* * *
— Моя дорогая девочка, как это случилось? Гермиона подняла глаза и с удивлением увидела озабоченного Слизнорта, пробиравшегося между рядами кроватей. Солнце светило низко, лучи освещали весь лазарет. С заинтересованным выражением на лице он на мгновение задержался у книжного шкафа, заколдованного Томом Риддлом, прежде чем опомниться и направиться к стулу рядом с ней. Она превратила стул в удобное кресло, то самое, которое, как она помнила, было у него в кабинете и которое он обожал. Мужчина бросил на неё нежный и восхищённый взгляд. — Простите, профессор, но что вы имеете в виду? — Мадам Эдельштейн сообщила мне, что вам не терпится приступить к учёбе... а потом мы столкнулись с проблемой определения того, какие домашние задания вы получите, основываясь на занятиях, которые вы будете посещать. Но мы только сейчас поняли, что нет никаких конкретных занятий, потому что вы даже не распределены. Она моргнула. — Эм, сестра Эдельштейн говорила с вами? Я думала, что это обязанность директора школы? — Она говорила со мной, потому что я попросил её держать меня в курсе вашего состояния, и я сказал ей, что она должна без колебаний связаться со мной, если вам что-нибудь понадобится. Кроме того, директор школы так занят, что я всегда рад оказать ему любую необходимую помощь. — Он лучезарно улыбнулся ей, весь такой услужливый, и она была поражена странным чувством, что нашла его милым. Не то чтобы она сомневалась, что его вмешательство в чужие дела рано или поздно её разозлит, просто... она не думала, что будет испытывать к нему какие-то чувства. Или, возможно, это было больше, чем просто ностальгия по знакомому старому Хогвартсу. — А, понятно. Значит, я скоро буду... «распределена»? — О да, я уже поднимал этот вопрос сегодня. Мне сказали, что, возможно, следует немного подождать, пока вы поправитесь, но, когда я указал, что вы, скорее всего, будете отставать от занятий, хотя мы даже не знаем, какие вы планируете посещать, ну, это изменило ситуацию, — сказал Слизнорт. — Сегодня вечером мы принесём распределяющую шляпу в лазарет, не беспокойтесь. Его большая рука похлопала её по плечу с деликатностью, которую большинство людей не ожидало бы от мужчины его габаритов. Это было глупо, конечно, Гермиона всегда знала — он не мог быть великим Мастером зелий без изящества. — Профессор Слизнорт? Спасибо. — Это вовсе не проблема! — Если я не окажусь на вашем факультете, профессор, то знайте, что это точно будет не из-за вас. Даже если я буду распределена куда-то ещё, я всегда буду рада видеть вас. Усмешка Слизнорта была как у мальчика, получившего леденец размером с его голову, как ни странно, она не выглядела неуместной для волшебника его возраста. Он гудел от энергии, что казалось, вот-вот начнёт прыгать по комнате. Гермиона с трудом подавила улыбку. В каком-то смысле ей было приятно общаться с ним. Он был настолько предсказуем, что ей не нужно было задумываться над своей реакцией. — Я тоже, Гермиона, я тоже. Никогда не бойтесь заглянуть ко мне — двери моего кабинета всегда открыты для вас, — настаивал он.* * *
Она слышала, как открылась дверь лазарета, приглушённый голос посетителя, беседующего с сестрой Эдельштейн. Медсестра пыталась определить, имеет ли этот человек право беспокоить Гермиону. Усердие Мэгги больше не удивляло её после последнего визита директора Диппета — он был достаточно рассеян, чтобы заглянуть к ней после ужина, а сестра Эдельштейн была в ярости от его вторжения в распорядок сна Гермионы и решительно выпроводила его. Было забавно наблюдать, как директора выпроваживает невысокая женщина, и Гермиона сдерживала своё хихиканье, но Мэгги Эдельштейн на тропе войны — это не то, что вы хотели бы пересечь. Гермиона подняла глаза, когда шаги, казалось, приблизились к ней, вместо того чтобы удалиться. Перед ней стоял волшебник в респектабельном плаще под мантией. Лицо у него было длинное, волосы — бледно-русые, и даже несмотря на всю свою длину, они были аккуратно уложены в косу. Добавим, что его склонность к тёмной и мрачной одежде создавала у неё впечатление, что он больше подходит на роль клерка или адвоката в Лондоне или Манчестере, чем волшебника. Его ярко-голубые глаза, более бледные, чем у Дамблдора, изменили это впечатление. Он был так же приветлив, как и его улыбка. — Добрый вечер, мисс Кюри. — Добрый вечер, профессор. Он кивнул, прежде чем сесть. — Я профессор Орфей-Орфеус, Декстер, преподаю астрономию в Хогвартсе, а также являюсь деканом факультета Рэйвенкло. — Рада познакомиться, профессор. — Взаимно. Я рад, что у вас, кажется, всё хорошо. Улыбка Гермионы была печальной. — Ну, я выздоравливаю всё равно не так быстро, как мне хотелось бы. — Выздоровление редко бывает настолько быстрым, как нам хотелось бы, мисс Кюри. Очень жаль, я знаю. — Правда. Что привело вас сюда, профессор? Приближающийся закат окутал комнату тёплым сиянием. В отличие от Слизнорта, профессор Декстер не был жизнерадостным человеком, и это стало ясно, когда он тщательно подбирал слова. — Я хотел бы поприветствовать вас в Хогвартсе, хотя и знаю, что я далеко не первый профессор, который делает это, — сказал он с самоуничижением. — Но как декан факультета Рэйвенкло, было бы упущением с моей стороны не поприветствовать кого-то с такой любовью к знаниям, с таким рвением к науке. В конце концов, это великий идеал моего факультета. — Не стоит беспокоиться, — начала Гермиона. — Ерунда. И снова проиграть Дамблдору и Слизнорту? Я боюсь, что вы обнаружите, что даже мы, учителя, можем быть немного конкурентоспособными. — На его лице отразилось лёгкое замешательство. — Я польщена вашим интересом, профессор. — Вам также следует вступить в дуэльный клуб, которым управляет Галатея, — посоветовал он совершенно неожиданно. Гермиона попыталась вспомнить, кто такая Галатея, и вспомнила из различных учебных планов, которые ей вручили, что она была преподавателем защиты. — Профессор Мерритоут? Простите, но почему? Он сделал паузу, бледные глаза смотрели на неё некоторое время, прежде чем он, казалось, пришёл к решению. — Ну, я уверен, что для того, чья жизнь находится под эгидой Марса, вы не будете возражать против любой и всяческой помощи, которую вы можете получить? — спросил он. — Мы, в Хогвартсе, обещаем охранять вас, пока вы с нами. Это самое меньшее, что мы можем сделать, и мы искренне хотим, чтобы вы это знали.* * *
Профессор Декстер, похоже, был больше британцем, чем Слизнорт. Даже когда их разговор продолжался, было ясно, что есть ещё какая-то тема, которую он хотел бы затронуть, но пока не сделал этого. И всё же он не дошёл до неё, их время заняли многие интересные разговоры не только об астрономии, но и о чарах и трасфигурации. Было нетрудно понять, почему он оказался в Рэйвенкло; его академический интерес был таков, что она была уверена — он имел хорошее представление об основах всех магических отраслях. Он, казалось, был довольно широко начитан в маггловских книгах, и это усилило тоску по дому, поскольку у Гермионы были воспоминания о её разговорах с отцом. Профессор Декстер ещё раз пожелал ей всего хорошего и ушёл. Но только когда она ужинала, у неё возникло ощущение, что он так и не сказал ей то, что хотел. Он ни словом не обмолвился о Рэйвенкло и даже не попытался порекомендовать ей этот факультет. Должно быть, это и было причиной его неловкого поведения. К несчастью, он не был слишком конкретен относительно того, что именно он прочитал в «звёздах» по отношению к ней. За исключением утверждения об «эгиде Марса», он ничего не объяснил дальше, только то, что никогда не бывает поздно пытаться вникнуть в детали, потому что предзнаменования были наиболее эффективны в широкой полосе. В некотором смысле, это было полезно и бесполезно одновременно. Полезно, потому, что это подтверждало, что да, её жизнь определённо была связана с той или иной войной, и даже звёзды это знают. С другой стороны, это было бесполезно, так как это не давало дополнительной информации, с которой она может работать.* * *
Гермиона уже закончила ужин, когда появился директор Диппет со своей, так сказать, свитой. — Неужели вся эта церемония и правда необходима? Спросил профессор Декстер, стоя неподалёку от кровати Гермионы. Директор Диппет приказал профессору Дамблдору найти табурет, и он сделал это, трансфигурировав ножной табурет, который нашёл. Директор осторожно поправил на табурете распределяющую шляпу. — Ну, вы всё равно пришли, — сказал Слизнорт. — Если бы я этого не сделал, вы бы до сих пор забивали голову мисс Кюри так называемыми добродетелями Слизерина. — Голос Декстера звучал покорно, но решительно. — Так называемыми? — спросил он с притворным возмущением. — Лично я предпочитаю называть их «глупостями», а не «добродетелями», — игнорируя протесты Слизнорта ответила женщина, чьи изгибы легко могли бы сделать её воплощением любой земной богини, и улыбнулась Гермионе. — Филлида Спор, профессор гербологии и декан Хаффлпаффа. Мне очень жаль, дорогая. Если бы мужчины не были так нетерпеливы друг к другу, мы все четверо могли бы встретиться с вами в одно и то же время, и тогда вы были бы оставлены отдыхать после этого, вместо того, чтобы терпеть их повторные визиты и вторжения в ваш мирный покой. — Всё в порядке, профессор Спор. Разговоры с профессорами были... поучительными, — сказала Гермиона, совершенно не желая участвовать в ссорах деканов факультетов, легко подтрунивающих друг над другом. — И держу пари, полностью в пользу Слизерина или Гриффиндора, — заключила профессор Спор. — Моя дорогая Филлида, я опечален, что ты думаешь, что я буду использовать такую коварную тактику, — сказал Дамблдор, но его глаза сверкали. Её ответ был почти приторным. Почти. — Я знаю, что ты этого не делаешь, Альбус. В конце концов, я уверена, что ты предпочитаешь быть тактичным. В направлении Декстера послышалось фырканье. Диппет, казалось, не замечал, что происходит что-то необычное. Он просто несколько раз притворно кашлянул в ладонь, чтобы привлечь их внимание, и когда некоторое подобие порядка было восстановлено, он начал говорить. — Леди и джентльмены, мы собрались здесь по самому счастливому случаю распределения нового ученика Хогвартса. Мы все знаем, что принято распределять наших студентов первокурсников, когда они впервые прибывают в Хогвартс, но это, конечно, не относится к переведённым студентам, которые у нас есть. Поскольку эти студенты обычно старше, у нас есть немного другой протокол для этого. Декстер очень вежливо прочистил горло дважды, трижды, вероятно, пытаясь заставить Диппета просто двигаться дальше. Дамблдор, казалось, по какой-то причине был доволен, его глаза блестели, как будто он был посвящён в какую-то великую тайну, которую никто больше не знал. Слизнорт подпрыгивал на цыпочках, по крайней мере до тех пор, пока Спор не положила свою ладонь на его руку, чтобы удержать его на месте. — ...существует традиция для первых курсов, смыслы факультетов в виде песни распределяющей шляпы. К сожалению, эта великая традиция не всегда доступна всем переведённым студентам, так как не всем из них посчастливилось начать своё обучение в начале учебного года... — О, ради бога, — пробормотал Декстер себе под нос, но достаточно громко что бы Гермиона услышала. — Подождите, — беспечно сказал Дамблдор. — Кстати, а почему мы вообще здесь? — с некоторым замешательством спросил светловолосый профессор. Ответная улыбка Дамблдора была немного тревожной. Спор была достаточно нетерпелива, чтобы начать постукивать ногой, и она не потрудилась остановить Слизнорта, который нетерпеливо постукивал своей рукой по бедру. — ...но это всегда было важной традицией! И мы гордимся этим, и мы сделаем всё возможное, чтобы все новые люди нашей большой семьи знали об этом. — Кто позволил ему снова читать Библию короля Иакова? — прошипела Спор Слизнорту. — ...насколько это в наших силах, ибо они не пойдут одни через долину смертной тени... — Это абсолютно неверный контекст! — прошипел потрясённый Декстер. — Он вообще понимает, что говорит? Он бредит! — О, я знаю, — Дамблдор согласно кивнул. Гермионе пришлось опустить глаза и закрыть лицо руками, чтобы не разразиться внезапным смехом. — И вот, с этой целью мы начнём распределение... — Спасибо Моргане, — слишком громко пробормотала Спор. — Наконец, — Декстер согласился. — ...взяв ответственность за эту традицию в свои руки. Джентльмены, леди, давайте споём песню вместе с распределяющей шляпой! Альбус любезно переписал её для нас, и мы можем петь её вместе! Два набора убийственных взглядов были направлены в сторону Дамблдора, когда он радостно раздавал копии текстов песни, которые он записал — Гермиона понятия не имела, где он их держал до сих пор. Слизнорт просто казался сбитым с толку. Дамблдор с лёгкостью принял своё неожиданное положение главы хора. Его палочка была подобна дирижёрской палочке. — Теперь я возьму средний голос, чтобы все могли следить, просто слушайте. Раз, два, раз, два, три, четыре... А потом началось пение. Лицо Гермионы, должно быть, сильно покраснело, потому что она была решительно настроена сдерживать любые признаки смеха, чему не помогали глаза Дамблдора, безумно мерцающие огоньком заговора или удивительно убийственный взгляд от кого-то столь флегматичного, как Декстер. Выражение лица Спор уже обещало возмездие. Не помогало и то, что Дамблдор всегда вмешивался, когда чувствовал, что люди недостаточно «воодушевлены», пытаясь заставить всех выразить больше радости и школьного духа. И именно так Гермиона была приглашена на приватный просмотр песни Распределяющей шляпы. Когда Распределяющая шляпа наконец была надета на её голову, это стало почти разочарованием. Темнота была уютной, а не беспокойной, и теперь она могла чувствовать то, что, как она предполагала, было шляпой, бродящей по краям её разума. Это не было похоже на вторжение человека, практикующего легилименцию, потому что у этого разума почти не было собственной воли или цели. Она не хотела вырывать тайну; она была добродушна, стоя на крыльце, стуча в дверь и приглашая поиграть. Ей нужен был разговор, а не простое вторжение. — Привет! — Привет, — сказала Гермиона. — Я — Гермиона. — О, мы уже встречались раньше, не так ли? У тебя есть воспоминания прямо здесь. Что привело тебя обратно в Хогвартс, мисс Кюри? — Я не знаю. Время, — сухо ответила она. — А, ты была храбрым гриффиндорцем. Такой уверенной в своих знаниях и решительно использующая их для своих целей. И у тебя было много целей, не так ли? — Я не знаю, — пробормотала Гермиона. — Дыры в твоих воспоминаниях, да, я их вижу. Но они не отнимают у тебя того, кто ты есть. Ты всё ещё тот человек, которым была, в глубине души. Возможно, с меньшей жадностью и усталостью, которая пришла с возрастом и тяжестью воспоминаний. В некотором смысле, это хорошо для текущего времени, не так ли? Мир возможностей снова открыт для тебя, не нужно позволять старым сожалениям удерживать тебя. — Но я не хочу забывать людей, которых знаю. — Может быть, тебе не нужно помнить, какими они были раньше. — А? — Они ведь снова возвращаются, помнишь? И им не нужно, чтобы ты навязывала воспоминания о людях, давно ушедших, над их настоящим «я» и настоящим будущим. — О. Я... я никогда не думала об этом таким образом. — Она задумалась. — Всё в порядке. Трудно увидеть вещи, которые слишком близки нам, особенно когда они имеют глубокую сентиментальную ценность. Ты уже определилась с факультетом? — Что ж. — Ты можешь снова стать гриффиндорцем, но это значительно помешает твоим текущим планам. Гермиона нахмурилась. — Почему? — Гриффиндор так же специфичен в своих требованиях, как и Слизерин, они также склонны отворачиваться от определённых типов людей. Разве ты не заметила? Она покачала головой, пытаясь сосредоточиться на более насущном вопросе. — Какие текущие планы? Я даже не знаю, что здесь делаю. — О, это так. Возможно, ты ещё не вполне осознанно приняла это решение, но оно уже назревает в глубине твоего сознания. Возможно не моё дело — рассказывать, а только сообщить о его существовании. — Это бесполезно, — проворчала она. — Цена самопросветления оплачивается во время поиска. Его валюта — различные сомнения в себе, которые у тебя есть, — любезно ответила шляпа. Гермиона вздохнула, игнорируя болтовню, которая началась среди взрослых во внешнем мире. — Ты можешь процветать в Хаффлпаффе, — предложила шляпа. — Но что? Я чувствую приближение «но». — Но я чувствую, что твоё путешествие будет одним из тех, которое ты пройдёшь в одиночку или, по крайней мере, только с несколькими людьми, потому что навыки, знания, необходимые для этого, не так уж малы. И всё же они слишком преданны, чтобы позволить тебе столкнуться с опасностью в одиночку. Ты будешь слишком много беспокоиться о людях вокруг тебя, хотя их дружба будет полезна. — Значит, Слизерин или Рэйвенкло. — Да. Другие два факультета более подходят, чем Хаффлпафф, для твоих целей. С другой стороны, пребывание в Слизерине создаст трудности твоим усилиям по социализации, как и пребывание в Гриффиндоре, и даже более того. Это особенно верно, когда ты не являешься частью Священной 28. Гермиона фыркнула. — Тогда почему ты не распределила меня в Рэйвенкло в самом начале? — Потому что ты не первокурсница, мисс Гермиона. Или ты хочешь сказать, что не находишь наш разговор полезным? Гермиона не могла точно сказать «нет». Всё было не так уж плохо. «Даже если у меня нет некоторых воспоминаний, я всё ещё помню, что прошло некоторое время с тех пор, как у меня был полноценный разговор с кем-то». — Ладно, всё было не так уж и плохо. Но я думаю, что учителя обеспокоены. — Они знают, что правила гласят, что нет никаких ограничений на время, которое я беру. Это моя прерогатива — наслаждаться редкими интеллектуальными беседами, когда есть такая возможность. Она кивнула. — Ну ладно. Спасибо, что дала мне краткую информацию о факультетах. — Пожалуйста. Гермиона почти физически ощутила, как шляпа мысленно кивнула ей в ответ, прежде чем проревела свой окончательный выбор. — Рэйвенкло!* * *
Она не знала, как ей удалось проснуться утром, когда небо за окном было ещё тёмным. Обычно она просыпалась только около девяти или десяти, и ей всё ещё нужно было поспать днем. В общем, она всегда заканчивала тем, что спала около восемнадцати часов в сутки. Эта перемена была желанной; она дала ей понять, что её тело идёт на поправку. Она решила позавтракать пораньше, удивив сестру Эдельштейн своей активностью, когда та появилась в середине завтрака. — Ты выглядишь гораздо лучше. Это очень хорошо! — Но мне всё ещё нужно пить те отвратительные зелья. Выражение лица медсестры было сочувственным, но это не помешало ей принести Гермионе набор зелий, которые ей нужно было выпить в девять. Ведьма вздохнула и поставила их в ряд у бокового столика. Она знала, что это необходимо. Но это вовсе не означало, что ей это должно нравиться. Сестра Эдельштейн проверила её бинты. Гермиона была в восторге, узнав, что тот, что был вокруг её головы, теперь можно снять. Те, что были вокруг её рук, тоже частично убрали. Примерно в то время, когда она знала, что большинство людей, вероятно, завтракали, раздался стук в дверь лазарета. Сестра Эдельштейн, как всегда настороженная, промчалась через лазарет, словно газель. Она ожидала увидеть Слизнорта или Дамблдора (Декстер не производил на неё впечатления человека, который бесстыдно вторгается к кому-то за завтраком). Чего она никак не ожидала, так это услышать голос Тома Риддла, вежливо беседующего с Мэгги. Вскоре послышались его шаги, приближающиеся к её кровати, и вскоре она уже могла полностью видеть его, когда он проходил мимо ширмы рядом с ней. — Доброе утро, мистер Риддл. — Доброе утро, мисс Кюри. Этикет этой эпохи немного её достал, но она покорно подтвердила, что да, Том Риддл уже позавтракал и поэтому не причинял себе неудобств, когда навещал её. Он, казалось, почувствовал, насколько заученными были её несколько вопросов по этому поводу, поскольку левая сторона его улыбки начала изгибаться вверх. — Не то чтобы я не рада твоему визиту, учитывая, что мне до смерти скучно от безделья, но что привело тебя в мою скромную палату? Услышав насмешливо-серьёзное покашливание, доносившееся с середины лазарета, Гермиона улыбнулась медсестре и снова повернулась к Риддлу. — О, прошу прощения, мадам Эдельштейн. Кроме того, я здесь всего лишь гость, — уточнила брюнетка. — Профессор Слизнорт добровольно поделился со мной результатами твоего распределения вчера вечером — кстати, поздравляю с поступлением в Рэйвенкло. Он также подтвердил твой официальный план занятий прошлой ночью. У меня тут с собой твой необычайно насыщенный график. — Говоря «добровольно поделился», ты имеешь в виду, что он «обратился к тебе с большой просьбой после того, как ты закончил свой обход», не так ли? Затем он дал тебе несколько указаний на следующий день, даже не спрашивая, есть ли у тебя уже свои собственные планы, — проницательно спросила она, принимая документы и небрежно кладя их на полку рядом с собой — там всё ещё оставалось много свободного места. — Я уверен, что понятия не имею, о чём вы говорите, мисс Кюри, — возразил он, широко улыбаясь, но лукавый блеск в его тёмно-синих глазах сказал ей о другом. Она вздохнула. — Я знаю. Я действительно благодарна за всё то, что он сделал с тех пор, как я прибыла, но профессор Слизнорт может быть более чем немного ошеломляющим. Слушай, если он просит тебя ходить на все мои занятия, спрашивать все домашние задания, то тебе не обязательно это делать, правда. Я уверена, что могу попросить об этом профессора Декстера, и он найдёт ученика из Рэйвенкло, который будет учиться вместе со мной — и это его обязанность, как декана моего факультета. Он мог казаться идеальным учеником, но это не означало, что он им был. Меньше всего Гермионе хотелось, чтобы Том Риддл обиделся на неё за такую нелепость, как желание Слизнорта задобрить её. Том Риддл пристально смотрел на неё своими тёмными, спокойными глазами, которые она не могла легко прочитать. — Это совсем не трудно, мисс Кюри. Если я смогу помочь тебе почувствовать себя более комфортно в Хогвартсе после всего, что ты пережила, это будет для меня удовольствием. — Он был сама вежливость и доброта. Неужели он всё ещё притворяется? Или в кои-то веки он сказал правду? Ей хотелось рвать на себе волосы, но это ни к чему не привело бы. Ей было всё равно, кто это — Том Риддл или просто какие-то другие ученики Хогвартса, которых она не знала, ей не нравилось заставлять людей делать что-то для неё, связывать их без всякого выбора. Возможно, именно поэтому использование эльфов так сильно раздражало её, когда она впервые услышала об этом, по крайней мере, до тех пор, пока она не исследовала дальше этот вопрос и не узнала об их странном симбиозе с волшебниками и ведьмами. Вместо этого Гермиона откинула одеяло и спустила ноги с кровати. Это, казалось, искренне удивило слизеринского старосту, который синхронно переместился на её левую сторону, готовый поддержать её, если она попытается встать. — Мистер Риддл, я знаю, что я странная, но мне нравится думать, что это моя прерогатива, чтобы не умереть после всего дерьма, с которым я столкнулась в своей жизни, — сказала она небрежно. — Я хотела бы попросить тебя пообещать мне одну вещь. Если Слизнорт причиняет тебе какие-либо неудобства от моего имени или в мою пользу, пожалуйста, будь честен со мной. Я могу полностью освободить тебя от этого. Гермиона спокойно посмотрела на него, сосредоточившись только на его глазах, а не на скулах или губах. — Я обещаю. — Ты скажешь мне, если Слизнорт доставит тебе неудобства от моего имени? — настаивала она. Он усмехнулся. Усмешка была тёплой и слишком сильно напоминала ей тёмный шоколад. «Может, он тренировал её у себя в комнате? Ни у кого нет такой идеальной усмешки». — Да. А ты упрямая, — говоря это, он не скрывал ни своего любопытства, ни удивления. — Ну, всегда нужно знать точно, — сказала она. — Я ещё больше удивлена, что ты так легко согласился. Похоже, ты слишком привык быть идеальным старостой, чтобы признать, что любой дискомфорт влияет на тебя. — Ты говоришь о каком-то идеале, который не есть я. Я не идеален, — ответил он всё с той же идеальной усмешкой. — О, конечно же нет. Я знаю кое-что. У тебя нет жалости, — непринуждённо сказала Гермиона, и её кудри задвигались вместе с наклоном головы. Она проигнорировала малейшее движение мускулов его челюсти, то, что она не увидела бы, если бы не следила за ним. — Теперь я буду с тобой откровенна. У меня тоже есть большая слабость. Я обычно довольно снисходительный человек, пока люди не начинают предавать. Я ненавижу это, когда люди отступают от своих обещаний и своего данного слова, особенно когда это заканчивается тем, что мои друзья и семья страдают. А потом? Потом я начинаю черпать вдохновение из греческих трагедий, и люди начинают платить за свои грехи в виде кровавого дождя, для начала. Гермиона ждала, что он поймёт из её небрежного признания, кто она такая. (Поскольку она знала, кто она такая, хороший человек отдал бы Риту Скитер аврорам. Хороший человек не выполнил бы план, связанный с охотой на кентавров с улыбкой на лице). Она всё ещё не позволяла этим своим сторонам остановить её от борьбы на стороне добра, для того, чтобы изо дня в день делать волшебный мир лучше. Как она и сказала, она выросла, и мир был не таким уж простым местом. Возможно, именно поэтому она считала, что честно поговорить с Томом Риддлом — это нормально. Он ещё не был Волан-де-Мортом. Это должно было что-то значить, верно? — Ты открыла во мне такую ужасную слабость, — прокомментировал он, очевидно решив посмотреть, как она это воспримет. — Никакой жалости, мисс Кюри? «Беспощадный» звучит как титул, достойный диктатора. — Этого и не должно быть, — сказала она, почти так же удивлённая ответом, как и он. — И я уверен, что девица, попавшая в беду, упала бы в обморок при мысли о спасении «Мэтта безжалостного» вместо того, чтобы испугаться до смерти. Конечно же. — Он всё ещё был слишком вежлив, чтобы быть саркастичным, но Гермиона легко прочла его недоверие. — Он мог легко превратиться во что-то вроде «справедливого» или «честного». Отсутствие жалости также означает, что человек не так легко поддаётся эмоциональным призывам или людям, пытающимся манипулировать сердечными струнами. Сознавал ли он, что его маска опустилась? Потому что он выглядел недоверчиво. И всё же, несмотря на всю свою недоверчивость, он был слишком сосредоточен на ней. Если раньше она думала, что его тёмные глаза отвлекают, то теперь они были просто завораживающими. Ей пришлось отвернуться, чтобы говорить спокойно. — Знаешь, почти все люди такие. Это в пределах девяноста процентов населения. Я знаю, насколько важны эмоции в человеческих отношениях и, возможно, на уровне деревни или района, но, когда речь заходит о том, чтобы упорядочить общество на более высокой ступени, это становится явной слабостью. Человеческий разум спотыкается на приоритете блага десяти тысячи человек над тысячью. Именно поэтому одна трагическая смерть в газете может собрать средства быстрее и в большем количестве, чем, скажем, история плохого строительного кодекса, которая затрагивает три квартала и позволила быстро распространить несколько болезней через жилые комплексы из-за этого. Струны сердца людей не дёргаются числами, даже когда они представляют абсолютный масштаб трагедии. — Но разве последний случай не был намного более жестоким, так как пострадало гораздо больше людей? — спросила она в ответ. Он внимательно слушал, не скрывая своего любопытства. Возможно, она была просто бабочкой, которую он рассматривал под увеличительным стеклом, но ей было всё равно. Он внимательно слушал, и этого было достаточно. Говоря это, она снова погрузилась в свои мысли. «Что же это говорит о человеческой эмпатии, что она не уменьшила наше оцепенение к страданиям многих? Что мы слишком чувствительны к страданиям немногих? Ещё хуже то, что наша первая реакция, наше внутреннее чувство — это всегда больше сочувствовать людям, которые похожи на нас, и меньше заботиться о тех, кто больше отличается». — Значит, слепое чувство, сочувствия, жалость всегда хороши, чтобы руководить нашими решениями? Девушка только посмела оглянуться на него, чтобы проверить, но тут же поспешно отвела взгляд, потому что теперь он смотрел на неё, как человек, который видел сказочную принцессу, скачущую ночью на коне. Очарованный и вынужденный, он вдруг решает, что в мире смертных нет ничего достойного внимания, и целеустремлённо ищет её, даже если это означало пересечь полмира и больше. Гермиона старалась, чтобы её голос звучал бодро. — Ну и ну! Кажется, я снова пустилась в одну из своих тирад. Я просто должна предупредить тебя прямо сейчас, что я склонна делать это — не спрашивай меня про эльфов, если ты не хочешь обсуждать это по крайней мере ещё час. И я думаю, что у тебя... занятия? Да. Занятия. Надеюсь, я тебя не задерживаю или что-то в этом роде. Гермиона подняла глаза, он отошёл от неё и встал перед ней, держа в руке сложенный лист бумаги. Оригами? Он был похож на простой цветок. Когда он заложил его за её левое ухо, она уловила аромат дамасской розы, и единственный ярко-розовый лепесток, упавший ей на колени, подтвердил это. Она даже не слышала произносимого заклинания; должно быть, он сделал это беззвучно. Тыльная сторона его большого пальца слишком долго скользила по её щеке, и она подавила дрожь. Когда она посмотрела на него с досадой (её раздражало скорее собственное неуверенное чувство, чем что-либо другое), его глаза были такими же бездонными, как ночь, как вино, море. — Ты можешь принимать посетителей сегодня днём? Может быть, за чаем? — спросил он. Она не понимала, как он может быть таким нормальным в этом отношении. — Я... да. — К тому времени я вернусь с подробностями твоих занятий. Я воспользуюсь твоим советом и пойду на занятия. До свидания, мисс Кюри. Он попрощался, небрежно поцеловав ей тыльную сторону ладони. Только манеры, которым Дафна и Драко научили её, позволили ей вовремя сказать ответ. — До свидания, мистер Риддл.* * *
— Ну и ну! — сестра Эдельштейн бодро вернулась с утренней рутинной проверки инвентаря. Её карие глаза расширились, когда она увидела Гермиону. — Не говорите ничего! — Я только хотела полюбоваться той прекрасной розой, что у тебя в волосах, — сказала Мэгги, невинно моргая. — Откуда ты её взяла? Гермиона вздохнула. Этого действительно нельзя было избежать. — Том Риддл трасфигурировал её из бумажного цветка. Звуки, которые издала Мэгги, были достаточно громкими, чтобы заставить собак прятаться, и, возможно, летучие мыши начнут врезаться в предметы, если кто-то из них окажется поблизости. Ведьма поморщилась. — И ты была настолько впечатлена его мастерством, что решила прицепить это к волосам? — спросила медсестра. Гермиона не знала, будет ли хуже сказать ей правду о том, что он сам прицепил цветок туда, поэтому она просто неловко улыбнулась и ничего не сказала. — Ой, не стесняйся. Нет ничего плохого в том, чтобы оценить тяжёлую работу волшебника, особенно если волшебник имеет такую внешность. Ну, она всегда думала, что ценить тяжёлую работу Тёмного Лорда обычно означало носить длинную мантию из драконьей кожи и освежать в памяти множество оскорбительных заклинаний. Не то чтобы она могла сказать это сестре Эдельштейн. — Я думаю, что ты всё равно заполучила бы этого кавалера, Гермиона, — заметила Мэгги. Гермиона издала неопределённый звук из глубины своего горла, осторожно выдёргивая цветок из волос. Это было труднее, чем прицепить его туда, потому что ещё один лепесток упал. — Нет-нет! Позволь мне. Я думаю, что это направление сделает ещё хуже. Она вздохнула и позволила медсестре сделать всё возможное, чтобы вытащить его. — И что ты собираешься с ним делать? — А у вас есть лишняя маленькая бутылочка? Я думаю, что наложу заклинание сохранения и перемещу его внутрь, пока найду постоянное место для его сохранения. — О, тебе не всё равно! Она пожала плечами. — Это первый подарок, который я получила с тех пор, как прибыла в Хогвартс, и у меня нет большого количества вещей. Я думаю, что это достаточно важно само по себе. Гермиона намеренно проигнорировала выражение жалости в глазах медсестры. Мэгги протянула ей маленькую бутылочку. Наложить заклинание, а затем переместить её в бутылку, не протаскивая через горлышко, было нетрудно. — Так это он? — Что он? — спросила Гермиона. — О, не будь такой глупой. Это твой кавалер? Она задумчиво наморщила лоб. — Он мой... друг, я думаю. — Что ж, это хороший первый шаг к роману, — заключила Мэгги, игнорируя любые звуки протеста, исходящие от Гермионы.