between you and me;

      Когда Ребеку в очередной раз выгоняют из очередной школы, она в очередной раз прыгает за руль и возвращается домой: бракованная старшая сестра, что досталась им из-за первой, импульсивной и невообразимо красивой любовной истории Эллен с, давайте будем честными, не очередным итальянцем — или испанцем? Маркус не запомнил при первом рассказе, а больше мать и не повторяла, лишь плечами пожимала и отмахивалась, живем здесь и сейчас, глупый, и не лезь в эту историю больше.       Максин лишь губу закусывает и резко отворачивается — когда Ребека далеко, на родине отца-наркобарона, она про нее старается не вспоминать, родственничков проблемных хватает на пару декад вперед, Маркус, по ее единственно верному мнению, план перевыполняет с головой; Маркус же ухмыляется, на сестрицу с задором глядя: она ему пару десяток проспорила, гарантировала, что в Лас Энсинас уж точно все идеально будет, она мечту свою найдет, ухватится и не отпустит.       — ну, что, с возвращением?       — денег нет, — и за щеку треплет, — бензин подорожал.       На удивление всех, Ребека остается: и на неделю, и на две, и на месяц, а затем и вовсе документы подает, чтобы выпускной год в Уэллсбери провести; она местечко свое находит моментально: гордая одиночка, что в паре расследований поучаствовать успела, да и с маньяком вместе училась, это ли не лучшее резюме для скучающих подростков?       Максин зубами скрипит, но терпит: ее новенькая — Маркус имя не запомнил даже — отвлекает своей продвинутостью и высокой моралью, Маркус для них обеих где-то в серой зоне, он для них едва ли не место пустое; Ребека подсаживается на обедах — изгои вместе держаться должны, да? — на занятиях бросает взгляды скучающие, и вообще ведет себя так, будто он не брат ей, пускай и сводный, а едва ли не единственное живое существо, что теплом делится.       У Ребеки историй хватит на пару других рассказчиков, и ведь ни повторилась ни разу, не то чтобы Маркус следил, конечно, но все же, к таланту ни одного вопроса, одни восхищения и аплодисменты куцые: Ребека шутливо кланяется, посылает воздушные поцелуи и ногу забрасывает на ногу, пальцами по волосам ведет лениво, и Маркус видит — знает? — ей скучно здесь, среди стен серых и людей неулыбчивых, ей обратно вернуться безумно хочется, но не получится, не склеится ничего, второй шанс лишь в сериалах глупых люди раздавать готовы.       — не расскажешь, что произошло?       — не задавай глупые вопросы, зубы целее будут.       Ребека напивается на очередной вечеринке с очередными ребятами и под очередными веществами звонит Маркусу, просит забрать, да поскорее, и страшно ей, и вены изнутри рвет, и к плечу брата она жмется отчаянно, от руки не отлипает: перед глазами вспышками воспоминания мчатся, обгоняют другу друга, душу рвут, наружу злость всю тащат — Ребека через рот дышит, сама в себе глохнет.       Маркус останавливается в центре нигде, силой к себе разворачивается, в зрачки ошарашенные возбужденно смотрит: Ребека задыхается — и эмоционально, и физически — и Маркус не выдерживает, целует ее отчаянно, пытается пустоту собственную болью ее затопить, и Ребека отвечает, ногтями в шею впивается, завтра отметки полулунные они по всему телу находить будут, губу нижнюю закусывает, на сидение заваливает.       И головы сносит моментально — пиф-паф, гормоны верх берут, спасения ни в одной вселенной не найти — а потом друг на друга взгляды неловкие, движения странные и слова пустые, колючие, больные и всей кожей ощутимые: и "нам нельзя", и "что мы натворили", и "блять, нам пиздец"; в аптеку круглосуточную, в очередь, макушки вниз отпустить, и Ребека таблетки просит чуть громче положенного, продавщица пузырь жвачки лопает и про совершеннолетие спрашивает, Маркус про себя считает медленно, и это пройдет, они справятся, и забудется все, и повторения не предвидится.       И сидят они, бедрами касаясь осторожно, и пальцы не переплетая почти: кровь не вода, не размыть ее, баклагой очередной уж точно не вывести, и чувства — иррациональные, неправильные такие, но яркие, искренние, какие-то по-особенному уютные и одновременно взрывные, что фейерверками под кожей, вспышками неоновыми на роговице — захлестывают, и все, и сразу конец, смерть мгновенная: беги-беги, птичка, но спасения тебе не видать.       — что мы делать с этим будем?       — жить, полагаю. и никому не говорить.       Ребека закуривает, на брата — язык горчит, сплюнь, не вспоминай, по венам своим героин пускай, а не счастье по крупицам разобранное, на имя "Маркус" отзывающееся — сверху вниз смотрит: он с девчонкой соседской контактами обменивается, и — Ребека уверена — Маркус ей точно позвонит, она тип его, быть с ней правильно, быть с ней равно быть собой, быть тем, кого не заклеймят никогда, чьи дороги не перечеркнут, лишь в пути дальнем продвинуться помогут.       Ребека на Маркуса смотрит и жмурится;       Ребека не замечает, что Маркус смотрит на нее в ответ.       Ребека уезжает на следующее утро: ей не привыкать, алгоритм замучен до последней истершейся буквы, руки чемодан собирают, билет покупают, такси вызывают, у Ребеки денег не остается, есть лишь бизнес, выбирать не приходится: бежать, подальше бежать, быстрее бежать, от не очередного к очередным, и Саму счастлив будет, хоть и не особо признаваться будет, а Андер так и сразу к себе прижмет, волосы взъерошит, чувством тепла наполнит — вот только Ребеке даже в солнечном городе холодно.       — ты ведь не планировала от меня скрываться вечно? я обещал тебя где угодно найти, и слово свое я сдержал, как насчет тебя?       Маркус шлем снимает, волосами трясет и улыбается — пусть несмело, пусть отчаянно, но так по родному, что сердце екает, со скалы вниз на счет "один"; Ребека замирает, отворачивается, глазам своим не верит: он здесь, он рядом, он и правда нашел ее, выбрал е е, сделал ее своей.       Ребека в объятия его мчится быстрее ветра.