У * б ы в а й

«Хотим мы или не хотим, Но нас хотят и нас имеют. И это все не тот интим, Что в Голливуде снять умеют» Владимир Вишневский

Горячая вода расслабляет, и я, отвыкший от пены, тихо страдаю от боли. Боль — физическая и вполне осязаемая из-за сбитого в падении копчика о ступеньку лестничного пролета. Ноет — что пиздец. Ни согнуться нормально, ни разогнуться. В универ не решился идти, поберег организм, и сижу теперь, побитый жизнью, гоняю рукой из стороны в сторону мыльные облака. В телефоне обреченно роюсь по инвестициям, шиплю на «Теслу», не знаю, куда молиться, чтобы подросла поскорее: деньги стремительно таяли от каждого чиха с Запада. В голову лезут странные мысли: то про лебедевские сплетни, то про Тимуровскую помешанность, то про Демитренко, о котором и вовсе думать не хотелось. Тарабарщина какая-то. Хочется выть и материться, но я откидываю голову на бортик ванны, чтобы с минуту попялиться в потолок. — Напиться, что ли? — уточняю громко у пустоты, у протекающего крана, у пыли в углу. И не могу не согласиться с предложением. Вылезаю из оседающей пены и голыми пятками шлепаю по полу, оставляя за собой мокрые следы и потеки воды. В холодильнике — банка пива и бутыль вина, и я решаю сыграть в интеллигенцию. Достаю бокал, переливаю кислятину и в итоге уношу с собой всё сразу: бутылку, стекляшку и персики. Опускаю на бортик, но перелезть не успеваю, трезвонят в дверь. Накидываю полотенце на бедра и топаю обратно. От ванны до коридора — ровная дорога из моих влажных пяток. — Пропустишь? — улыбается, разглядывая мою голую грудь, и проходит сам, отодвигая в сторону. — Что ты здесь делаешь? — игнорирую собственное недовольство. — И откуда у тебя адрес? — Взял в деканате, у тебя же травмирована лапка и ты нуждаешься в конспектах. Я не говорю, что мне тотально похер на конспекты, а видеть сейчас Кирилла не хочется, в ванной комнате ждут вино, бокал, персики. Но мы все равно смотрим друг на друга, он — оценивающе, я — хмуро. И непонятно, кто первый сдастся. Сдается Кирилл и касается моего плеча. — Мне казалось, что ты дрыщ. — Брось эти комплименты. Принес конспекты? Молодец. Дверь там, проваливай. Но он не уходит, зато ухожу я. Разворачиваюсь и плетусь гордо в сторону ванны, проглатывая желание напакостить и скинуть с себя полотенце, покрасоваться. Просто чтобы понял, что… Не додумываю, поскольку там, в голове, точно всплывают ягодицы того мальчишки. Залезаю в воду и сразу опрокидываю в себя бокал. Кирилл у меня дома. Втирает мне что-то про конспекты, гладит холодное плечо. Лучше бы не открывал эту чертову дверь. Через секунду жалею, что не поставил еще и щеколду, потому что внутрь помещения, уже раздетый, протискивается Демитренко. На мой недоуменный взгляд отвечает легкой улыбкой и переносит ногу через бортик, опускаясь в остывшую воду рядом. Места категорически не хватает, и мы тремся голой кожей. — Не понимаю, это наглость или что-то врожденное? Кирилл отвечает сдержанной улыбкой и вытягивает правую ногу ко мне, проезжаясь носком по бедру. Собственнически забирает бутыль и прямо из горла отпивает. Красные капли текут мимо губ, спускаются к кадыку и, как на американских горках, ускоряются ниже к ключицам. — Может, уйдешь? — просьба звучит жалко, если брать во внимание то, что Демитренко по-хозяйски успел закинуть руку на бортик. — Не уйду. Но могу предложить хорошую альтернативу. А мне и без слов понятно, что он там собирается предлагать, так как правой ногой Кирилл скользит от бедра к коленной чашечке, а потом, столкнувшись с моей ступней, совершает какое-то фут-насилие, наглаживает, сжимает. — А ты отличаешься постоянством. Когда это было? — я вспоминаю клуб, Май Тай и его губы. — В понедельник. Ты мне вполне прозрачно сообщил, что «с блядями не трахаешься». Уже передумал? Видимо, да. Потому что он привстает и одним быстрым движением перекатывается ко мне поближе, ложится сверху, накрывает собой, и вода выплескивается через край на кафельный пол. В этот раз целоваться гораздо проще, когда вокруг — никого. И он доказывает — насколько. Жадно вбирает мои губы в себя, больше не осторожничает, притягивает за шею. Его язык горячий, и меня ведет от всего сразу: от него, «без принципов и царя в голове», как сказал Лебедев, от сухого красного, от запаха персиков. Мы целуемся достаточно долго, чтобы возбудиться, и недостаточно долго, чтобы кончить от одного скольжения друг на друге. Он трется об меня членом, проезжается по моему телу, и я сам тянусь к нему. — У меня сегодня хорошее настроение, — как бы между прочим выдает Кирилл мне в шею, и я напрягаюсь, чтобы вспомнить, о чем идет речь. В голове давно пусто от желания, я только и успеваю, что облизывать сухую корочку на губах. — Ты сверху? — Конечно. Я тихо постанываю под его руками, хочется больше тактильности, больше голого тела, больше резкости и, когда толкаюсь в его ладонь, он наконец-то начинает использовать пальцы. Сжимает меня, гладит головку, но не переходит границу — не дает мне сходить с ума, а мне до жути не терпится. Но раз мы решились на это самодурство, не позволяю себе кончить вот так запросто. Останавливаю и киваю на бортик ванны: — Сядь. — Это match! Непонимающе приподнимаю бровь, но он продолжает любовно разглядывать меня, успевшего перекатиться к нему между ног. — Как в «Тиндере», слышал? Когда с кем-то сходишься, случается match. — И к чему это? Кирилл закусывает губу, откидывает голову и рвано выдыхает, опуская меня к головке, и я беру так глубоко, как только могу. — К тому, что match случился у тебя и моего члена. Я стараюсь не ржать похабно, но получается по-дурацки нелепо, и против воли заливаюсь смехом на всю ванную. — Это самое хреновое, что я слышал во время секса. — Да? — Да. Он трахает меня в рот, крепко держа за волосы, видимо, отыгрываясь за недооцененный юмор, и я давлюсь собственной слюной, сжимаю его бедра до красноты. Ему хорошо — и его член, текущий от возбуждения, только подтверждает этот факт. И я стараюсь сжимать губы сильнее, чтобы выдавить из него очередной сиплый стон. Получается. — Развернись. Он просит без права на возражение, и я разворачиваюсь, чтобы опереться руками о бортик. Кирилл не спешит, рассматривает меня со спины, ладонью проходится по заднице, и я получаю громкий шлепок по ягодице с оттяжкой. Мне и хочется, и колется: ноги дрожат от возбуждения, но просить Демитренко всадить без промедления — это признать свою неугомонную слабость. И я сжимаю зубы, чтобы не подавать голоса, но он как будто бы понимает все без слов. Практически. Вместо резкого проникновения члена — пальцы в слюне. Неприятно, но я терплю и корю себя за отсутствие смазки под рукой, обещаю исправиться. — Уже не девочка-целочка, да? — он смеется и продолжает раздвигать мою дырку пальцами, вталкивать их внутрь. Его, кажется, не заботит мое удовольствие, но я каким-то образом умудряюсь возбудиться еще сильнее. Настолько, чтобы самому насаживаться навстречу. — Иди к черту, Демитренко! И он идет. Вставляет резко, без промедления, и я обреченно пытаюсь соскочить от боли, но Кирилл крепко держит меня за задницу, втискиваясь еще глубже. А мне ничего не остается, кроме как на вдохе и выдохе расслабляться и пропускать его глубже. Шепчу ему, что он «сука поганая», он мне — что я «блядь подзаборная». И начинает засаживать так, как мне и не снилось: не трахает, а долбит, и я придурочно бьюсь головой о плитку на стене. У меня фейерверки — и внутри, и снаружи, долбанное фаер-шоу, и мне уже не хочется стонать, поэтому я скулю, как псина. Тянусь к своему члену и дрочу на скорости, стараясь перегнать Демитренко, но тот быстрее — двигается отбойным молотком, и я вряд ли сумею сосчитать, сколько раз он вмазал по простате, выгибая меня в полный экстаз. Мы скользим, ноги разъезжаются, но он все равно продолжает использовать меня, как куколку. Я даже не уверен, что у НАС секс, потому что не ощущаю себя живым и целостным, полностью превратился в безволие, разрешаю ему юзать себя по полной. И когда меня уже выгибает, как кобру перед укусом, я валюсь грудью на стену, додрачиваю последние силы в кулак и сливаю с протяжным воем, пачкая керамическую плитку белыми разводами. И от опустошающего оргазма тянет сойти с дистанции, но Кирилл дергает меня на себя, не останавливаясь ни на секунду. — Я еще не закончил! А меня уже куда-то уносит, и его член перестает быть волшебной палочкой, отправляющей в поднебесье, но Демитренко все равно дерет мои внутренности, опять давит головкой на простату, а я даже не вою, ору. И пытка кочергой длится не так долго, но этого хватает, чтобы из моего внутреннего щитка повыбивало все пробки к чертям собачьим, и я, сжимаясь внутри, кончаю еще раз. Всухую, с дикой дрожью по всему телу. Кирилл кончает в меня, но я даже не возмущаюсь, теряя ориентацию в пространстве. Занавес.