Гермиона пила чай с Томом Риддлом.
Он пришёл точно в то же время, что и вчера, с кипой пергаментов под мышкой. Его взгляд отвлёкся примерно на две секунды, когда он увидел дамасскую розу в стеклянной бутылке, прежде чем он поприветствовал её, как будто ничего не случилось. Она приготовила ему чай с капелькой молока, а себе — с молоком и сахаром. Домашние эльфы принесли ей вчера свежеиспечённые печенья в жестяных банках, так что сегодня она могла бы попробовать их. Ей повезло, что они оба предпочитали густую заварку, иначе пришлось бы искать золотую середину, что, возможно, было бы справедливо, но не оставило бы никого счастливым.
Прямо сейчас она была слишком занята чтением развёрнутого свитка перед ней, из-за чего забыла, что держала наполовину откушенное шоколадное печенье.
Гермиона не знала, как Риддл это делает, но было ясно, что он чудотворец.
Она должна была задаться вопросом, должен ли он быть Тёмным Лордом в первую очередь. С его организаторскими способностями он мог бы легко захватить весь мир в качестве Министра магии. У него был всего лишь день, и каким-то образом он узнал все домашние задания, которые были заданы на её уроках. Информация была собрана на одном пергаменте, написанном его изящным почерком. Она даже не пыталась скрыть своего удивления.
— Я... это
невероятно.
Может быть, она восхищается подающем надежды Тёмным Лордом? Да, она восхищается подающем надежды Тёмным Лордом, и ей было всё равно.
— Рекомендации исчерпывающие.
Ты невероятен, — продолжала рассеянно бормотать она.
Там были
перекрёстные ссылки на книги, которые были только в списке рекомендуемого чтения, а не в списке обязательного чтения, и они могли также относиться к различным заданиям. Стоп, нет, там были некоторые названия, которые она не узнала. Он предоставил гораздо больший круг ссылок.
— Ты составил
библиографию книг, которые хоть немного связаны между собой для каждого класса и хорошо организованы по предметам и темам. Ты
обозначил главные
и второстепенные предметы. — Он был педантичен до крайности.
Она подняла глаза, когда ей показалось, что стало слишком тихо.
Том сидел на стуле, который снова трансфигурировал в кресло с откидной спинкой, и его брови были выше, чем обычно. Очевидно, он не ожидал от неё такой реакции.
— Не за что, мисс Кюри, — в его голосе слышалось недоумение.
— Как же тебе удалось всё это сделать
за один день? Это... ты мог бы управлять Министерством магии, — сказала Гермиона.
Когда он посмотрел ей в лицо, она почувствовала, что он что-то ищет. Поскольку у неё не было ни малейшего представления, она просто ждала, пока он найдёт то, что искал. От его чашки поднимался пар.
— Делегирование — это хорошо известный навык, — заметил он, прежде чем отпить чаю.
Она почувствовала, как её щёки вспыхнули. Это действительно должно было быть очевидно. Он
может приказывать людям. Были ли Пожиратели смерти уже или нет, но он уже имел власть в Слизерине, и он, конечно, может использовать её, если захочет. Гермиона проигнорировала возросшее веселье на его лице.
— Это не объясняет, как этот свиток ты сумел принести уже сегодня. Это... сколько дюймов? Пятнадцать? Пятнадцать дюймов собранной информации написанной твоим почерком.
— Копировальные перья можно обучить писать любым почерком, при условии, что есть образцы, — ответил он с вежливой улыбкой, за которой, она точно
знала, скрывалась ухмылка. Это смутило её больше, чем прояснило вопрос. Мало кто знал, что копировальные перья могут принимать тот или иной почерк, или что необходимо для того, чтобы сделать это.
О, дело было не в технике. Он был хитёр, это точно. Он знал, как заставить людей и магию делать именно то, что он хочет, и быстро. Чего она не понимала, так это того, что заставило его рассказать ей это, отвести её за кулисы и позволить увидеть правду. Разве он не хотел бы, чтобы публика была в неведении? Очарованные чудесами, которые творил волшебник?
— Перекрёстные ссылки на такое количество других книг? — снова спросила она.
— Это моё, — ответил он со смирением, тонким, как папиросная бумага. — Я должен был внести что-то
от себя, а не просто быть тем, кто ищет.
Она фыркнула и проигнорировала его поднятую бровь.
Нет, его роль не была такой уж маленькой. Тем не менее, очевидно, это не было для него проблемой, потому что
они были только знакомыми на данном этапе, и Гермиона не могла представить Тома Риддла,
работающего над поручением для простого однокурсника. Это было легко. Для него это был самый простой вывод, который она могла сделать. Именно в этот момент она не могла удержаться от спокойного созерцания молодого волшебника перед ней, его накрахмаленной белой рубашки и сшитого на заказ блейзера, ухоженных волн его чёрных волос. Его улыбка могла успокаивать людей, и из того немногого, что она знала о нём сейчас, он мог бы быть прекрасным оратором, если бы захотел. Она была уверена, что он сам был вундеркиндом, у него было много блестящих будущих путей, которые он мог выбрать на досуге.
Почему же тогда он выбрал самый разрушительный, который заканчивается его смертью? Какая причина для протяжной лебединой песни, которая унесла с собой добрый кусок народа волшебной Британии?
— Ты смотришь на меня, — тихо сказал он, — как на загадку.
— Так и есть, — без сомнения, подтвердила Гермиона.
— Почему?
— Ты, несомненно, самый блестящий человек из всех, кого я знаю, кто близок к моему возрасту. У тебя такой большой потенциал. И всё же...
— И всё же? — спросил он.
Гермиона покачала головой, не находя слов, чтобы описать это, и решила выпить чаю, чтобы потянуть время, сладость напитка успокаивала её. Она была удивлена, что почувствовала грусть при мысли о том, что Том Риддл умрёт — действительно умрёт — чтобы Волан-де-Морт восстал из пепла. Он определённо мог быть кем-то другим. Она знала, что, по крайней мере, он был тем, кто не сжёг бы мир дотла.
Он был тем, кто мог изменить мир. Но он всё это выкинул.
Это была трагедия, похожая на то, как кто-то из злобы сжигает Ренуара.
— Ничего страшного, — заявила она.
— Это не так. Я вижу, что для тебя это не мимолётная мысль, — ответил он, не отступая от следа её странной меланхолии, который уловил.
Гермиона склонила голову набок, пытаясь найти способ объяснить это. Всё, что она скажет, покажется ему абсурдным, но ничего другого у неё не было. Неужели Луна чувствовала то же самое? Это многое объяснило бы, если бы Луна оказалась способной видеть будущее.
— Я кое-что вижу о тебе, — сказала она. — Но это не важно. Это не настоящее. Это не
реально.
Его взгляд заострился, и ей показалось, что она видит
настоящего Тома Риддла.
— Не настоящее?
— Мы все строим своё будущее день за днём, мистер Риддл, — ответила она. Судя по тому, как она чувствовала магию, начинающую собираться вокруг него, её ответ был слишком быстрым, слишком лёгким.
— Ты можешь видеть будущее.
— Я вижу
возможное будущее
некоторых людей. Никто не знает, что из этого правдиво, а что — просто мимолётное видение. Я привыкла не обращать на это внимание. — То, что ей пришлось работать с Визенгамотом в течение нескольких лет, действительно обострило её способность говорить на юридическом языке и больше намекать на вещи, чем объяснять. Было очень удобно, что он ухватился за объяснение, не связанное с путешествием во времени.
(Она не могла вспомнить, когда это случилось. Она не могла вспомнить,
зачем ей понадобилось работать с Визенгамотом в течение нескольких лет. Почему она
не может...)
— Скажи мне, — настаивал он, вырывая её из состояния безнадёжности.
— С какой стати? — ответила она. В её голосе прозвучало предостережение. Его тон был слишком близок к приказному, а Гермиона не любила, когда ей приказывали.
Именно тогда их взгляды встретились, этого было достаточно для легилименции, но ближние комнаты её разума были зыбучими песками нескольких дадаистских пейзажей. Она всегда была слишком уравновешенной, чтобы справиться со странной защитой, в которой Луна преуспела, и каким-то образом ей стало легче с рваными краями её плохо собранных воспоминаний и новыми, зачаточными кошмарами. Первый слой её сознания теперь был пустыней на поверхности бутылки Кляйна*.
Она не упустила возможности шагнуть, посмотреть, что
у него есть. Это был враждебный ландшафт, земля потрескавшаяся и жёсткая, а ветер борется с магией, которая хочет, чтобы она
убралась вон. Земля вокруг неё была покрыта колючим ежевичным кустарником, шипы которого впивались ей в подошву. На ходу она оставляла кровавые следы. Это напомнило ей о Мордоре.
Он прервал контакт, потому что придвинулся ближе и теперь был рядом с её кроватью.
—
Кто вы, мисс Кюри? — его ровный голос не был угрожающим, но его магия хаотично вращалась вокруг него с потенциальным насилием, почти наверняка побуждая его поднять свою палочку против неё. Гермиона потёрла лоб, отгоняя надвигающуюся мигрень.
— Не
нападай на меня,
Том Марволо Риддл. Мы можем поговорить. Ты можешь задавать свои вопросы, и я, возможно, даже отвечу на них, но заколдуй меня, причини мне вред, и ты больше не будешь возможным другом, а будешь потенциальным врагом. Тебе дорого обойдётся быть моим врагом.
Гермиона посмотрела на него, не обращая внимания на разницу в росте. Она знала, что он запомнил бы, если бы назвал ей своё второе имя.
— Ты легко объявишь меня своим потенциальным врагом? — спросил он, не совсем веря, что она осмелится.
Она знала, на что он смотрит. Бледная девушка, всё ещё выздоравливающая после тяжёлой болезни, перевязанная во многих местах. Она лежала на больничной койке, её кудри растрепались вокруг головы. Это было, пожалуй, самое безобидное, что она могла делать.
— Ты будешь змеем, который поглотит весь мир. Ты взял на себя эту роль, чтобы стать королём всего, что ты исследуешь. Я скажу, что ты
уничтожил мир, а потом
я уничтожила
тебя за это. Ибо когда в руках есть меч, почему бы не убить Бармаглота? — спросила Гермиона с той же непринуждённостью, с какой рассказывала ему, какое печенье она сегодня ела. — Уверяю тебя,
я была истребителем драконов. Что ж, эта шутка о знании будущего может сбить с толку.
Она наблюдала, как он вздрагивает (он так хорошо контролирует себя, что иногда она действительно не может понять, было ли это, или ей показалось).
— Конечно, многие мои знакомые погибнут. Этот мир не очень хороший, — сказала она уже тише.
(Эти слова звенели правдой, потерей, болезненно отдаваясь в её груди. В этот мимолётный момент Гермиона не хотела бы знать о своих исчезнувших воспоминаниях и пропавших печалях).
— Я бы предпочла, чтобы мы туда не возвращались, если тебе не всё равно.
— А если я убью тебя сейчас, получается я уничтожу своего убийцу? — спросил он с любопытством. На этот раз его глаза были чёрными, как обсидиан, идеальным хирургическим лезвием, вонзающимся в её душу.
Гермиона рассмеялась. «Я не боюсь смерти», — подумала она, наслаждаясь свободой, которую дало ей это осознание.
— Тогда я надеюсь, что тебе понравится жить своей жизнью, прежде чем ты разобьёшься, сгоришь и
умрёшь. И ты даже не будешь знать, какие ошибки ты совершил, чтобы привести к этой смерти — возможно, ты сделаешь те же
самые шаги, которые я видела. Это будет величайшая ирония судьбы. — Она загадочно улыбнулась ему и поняла, что он у неё в руках.
— Кроме того, неужели ты думаешь, что я убила тебя в одиночку? Но, конечно, это
не обязательно должна была быть я, — сказала она легко, наслаждаясь игрой в оракула больше, чем она думала, когда она превратила слова в нечто более смертоносное, чем правда: страх.
— Хочешь узнать, что на самом деле убило тебя?
Безумие.
Она выплюнула это слово, как будто оно было слишком гнилым на вкус.
Какая-то часть её чувствовала вину, зная, что она намеренно использовала его страх потери контроля против него. (О, она знала, что он помешан на контроле. Ни один человек, который не был бы таким, не остановил бы свой почерк
ровно на двух сантиметрах от правого и левого краёв пергамента, и не держался бы такого способа написания
до самого конца). Она видела, как сжались его челюсти, но выражение лица оставалось таким же холодным и властным, как и раньше.
Гермиона посмотрела на него сверху вниз, призывая посмотреть ей в глаза.
— Итак. Я могу показать тебе, каким чудовищем ты станешь. Я даже не узнала тебя при первой встрече, понимаешь? Потому что это чудовище? Я думаю... я думаю, что он больше не является
тобой в самых важных отношениях.
Его кулак был сжат слишком сильно, и он источал так много магии, но не направлял её ни на одно заклинание, хотя она чувствовала себя слегка задыхающейся. Капли пота выступили у неё на висках, дыхание стало прерывистым. Она потянулась к его руке с волшебной палочкой, чтобы вырвать её.
— Ты не он, — твёрдо сказала она.
— Ты даже в это не веришь, — заметил он, и глаза его потемнели, как грозовые тучи. Она закрыла глаза, удерживая себя от вихря его магии.
— Ты — не он. Ещё нет. Этот вариант просто наиболее вероятен. У тебя всегда есть выбор из
множества вариантов будущего, Риддл. Как и у всех нас.
— Том, — поправил он её, к её удивлению.
— Прости?
— Если в будущем мы можем попытаться убить друг друга, мы можем обойтись без формальностей, — сухо сказал он. — Я уверен, что не стал бы спрашивать разрешения, прежде чем бросить смертельное проклятие.
Она рассмеялась. То, как он смотрел на мир, было, вероятно, очень чуждо ей, но иногда его наблюдения были очень проницательны. Её смех позабавил его, и она почувствовала, как магическое давление ослабевает вместе с его ухмылкой. Конечно, ей стало легче от этого.
—
Вот так, — торжествующе объявила она. Он нахмурился.
— Прошу прощения?
— Эта понимающая, раздражающая ухмылка. Это ты, настоящий ты, а не идеальный староста и ученик, которого ты проецируешь на весь мир. — Она могла бы поспорить, что у неё на лице была такая же раздражающая ухмылка — всезнайка, какой всегда была юная Гермиона, когда отвечала на вопросы в классе объяснениями, почерпнутыми по меньшей мере из двух книг.
— Это такая ухмылка, которая сводит людей с ума, потому что они всё время задаются вопросом: «что этот человек знает такого, чего не знаю я?» — закончила она. — И ты будешь с ней, даже когда ударишь их в спину.
— И всё же, несмотря на всю кажущуюся ужасность этого выражения, ты, кажется, необычайно довольна собой, — сказал Том, не вполне понимая причину её радости.
—
Определённо, — кивнула она с полной уверенностью. — Я с самого начала пыталась заставить тебя сбросить маску. На самом деле довольно неприятно иметь дело с симуляцией человека, а не с реальным.
Он приподнял одну изящную бровь.
— Я угрожал убить тебя.
Её ответ был так же прост, как и улыбка.
—
Угрожать — ключевое слово здесь,
угрожать. Если ты действительно попытался бы убить меня, один из нас точно не покинул бы эту комнату живым.
Ведьма заметила, что он всё ещё смотрит на неё, полностью поглощённый отслеживанием мельчайших деталей, как будто не был уверен, что она всё ещё будет здесь, если он отведёт взгляд. Всё это было окрашено некоторым оттенком недоверия. Она чувствовала себя как редкое существо, пойманное на камеру для какого-нибудь телешоу, а он — одержимый фотограф.
— Я, конечно, буду жив, что бы ни случилось в этой комнате, — заявил он.
— А, твоё желание бессмертия, — сказала она непринуждённо, не обращая внимания на то, как он напрягся.
Она достаточно изучила медицину, чтобы распознавать, когда людям больно, видела их болезненные места. Она нашла его. Гермиона улыбнулась ему тёплыми карими глазами.
— Позволь мне открыть тебе маленький секрет: я боюсь не смерти, а старости. Я бы
ненавидела жить вечно, как человек, который потерял рассудок,
кто-то, кто даже не помнит, кем она была.
Это была она, проталкивающая свои руки в полость его груди, потому что она видела, как она трескается,
, а затем разрывает её. Когда человек может исцелять, он также может убивать. Она позволила ему обдумать это, позволила ему попытаться дышать, задыхаясь от мысленного удара, который только что нанесла.
Она наклонилась вперёд, её голос был таким мягким.
— Я лучше умру. Не так ли?
Гермиона даже не подумала бы об этом, если бы он не был тем самым Томом Марволо Риддлом.
Поначалу казалось, что он просто терпеливо ждёт. В этом не было ничего необычного, и Гермиона просто воспользовалась случаем, чтобы наполнить их чашки. Но когда она повернулась к нему, он всё ещё был погружён в свои мысли. Она ведь не сломила его, правда? Это было бы достаточно неприятно, так как она чувствовала бы
какую-то долю вины за воплощение Волан-де-Морта. Его тёмно-синие глаза снова стали похожи на море. Она завидовала его длинным угольно-чёрным ресницам, которые контрастировали с бледной кожей.
Теперь они сидели нос к носу.
— Том?
Он моргнул, и внезапно эти тёмные глаза снова ожили, а не превратились в дыры в физической оболочке. Теперь он смотрел на неё. Она откинулась на груду подушек.
— Похоже, у нас впереди ещё много разговоров, Гермиона.
— Я буду говорить с тобой только в том случае, если не будет никаких покушений. Никаких нападений, — предупредила она.
— Как ты сама сказала, простые угрозы жизни и здоровью не в счёт. — Его ответ был сухим.
Гермиона снова усмехнулась и, как ни странно, обнаружила, что улыбается вместе с ним. Часть её думала, что это смешно, что у него уже есть крестраж, возможно, от убийства его отца. Какая-то её часть думала, что он всё равно пойдёт по этой тропе тьмы. Проще всего было бы сбежать, найти дорогу домой. Это больше не должно было быть её борьбой. Она сделала своё дело. Она знала, что сделала нечто большее, даже имея под рукой лишь частичные воспоминания. Пусть её прошлое «я» и её друзья разорвут его на части в будущем, через десятилетия.
(Путешествие во времени, как она обнаружила, было сущим адом для времени).
Другая её часть верит в свободу воли, в свободный выбор, сделанный в свете новых знаний, новой информации. Эта часть всегда сияла ярче.
— Том?
— Да, Гермиона?
— Мне не нравится идея убийства. Пожалуйста, не заставляй меня убивать тебя. — Лёгкость, с которой она это сказала, противоречила другой стороне медали её заявления. «Но я сделаю это. Если придётся, я так и сделаю. Если я не справлюсь, я уверена, что найду кого-нибудь другого, способного довести дело до конца».
— Я разделяю твои чувства. Казалось бы, наши интересы сходятся.
* * *
— Я почти не вышла, — сказала сестра Эдельштейн. Её медный пучок волос тепло блестел в лучах заходящего солнца.
Гермиона склонила голову набок и нахмурилась.
— Почти? Что значит «почти»?
— Я слышала, как ты повысила голос, Гермиона. Если этот придурок попытается что-нибудь сделать, я заколдую его в ту же минуту. — Сестра Эдельштейн угрожающе нахмурилась.
На лице ведьмы появилась озадаченная улыбка.
— Теперь он просто придурок, да? Я думала, вы уверены, что он мой кавалер.
— Это было до того, как он начал тебя огорчать. Я не очень хорошо отношусь к людям, которые беспокоят моих пациентов.
— Это так мило. И страшно. Но всё равно спасибо, — весело сказала Гермиона.
— Ты совсем не выглядишь расстроенной.
Молодая пациентка отмахнулась от неё взмахом руки.
— О, вы знаете. Что такое несколько угроз убийством среди друзей?
—
Гермиона, — предостерегающий тон Мэгги был очевиден. —
Я знаю, что ты несерьёзна, но, пожалуйста, скажи мне, что на самом деле происходит. Я слышала, как ты повышаешь голос, но я также слышала, как ты часто смеялась.
Гермиона только усмехнулась. Сестра Эдельштейн знала, что ведьма не лжёт — у неё это плохо получалось. Вот почему, если бы она могла спокойно сидеть и не реагировать после того, как сделала такое заявление, правды было бы достаточно, чтобы Мэгги позаботилась о том, что она сказала. Это означало, что речь идёт о реальных угрозах. Мало что беспокоило Мэгги Эдельштейн в отношении Гермионы Кюри, но...
—
Мелюзина**, — выдохнула Мэгги, широко раскрыв глаза. — Ты всё это выдумываешь, чтобы меня побеспокоить.
— Зачем мне это делать, если правды вполне достаточно? — ответила Гермиона без тени смущения. Она запоздало вспомнила, что ей
действительно пришлось немного увеличить дозу обезболивающих. Мэгги последовала рекомендации, что теперь, когда они уверены, что почки Гермионы в лучшей форме, они должны попробовать более тяжёлые зелья. Это объяснило бы, почему её пациентка была такой
бодрой.
— Ну, тогда
я бы сказала, что у тебя сомнительный вкус на мужчин, — настаивала Мэгги.
К её удивлению, Гермиона рассмеялась, как будто только что что-то вспомнила. Когда она оглянулась, то увидела ту зрелость, которую Мэгги время от времени замечала в юной ведьме, без сомнения, именно поэтому они так легко ладили друг с другом.
— О, Мэгги,
дорогая, в этом нет ничего нового. Я
всегда знала, что у меня сомнительный вкус на мужчин.
— Это всего лишь недоразумение, верно? Скажи мне, что это просто недоразумение.
— Это всего лишь недоразумение, —парировала она, заработав заслуженный строгий взгляд.
— Всё
нормально. Он просто расстроен, что я могу быстро снять его маску, понимаете? Жаль беднягу. Я просто так
устала разговаривать с идеальным учеником. Я
знаю, что он нечто большее. Неудивительно, что он набросился на меня. Не волнуйтесь, я тоже воткнула свой метафорический нож ещё глубже. Мы квиты, и что бы вы подумали?
Гермиона просияла, сложив руки вместе.
— Теперь мы действительно друзья!
— Как это вообще
произошло?
Голос Мэгги не был сварливым. Нет, она была абсолютно уверена. Она просто... волновалась. Да, именно так,
волновалась. Гермиона вертела палочкой с необычной ловкостью, которая была либо невинной, либо имела подтекст запугивания. Сестра Эдельштейн никак не может решить, что именно.
— Ну, он начинает с этой тонкой угрожающей ауры — вероятно, инстинктивная реакция, которая проявилась без особых раздумий. Это был атавистический рисунок магии перед лицом возможной угрозы,
например, меня. Конечно, я не отступаю и не выкладываю, как он может оказаться в худшем положении, чем я. Когда я иду на рассчитанный риск, не дрогнув, это показывает, что
мои угрозы тоже не пусты. С этого момента и могут начаться настоящие переговоры.
Брюнетка радостно объясняла всё это, как будто она просто описывала жизненный цикл гриба, который она наблюдала на прогулке одним прекрасным утром, в противоположность её внезапному и неприятному знакомству с социальной жизни Хогвартса. Она, казалось, считала, что обмен угрозами был необходимым и вполне приемлемым этапом, который нужно пройти, прежде чем стать
друзьями — смех, который подслушала медсестра, вовсе не был фальшивым, это она знала.
Мэгги подумала обо всём этом с нарастающим чувством страха.
Гермиона нахмурилась, совершенно не обращая внимания на мысли медсестры. Она постучала по подбородку, и её голос был задумчивым, когда она заговорила снова.
— Вы знаете, что любое соревновательное взаимодействие
всегда сводится к игре в курицу*** с кучкой слизеринцев? Да, я тоже была удивлена, когда поняла это — я думала, что как факультет, который ценит хитрость, у них будет больше
утончённости и, возможно, меньше бандитского менталитета.
Брюнетка пожала плечами, явно откладывая своё любопытство на потом.
— Полагаю, сейчас это не имеет значения. Но я говорю только то, что вижу. Если это то, что я получаю от них, то именно так я буду поступать в ответ.
«Симпатичная, умная молодая девушка без чувства опасности», — в отчаянии подумала сестра Эдельштейн. Мерлин, помоги парням Хогвартса, потому что Гермиона Кюри собиралась сбросить их со скалы. Вероятно, потому, что они преследовали её в первую очередь.
* * *
Профессор Декстер пришёл за час до ужина, чтобы проведать её.
— Я слышал, что вы готовы приступить к выполнению своих заданий, даже если ещё не можете посещать занятия. Я скажу, что это прекрасное посвящение в учёбу, и я был бы рад помочь вам в этом, — сказал белокурый волшебник.
Гермиона задумалась, есть ли какой-нибудь способ выразить свои мысли деликатно.
— Благодарю вас, профессор. Я не думаю, что вам нужно помогать мне лично в этом, но я тронута тем, что вы делаете. Профессор Слизнорт поручил слизеринскому старосте собрать задания со всех моих классов, и я уже полностью изучила их.
— Так быстро? — спросил он. Ей показалось, что она услышала что-то похожее на «чёрт бы тебя побрал, Гораций», что он пробормотал себе под нос, но она не была уверена. — А кто этот староста?
— Том Риддл.
Мужчина вздохнул.
— Если бы это был кто-нибудь, кроме него... неважно. Очень трудолюбивый парень. Из него бы тоже получился хороший рэйвенкловец.
В выражении его лица была задумчивость, которая показалась Гермионе
несколько неуместной, учитывая, что они говорили о Томе Риддле, но она позволила мужчине помечтать.
— Может быть, вы подпишете мне разрешение для похода в Хогсмид? Я знаю, что для этого нужен опекун, но я...
— О, конечно, мисс Кюри! Это вовсе не проблема.
Что ж, это было единственное, что она могла придумать. Неплохо.
— Теперь, когда вы начали читать наши учебники и у вас есть задания, что вы думаете о своих занятиях?
Профессор Декстер обладал богатейшими знаниями, которые не всегда были очевидны в текстах. Продвинутые классы, вроде тех, что посещала Гермиона, почти всегда имеют гибкий учебный план. То, на чём сосредотачивается класс, тонко меняется в зависимости от факультетов большинства студентов, посещающих его. Первая половина любого занятия обычно закладывала некоторый продвинутый фундамент, но вторая половина имела более практическое применение.
Продвинутые древние руны были хорошим примером. Рэйвенкловцы, как правило, больше заинтересованы в изучении и создании оберегов с этими рунами, в то время как гриффиндорцы и слизеринцы склонны к разрушению проклятий и разрушению оберегов.
—...конечно,
никто не называет это нарушением закона, потому что это звучит так
преступно. Совет директоров может запутать, и где мы окажемся? — сухо заметил профессор Декстер. — Скорее всего, под заголовком «протоколы безопасности исследования древних рун» или что-то в этом роде. Не стоит беспокоиться о профессоре. — Гонория довольно хорошо разбирается в своей области. Я уверен, что она сможет направлять вас в любых личных проектах...
Хаффлпафф был больше похож на мешочек с миксом, но обычно нетрудно предсказать, куда это всё упадёт, по крайней мере, по его словам.
—...какие департаменты расширяются в Министерстве магии? Гринготтс набирает людей в этом году или в следующем? А как насчёт других известных геологоразведочных компаний? Какие навыки они ищут? Обычно именно туда они и идут. Очень приземлённые. — В его голосе слышалось даже искреннее восхищение...
Продвинутая гербология была ещё одним предметом, о котором декан факультета Рэйвенкло имел твёрдое мнение.
—...класс
всегда заканчивается как вспомогательный для продвинутых зелий, когда многие слизеринцы берут его. Всегда. Речь идёт о том, как соответствие сезонной модели растения облегчает поиск его почти идеальных заменителей ингредиентов в зелье. Или, когда самое лучшее время в жизненном цикле растения, чтобы собрать его, чтобы создать наиболее сильное зелье. Вероятно, потому, что большинство обитателей факультета стремились стать серийными отравителями. Что может быть лучше, чтобы расчистить место для продвижения? — лениво прокомментировал он.
Гриффиндорцы — это те, кто немного смешан, когда дело доходит до гербологии, потому что они обычно берут её из личного интереса. То же самое было и с Рэйвенкло. Хаффлпафф, однако, всегда был практичен.
—...обычно это энциклопедический обзор трав и растений, произрастающих в Британии, и их распространения, наряду с обычным акцентом на эффективность, использование и всё такое. Иногда они делают это по регионам. Это действительно освобождает от чрезмерной зависимости от купленных в магазине трав. — Бледные глаза профессора загорелись воспоминанием и тоской. — О, и там обычно тоже есть рецепты! У Филлиды их
целая куча. Лично мне нравится травяной хлеб, который ученики начинают печь с середины второй половины урока...
Она мысленно отметила про себя, что Декстер, похоже, любит хлеб с травами.
—...два года назад у нас появился новый профессор по чарам. Хороший парень, Филиус, он окончил факультет Рэйвенкло, поэтому он очень хорошо понимает студентов, желающих задать ему вопросы, которые немного отличаются от стандартного материала. Он может и не выглядеть так, но он также чемпион по дуэлям — фактически, он занимался дуэльным мастерством прямо тут, в Хогвартсе. Теперь, когда он снова здесь, они с Галатеей всегда пытаются друг друга перехитрить...
Гермиона была поражена странным осознанием того, что Флитвик был
молод. Это отвечало на вопрос, почему он не был деканом Рэйвенкло в 1942 году. Интересно, когда Декстер собирается уйти из Хогвартса и по какой причине?
Она надеялась, что он не стал жертвой волшебной войны. Она стряхнула неприятное напоминание о своём более жестоком прошлом (будущем).
Для Гермионы было приятным сюрпризом, что декан её факультета давал ценные советы, что он был
полезен. Она попыталась вспомнить, как это было в последний раз, когда она была в Хогвартсе и на пятом курсе... а потом она вспомнила всю эту неразбериху, из-за которой Амбридж захватила власть в школе, и мысленно содрогнулась. Она была слишком занята войной, чтобы по-настоящему погружаться в занятия или исследовать что-то новое. Макгонагалл была... хм. Макгонагалл, вероятно, была слишком занята, пытаясь управлять школой и убедиться, что вмешательство Амбридж не повредит школе или ученикам в долгосрочной перспективе.
Гермиона тепло попрощалась с профессором в конце его визита, размышляя, стоит ли ей ожидать, что второй ботинок упадёт в любой момент, потому что чудо из чудес, она
наслаждалась этим. Она знала, что её расписание занятий было немного неудобным (сумасшедшим). Ей это удавалось только потому, что она имела специальное разрешение посещать только треть времени (некоторые её занятия конфликтуют друг с другом), для почти всех своих занятий,
если, и только если она сможет поддерживать качество своих заданий и свою учёбу в классе, возможно, с несколькими дополнительными заданиями здесь и там. Иначе ей придётся отказаться от некоторых занятий.
Директор Диппет пошёл на полезный компромисс с факультетом ради неё.
Если подумать, почему именно Дамблдор решил, что стоит одолжить ученице Маховик времени, чтобы она могла посещать
все свои занятия сразу? Разве
это не перебор?
Но чем больше она думала об этом, тем сильнее зудело в глубине её мозга.
***
Примечания:
Бутылка Кляйна*: (Геометрия) Трёхмерный геометрический объект, который существует в четырехмерном пространстве. Нет, мы не говорим о последнем измерении как времени, это просто мирное пространство. Нас здесь интересует только то, что оно имеет четыре измерения. Самый простой способ объяснить это — то, что это аналог полосы Мёбиуса, только с ещё одним дополнительным измерением. В конце концов, полоса Мёбиуса — это двумерный геометрический объект, существующий в трёхмерном пространстве.
Мелюзина** — фея из кельтских и средневековых легенд, дух свежей воды в святых источниках и реках. Часто изображалась как женщина-змея или женщина-рыба от талии и ниже (ср. морская дева), иногда с двумя хвостами. Выходит замуж за смертного, поставив ему условием, чтобы он никогда не видел её в зверином обличье. Когда он застаёт её в таком виде, бросает его.
Куриная игра***: (теория игр), также известная как игра «Ястреб-голубь» или «Сугроб», является моделью конфликта для двух игроков в теории игр.
Самый простой способ для меня описать пример этого — использовать двух парней из разных байкерских групп на своих мотоциклах, участвующих в гонках до столкновения лицом к лицу. Если оба отклоняются далеко перед столкновением, они оба считаются трусами (проигрыш). Если они оба продолжают ехать, пока не потерпят крах, они оба либо умрут, либо получат смертельные ранения (также проигрывают, на этот раз MAD — взаимно гарантированное уничтожение).
Оптимальный сценарий — когда один продолжает ехать вперёд, а другой сворачивает (выигрыш-проигрыш): задача в том, чтобы выяснить, кто ваш противник. Он сумасшедший без страха? Если это так, стратегия выживания заключается в том, чтобы уклониться, как только вы подберётесь достаточно близко, позволить ему выжить и попасть в аварию с кем-то ещё, кроме вас. Является ли он разумным членом банды? Тогда успешной стратегией будет блефовать и продолжать ехать, пока он не свернёт первым, потому что он пытается избежать очевидного сумасшедшего (вас, на этот раз), и вы выиграете.
(Для лучшего понимания ищите картинки и объяснения в Интернете).
