he's my girlfriend

Всё это выглядит более чем возмутительно. Начиная с того, что Ким Чонин смотрит на Сехуна голодными глазами, и заканчивая тем, что у Сехуна потеют ладони в его присутствии. И нет, они потеют не потому, что он ударенная на голову фанатка, потерявшая контроль в присутствии альфа-самца, а лишь по той простой причине, что между ног ужасно тесно. То есть, прямо пиздец как тесно. Эти шорты явно не предназначены для того, чтобы прятать в них сехуновское «хозяство». Вся небрежность мигом улетучиваются, стоит Чонину подойти к нему чуть ли не вплотную, а нервозность и мелкая дрожь в пальцах только усиливаются. Сехун неловко кивает в приветствие, боясь запнуться на полуслове и выдать себя с потрохами. «В том, что я делаю, совершенно отсутствует смысл», ноет маленький внутренний Сехун и буквально ездит по нервам, притягивая вагончик сомнений и разочарований. Друзья используют его, мать использует его, Чонин использует его. А Сехун идет у всех на поводу. И у этого есть только два объяснения: либо он тряпка и не может отказать в просьбе (хотя когда это его вообще спрашивали?!), либо он просто придурок, который подсознательно не против, чтобы им распоряжались и дергали, как куклу за ниточки. «Какое возмутительное блядство», фыркает уязвленное подсознание, отвешивая себе немалую долю вселенских пиздюлей. – Генштаб вызывает Сехи! Роза, как слышите, приём? – чониновский рот, воспроизводящий какие-то противоестественные звуки и совершающий не до конца провальные попытки привлечь внимание, оказывается в паре сантиметров от уха Сехуна, который чуть не подпрыгивает на месте от неожиданности. Сехун дергано вздрагивает и вжимает голову в плечи, во взгляде отражается ужас комического масштаба, как будто у него на глазах только что задавили котенка. Чонин от такой реакции выпадает не то что в осадок, а начинает смеяться ака припадочный. – Блядство, – сквозь зубы повторяет Сехун, скрещивая на груди руки, и пытливо выгибая тонкую бровь при виде умирающего от смеха парня. Не знай он в деталях, что Ким Чонин тот ещё дамский угодник и, ко всему прочему, главарь какой-то чертовски крутой и опасной банды, он бы решил, что тот не умеет обращаться с девушками и вообще никогда не ходил на свидания. К слову, Сехун тоже никогда никого никуда не приглашал (неудачник в кубе; в одноименной игрушке за нарезание трех фруктиков хотя бы бонус дают – ему же, разумеется, не причитается никаких). Не нашлось подходящей кандидатуры, да и в школе на девушек он мало обращает внимания. Ну, конечно, ему приятно посмотреть, как те бегают на физкультуре в своих маечках, которые так и липнут к ну-вы-поняли. Но во все времена для него существует только одна богиня. Миранда Керр. Господь, она такая классная. У неё такие ноги, такие бедра, такая фигура… Так стоп. Сехун дергается, как от огня, когда, глядя на Чонина, стоящего на фоне фонтана, переливающегося всей палитрой красок, осознает, что никогда не думал о том, чтобы трахнуть её. В смысле – ну, красивая она, ну и что. Постойте, значит ли это, что он… О. Мой. Бог. – Ну, что, идем? – Чонин вытирает слезы, скопившиеся в уголках глаз. Нет, серьезно, и это вы называете красавец-мужчина? «Разве что улыбка у него милая», думает Сехун и со стоном прикусывает нижнюю губу. Соберись, тряпка. Перед тобой всё ещё Ким Чонин, убежденный натурал, яростный гомофоб и первый разбойник-дебошир на районе. А тебе жмут шорты, да. Вот же блять. – Идем, – вздыхает Сехи, мысленно подбирая себе местечко для могилки и памятник с надписью «во всем винить моих лучших друзей, розовые сопли и ким мудака». Чонин пропускает девушку перед собой, когда они заходят в торговый центр. «То же мне ухажер хренов», парирует Сехун невозмутимо, хотя его лицо всё равно бледнеет, когда их руки случайно соприкасаются. Если Чонин почувствует неженственную грубость его рук, то сразу же всё поймет, а оказаться до смерти побитым совершенно не хочется. – Ты учишься в Сонхва? – спрашивает Чонин, пока они рассматривают карту COEX, чтобы найти бабл-кафе. Сехун давится воздухом от этого вопроса и проклинает Чанёля и форму его сестры. К своему стыду он не играет ни на одном музыкальном инструменте, не рисует (за исключением самых скучных уроков, когда они с Бэкхёном увлечены рисованием комиксов), да, черт возьми, он даже нот не знает! – Ну да, – невинно хлопая ресницами, отвечает девушка, теребя пальцами лямки рюкзака, – а что? – Ничего, – Чонин не может оторвать глаз от того, как Сехи нервно жует свои блестящие от слюны губы. Это… отвлекает. – Просто моя сестра закончила Сонхва. – У тебя есть сестра? – роняет Сехун прежде, чем успевает подумать. Чонин поднимает бровь, мол, разве ты не из тех, кто знает даже, какой туалетной бумагой я пользуюсь, но все же отвечает. – У меня две старших сестры, одна уже замужем, а вторая заканчивает юридическое. «Надо же, у него тоже большая семья», хмыкает Сехун, «почему же он тогда ведет себя так отстраненно?» – А что насчет тебя? У тебя есть братья или сестры? Они медленно идут вдоль первого этажа к эскалатору. Сехун старается не смотреть на Чонина без острой необходимости, которой, вне всяких сомнений, он бы тоже хотел избежать. Ему кажется, что стоит чуть дольше задержать взгляд, и Чонин догадается. Поэтому он с плохо демонстрируемым интересом разглядывает пестрые витрины, за которыми творится нечто невообразимое. Цветочные гирлянды свисают с потолков, мягкие игрушки покоятся на крошечных, будто карликовых, диванчиках, хэндмэйдовые открытки и украшения, разрисованные смывающимися красками стены и прочие милые художества. Сехун раньше и не обращал внимания, насколько все вокруг розовое и миловидное, как будто в мире возвели культ «мимимишности». Чонин, как ни странно, замечает внимательный взгляд девушки ко всей этой, не вслух будет сказано, бестолковой хрени. Сехи смотрит на всё так, словно впервые видит. Странно, ведь она очень привлекательная девушка, наверняка, у неё много поклонников (Чонин ловит себя на мысли, что этот факт его чертовски раздражает и одновременно бередит самолюбие, потому что из всех она выбрала его). – Да, старший брат. Но он сейчас в Америке, – немного запоздало отвечает Сехун. То, что они разговаривают на отвлеченные темы, немного придает уверенности, что его не раздавят об стенку здесь и сейчас. Он даже не хочет представлять, как они смотрятся со стороны: девушка, которая вовсе не девушка, опережающая в росте большинство мужчин, с угловатыми плечами и скованной походкой из-за чертовски неудобных шортов и сползающих гольфов, и парень, способный прижечь взглядом к земле и расквасить лицо одним ударом левой. «Остановите землю, меня тошнит», хнычет маленький внутренний Сехун, свернувшись котенком в уголке сознания. Когда они подходят к эскалатору, Сехун не раздумывая шагает вперед, о чем впоследствии жалеет и из-за чего принимается лихорадочно отсчитывать секунды, потому что лицо Чонина оказывается на уровне его груди – его ничтожно маленькой импровизированной груди, в которую он понапихал салфеточек. Не мешало бы повернуться спиной, но из-за этого будет вдвойне неудобно, потому что тогда под прицел попадет его задница, которая, конечно, находится не на уровне груди, но это же задница, черт подери! В случае непредвиденных обстоятельств, Сехун собирается спасать именно её. – Скучаешь по нему? – спрашивает Чонин спокойно, и Сехи удивляется, как такое возможно, чтобы Ким ни с того, ни с сего стал серьезным. Сехун понимает, что ему никогда не понять Чонина. Никогда не понять, почему он так поступил с Чанёлем. – Немного, – честно признается девушка и сходит на второй этаж, принимаясь вертеть головой по сторонам и высматривать яркую вывеску. Волосы клубничными брызгами разлетаются в стороны, мягко спадая волнами на её плечи (Чонин в очередной раз ужасно хочет к ним прикоснуться). – Вон там, – указывает Сехи в сторону и неловко перехватывает лямки рюкзака, чтобы занять руки и, упаси боже, не дать Чонину повода взять её за руку. Может быть, он и не думает о том, чтобы встречаться с девушками, но он ещё не настолько гомо, чтобы лезть головой в петлю. Они подходят к кафе, когда Сехун отвлекается на вибрацию мобильника и сует руку в кармашек, чтобы достать телефон. Чонин насмешливо заявляет, что возьмет два коктейля: один шоколадный, а другой ванильный, потому что так они будут олицетворять их капл. Сехун старательно выдавливает улыбку и сдерживается, чтобы не закатить глаза, из-за чего, возможно, у него случается небольшой нервный тик. Дисплей высвечивает входящий от Бэкхёна, и парень, убедившись, что Чонин стоит достаточно далеко и надежно застрял в очереди, чтобы не расслышать ни слова, наконец, отвечает на звонок. – Мелкий засранец, как ты мог не брать трубку столько времени? – когда Бэкхён захочет, то может орать на чистом ультразвуке, который в силу своей привычности к таким вот выбросам нервов, Сехун уже вполне способен разуметь. А когда крик фурии сходит на нет, старший уже более-менее спокойно добавляет: – Где ты? – Я на свидании, хён. Могли бы уж догадаться, – хмыкает тот и сбрасывает рюкзак на диванчик, присаживаясь за один из немногих свободных столиков. На счастье Сехуна, столик занимает самый дальний угол, так что вероятность, что они привлекут к себе внимания больше, чем нужно, минимальна (и плевать, что он уже собрал на себе немалую долю пытливых взглядов). – На свидании? – язвительно хрюкает Бэкхён, но осекается (младший без труда представляет сейчас выражение его лица: перекошенное, нефотогеничное, с вылупленными глазами, в которых медленно, по капле, собирается понимание), – Постой, ты что… ты пошел с ним на свидание? – Ага, и мы прекрасно проводим время, – Сехун находит взглядом Чонина, который уже следующим будет делать заказ, и считает это забавным, то есть, это и правда довольно забавно. Он и Ким Чонин, как небо и земля, сейчас будут пить бабл-ти и вести светские беседы, а после Чонин скажет, что по уши влюбился в него. Сехун фыркает, ладонью прикрывая рот, чтобы не разбрызгать повсюду свой сарказм. – Скажи мне, что ты шутишь, Сехун, – неожиданно твердо говорит Бэкхён в трубку, из-за чего младшему кажется, что над ним снова издеваются, – потому что это может плохо кончиться. Что, если он поймет, кто ты? – Вы это затеяли, а не я, – отзывается парень, сдерживая раздражение, и, замечая движение в свою сторону, обрывает друга на полуслове, – поздно, он уже идет сюда, пока. Он успевает засунуть телефон в кармашек и противоположно измениться в лице, снова приняв невинный и хладнокровный вид, прежде чем Чонин подходит к нему. – С кем ты говорила? – спрашивает тот, приземляя свой зад напротив и ставя на столик два коктейля: шоколадный и ванильный с черными шариками тапиоки. – С мамой, – без зазрения совести врет Сехи, притягивая к себе шоколадный, что не скрывается от внимательного взгляда. – Ох, ты тоже хочешь этот? Чонин однобоко усмехается и качает головой, отпивая ванильный. Сладость в нем настолько явная, что заставляет поморщиться от переизбытка сахара. Сехун непонимающе моргает пару раз, прежде чем до него доходит, что (или правильнее будет сказать – кого) обозначает его выбор. – И что она сказала? – спрашивает парень, морщась и отодвигая от себя переслащенный дринк. Сехи же, делая вид, что ей глубоко по фене, что Тёмный Лорд возродился, а Гарри Поттер спит, потягивает через трубочку свой шоколад, вылавливая со дна черные жемчужины. – Что задержится сегодня на выставке. – Что за выставка? – интересуется Чонин, хотя по лицу легко читается, насколько ему всё равно. Он прилагает все усилия, лишь бы только говорить о чем-нибудь, понимает Сехун, и ему даже на секунду становится жаль парня. – Видишь эти волосы? – в край осмелев, хмыкает Сехун и накручивает на палец локон нежно-розовых волос, и, получив недоуменный сдержанный кивок, продолжает: – К ней поступило новое оборудование, которое требовалось на ком-то испробовать. В итоге, она превратила мои волосы в этот кошмар и на радости организовала выставку. Чонин издает смешок, по-кошачьи щурясь и демонстрируя свою белозубую улыбку, и теперь его реакция не вызывает в Сехуне желание закопать его заживо, как было около фонтана. Что ж, уже неплохо. – А мне нравится, как ты сейчас выглядишь, – прямо говорит Чонин, и Сехун кашляет, поперхнувшись бабл-ти, и округляет глаза, в которых от дикости подобного заявления полопались капилляры. – Ким Чонин, ты меня клеишь? – пытается иронизировать он; кажется, у него снова проклевывается нервный тик. – А разве мы здесь не за этим? Это похоже на теннис: удар, встречный удар, промах. Сехун далек от спорта и физической нагрузки, физкультура два раза в неделю – максимум, на который он способен, особенно если учесть, что в старшей школе откосить от занятий практически нереально. Поэтому Чонин буквально уделывает его по количеству очков ещё на старте: своей непреувеличенной внимательностью, джентльменством, которого Сехун от него в принципе не ожидал, и прочей боломутью, заставляющей исключительно хорошо к нему относиться и не ждать от него подвоха. Если бы я на самом деле был девушкой, размышляет Сехун, то всё это имело бы смысл. Гольфы, набитый салфетками лифчик, ягодный блеск для губ, маникюр и бритье подмышек. Этот парень заслуживает того, чтобы пытаться ему понравиться. – Эй, я сказал что-то не то? – Чонин протягивает ладонь, чтобы дотронуться до сехуновского плеча, но тот отстраняется и мотает головой, судорожно облизывая губы. Ему внезапно становится противно от самого себя, обряженного в нелепые шмотки и вынужденного врать в лицо. – Нет, все нормально, – Сехи заправляет за ухо упавшую на лицо прядь и неловко поднимается с диванчика, – я сейчас вернусь. Чонин беспокойно поднимается следом, волнуясь, что сейчас девушка уйдет, но траектория её пути следует отнюдь не в сторону выхода, а оставленный рюкзак подтверждает его догадки. Сехун стремительно пробирается к туалету и замирает между двух дверей. Мужской и женский. Матерясь, парень вваливается во второй, избегая смотреть на свое отражение и запираясь в самой дальней кабинке. – Твою мать, – он пинает лакированным ботиночком дверь, роняет крышку унитаза и садится на нее. Пинает дверь снова, и снова матерится, запуская пальцы в клубничные волосы. – Твою же гребаную мать.