Baby blue love

      В целом, дальше все шло своим чередом.       Кроватка была сделана и даже выглядела очень даже хорошо! Лютик невольно удивился, потому что ему казалось, что в плане дизайна стараться они не будут, но нет, это была вполне хорошо выглядящая кроватка.       Лютик все крутился возле нее и опомнился о том, что они еще не все купили для ребенка.       Правда в этот раз Ламберта в город выталкивать пришлось едва не силой, потому что на улице все еще было холодно, а Лютику надо было ну вот прямо сейчас. Делать, в любом случае, было нечего, так что за неделю и пару заходов, они докупили игрушек, необходимые приспособы и одежду со всеми слюнявчиками и носочками.       Лютик был счастлив, весь вечер все это аккуратно разглядывая и раскладывая, а Ламберт невольно за этим наблюдал и улыбался во весь рот, сам начиная участвовать в лепетании Лютика.       За окном шел снег, выл холодный ветер, а они были здесь, в тепле. Рядом хрустел камин, пахло малиновым чаем и немного мятой. А от Лютика пахло теплом и любовью.       Вдоволь натыкав кроватку, проверяя, все ли действительно крепко и не скрипит, Лютик, наконец, немного успокоился.       — Еще, короче, знаешь, что можно сделать, — сказал Ламберт, когда Лютик уже без сил уселся в кресло у камина, облегченно выдыхая и вытягивая ноги. — Я не знаю, как это называется, но когда над кроваткой такую штуку делают из игрушек, не помню названия, и это занимает ребенка, а особенно, если оно шуршит!       — А, да, я понял тебя, — кивнул Лютик. — Да, можно такое и самому сделать… В магазинах я такого не приметил.       — Ну так это игрушки для богатых, — фыркнул Ламберт, откладывая все на свои места. — А мы с тобой по обычным ходим. В любом случае, можно не спешить, он первое время все равно в люльке будет спать, — он посмотрел на яркую игрушку и развернулся, подходя к Лютику. Склонившись, он мягко поцеловал его в лоб, а после присел рядом с ним на пол, чмокнув уже в живот, сквозь ткань сорочки.       — Мне нравится, что ты тоже принимаешь в этом участие… И что тебя это все увлекает, — сказал тихо Лютик, когда Ламберт провел ладонью по животу, а потом поднял на него взгляд.       — А меня не должно это увлекать, что ли?..       — Ну… Просто ты такой весь уже взрослый, а… выбирал так увлеченно со мной ползунки для ребенка! И сам предложил эту карусель для кроватки сделать…       — И что, что я взрослый мужик?.. Я же не для себя это смотрю, а для нашего ребенка! Конечно меня все это волнует! Как иначе?       Лютик улыбнулся, погладив его по волосам.       — Я тоже не думал, что может быть иначе, — протянул тихо Лютик, проскользнув ладонью с макушки на щеку, продолжая поглаживать его. — Но продавщица сегодня удивилась, мол… Непривычно видеть альфу так же увлеченным этим процессом, что и омега… Она сказала, что «ты-то понятно, ты этого ребенка под сердцем носишь, а альфам обычно… они так, на половину». Она сказала, что альфам обычно не до этих мелочей.       Ламберт закатил глаза.       — Я уверен, что это глупость. Просто много… много людей рожают детей не от большой любви. Когда ты любишь этого омегу, когда ты любишь этого ребенка, выбор ползунков становится таким же значимым, как и твое состояние в целом. Я просто люблю вас, вот и все.       — Я рад, — тихо сказал Лютик. Говорил так, будто это было что-то глубже, нежели простая речь. Будто это шептало его сердце. — Что же… что же могло быть, не повстречай я тебя? Или если бы все сложилось как-то по-другому?.. Был бы я так же счастлив?.. Надо же, я ведь просто хотел узнать, что значит, когда тебя альфа за жопу держит, а в итоге… А в итоге вместо жопы положил к тебе в ладонь свое сердце.       Ламберт широко улыбнулся, качнув головой, поглаживая его по животу.       — Я не знаю, Лютик, как бы все сложилось в других ситуациях. Я рад, что все случилось вот так. Как ты себя чувствуешь, кстати? Ноги болят? Спина? Таз?       — Оно почти всегда болит, Ламберт, — усмехнулся Лютик, а потом поманил его к себе и, когда Ламберт чуть привстал, чмокнул его в лоб.       Ламберт широко улыбнулся, глубоко вдыхая в себя его запах.       — Тебе тепло? Принести накидку?       — Нет, мне тепло… Сделаешь массаж?       — Конечно, — он кивнул, поглаживая его по колену, а потом, улыбнувшись, поцеловал, нежно и ласково, слизывая с его губ вкус варенья и чая. Он поглубже вдохнул и тихо усмехнулся.       Лютик нахмурился и отдалился.       — Что-то не так?       — От тебя уже сейчас немного молоком пахнет. Это мило.       — Думаю, ты еще нанюхаешься на год вперед, что тебя тошнить от этого запаха будет, — тихо рассмеялся Лютик. — И от меня так пахнуть будет, и от ребенка… Особенно от ребенка в первые месяцы, так что…       — Глупости. Никакого нормального альфу не начнет тошнить ни от запаха его партнера, ни от запаха ребенка, а тем более, когда он так… — он сделал небольшую паузу, игриво лизнув за ухом, — так сладко пахнет.       Лютик довольно мурлыкнул, обняв его за шею.       Лютик по утру часто валялся на кровати, обнимая Ламберта, и смотря в сторону кроватки, люльки, игрушек, одежды… Это так его радовало! Он все не верил, что совсем чуть-чуть, и они станут родителями.       В одно из таких, пока Ламберт мягко поглаживал его по плечам, что-то тихо рассказывая, Лютик шикнул и завозился.       — Лютик? Болит что-то?..       — Секунду, все хорошо, — Лютик закусил губу, нахмурившись, уложив руку на живот и, заерзав, перевернулся на спину, потом будто бы зажмурился от боли и, оперевшись на локоть, попытался чуть присесть.       Ламберт подскочил и поправил подушку. Через несколько секунд Лютик расслабился и облегченно выдохнул.       — Ничего, видимо, снова эти схватки… какие-то там… тренировочные, что ли… Я уж и забыл.       — Ты уверен, что это оно, а не что-то другое?       — Ламберт, это очень сложно с чем-то спутать, — убедил его Лютик, серьезно на него посмотрев. Потом снова шикнул и сморщился. Ламберт мягко поцеловал его в плечо и погладил по животу, дожидаясь, пока Лютику полегчает. — Боже, да когда я уже рожу! — воскликнул он почти отчаянно, и Ламберт невольно рассмеялся. — Не смешно, Ламберт! Ты бы потаскал впереди себя гирю двадцатикилограммовую с вечно болящей спиной и ногами! Родить это единственное, чего я сейчас хочу!       — К сожалению, тебе еще почти два месяца.       — А по его размеру уже сегодня рожать, — выдохнул тяжело Лютик.       В любом случае, дальше утро прошло без происшествий, хотя Лютик уже всем посетовал, как ему уже хочется родить и почувствовать облегчение.       Трисс, жуя яичницу, уточнила:       — А тебе что… Совсем не страшно. что ли?       — Трисс, когда ты заебан до смерти, тебе уже ничего не страшно! Я сесть нормально не могу, у меня все болит, я не могу нормально поесть и бегаю в туалет сто раз на дню! Я хочу просто, блять, родить и забыть об этом!       Геральт невольно тихо рассмеялся, и Лютик, недовольно сощурившись, пнул его под столом, а потом поморщился от того, что от резкого движения у него потянуло в бедрах.       — Вот, Геральт, мне приходится страдать, чтоб ударить тебя! Надеюсь, тебе стыдно!       На этот раз рассмеялся уже Ламберт и, предвещая удар по себе, и, собственно, дискомфорт Лютика, сжал его руку и сказал:       — Нам всем очень жаль, Лютик, что ты не можешь отпиздить кого-то без тяжести!       — Очень, — согласился Койон, подкармливая трущегося о него Ворона. Почему-то тот если и требовал еду со стола, то исключительно у Койона. Наверное, счел его самым худым, а значит ни на что не претендующим. — А когда рожать-то? Скоро ж, судя по животу?..       Лютик недовольно насупился, и Ламберт тихо хихикнул.              — Вроде ж сейчас месяц восьмой, нет? — Йеннифер нахмурилась, что-то прикинув, согнув пальцы. — Да, восьмой…       — Ага, — буркнул Лютик. — Если не будет преждевременных родов, то еще почти два месяца…       — Два?.. — Эскель перегнулся через стол, разглядывая его живот. — Лютик, ты, походу… месячного ребенка сразу родишь.              Лютик грустно кивнул.       — Да, возможно, что так… Плод просто большой, вот и живот таким большим кажется…       — А еще потому, что ты сам маленький, вот и живот кажется очень большим, — напомнил Ламберт о небольшом телосложении Лютика. Хотя к восьмому месяцу он немного набрал, бедра даже чуть шире стали, но не сказать, что это как-то уменьшало размеры внушительного живота.       — И потому что там ведьмачище, — улыбнуться Геральт, глянув на живот, умиляясь.       Лютик шмыгнул носом.       — Если бы ты знал, как этот ведьмачище давит мне на внутренние органы, таз и позвоночник, ты бы так не умилялся… — протянул он почти страдальчески. — Это я чего сижу и ною… Я встать хочу, но думаю о том, что даже для этого нужно прилагать усилия и думаю провести на стуле весь день…       — Мне кажется, если мы все коллективно будем страдать, то тебе только хуже будет, — Геральт медленно встал и подал руку Лютику, а после аккуратно попридержал, пока тот вставал.       — Лютик, могу посадить тебя на санки и катать, — уверенно предложил Ламберт, вставая.       Лютик фыркнул и пнул его по щиколотке.       — Будешь выпендриваться, снова в город пойдем, — предупредил его Лютик, уперевшись в поясницу. Он резко улыбнулся, когда Геральт, поправив на нем накидку, ласково коснулся своей ручищей живота.       — Там потеплело, стерплю.       — На три градуса? — уточнил Лютик. — В любом случае, я собираюсь покатиться на улицу, ты со мной.       Геральт невольно рассмеялся, не ожидав такого чудесного сравнения.       — Ну покатились, — пожал плечами Ламберт. — Сейчас сбегаю в комнату за одеждой теплой.       Койон, отсмеявшись, сказал:       — Бля, а в самом деле… будто перекатываешься сейчас, а не ходишь.       — Мы решили, что я сейчас неваляшка, — уверенно сказал Лютик. — Или колобок… Что-то из этого.       — Неваляшка, — сказал Эскель уверено. — Ты вроде все пытаешься завалиться, но не заваливаешься.       — Знаешь, Эскель, у меня есть чувство, что если я реально завалюсь, то вы все вместе за сердце схватитесь…       Через минуту спустился Ламберт и быстренько помог Лютику с одеждой.       На улице, конечно, для Ламберта было не шибко тепло, но Лютик сказал, что ему не нравится, как сегодня ведет себя ребенок, поэтому решил прогуляться. Сказал, что как-то слишком много двигается, хотя сейчас, обычно, наоборот, активность у того была меньше.       А в этот день он после ложных схваток как начал, так и не успокоился.       — Это может быть икота просто… Врач говорил, что в этом случае надо что-то поделать более-менее активного, это должно помочь.       — Надеюсь, что икота, — сказал Ламберт, улыбнувшись, хотя что-то у него в груди кольнуло, будто бы что-то было не так, но все так же быстро пришло в норму, когда Лютик ближе к нему прижался.       По возвращению легче ему не стало, и Лютик предпочел пока просто посидеть и успокоиться. Пока Ламберт растапливал камин, Лютик и вовсе на кровать перебрался, говоря, что теперь у него голова болит. А потом сказал, что голодный, и Ламберт решил, что головная боль от голода.       После того, как Лютик поел, ему стало легче. Он снова немного прогулялся по замку, заглянул на поле к Эскелю, потоптался в библиотеке, и, ближе к обеду, вернулся в комнату. Обедать он не стал, сказал, что, видимо, Кай радушно прилег ему на желудок.       Ламберт понимающе улыбнулся и, сам быстро пообедав, так же быстро вернулся к Лютику, который к тому времени дремал, укрывшись пледом.       Несмотря на то, что в целом день прошел спокойно, уже перед сном Лютик сказал, что он все равно не очень хорошо себя чувствовал.       — Что именно? Болело где-то? — обеспокоенно спросил Ламберт, присев на край кровати, погладив Лютика по руке.       — Нет… Это, знаешь… когда вот похмелье сильное, и у тебя будто бы все тело скручивает… Вот что-то такое… Не знаю, вроде не болит нигде, но в целом самочувствие плохое.       Ламберт обеспокоенно сжал его руку, качнув головой.       — Хорошо, завтра позовем врача. Или лучше сейчас? Как ты чувствуешь?       — Нет… Завтра… После завтрака. Может легче станет еще.       — Уверен?       — Да. Сейчас я очень хочу спать.       — Хорошо, я понял. Тебе тепло?       — Да, тепло… Подкинь немного в камин и ляг со мной.              Ламберт кивнул, послушавшись.       Ночью Лютик вел себя как-то обеспокоенно. Несмотря на то, что Ламберт заснул, пару раз он просыпался от того, что Лютик как-то непривычно много ерзал. Обычно, когда он хотел повернуться на другой бок, делал он это аккуратно и плавно, а сейчас это было непривычно резко.       — Малыш, что такое?       Лютик шмыгнул носом, прижавшись к нему ближе.       — Ничего, опять схватки были… Все хорошо. Я тебя разбудил?       — Ничего страшного. Тебе легче?       — Да… Да. Спи, милый, спи…              Ламберт кивнул, так же быстро засыпая, как и проснулся. К утру, когда он проснулся, Лютик не спал. Выглядел он немного вымотанным, но сказал, что в целом он спал всю ночь, проснулся только в туалет и когда схватки начались, так что в целом все было хорошо.       Сказал, что вчерашних ощущений уже нет.              — Может быть он мне там куда-то лег… — предположил Лютик, вставая с кровати. — Не знаю… Там же он на органы все давит… И у меня очень вчера болел таз, может, как-то это сказалось на общее состояние.       — Может быть… Может. Кушать хочешь?       — Кушать не знаю, но прогуляться точно… Так душно, хочу на воздух.       Ламберт только кивнул и, после того, как помог ему одеться, пошел вместе с ним на улицу. Там ему стало легче и даже как-то щеки покрылись здоровым румянцем. С утра Лютик был каким-то болезненно бледным, а не как обычно.       — Знаешь, мне кажется, это просто какие-то очередные осложнения из-за беременности, — говорил Лютик, придерживаясь за Ламберта. — Потому что ничего такого супер-болезненного я не чувствую. Просто в целом усталость и нытье в мышцах сильнее, чем обычно. Кай, наверное, от этого такой же беспокойный…       — Ладно… Тогда еще немного подождем и, если опять станет плохо, то вызовем врача, да?       — Да… Пока все хорошо. А если поцелуешь, то вообще ничего болеть не будет.       Ламберт улыбнулся и, остановившись, повернувшись к нему, ласково убрал волосы за ухо и, взяв его лицо в свои ладони, ласково поцеловал. Лютик, казалось, так и замер в его руках, млея.       Ламберту думалось, что они стояли так минут десять, просто целуясь.       Когда он отстранился от него, губы у Лютика были чуть раскрасневшимися, и он тут же широко и довольно улыбнулся.       — В самом деле полегчало, — на шумном выдохе протянул Лютик. — Видишь, любовь лечит.       — Любовь и лечит, и от нее появляются всякие богатыри, давящие тебе на желудок.       Лютик рассмеялся и кивнул, чмокнув его в щеку, прикрывая глаза и едва не мурлыкая.       За завтраком, однако, Лютик внезапно затих, и он снова не ел. Просто сидел, слушал с каким-то безучастным видом и без конца поглаживал живот. Однако, на вопрос, нужно ли позвать врача, он сказал, что нет, это просто усталость, в целом он чувствует себя в порядке. В комнату отдыхать он тоже не хотел идти, так что просто остался с ними.       Эскель предложил сыграть в гвинт, и все это время Лютик сидел рядом с Ламбертом, иногда что-то говоря или смеясь, но в целом он был непривычно тихим, на что снова и снова обращал внимание то Геральт, то Ламберт, но Лютик лишь просил его не трогать, он устал и хочет просто посидеть и расслабиться.       Они кивнули, и лишь Ламберт иногда, между партиями, поглаживал Лютика по ладоням, чувствуя, что тот ощущал себя немного подавленным.       Невольно он стал вспоминать вчерашний вечер и утро: не обидел ли он его чем-то? Не сказал ли что-то не так? Но, с его стороны, все было как всегда, он был ласков и ничего не говорил Лютику.       Иногда кто-то кидал взгляд на Лютика, но ничего не говорил, потому что последняя просьба не трогать была почти раздраженной, и они вправду решили не трогать. В самом деле, откуда им знать про состояние во время беременности?       Пускай сидит, значит, главное, чтобы ему было комфортно.       Комфортно, правда, ему не было, но все решили, что, наверное, на Лютика навалилась усталость, или снова ноет позвоночник, ноги или таз.       А потом Лютик внезапно всхлипнул и попросил Ламберта проводить его до комнаты.       Ламберт перепугался, глядя на белое лицо Лютика.       — Лютик? Что болит? Где?       — Нет, ничего, — сказал он тихо. Его голос немного дрогнул. Лютик выглядел так, будто готов был заплакать. От боли. — Просто… нехорошо. Отведи меня, пожалуйста… Там лестница, и я…       Ламберт ощутил, как у него затылок пробило на холодный пот и он нервно взял руку Лютика в свою, сжимая. Быстро глянув на Геральта тот без слов вскочил и сказал:       — Я скажу Йен про врача.       — Нет, не нужно, это просто…       — Лютик, какое «просто»? Ты чуть не плачешь! — перебил его Эскель, который, впрочем, тоже стал бледнеть.       — Это усталость… — он нахмурился. Лицо его было белым и, когда Ламберт коснулся его щек, то заметил, что они были холодными. Лютику было очень больно. Слишком больно.       — Где болит, Лютик? — обеспокоенно спросил Ламберт.       — Не знаю. Просто… Тошнит… и слабость… ломит все… не знаю… пожалуйста, отведи меня в комнату…       — Лютик, ты уверен? — обеспокоено спросил Койон. — Посиди может здесь, врача подожди?..       — Я хочу лечь… Ламберт…       Ламберт напряженно кивнул и медленно встал, поддерживая Лютика.       Он сказал Койону:       — Скажи потом врачу, где мы.       Лютик неуверенно встал, непривычно крепко держась за него и придерживая живот.       Ламберт рисковать не решил, и аккуратно взял его на руки. Не хватало еще, чтобы в таком состоянии Лютик по лестнице ходил. Не дай Боже нога подвернется! У Ламберта только от этого представления сердце удар пропустило!       В комнате, уложив Лютика, он тут же открыл окно, когда тот сказал, что ему очень душно и дышать фактически нечем. А потом так же резко кинулся к кровати, присаживаясь на ее край и беря руку Лютика в свою. Сердце ходило ходуном, билось фактически в горле, и у Ламберта невольно сбилось дыхание. Плечи у него тряслись.       — Лютик, смотри на меня, ладно? Так, хорошо… Живот болит?       — Тянет немного… Просто голова сильно болит, — сказал он, откидывая голову назад. Ламберт подсел ближе, погладив сначала по животу, а потом по голове и, склонившись, чмокнул в покрытый испариной лоб. — Просто невыносимо болит… И усталость сильная… Все тело ломит. Такое чувство, будто у меня кости ломаются…       Ламберт нервно сжал его руку в своей сильнее. Сердце у него, казалось, скоро ребра сломает при очередном ударе. Это было невыносимо. Он сидел здесь, на краю кровати, сжимая его руку, поглаживая по голове и лицу, и не знал, куда себя деть и как успокоиться. Он старался хотя бы дышать ровно, но стал едва не задыхаться.       От одной мысли, что с Лютиком или с ребенком что-то может случиться его выворачивало наизнанку.       Он даже не мог примерно понять, из-за чего это! Лютик не получал никаких травм, его ничего не пугало, питание было таким же… Ничего, что могло бы все это спровоцировать!       Рука у Лютика дрожала, и тот снова тихо всхлипнул, а потом проморгался, смаргивая слезы, и Ламберт поджал губы.       — Почему ты сразу не сказал, Лютик? Ты думаешь о таком можно молчать?!       — Это просто… голова…       — И живот! И кости! Лютик, это не мелочи. Главное сейчас смотри на меня и дыши. Дыши ровно, ладно? Давай, сделай глубокой вдох, да, вот так… Теперь медленно выдохни…       Лютик начал выдыхать, а потом сморщился и качнул головой.       — Нет, не могу… Голова кружится…       Ламберт сглотнул, пытаясь успокоиться. Плечи в миг потяжелели, стали холодными, ему казалось, что у него вся спина намокла от нервов.       — Хорошо, тогда просто смотри на меня, Лютик… Не теряй сознание… — он осторожно погладил его по животу, ощущая, как сильно у Лютика билось сердце.       Он дышал рвано и ртом, все еще был бледен, бледность была пугающей, а не как обычно — необычно нежной и хрупкой. Эта была бледность иного, болезненного состояния.       Он то и морщился от боли, а когда в очередном приступе схватился за живот, Ламберт думал, что сам вот-вот зарыдает. Нервы были натянуты, как тетива, и он без конца тараторил, пытаясь хоть как-то отвлечь Лютика, но ему стало казаться, что все, что он говорил — неясный бессвязный бред.       Ламберту было холодно и мерзко от страха, сердце билось слишком сильно — так, что у Ламберта самого стала голова кружится.       А потом Лютик стал закрывать глаза, и Ламберт нервно его позвал, легко потряс за плечо. Лютик прикрыл глаза, потом белые губы, а потом потерял сознание.       — Лютик! Лютик, солнце! Нет-нет, давай, приходи в себя, пожалуйста… — он встряхнул его за плечи — ничего. В голове стало туманно от страха, в голосе была почти истерика, стояли слезы, когда он снова сказал: — пожалуйста, Лютик… Пташка, — он сначала легонько ударил по щеке, потом более ощутимо, и Лютик резко открыл глаза.       — Ты что делаешь?..       — Лютик, смотри на меня, пожалуйста… Голова? Кружится?       — Тошнит… — протянул он почти умоляюще.       — Скоро придет врач, пожалуйста, будь в себе. Умоляю, Лютик…       Голос у Ламберт был нервным и слабым, умоляющим. Глаза у него слезились, от страха он сам не знал, куда деться, как себя вести и что сказать. Глубоко внутри его так сильно трясло, что даже говорить стало сложно.       — Живот? Нормально?       — Не знаю… Все болит… все, — протянул он страдальчески, жмурясь и ерзая.       Ламберт судорожно выдохнул, а потом дверь резко открылась. Показался взволнованный врач и, увидев состояние Лютика, перепугался еще сильнее. За ним стояла Йеннифер, но в комнату так и не прошла. Она стояла, зажатая и растерянная, будто сама не знала, что делать, можно ей пройти или нет.       Ламберт спешно встал, давая месту врачу.       Тот быстренько склонился над Лютиком, прощупав его пульс.       — Живот болит? Кровотечения были?       — Не знаю… Крови не было. Живот… так. Немного… Почти нет…       — Опишите свое состояние.       Лютик ответил не сразу. Где-то с несколько секунд он просто смотрел на врача мутным от боли взглядом, лицо его было искажено в неясном страдании. Он выглядел так, будто готов был вот-вот потерять сознание.       — Все… Кости… Голова… Тошнит. Больно… очень больно…       Ламберт думал, что с приходом врача ему полегчает. Сейчас Арс быстренько скажет какое-то там обычное для такой беременности осложнение, взмахнет рукой, скажет Лютику успокоиться и все станет хорошо.       Но он лишь выругался. Он нервничал. Ламберту стало еще хуже.       — Йен, пройди сюда… А вы выйдите пока. И выпейте успокоительное, не хватало нам тут двоих предобморочных людей!       Ламберт кивнул и, перед тем, как уйти, склонился над Лютиком, чмокнул его в холодный лоб, под шум того, как врач открывал сумку, и пообещал, что все будет хорошо.       Лютик судорожно выдохнул, прошептав на этом выдохе «люблю тебя» и устало прикрыл глаза.       Ламберт не помнил, как выходил. Но когда он моргнул — оказался в главном зале. Тут были уже все, включая Трисс.       Он сказал:       — Я не знаю, что с ним. Врач ничего не сказал. Йеннифер осталась там.       Затем он плавно сел на диван и уставился немигающим взглядом вперед. Он чувствовал, как все напряглись. Ощущал это напряжение, этот страх, это ожидание.       — Ламберт… — начал тихо Геральт, сам не уверенный, что стоило говорить, — если там Йен, то все будет хорошо. Ты это знаешь.       Ламберт молчал. Он был болезненно-белый, но лицо его было спокойным. Таким спокойным, что это спокойствие пугало. И он сказал белыми губами:       — Да… Да, в прошлый раз Йеннифер тоже осталась. И беременный Лютик стал не беременным.       — Не сравнивай, — осторожно протянул Эскель. Конечно они все были напуганы, но не так, как Ламберт. Определенно не так. Страх Ламберта был первобытным, смешанным с животным страхом альфы, когда твоя пара и ребенок в опасности.Что-то абсолютно дикое, неукротимое в нем тряслось, кусалось и царапалось, а мозг не хотел отпускать картину белеющего Лютика на кровати с дрожащими руками. Но остальным было чуть легче, в них было больше надежды и меньше страха. — Послушай, Ламберт, тогда все было совсем не так. Даже если выйдет так, что придется… как-то доставать ребенка, то он сможет жить. Все будут живы. По любому. И Лютик, и ребенок. Приди в себя, Ламберт.       Ламберт кивнул.       Он просто сидел. Молча, с прямой спиной, глядя не мигая в одну и ту же точку. Просто сидел, выглядя якобы спокойно, когда все ощущали, что он был на грани с истерикой.       И это было ужасно, ведь, на самом деле, они ничего не могли сейчас сделать. Никак помочь, никак встряхнуть, потому что у Ламберта было то состояние, когда напряжение доходит до максимальной точки, и у тебя не находится сил даже на то, чтобы нервно ходить по комнате, махать руками и орать.       В конце концов, Ламберт знал не меньше других.       Он знал, что умереть может и плод, и сам папа и во время родов. Просто родится мертвым. Или умереть во время.       Что ребенок сейчас мог… просто умереть, и вот вышла такая реакция.       Он все это прекрасно знал, и сейчас, не имея возможности хотя бы приблизительно узнать, что происходит с Лютиком, он сидел неподвижной статуей, и был будто отключен для внешнего мира. Его спокойный взгляд был почти пугающим, потому что не выражал ничего.       Потому что это «все» билось прямо в его сердце, на его нервах.       Ламберт выглядел так, будто вот-вот готов был впасть в истерику.       Трисс резко встала, куда-то уходя, и Койон невольно спросил:       — А было ли что-то… что-то, что могло стать причиной?.. — спросил он осторожно.       Ламберт только покачал головой. И только через несколько секунд сказал:       — Нет… Ничего…       Все в нем будто бы выворачивалось наизнанку, и он просто не знал, что сделать, какую позицию занять, чтобы хотя бы начать нормально дышать. Сейчас он либо не дышал вообще, либо делал рваные вдохи, которые застревали у него в глотке.       Что с Лютиком? А с ребенком? С ним все в порядке? Как себя сейчас чувствует Лютик? Это опасно? Нет?       — На, выпей, — Трисс резко подсела к нему. В одной руке она держала неясный вонючий отвар, в другой — бутылку со спиртом.       Ламберт поморщился так, будто его могло вырвать. Он позеленел.       — Нет, не хочу…       — Я не спрашиваю, хочешь ли ты. Сначала вот это выпей, а спиртом запьешь, схватит за минуту.       Никто понятия не имел, что там у него должно схватиться, кроме скорого нервного срыва или истерики, но Трисс едва не силой вливала в него сейчас неясное зелье, а потом — спирт. Ламберт сделал два глотка, сморщился, замер, потом резко подскочил и куда-то ушел.       Эскель встревоженно проводил его взглядом, а Трисс устало выдохнула:       — Ясно, блевать… Не мог раньше проблеваться, что ли? Теперь заново все делать!       — Что делать? — поинтересовался Геральт, нервно потирая совсем продрогшие из-за нервов руки. Он тоже боялся, и тоже нервничал, но он знал: Ламберт сильнее. И этот масштаб пугал даже в его воображении.       — Успокоительное.       Ламберт вернулся через минут пять, белый-белый, как смерть, и сказал:       — Нет, я больше пить не буду.       Голос его был фантастически спокойным и беспристрастным, и, вместе с ним, в нем угадывалось какое-то неясное дребезжание, будто бы дрожал не Ламберт, а само его существо и сознание. Он мягко присел обратно на диван, и Трисс молча протянула ему новый стакан.       Ламберт долго на него смотрел, а потом кое-как выпил.       — Не делай глоток большой, просто маленький, этого хватит, — предупредила она, подливая спирт.       В этот раз его не вытошнило, но лицо его оставалось таким же белым, холодным и пугающе-спокойным. Казалось, что в нем был напряжен каждый мускул.       В комнате было тихо. Пугающе-тихо. Напряжение витало в воздухе. Нервничали все. Кто-то ходил по комнате, кто-то без конца трепал собственные пальцы, раздирая. Кто-то потянулся к бутылке со спиртом.       — Может не будем молчать? — подал голос почти жалобно Койон. — Он же не умирает!       Ламберт поднял на него тяжелый взгляд. В комнату резко вбежал Ворон. Активно потерся о ногу Ламберта, но, не получив внимания, направился к Койону. Тот тоже не среагировал. Среагировал Эскель, который начал его гладить так, будто хотел его сгладить к херам, но учитывая ласковость этой живности, он лишь активно замурлыкал, вертясь на коленях, подставляя то пузо, то спину, то голову.       — Ага, — кинул Ламберт нехотя и через силу. — Всего лишь без известных на то причин зарыдал от боли. Это ж нормально во время беременности!       — Ламберт, не нагнетай, — рыкнул почти обессиленно Геральт. У него с сыном черт пойми, что творится, ему тоже не легко!       — Я не нагнетаю. Как будто для кого-то неясно, что это не норма! Он мне нихрена не сказал, понимаешь, нихрена! Даже сраное «не беспокойтесь, сейчас я наколдую и все будет хорошо»! Он так никогда не делал, даже во время выкидыша!       — Может он просто пока сам не знает? — сказала Трисс, думая, что утешит, но в эту же секунду поняла, что сделала хуже.       Ламберт рвано кивнул.       — Да… Не знает. И от этого еще хуже. Какими бы пугающими масштабы не были, с ними легче работать, когда ты знаешь их природу… А сейчас… Блять, все гены эти ведьмачьи дрянные! Все с ними через жопу! Все!       — Как будто нам кто-то давал выбор, — фыркнул безрадостно Койон.       — И в этом самый пиздец! — всплеснул руками Ламберт. Но он хотя бы проявлял эмоции. — Тебя тащат сюда, и, если тебе не повезет, если ты не сдох, тебе херят жизнь!       — А вот тебе, конечно, громче всех надо жаловаться о том, что тебе жизнь испортили! — кинул раздраженно Койон, посмотрев на него исподлобья. — У тебя и омега, и ребенок, и…       — И незнание, выживут ли они оба. Чудесно, — скривился Ламберт. — Я почти что уверен, что это этот сраный ведьмачий ген.       — Так может нехуй было в Лютика член свой совать? — посмотрел на него раздраженно Геральт.       Ламберт широко раскрыл глаза, а затем и рот, будто не понимал, как это вообще можно было сказать.       Трисс скривилась, как от боли.       — Охуенно, Геральт! А давай я вообще ни с кем общаться не буду! Ну, а то мало ли, кому я там еще жизнь подпорчу! Ты уж извини меня, пожалуйста, что мы любим друг друга! Прости, пожалуйста, что от ребенка не избавились!       — Я не говорил, чтоб вы от ребенка избавились! Ламберт, я тоже люблю этого ребенка! Не так, как Лютик, может, даже не так, как ты, но он тоже многое для меня значит!       — Успокойтесь! — почти что гаркнул Эскель. Так громко, что и Трисс вздрогнула, и кот на его коленях, перепугавшись, спрыгнул и огляделся, теперь понятия не имея, где в этой комнате безопасное место. — Никто ни в чем не виноват! Войдите в положение друг друга! Ламберт, у Геральта почти что сын собственный мучается. Геральт, у Ламберта его муж и ребенок в опасности. Что вы тут устроили?!       Они замолчали.       В комнате снова была тишина.       Ламберт нервно выдохнул и потер лицо.       Ему, на самом деле, легче было кричать и агрессировать, тогда давление немного спадало. Стоило ему замолчать, стоило замолчать миру, как все в нем снова горело, не умещалось в его теле. Сотню плохих предположений, страх за смерть Лютика или ребенка, отчаяние, белое лицо Лютика перед глазами.       Гадливое ощущение того, что только вчера утром все было хорошо! Просто замечательно!       А сегодня…       Внутри его трясло, это отчаяние его съедало. Вот так, со стороны, он был похож на оголенный нерв.       Внезапно Трисс мягко потрепала его по плечу, а после обняла.       Да, на самом деле, это было лучшим, что можно было сделать.       Просто немного человеческого тепла в этом внезапно холодном и жестоком мире.       Так странно, но все произошедшее начинало терять цвет и тепло, словно умирающий человек, стоило только Ламберту уйти от Лютика в неведении о его здоровье.       Поэтому теплые руки Трисс были лучшим.       — Все будет хорошо. Я чародейка, в конце концов… Вот прям сейчас могу предсказать, что ты через пару месяцев научишься укачивать ребенка в кроватке силой мысли, чтобы хоть как-то отлежаться.       Ламберт усмехнулся и кивнул.       Главное подождать. Просто подождать, и он уверен, все должно стать хорошо.       Они же всегда справляются.       И в этот раз тоже справятся.