тоже. Матвею второе не очень нравилось. — Видно, в мире ремни закончились, — сказала как-то бабуля, увидев, что штаны Олега чуть приспущены, а из-под пояса выглядывает резинка трусов. — И подтяжки тоже. У меня есть нитки, дать подвязаться? — Звёздочка моя, это мода такая. — Ебала я эту моду в пизду и жопу. Сейчас куда ни глянь — мода. А по сути — голые тёлки и распиздяйские долбоящеры. Бабуля, по мнению Матвея, была права, но Олег лишь посмеялся, чмокнул её в щёку и заговорил о другом. Стиль Олега, впрочем, ничем особым не отличался от привычного, только вот штаны вечно сползали. На футболки надевались рубашки, из пакета была выужена подвеска — клык и монета. На левой руке — часы с большим циферблатом и мощным серебряным браслетом, рядом с ним браслет из разноцветных ниток. Волосы Серпенко быстро укладывал с помощью геля, либо натягивал на голову кепку. Такой стиль Олегу шёл. Непривычно было смотреть на него без формы, но, как ни странно, Матвею, одевающемуся только в рубашки и брюки, этот образ нравился. И он его заводил. Через месяц позвонил Кузьма. — Послезавтра у нас встреча с выпускниками нашего года, — сообщил он. — Приходи в «Резвого коня». Бухнём, попиздим. Если честно, Матвей избегал все эти встречи. Но с Кузьмой увидеться хотелось. Правда, Клавдин сомневался, что в обществе других им удастся поговорить. А об Олеге хотелось рассказать, поделиться своим счастьем, но только с Кузьмой и совсем немножко. Конечно, долго свои отношения от людей они скрывать не смогут, Матвей был уверен. Частые посещения Олегом его каюты и наоборот, и то, что он уже поселился у Матвея в квартире — всё это говорило само за себя. Как ни странно, Матвей не боялся обнажить правду, плевать он хотел на мнение других и к осуждению относился… никак. Его личная жизнь никого не касается. В его личной жизни есть Олег Серпенко, подчинённый и всего лишь лейтенант, и он чертовски счастлив. Не только Кузьме хотелось рассказать про Олега, но и Олегу про Кузьму. Матвей считал это правильным. Не хотел ничего скрывать. Однако, сказав первую фразу, понял, что делает ошибку. Или даже не так, просто не с того начал. Хотя Олег, сидевший напротив него на кухне за столом и куривший сигарету, был спокоен и готов слушать хоть до скончания века. — Я хотел тебе рассказать о… Кузьме, — буркнул Матвей. Брови Олега чуть взлетели вверх. — Это кто? — Это мой бывший парень.  Олег, пытаясь догнать мысль, неопределённо покачал головой, ещё сильнее поднимая брови. — И? — строго, будто на допросе, осведомился он, затягиваясь сигаретным дымом. — Ам… — сбитый немного с толку, произнёс Матвей. Олег ждал, ничего больше не говорил. В этот момент Клавдин захотел, чтобы он снова начал безостановочно болтать, но понял, что разговор начал сам, значит, ему и заканчивать его. — Он хороший человек, весёлый… Мы были вместе некоторое время. Любили друг друга… — Олег сделал вдох, задержал дыхание и медленно начал выдыхать через нос, стряхивая пепел в пепельницу и продолжая слушать Матвея. Он чувствовал себя неуютно, а Клавдин был идиотом. — Но я потом ушёл, бросил его, — поторопился Матвей с рассказом. — Я… Так получилось, что я выбрал другой путь. Меня сильно любили родителей, да и я их тоже, они продали квартиру, чтобы дать мне денег на учёбу, они всегда меня поддерживали, присылали половину своей зарплаты, жили не особо богато, но и не бедствовали, конечно. Они делали всё, чтобы моя мечта осуществилась. И мне казалось, что мой долг — отплатить им той же монетой. Я поступил в институт, окончил его, дослужился до командира… Женился. Мне хотелось подарить им внуков, но ничего не получилось… Вот ещё одна причина для сожалений. Хотя, нет, это всё те же причины, просто Матвей пытался снова загнать себя в скорлупу вины, от которой не мог никак избавиться. — Завтра мы встречаемся в «Резвом коне». Но там будут другие, у нас встреча выпускников, — поторопился добавить Матвей, потому что, едва дослушав первые слова, Олег задавил окурок в пепельнице, как будто хотел стереть его в порошок. Серпенко ревновал, и эта мысль грела душу. — Я хотел… ам… как бы это сказать… отпроситься на вечер. — Да нет проблем… Хотя, знаешь, проблема есть. — Олег задумался в своей обычной манере, борясь с противоречивыми мыслями. — Вернее, её нет, но… Между вами до сих пор что-то есть? — Нет. Мы теперь просто друзья. — Друзья, — покивал Олег головой. — Друзья — это хорошо. Ладно, иди… Хотя нет, погоди… — Мы друзья, — повторил Матвей, уже сто раз жалея, что заговорил об этом. — Кузьма теперь только друг, просто у нас остались хорошие отношения… В общем, мы… — Да-да. Я понял. Но, знаешь… — Олег задержал дыхание, потом с выдохом сказал: — Кажется, я ревную. — Потом глянул на Матвея, а Матвей уставился на него. Так откровенно высказывать свои чувства мог только Олег. Его смущало это, но он говорил и не прятался. — Между нами уже давно ничего нет, — одними губами пробормотал Матвей. — Я бросил его, а он меня простил… Всё сложно. Но тебя я не брошу… Олег некоторое время смотрел на Матвея не моргая, а потом сказал, улыбнувшись: — Даже если ты сильно-сильно захочешь от меня уйти, я тебя не отпущу. Но на встречу можешь сходить. Да… Можешь сходить. Иди… Матвей пошёл. На душе было гадко, но Кузьму увидеть хотелось. Прежняя любовь осталась в прошлом, чувства изменились. И теперь Клавдин смотрел на Кузьмина как на друга, лишь изредка вспоминая то, что между ними было. У него сейчас был Олег, и это прекрасно. Он смело мог сказать любому, что они вместе, что это его парень. И прошлое, каким бы прекрасным оно ни было, тоже не разрушит те отношения, что у него есть сейчас. В этом Матвей был уверен. С Гуськовым они поздоровались так, будто не виделись целую вечность. С Кузьмой чисто за руки, без лишних движений. Как-никак, у Кузьмина сейчас есть парень. Вечер был слегка натянутым, Матвей подозревал, что из-за него. Сидя в компании контр-адмирала, многие смущались, следили за словами. Даже Кузьма, которому было откровенно наплевать на то, что у Кладвина столь высокое звание, не мог разрушить натянутую обстановку. Да и сам Матвей из-за этого чувствовал себя неуютно. Поддерживать разговоры он мог, но за последнее время привык к своему статусу, и, пожалуй, только Олег мог стереть все грани и заставить людей расслабиться. Матвей вздрогнул, когда появился Олег. Прошёл долгий и нудный час, когда у стола остановился незнакомый всем, кроме Гуськова, но очень хорошо знакомый Клавдину человек. — Товарищи офицеры, здравия желаю, — сказал Олег так легко и непринуждённо, будто знал каждого и не один год. — Товарищ контр-адмирал. — Добрый вечер, лейтенант Серпенко, — поздоровался Матвей, проглатывая вставший в горле кусок мяса. Олег был одет в простые с карманами штаны цвета хакки, и, как понял Матвей, нижнего белья на нём не было. Тёмно-серая футболка со странным рисунком, а поверх футболки рубашка. Матвею она показалась знакомой. Точно, единственная его рубашка в полоску. Остальные однотонные. Они были одинакового с Олегом телосложения и роста, поэтому рубашка на нём сидела как влитая. И шла ему. Так думал Матвей. Тёплую куртку Олег держал в руке, видно, скинул, едва войдя в кафе. На голову была натянута бейсболка с надписью «Мы — мужики!». — А я тут мимо проходил, думаю, дай заскочу, пожру. И вдруг услышал знакомую байку и заглянул на огонёк, — продолжил Олег, явно не собираясь уходить. И то, что люди смотрели на него настороженно, его вовсе не напрягало. Матвей впился в него цепким взглядом. Что он тут делает? И правда мимо проходил? Или пришёл за ним? Или потому что… ревновал, а дома сидеть и ждать возвращения Клавдина оказалось не выносимым? Как бы в таком случае поступил Матвей? «Я бы его не отпустил», — вдруг подумал он и устыдился своих мыслей. Так он думал первый раз. — Я служу под командованием контр-адмирала Клавдина на «Соколином». Не против, если присоединюсь? — Конечно, — быстро ответил Матвей. — Лейтенант Серпенко, командир двадцатого подразделения десантно-штурмового дивизиона. — О, конечно, давай к нам, — тут же вскочил со своего места Кузьма, протягивая ему руку. — Лейтенант Кузьмин, пилот на «Беркуте». Можно просто Кузьма. — Можно просто Олег, — натянуто улыбнулся Олег и пожал Кузьме руку, глядя на него внимательно и, кажется, чуть дольше, чем позволяли приличия, задерживая его руку в своей. Кузьма не обратил на это внимания, а мужики тут же потянулись с рукопожатиями, представляясь и приглашая к ним за стол. Серпенко подхватил стул от соседнего стола, приставил его к общему и плюхнулся на сиденье, доставая из кармана пачку сигарет и кладя её на стол. Заказал креветок, осьминога, солёную нарезку из дивного существа с Возможной, тарелку орехов, чипсы, большую толстую пиццу, больше похожую на пирог, бокал пива. И настроение за столом сразу же изменилось. Уже через пять минут мужики расслабились, почувствовали себя по-другому. Олег повлиял на застолье сильно, и Клавдин прятал счастливую улыбку в кружке, делая небольшие глотки пенного пива. — А как назвали спутник? — прозвучал вопрос после обсуждения факта находки нового космического объекта, пригодного для жизни. — Надёжный, — тут же ответил Матвей. Потом покосился на Олега. Отметил, как тот чуть удивился и смутился. Матвею так нравилось, когда он терялся, когда был счастлив или радовался, но старался этого не показывать, а потом всё же открывался. — Пока что нового распоряжения по названию спутника не было. — Это что-то вроде Возможной, что ли? — хмыкнул кто-то из мужиков. Кузьма подавился пивом. — А чем тебе Возможная не нравится?! — встрепенулся он. Щёки загорелись алым пламенем, глаза засверкали. Матвей не удержался и улыбнулся. Кузя был странным, но Матвею не привыкать. Иногда взрывался на пустом месте, зачастую паниковал там, где оно того не стоило. А во время опасности собирался и мыслил здраво. — Нормальное название. Само то. Не то что эти… блядь, кто он там… Да хуй на него! Хали-гали всякие или Камасутры. — Камасутра — это вообще-то книга, — загоготал Гуськов. — Да ну ёб её на хуй так, — махнул рукой Кузьма. — Да успокойся ты, — кто-то сунул в рот Кузьме вяленое щупальце осьминога. — На вот, пожуй немного. Матвей глянул на Олега. Тот смотрел на него не зло, но с какой-то грустью. Потом хмыкнул и покачал головой, вытягивая из пачки сигарету. — Нет, я о другом, блядь, — сказал всё тот же, кто попытался высмеять название планеты. — Да на хер эти планеты, — сказал Олег, вступая в разговор. Матвей почувствовал себя отвратительно. Он точно сделал что-то не так. Что именно? Посмотрел на Кузьму и улыбнулся — вот что не так. — Пусть себе кружатся и не сходят с орбит. У них программа такая, кружиться. Я тут краем уха слышал, что собираются пустить аппарат в чёрную дырень. — Да ну на, — пережёвывая щупальца, воскликнул Кузьма. — Хули её трогать, эту дырку. Чё мы там не видели? — Да без нас туда полетят, — снова сказал его сосед. — Просто аппарат забросят, чтобы понять, какого она вида-рода. Изучать будут. А то вдруг решит разрастись, надо чётко знать, что она неопасна. — Ёбаные дырки, — буркнул Кузьма. — Ох, они такие, — хмыкнул Олег, затягиваясь дымом. — Это же космос. В нём столько дерьма, что на миллиарды тысяч лет вперёд хватит. То водные планеты, то каменные спутники, то снежные миры. Просто простор для романа в сорок пять томов. Вот что я вам скажу, лучше пиратов жарить и в порошок стирать, чем в дырки лезть. Мужики заржали, начали пошлить, а Матвей снова глянул на Олега. Он дымил сигаретой, пил пиво и вливался в общую болтовню, чтобы отшутиться, сменить тему или вернуться к прежней беседе, но на этот раз в лёгкой манере. Матвей улучил момент и встал. Попрощался с мужиками, оплатил часть счёта, посетовал на то, что завтра надо будет слетать на крейсер принять доклад от технической группы. Потом ушёл, не глянув на Олега. Не хотел палиться. Впрочем, правильно он сделал или нет, так и не понял. Однако, дойдя до дома, ещё час стоял у подъезда, курил и ждал Олега. Серпенко выплыл из темноты, идя по асфальтированному тротуару, и казался одиноким и обиженным. Он шёл медленно, курил, явно не торопился. Матвей смотрел на него и ощущал себя мерзавцем. Неужели эти ничего не значащие для него действия разрушат их отношения? Неужели он снова сделал что-то не так, и сейчас Олег думал, как бы сказать Матвею, что всё кончено? Когда-то Клавдин говорил нечто подобное Кузьме, сейчас настала его очередь это слушать и делать правильный выбор. Но отпускать он не хотел. И знал, что не отпустит. Не сможет. Без Олега он умрёт. — Товарищ контр-адмирал, — сказал Олег. Он был пьян, но не сильно. — Кого-то ждёте? Матвей не ответил, схватил Олега за руку и потащил в дом. Стоило только зайти внутрь, как Клавдин налетел на Серпенко, и тот даже не подумал его оттолкнуть. А когда Матвей опустился на колени, стягивая с него штаны и убеждаясь, что догадки о том, что Олег без трусов, верны, Серпенко откинулся на стену и положил ладони ему на голову. Матвей этой ночью был словно зверь. И был сверху. И хотел сказать, что никуда его не отпустит, и будет всегда рядом, и что Кузьма… Хотя нет, больше о Кузьме не надо. Всё же то была дурацкая идея — рассказать про них. Ведь Олег не рассказывает ему о своих парнях. И Матвею по сути это было неинтересно. — Я понял, — сказал Олег, когда за окном начала отступать ночь. Было ещё темно, но небо серело. — Что именно? — спросил Матвей, глядя на спину любимого. Олег сидел на кровати, согнув ноги в коленях, курил. Матвей лежал и не мог налюбоваться им. — Мы похожи, — голос у Олега был задумчивым и немного холодным. — Мы? Ты и я? — Нет, — Серпенко стряхнул пепел в пепельницу, стоявшую рядом с ним. — Кузьма и я. Тебя тянет к таким, как мы? К таким… м-н… Даже не знаю, как сказать. — Олег затянулся. — Вы не похожи, — ответил Матвей, удивляясь. Чёрт, он думал, что эта тема закрыта. — Нет-нет, — выдыхая дым, продолжил Олег. — Похожи. Мы похожи где-то тут, — и он указал себе на грудь, не оборачиваясь. — Что-то есть… Матвей выдохнул, потом сел и пододвинулся к любимому. — Прости меня, — потом обнял его со спины, утыкаясь носом между лопаток. — У нас всё кончено. Тем более у Кузьмы есть парень. — Кто? — Олег удивился. — Дятлов. — Ты серьёзно? — Так точно. — Тогда я спокоен, — хмыкнул он и затушил окурок. — Послушай, Олег, я… Я люблю тебя. — Ух. Два, — выдохнул Серпенко. Потом издал смешок, и Матвею показалось, что похож он был на облегчение. — Два? Олег потянулся к тумбочке, чтобы поставить туда пепельницу. Потом обернулся к Матвею, оседлал его и, обняв за шею, посмотрел внимательно, будто пытался рассмотреть что-то в предутренних сумерках. — Всё равно ты мой, и я тебя никому не отдам. Пусть нервно курят в сторонке и ждут своих парней. Только через некоторое время Клавдин понял, что «два» — это, скорей всего, второй раз, когда Матвей сказал три важных слова. И Олегу эти слова были так же необходимы, как и Матвею постоянное присутствие Олега.

***

Три месяца пролетели, как ветер. Пролетел август, потом сентябрь, после октябрь. Олег ездил в часть, Матвей на совещания и летал на Луну, проверяя состояние корабля. За месяц до отлёта состоялся трибунал, на котором вынесли приговор предателю. Агата была приглашена как свидетель. Однако прокуратура готова была осудить и её. Матвей и Песков защищали девушку, она стойко перенесла обвинения в свой адрес. Закончилось тем, что ей всё же влепили выговор, но в устном порядке. — Товарищ контр-адмирал, — позвала его Агата, когда они шли к шаттлу. Матвей обернулся. — Я хотела бы внести кое-какие правки во внутренний устав крейсера «Соколиный». — Слушаю вас. — У меня есть идея разработать тесты для группы программистов. Они были бы хорошим подспорьем для выявления некачественной работы, а также выявления предателей, если таковые вдруг снова объявятся. — Хорошо. Потом доложите, и мы с адмиралом Песковым и контр-адмиралом Романовым рассмотрим их. — Есть. Матвею на мгновение показалось, что Агата повзрослела. Ей ещё не было двадцати пяти, Кладвин сам позволил ей быть старшей, потому что увидел в ней что-то такое, чего ни в ком не замечал. Она преступник. Хакеров в космофлоте много, не все, конечно, меняются, но многие становятся преданными делу, которому служат. Агата была из тех, кто хотел измениться, и Матвею нравилось это в ней. За две недели до того как флот Пескова должен был вновь выйти в космос, Олег уехал в часть, а Матвей на Луну. Серпенко должен был выйти за порог уже их квартиры первым, и Матвей, провожая его, вдруг спросил: — Как там Зайцев? — Зайцев? Нормально, — хмыкнул Олег, застёгивая десантную куртку. Она ему шла, подчёркивала фигуру. — Недавно новичков перебросили, так они, думая, что он новобранец, попытались его нагнуть. Зайцев настучал им по тыквам, а потом прилетел Кабанов и добавил. Сейчас все вместе чистят картошку и морковку. — Погоди, чистят? Это по старинке? — и Матвей добавил жест. — Ага, именно так, ножичком, — улыбнулся Олег. — Ты злодей, — улыбнулся в ответ Матвей. — Это я только с тобой добрый, — подмигнул Олег. Потом подошёл, нежно поцеловал и, заглядывая в глаза, прошептал: — Я уже скучаю. Клавдин захватил его лицо ладонями и прижался к губам. Олег оторвался от него, подхватил сумку, повернулся к двери, щёлкнул замком. — Олег, — позвал Матвей. Серпенко оглянулся. — М? — Я люблю тебя. Олег удивился. Задержал дыхание, выдохнул, улыбнулся. Матвей осознал, что важные три слова выбивают дух у любимого и заставляют его теряться. И быть счастливым. — Три, — выдохнул Олег, а Матвей утвердился в своей догадке. Две недели без Олега показались адом. Даже уходя с головой в дела, Клавдин чувствовал, что чего-то не хватает. Казалось, что из груди вырвали сердце, и оно трепещет где-то на раскалённом солнцем камне и ждёт, когда его вернут на место. Минуты складывались в часы, часы в дни, а потом переходили в ночи, которые для Матвея были тягучими и мучительными. Несмотря на то, что они с Олегом часто созванивались и списывались, Матвей понимал, что этого ему мало. Глядя на экран, он всё время хотел поцеловать мягкие и сладкие губы, коснуться лица, провести ладонью по спине, приласкать пальцем сосок. Раздеть Олега, натянуть на него домашние штаны, и чтобы они были чуть спущены, оголяя заманчивые две половинки. Хотелось его блинов и омлета, принять с ним ванну, просто сидеть на диване и смотреть какую-нибудь чушь по телевизору. Слушать, как он болтает с бабулей, отпускать его к ней в гости, ждать и потом встречать с купленным в магазине тортом, от которого он и Матвей откусывали по куску, а потом относили соседским детям. С ними Олег познакомился уже на третий день после того, как поселился у Клавдина. Не хватало его рядом, в постели, на кухне, в гостиной, в ванной. Не хватало как воздуха, но Матвей ничего не мог сделать, только смотреть на него и слушать, а потом что-то говорить в ответ. За день до вылета отдельный десантно-штурмовой дивизион во главе с Кручиным явился на борт «Соколиного». Матвей это знал, но не мог их встретить, потому что на это время Песков назначил совещание. Следующая их командировка — на Надёжном. — Ползти будем туевую кучу времени, — говорил Песков. — С нами пойдут три тяжелогруза, на их борту детали и секции для орбитальной станции. Тральщик будет тянуть старую развалюху — базу «Молодость 4» с Меркурия вместо новенького топливного и энергетического комплекса, который спаяют только весной следующего года. И поскольку весь этот цирк летает на малой скорости, то даже до Нептуна наш путь составит трое суток. А до Надёжного все десять. Придётся после Нептуна ещё зайти на Буран. Подпитать тральщик. Ну, во всём этом есть хорошая новость — у нас пополнение. Сегодня я хочу поприветствовать в наших рядах контр-адмирала Тиришенко и его новенький крейсер «Ястребиный». Аплодисментов не было, Тиришенко просто кивнул головой. С ним они познакомились ещё два месяца назад, поэтому в представлении не было нужды, но поскольку в зале находились капитаны тяжелогрузов и тральщика, Песков сделал заявление, так сказать, публично. Флот адмирала Пескова пополнился новым крейсером, и это было хорошо. После совещания Матвей сразу же ринулся в ангар, но его остановил Песков. — Слышал у тебя шуры-муры с Серпенко? — спросил он, глядя на Матвея тяжёлым взглядом. Клавдин не испугался и отнекиваться не стал. — Так точно, — спокойно признал он. — Хорошо, — только и сказал адмирал. Клавдин уже готов был услышать наставления, поэтому немного смутился. Песков зашагал прочь, а Романов закусил губу, чтобы скрыть улыбку. — Поздравляю, — сказал Андрей и пошёл дальше. — Андрей, — позвал его Матвей, догоняя. — Оу? — вопросил Романов. — Если… — заговорил Клавдин, запинаясь, но уже через несколько секунд продолжил: — Если я вдруг буду вести себя… неправильно, то могу положиться на тебя? То есть… на твою помощь. Если вдруг сорвусь, когда Олег… Если Олега… — Я понял, — просто сказал Андрей, продолжая идти и поглядывать на него. — Пну тебя, не переживай. Но, думаю, ты и сам справишься. Олега Матвей увидел в столовой во время обеда. Так сильно хотелось к нему подойти и обнять, поцеловать и прижать к себе, что в груди всё сжалось. За три месяца Матвей привык к тому, что Олег всегда рядом и он смело может показать ему свои чувства. Это стало наркотиком. Но сейчас, на глазах у десятков офицеров, он прошёл к раздаче, подхватил поданный Дианой поднос и направился к своему столу. Сев на привычное место, Матвей поднял взгляд и столкнулся с зелёными глазами. И тут же утонул в этом омуте. Сердце так сильно забилось, что закружилась голова. Олег смешно выглядывал из-за Кручина, палился, но упрямо делал вид, что у него чешется нога, и мужики ржали, хлопая его по плечам и спине. Они его касались, и Матвей сжимал кулаки, потому что сам хотел прикоснуться к нему и потому что… ревновал. Через пять минут на ин-тор пришло сообщение: «У тебя?» «Нет, я зайду», — ответил Матвей. Олег принял сигнал, прочитал. Встал из-за стола, отнёс посуду в утиль, потом вышел вместе с Кручиным и ещё кем-то. Матвей доел обед и вернулся к работе. Кое-как дождавшись вечера, сменил одежду и ринулся в каюту к Серпенко. Переступив порог, тут же набросился на него, осознавая, насколько сильно скучал…