* * *
— Эй? Гермиона всё ещё была в сером одеянии невыразимца. Что-то привлекло её в этот переулок в Косой аллее, когда она возвращалась домой. Она ждала, даже когда казалось, что для неё нет ничего интересного, кроме брошенных ящиков и кусков мусора. Из одного ящика донеслось испуганное мяуканье. Присев на корточки, Гермиона попыталась достать из сумки немного кошачьего корма. Она осторожно направилась туда. — Ты заблудился, малыш? — она старалась говорить тихо, без угрозы. Она тоже умела прилично имитировать дружелюбное мяуканье и делала это время от времени. Не слишком шумно, чтобы не напугать или разозлить кошку, но достаточно, чтобы кошка знала, что она не уходит, и она не агрессивна. Через некоторое время её терпение окупилось. Лохматый чёрный кот медленно вышел, съел ближайший кусочек и настороженно посмотрел на неё, прежде чем перейти к следующему. У него не было ошейника, и он был чем-то средним между котёнком и взрослой кошкой — наверное, пяти месяцев от роду. На полпути он, казалось, наконец поверил, что она не представляет опасности, и стал есть быстрее. Она попыталась погладить его, когда он был достаточно близко. О, она пока не осмеливалась воспользоваться рукой. Девушка начала с одного пальца, легчайшего прикосновения ко лбу. Когда он, казалось, ничего не заметил, она погладила его чуть дольше. Затем она задержалась и добавила ещё один палец. Именно с таким темпом ей наконец удалось погладить его. У кота был более толстый хвост, чем обычно бывает — это было не из-за длинной шерсти. Когда она вытащила свою волшебную палочку, оставляя за собой лёгкий след из искр, казалось, что кота это нисколько не беспокоит, и Гермиона предположила, что это скорее книзл, чем обычный кот. Он замурлыкал, когда она почесала его подбородок, и даже приподнял голову, чтобы она могла дотянуться дальше. Она улыбнулась и осторожно взяла его на руки; его длинный и густой мех заставил её почувствовать себя так, словно она только что подобрала особенно пушистый ковёр. Гермиона чихнула, когда его длинный хвост взметнулся вверх и оказался слишком близко к её носу. Ну, возможно, пыльный ковёр, нуждающийся в стирке, было бы более точным. — Ладно, давай отнесём тебя домой. Когда она аппарировала в свой дом вместе с кошкой, Малина — соседка по комнате и коллега — недоверчиво уставилась на неё. — Так вот почему ты опаздываешь на час? — О, неужели? — она была искренне удивлена. Малина приподняла тёмную бровь. — Только не говори мне, что ты и этого оставишь себе. — А почему бы и нет? Ты же не видишь, чтобы я жаловалась на твоих полу-жарвеев, или на птиц, или на... — Ладно, ты права. — Шотландская ведьма вздохнула, прежде чем Гермиона перечислила всех питомцев. Была веская причина, почему они оказались в одном доме друг с другом, а не с кем-то ещё — у них обоих была склонность подбирать бездомных животных. Малина была ещё более разносторонней, когда речь заходила о видах, спасённых ею, по сравнению с котами Гермионы.* * *
Гермиона проснулась, правой рукой поглаживающая свои простыни вместо нового питомца, в лазарете всё ещё было темно, а небо снаружи всё ещё было усыпано звёздами. «Тогда-то я и познакомилась с Отелло». Она вздохнула, вспомнив остальных своих кошек (ну, кошек, книзлов и всех остальных). Это не казалось плохой идеей — найти возможность посетить приют в Косом переулке и взять гибрид кошки-книзла, который стал связан с ней. «Они ещё там?» Даже если бы их не было, она была уверена, что сможет побродить по переулкам и найти бездомного котёнка или двух, чтобы взять себе. Она повернулась, натянула одеяло повыше и снова заснула. Она надеялась, что её следующий сон будет таким же мирным, как и предыдущий.* * *
Если Гермиона и ценила что-то в прошлом, так это то, что мужская форма Хогвартса всё ещё была костюмом-тройкой. Том, возможно, и страдал манией величия, но жилет сидел на нём как перчатка, подчёркивая его худощавую фигуру. Хорошо, что сестра Эдельштейн одолжила ей платье, а то бы она безнадёжно проигрывала. Она смотрела на него на две секунды дольше, чем следовало бы, прежде чем её взгляд вернулся к чайнику. Даже если он и заметил это, то, к счастью, ничего не сказал. Она подала чай, слишком довольная тем, что её мышечная память помнила до конца как это правильно сделать. Его прикосновение было таким лёгким, что фарфоровая чашка с блюдцем даже не издали ни звука, когда он принял их — часть её завидовала его непринуждённой грации. Гермиона задала вопрос, который уже давно вертелся у неё в голове: — Ты ведь помнишь, что я предсказала твою смерть два дня назад? — Есть ли стопроцентная вероятность того, что это произойдёт? — спросил он. — Я так не думаю. — Значит, этого ещё можно избежать, — ответил он, прежде чем вернуться к чтению свитка своих конспектах об основах трансфигурации. Она не могла не изумиться тому, как легко он преодолел свой шок. — И это всё? Он казался слегка удивлённым, и она не могла не чувствовать раздражения от его невозмутимости. В его следующем вопросе был какой-то смысл. — Ты предпочитаешь, чтобы я снова начал с угроз убийством? — Ну нет, тысячу раз нет. Я просто подумала, что тебе это будет интереснее, чем... — она прочла перевёрнутое название свитка, —...основы трансфигурации. Том свернул свиток, не сводя с неё тёмного взгляда. В нём не было ни малейшего намёка на доброту. Так она поняла, что больше не видит ни послушного старосту, ни идеального ученика. Это было его истинное «я», движимое честолюбием и безжалостностью. — Если я убью тебя, то даже не узнаю, чего мне нужно избегать, чтобы предотвратить эту неминуемую смерть. — Конечно, — она кивнула. — Тогда, очевидно, я пока не могу тебя убить. — Он заключил это легко, явно не выказывая особого предпочтения по поводу того, будет ли она жить или умрёт. Гермиона ощетинилась, оскорблённая, пока не задалась вопросом почему, собственно, она была оскорблена. Несколько мгновений размышлений позволили ей понять, что это произошло из-за лёгкости его заявления, как будто она умрёт так легко, как только он решит убить её. Было довольно странно осознавать, что она на самом деле не дала ни пенса за угрозу смерти (она смутно помнит, что получила больше, чем её доля, как во время войны, так и после неё — гриффиндорское трио было слишком вовлечено). — Ты так легко говоришь об убийстве людей, — сказала она. — Тебе уже поздновато притворяться, что это не так, не так ли? — его улыбка была слишком зловещей, даже если она всё ещё была неотразимой. — Я не убиваю людей по своей воле. — Ты можешь, — легко заметил он. — Особенно если ты считаешь их тёмными лордами. Не так ли, мисс Бдительность? Гермиона даже не могла этого отрицать. — Тёмные лорды — это не совсем большинство людей, не так ли? — ответила ведьма. — Полагаю, что нет. Но тот факт, что есть типы людей, которых ты можешь убить без каких-либо угрызений совести, кроме простых причин, таких как гнев или месть... ну. Это уже одна черта, которую ты разделяешь со мной и которой нет у большинства обитателей Хогвартса. Ей не нужно было быть легилиментом, чтобы распознать правду, когда он говорил её. Гермиона пережила годы после падения Волан-де-Морта, через рост и новые угрозы, отрицая реальность. Кончиком пальца она провела по краю чашки. — Итак, ты когда-нибудь читал ту статью о том, что визуализация платоновских идеалов — это первый шаг в преобразовании объектов в их более «совершенную» форму? Ту, что почти без изъянов? Улыбка на лице Тома не дрогнула ни на йоту, но он позволил ей сменить тему и последовал за новым направлением их разговора. — Кому-нибудь действительно удавалось заставить это работать, чтобы улучшить произведения искусства или, по крайней мере, декоративные предметы? — спросил Том. — Хм, никогда об этом не слышала, но ты выдвинул интересную возможность...* * *
Позже Гермиона поняла, что её удивило в том, как он ответил на её вопрос. Это была его стойкость. Том, конечно, считал её видение своего будущего угрозой, но он, казалось, был менее одержим им, чем, как она смутно помнила, Волдеморт был одержим пророчеством о Гарри. Гермиона нахмурилась, пытаясь понять, что же самое странное она чувствовала во время их разговора. Ах, похоже, он был в здравом уме. Да, так оно и было. У неё были некоторые сомнения в здравомыслии Волдеморта, когда она сражалась с ним в середине войны. «Интересно, когда он перешёл эту грань? Где его здравомыслие пошатнулось настолько, что он уже не мог вернуться? Когда это случилось?» Она задумалась. Когда именно лихого старосту, который прекрасно выглядел в костюме, сменил кричащий безумец?* * *
Она крепко сжимала руку волшебника, её зрение затуманилось сквозь слёзы. Он всё ещё заставлял себя улыбаться даже после того, как принял то проклятие, которое предназначалось ей. — Я не могу сделать много, но, по крайней мере, я могу сделать это для тебя. — Его дыхание было хриплым. — Заткнись. Побереги дыхание. — Она прижалась ухом к его груди, проверяя. — Живи, Гермиона. Живи. — Я сказала, заткнись! — её голос срывался. Как он смеет говорить ей об этом, когда сам в таком состоянии, и, возможно, вероятно, (определённо) не собирается... Гермиона проснулась и громко выругалась. Она даже не видела, кто это был, и даже не знала, что произошло. Снова была ночь. Её сон был беспокойным, но она не осмеливалась попросить зелье «Сна без сновидений». Она слишком хорошо знала, какой риск таит в себе это лекарство, как человек, изучавший врачебное дело, и у неё было чувство, что она уже выпила его больше, чем хотела бы в течение своей явно не мирной жизни. Она просто вздохнула и легла, глядя на пятна на потолке, пытаясь снова заснуть.* * *
Белый кот вонзил зубы в её руку, прежде чем убежать в угол. Она поморщилась, наблюдая, как сочится кровь, но почти не отреагировала. — Ой, — сказала Малина, стоя в дверях. — Это не его вина, — сказала Гермиона, — он всё ещё боится. — О, я вижу это. Я просто думаю, что тебе нужно обеззаразить царапину, а затем закрыть рану, если ты хочешь выглядеть презентабельно для своего свидания. — Моего свидания? Темноволосая ведьма странно посмотрела на неё. — Э-э, да? Свидание? Кажется, во вторник ты говорила что-то о том, как Джинни Уизли сказала, что у неё есть друг, с которым она хочет тебя познакомить? Гермиона вскрикнула, когда встала, с опозданием вспомнив об этом. Она не приняла ванну, её волосы были в беспорядке, и она не знала, что надеть. — У меня свидание! — Да, именно это я и сказала. — Но... — брюнетка присела на корточки, чтобы её профиль не представлял угрозы для только что пойманного бродяги. — Он всё ещё не чувствует себя здесь комфортно. — Я с этим разберусь. — Малина... Малина всё ещё была в халате, что было вполне нормально для субботнего вечера. Она пожала плечами, как будто это не имело большого значения. — Ты заботилась о Хелен и Пэрис, когда я не могла, это самое меньшее, что я могу сделать. Хелен и Пэрис были гибридом африканских серых попугаев и волшебного вида птиц, называемых Серыми Мимиками. Большинство людей считали их домашними животными, потому что они были очень умны и могли без проблем открывать клетки и некоторые замки. В конце концов Гермиона отвлекала их такими играми, как напёрсток, где она прятала горошину под одной из трёх чашек, или тренировала их память, бросая им вызов найти соответствующие карты среди поверхности стола, заполненного перевёрнутыми картинками. — Спасибо.* * *
Во время завтрака, она поняла, что помнит Хелен и Пэрис, хотя и не может вспомнить сколько тогда ей было лет. Большинство её воспоминаний давали ей неточное ощущение начала двадцати, даже если было несколько других, которые, казалось, противоречили этому. Но она помнила, что говорила Распределяющая шляпа, и просто сдалась. Воспоминания либо вернутся к ней, либо нет, и она ничего не сможет с этим поделать. Она могла вспомнить ощущение мягких перьев Хелен и Пэрис, которые постоянно тёрлись головами о её руки, когда им было скучно и они хотели, чтобы она поиграла с ними. — Поиграем в карты! — завизжала бы Хелен. — Нет! Играем в кубики! — Карты! — Кубики! Гермиона обычно покидала Малину, чтобы улаживать ссоры между птицами, которые ссорились, как маленькие дети. Конечно, только тогда, когда никто из её кошек не бегал вокруг её ног, прося поиграть в охоту или погоню. Она помнила царапины, которые ей приходилось заживлять всякий раз, когда она пыталась приручить очередную испуганную дикую кошку. Несмотря на все жалобы её друзей, что она превращается в сумасшедшую кошатницу, они смирились с тем, что её кошки используют их в качестве подушек всякий раз, когда они собирались в её доме. Она едва удержалась от смеха, когда в первый раз вошла в гостиную и увидела, как Гарри с довольным видом гладит Отелло на коленях — чёрный книзл был такой большой, что практически служил мурлыкающим одеялом. Драко, сидевший на другом стуле, проводил руками по длинному белоснежному меху Снежинки. Его задумчивое лицо выглядело слишком похожим на хмурый взгляд осуждающего чистокровного человека; добавьте к этому выражение такого же презрения на лице белого кота, и он определённо стал похож на злодея Бонда. Рыжая мисс Хэвишем развалилась на подголовнике дивана, на котором сидела Дафна, так похожая на меховую оторочку на воротнике её модного пальто. Их позиция была основана на взаимном невежестве, и это хорошо работало. Это была ещё одна вещь, которая внезапно поразила её. Теперь она была по-настоящему одинока. Не будет никаких дискуссий о наилучших комбинациях заклинаний с Гарри, никакой возни с проектом, который она взяла домой с Луной и Малиной. Не будет людей, за которыми нужно наблюдать с Дафной или Джинни, и никаких споров о действиях Визенгамота с Драко или споров о стратегии с Роном. Она не сможет случайно заглянуть к Невиллу и поболтать с ним. Больше никогда. Даже если бы они родились ещё раз, они были бы немного другими людьми здесь, которые не разделяли много историй и воспоминаний с ней. Она так сильно по ним скучала. Гермиона даже не заметила, как слёзы упали на поднос с завтраком.* * *
Это было сразу после того, как она спросила его, над чем работает класс продвинутых чар, и он сказал, что это в основном начало истории чар и несколько основных способов их создания. Если она была той, кто прямо спросил его о том, что он думает о её предзнаменовании смерти, то на этот раз он был тем, кто разрушил их иллюзию нормальности. Он хорошо рассчитал время, заговорив только тогда, когда они вошли в ритм их очаровательной беседы и обсуждения. — Ты ведь не скажешь мне ничего, даже если я пригрожу тебе смертью, правда? — спросил он, прощупывая почву. Гермиона сразу поняла, что он имеет в виду. Она рассмеялась. Это был один из её настоящих смехов, а не вежливое хихиканье, которое леди делает во время чая. У него снова было то непроницаемое пустое лицо, которое она начинала узнавать как естественное выражение, которое он делал всякий раз, когда она ставила его в тупик. — Действительно, какое мне дело до угроз убийством? — спросила она в ответ. — Потому что ты умрёшь? «Приди, приди ты, холодный декабрьский ветер, и сдуй с дерева сухие листья! Вспышка, как любовная мысль, убей меня, смерть, и забери жизнь, которая утомляет меня». Ведьма помнила не так уж много стихов. И всё же этот странный отрывок, этот фрагмент книги Кольриджа, без контекста и названия, не выходил у неё из головы, когда она впервые прочла его. Ей потребовалось всего лишь несколько раз прочитать его, чтобы он остался в её памяти. Она видела, что он этого не ожидал. В результате он спокойно наблюдал за ней с напряжением, которое не часто проявлял, и которое становилось ей уже привычным. — На самом деле я вовсе не хочу умереть. Просто я не вижу необходимости суетиться или бояться этого. Темноволосая ведьма знала, что её позиция была не из тех, которые он мог легко понять, и она понимала почему. Он был наполнен целеустремлённостью, он был полон сил и желание деятельности. До завтрака ему хотелось сделать, наверное, сто одну вещь. Проблески этой особенности его характера были заметны в различных встречах, которые уводили его от её постели, даже если она могла видеть его сопротивление в скорости, с которой он уходил. По крайней мере, она знала, что была не единственной, кто невольно наслаждался их разговором. — Но почему? — спросил Том. — Что «почему»? — Ты можешь быть кем захочешь. Эти слова были бы более правдивы для тебя, чем для большинства студентов Хогвартса. Ты не... — он задумался, как будто следующее слово оскорбило его лично, — не обычный человек. — Я видела, чего достиг тот, кто хватался за весь мир, — разрушение. Кажется, не стоит всех этих усилий просто жить в мире, заканчивающемся огнём, — сухо сказала она. — Если ты видела, где находятся подводные камни, значит ты могла бы сделать это лучше. Настала её очередь смеяться. — Ты пытаешься заставить меня соревноваться с тобой? Он усмехнулся её вопросу, когда понял, как звучат его увещевания. — О, пожалуйста, отойди в сторону. Я не смогу быть счастливым, если ты это сделаешь. Она медленно покачала головой, чтобы не вызвать новую волну мигрени. Гермиона никогда долго не смотрела на свои руки, потому что их бледность всё ещё беспокоила её. — Ах, к сожалению, это невозможно. — А почему бы и нет? — Чтобы плохие люди достигли своих целей, им нужно не больше, чем хорошие люди, которые видят их и ничего не делают. Он смотрел на неё дольше, чем следовало бы, пристальнее, чем следовало бы, с отстранённым вниманием патологоанатома, делающего Y-образный разрез на груди. Она хорошо переносила это, так же как несла шквал проклятий, поддерживая Гарри в любой области, где он нуждался в ней. Не слишком задумываясь, она взяла со стола пирог. — Я думаю, что у тебя есть цель в жизни, даже если ты отрицаешь это, — наконец сказал он, легко. Её брови удивлённо приподнялись. — Неужели? Расскажи. — Быть настолько надоедливой, насколько это возможно для любого, у кого есть хоть капля честолюбия. Гермиона слегка улыбнулась. — Ах, но слишком гладкая жизнь так ужасно скучна. Люди становятся беспечными, если всё даётся им слишком легко — один или два случая заставляют быть начеку. Ты можешь считать, что я делаю одолжение таким образом. Она заметила лёгкое подёргивание в уголках его глаз и холодное и безразличное выражение, которое напугало бы большинство людей. Чего он добился, так это её лёгкого смешка.* * *
Был ряд больничных коек, заполненных слишком молодыми аврорами. — Может быть, нам не следовало пока посылать их, — сказала Гермиона дрожащим голосом. Гарри покачал головой. — Они уже более подготовлены, чем те, что были до них. Мы не можем держать их взаперти вечно. — Но... Он вздохнул. Его голос звучал старше. — Иначе у нас не хватит людей на поле боя, Гермиона. — Право. — Она изо всех сил старалась не говорить этого сквозь стиснутые зубы. Она ушла, потому что не могла видеть их слишком долго и чувствовала, что отчасти ответственна за них... Гермиона проснулась, слабые точки вдалеке медленно фокусировались, когда её глаза привыкли к темноте. Пятна имели какую-то неясную группировку. «Потолок. Я смотрю в потолок». Ведьма со вздохом медленно села, потирая лоб. «Я всё ещё в лазарете Хогвартса». После десяти минут бодрствования остальные детали сна растаяли (она знала только, что Гарри присутствовал в нём, потому что никто другой, кого она знала тогда, не захотел бы остаться со своими очками). Каждый раз, закрывая глаза, она видела юных авроров на больничных койках, некоторые выглядели смертельно бледными, другие — с ещё худшими повреждениями от заклинаний. Она ненавидела себя за то, что даже не знала, почему или как.* * *
Гермиона была в ужасе, но подозревала, что её сны оставят её в плохом настроении, если она позволит этому случиться, поэтому она пыталась выбросить это из головы. Том прибыл со своей обычной пунктуальностью, и его астрономические наброски привлекли её внимание. Ей никогда раньше не приходило в голову, что разглядывание Красной планеты может успокаивать. Она пролистала наброски планет, которые он сделал для продвинутого класса астрономии. Трудно было не впечатлиться точностью деталей, а также некоторой текучестью в руке художника. В разгар одного из их более спокойных разговоров он задал не относящийся к делу вопрос. — Может быть, ты скажешь мне, как избежать этого будущего, если я буду пытать тебя? — спросил он с любопытством. В его тёмно-синих глазах не было ни намёка на вину или нежелание, его тон был точно таким же, как тогда, когда он спросил её, не хочет ли она ещё пирога. У неё возникло странное ощущение, что он был прекрасен, как принц фейри, и столь же бесчеловечен. Гермиона заставила себя сохранять спокойствие. Она легко встретила его взгляд. — Разве мы не говорили об этом раньше? О том, что я не собираюсь просто сидеть, если ты попытаешься причинить мне вред? — предупредила она его. Том с уверенным видом отмахнулся. — Да, но ты была не против нескольких угроз или около того, разве ты сама не говорила об этом? Гермионе пришлось закатить глаза. Да, она сказала это, но большинство людей не восприняли бы это буквально или как призыв к действию. — С какой стати, пытая меня, ты что-то получишь? Конечно, нет. Это так... — «Нет, он не хотел быть милым. Думай, как слизеринец, Гермиона. Да ладно, ты достаточно часто практиковалась в этом с Дафной и Драко». Она нашла другое слово. — Это такой невежливый способ просить, когда ты единственный, кому нужна услуга, не так ли? — И всё же у меня такое чувство, что ты не готова к тому, чтобы тебя подкупили, — сказал он со вздохом, как будто она была большой проблемой, не будучи морально гибкой, и что на самом деле это была её вина, что он прибегал к пыткам. — А ты не пробовал спросить вежливо? — сардонически спросила она. Гермиона уже привыкла не обращать внимания на его раздражённые и холодные взгляды. Она налила ему чаю и с лёгкостью добавила немного молока. Она почти снова услышала голос Дафны. «Очень хорошо, Гермиона. Видишь? Я была права. Нет ничего слишком трудного для тебя, если ты настроишься на это». — Не могла бы ты сказать мне, пожалуйста, как избежать несчастья, которые ты видела? Несмотря на всё его раздражение, тон был безупречно вежливым. — Я не знаю, — она сделала вид, что напряжённо размышляет, игнорируя его скептическое выражение лица. — Не мог бы ты объяснить мне, почему профессор Декстер решил заставить класс нарисовать Марс? — Я... прости? Гермиона проигнорировала его недоумение и продолжила: — Почему именно Марс, а не какая-нибудь другая планета? Почему бы, скажем, не сделать что-нибудь попроще, например, поверхность луны? Или, может быть, даже солнце и его солнечные пятна... Он замер на мгновение, прежде чем прервать её. — Если это шутка, то я бы сказал, что... — Том, — её голос был ровным. Она говорила медленно, как исследователь, случайно загнавший хищника в угол в джунглях. — Неужели ответы на мои вопросы по любому предмету, наше совместное обучение всему, даже после того, как я выйду из лазарета, слишком дорогая цена, чтобы ты мог узнать больше о том, как избежать того пути, который ведёт к этому будущему? Его глаза были тёмными, как безлунная ночь, и скрывали не меньшую опасность, потому что ночи новолуния были прекрасным прикрытием для контрабандистов, чтобы выбраться на берег, и для разбойников, чтобы заняться своей торговлей. Она видела, как дёрнулась его челюсть, когда он сдержался, чтобы не выразить своё недоверие. Гермиона только осторожно поставила чашку на поднос и сложила руки на коленях, чтобы он мог их видеть, а потом стала ждать. — Ты это серьёзно. — Наконец сказал он, когда она не сдвинулась с места. — Очень серьёзно, — ответила она, не колеблясь и не выражая сомнений. Это было нетрудно, потому что она не сомневалась в этом, и это был действительно лучший путь, который она могла видеть в данный момент. — Это... Она видела, как он снова взглянул на неё, пытаясь оценить ход её рассуждений, но потерпел неудачу, потеряв всякое представление о её логике. Если бы у него было меньше самообладания, то он бы протёр дыру в полу лазарета, расхаживая взад-вперёд. Но всё, что она могла видеть, это его случайный разочарованный взгляд, и она ничего больше не сказала, сдерживая дальнейшие слова, чтобы позволить тишине добавить тонкое давление на него, чтобы он ответил. Он покачал головой. — Я подумаю об этом. «Чёрт возьми». Очевидно, Том знал достаточно, чтобы отступить, когда поле становилось неблагоприятным, чем бросаться вперёд беззаботно. В отличие от своей обычной привычки тщательно приводить в порядок свои конспекты, он безмолвным движением палочки убрал их все в сумку. «Что-то вроде массового Акцио», — подумала она. Он вышел, даже не закрыв сумку. Обычно он проводил один или полтора часа в её обществе, прежде чем уйти. Однако они только что миновали получасовую отметку. Она вздохнула. — Всё прошло хорошо. На самом деле, она с радостью помогла бы ему по своей воле держаться подальше от пути Волан-де-Морта, не задавая лишних вопросов. Но, как сказал один из её маггловских друзей, с которыми она познакомилась в Оксфорде (Говард был специалистом по маркетингу), люди не всегда ценят то, что они получают бесплатно, по сравнению с тем, за что они заплатили. Следовательно, она не могла оказать ему помощь, не попросив чего-то взамен, особенно когда он ещё не очень хорошо знал её в данный момент. Каковы бы ни были его недостатки, Том Риддл всё ещё был наблюдательным студентом и добросовестным учеником — она чувствовала, что он помогает ей догонять свои занятия быстрее, чем если бы она делала это сама. Его конспекты были даже более систематичными, чем у одного из её давних товарищей по учёбе в Хогвартсе, Терри Бут, а Терри был довольно хорош. Так почему бы не взять с него обещание учиться вместе с ней? Это была также хорошая причина, как и любая другая, чтобы поддерживать с ним контакт и следить за ним на более близком, более личном расстоянии. Она думала, что нашла хорошее решение. Трёх птиц одним камнем. Гермиона снова вздохнула и потёрла лоб. И всё же, обдумывая всё это сейчас, она предположила, что это покажется ему крайне несбалансированной сделкой: интерпретация будущих видений, обмененная на помощь с домашним заданием. Это будет нервировать его, потому что он, вероятно, не мог придумать ничего о том, что ещё она выиграет от этого, и почему она думала, что просто учиться вместе было достаточно. Наверное, это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но это было лучшее, что она смогла придумать в ответ на его вопрос. «Ничего страшного», —заверила она себя. — «Он может думать сколько угодно, но всё равно вернётся». Она всё ещё должна была оставаться в лазарете некоторое время, и Слизнорт попросил его помочь ей с занятиями.* * *
Том действительно пришёл на следующий день. Ни один волосок не выбился из колеи, как будто между ними не было ничего особенного, и он даже принёс свежие цветы для вазы на боковом столике — освежающий всплеск синего цвета, состоящий из ирисов и горьковато-сладкого аромата. Она не позволила его ровному выражению обмануть себя. Гермиона не стала возвращаться к простому общению, которое было у них во время учёбы. Ей нужно было застать его врасплох, пока он не ответит. — Ты пришёл к какому-то решению? — спросила она прямо вместо приветствия. Быть такой краткой и настаивать на разговоре о делах было определённо не в соответствии с этикетом чистокровных, но не было похоже на то, что кто-то из них заботился об этом прямо сейчас. — Твоя помощь не будет ограничена во времени, — заявил он. Она пожала плечами, как будто ей было всё равно, хотя его желания вполне соответствовали её интересам. Это движение привлекло внимание к её плечам и платью с круглым воротом, которое она носила — её синяки поблекли достаточно, чтобы она могла показать немного больше кожи, не выглядя как экспонат номер один среди избитых женщин. — Ты выполняешь свою часть соглашения, а я — свою. Даю тебе слово. Он смерил её взглядом, но она осталась невозмутимой. Её голос звучал почти весело, когда она заговорила, понимая, что он сам не может ничего возразить против её идеи. — Спасибо за цветы. Не хочешь ли чаю? Та её часть, которая говорила голосом Дафны, предложила, что бы сегодня она оделась во что-то зелёное. Сестра Эдельштейн подарила ей одно платье — вот это. Только сегодня она сменила цвет на слизеринский. — Да, пожалуйста. — Он ответил небрежно, как будто собирался зайти только для светского визита. Том Риддл сел в кресло, которое она всегда превращала в кожаное кресло с откидной спинкой, когда он приходил в лазарет.* * *
По какой-то причине копии его конспектов, которые он передавал ей, удваивались в длину в двух отдельных свитках. Она поняла, что один из них был более приземлённым классным конспектом с некоторыми дополнениями, в то время как второй пергамент был своего рода резюме его независимого исследования, которое, безусловно, выходило за рамки большинства материалов класса. Если он думал, что это отпугнет её, значит, он совсем её не знал. Если это был тест, что ж, Гермиона всегда старалась быть лучшей в этом. Как ни странно, после того, как они достигли этого странного соглашения, он не поднял никакой более эзотерической темы, чем, скажем, старые амулеты из эпохи Римской Британии, которые больше не использовались, и правдоподобные причины, почему они больше не были популярны. Она не видела причин заводить разговор о его планах (или отсутствии таковых) стать безумным Тёмным Лордом. В следующий раз, когда они спорили об одном из видов применения драконьей крови, всё снова было мирским и нормальным. Она почти поверила, что они были просто двумя очень целеустремлёнными студентами, которые случайно оказались партнёрами по учебе.* * *
Сейчас они находились на первом этаже обветшалого особняка, преследуя небольшой культ. Некоторые члены культа, казалось, затаились в засаде, хотя это было скорее случайностью, чем угрозой. Всё закончилось тем, что все трое на некоторое время затаились в одной из комнат. Команда Гарри собиралась пойти вперёд через некоторое время, и даже если не сразу, он будет отвлекать их лобовой атакой своей команды. От левого плеча Рона до туловища тянулась довольно большая рана, уходящая вниз под углом. Ведьме не понравилось, как он тяжело дышал, прислонившись спиной к стене. Драко уже собирался рефлекторно произнести заклинание исцеления, когда Гермиона положила руку ему на запястье и покачала головой. — Ты собираешься применить Эпискей? — спросила Гермиона. — А что же ещё? Рану нужно закрыть. — Примени заклинание, которое замедляет кровоток. Если бы они были в её квартире, он бы поспорил и потребовал объяснений. Поскольку она была целителем, он этого не сделал. После того, как Гарри потерял глаз, и она изучала целительство, она стала намного более осведомлена о хитросплетениях проклятий и заклинаний. Залечить рану немедленно означало оставить проклятие внутри. — Право. Сначала я должна очистить твою рану, Рон, а это будет очень больно. Никаких обезболивающих, потому что мне нужно, чтобы ты был в сознании. — И на этот раз она не взяла с собой полный набор зелий. Он застонал. — Над твоим поведением у постели больного нужно поработать. Даже когда он жаловался, он всё равно распахнул свою одежду. Её единственной заботой было увидеть длину пореза и глубину. Она надеялась, что рана не достигает костей, потому то немногое, что она читала о тёмных проклятиях, касающихся костей, не наполняло её оптимизмом. Драко протянул ему фляжку с виски, которую тот с благодарностью принял.* * *
Рядом с ней прихрамывал Драко. Она не могла видеть, насколько серьёзна рана, из-за его одежды и всего остального. — Драко? — Я в порядке. — Нет, это не так. Сядь и расстегни брюки. Он засмеялся: — Ну, это не совсем то, что происходило в моих снах. Она запоздало покраснела и закатила глаза. — Или ты сам это сделаешь и позволишь мне осмотреть твоё бедро, или у тебя будут порваны брюки. Не то, чтобы меня это волновало, но ты продолжаешь ныть об этом всякий раз, когда портишь их. — Почему бы мне не ныть? Официальные обеды не должны заканчиваться покушениями на убийство, чёрт возьми! Я требую другого развлечения! По крайней мере, рана не могла быть настолько серьёзной, если он всё ещё мог шутить и жаловаться.* * *
Гермиона резко проснулась, безымянные архипелаги вековых водяных пятен снова приветствовали её на потолке, приглашая проследить воображаемые пути между ними. Слабый стерильный запах встретил её, и она поняла, что всё ещё находится в лазарете Хогвартса. «Ещё одно старое воспоминание», — мрачно подумала она. И дело было не в воспоминаниях, которые ей не нравились, а в том, что они не оставались за пределами одного — двух мимолётных образов и неприятных эмоций, которые она испытывала внутри. Почти все они оставляли тень беспокойства или страха висеть над ней. Детали сна быстро исчезли из её памяти, как бы отчаянно она ни цеплялась за них... У неё вырвался вздох. Казалось, что она не сможет вспомнить и эту часть, за исключением той, где ей нужно было прочистить рану Рона, прежде чем она даже подумает использовать Эпискей, или повязку, которую она сделала для раны Драко, так как она не хотела закрывать гниль и неизвестное заклятие внутри его плоти. Больничные койки справа от неё и те, что стояли в ряду напротив, заставляли её нервничать, их пустота приближалась к зияющей дыре присутствия, которая, как она предполагала, должна была быть там. (Дыры, оставленные мертвецами). У неё перехватило горло, образы не уходили. Она должна была выбраться оттуда. Бросив взгляд вниз, она поняла, что всё ещё в пижаме. Слабый отголосок слабости всё ещё ощущался в её конечностях, но разве она не должна была поправиться настолько, чтобы вернуться к занятиям через несколько дней? Точнее, в понедельник. Ну, это значит, что она достаточно окрепла, чтобы немного прогуляться сегодня, верно? Тележка стояла неподалёку. Всё, что ей нужно было сделать, это придвинуть её поближе и позвонить в маленький колокольчик, оставленный там, чтобы домашний эльф принёс ей еду (завтрак). Правильно. Вот и всё. Вскоре после завтрака она услышала, как открылась дверь лазарета. В комнату вошла знакомая фигура. — Что привело тебя сюда в такую рань? Судя по удивлённому выражению лица Тома, он этого не ожидал. Она была далека от того хорошо сложенного и спокойного инвалида, которого он видел на прошлой неделе и даже больше. — Если ты не заметила, сегодня суббота, — ответил он. «О, конечно». Она всё ещё не думала, что у него есть какая-то особая причина внезапно навестить её утром, в отличие от его обычного дневного графика. — Если это неудобно... — Не мог бы ты помочь мне... Они оба замолчали, заговорив одновременно. Гермиона наклонила голову в сторону подноса, наполненного зельями на довольно далёком расстоянии. Он взял его прежде, чем она успела что-то сказать, и положил на столик. «Это было очень проницательно с его стороны». — Ах, спасибо. — Твои лекарства? Она кивнула и начала опустошать колбы одну за другой. Некоторые из зельев имели освежающий вкус, в то время как другие, она пыталась проглотить чем быстрее, тем лучше. К этому времени она даже выработала определённый порядок — она пила их от самых отвратительных на вкус до более приятных. — Мадам Эдельштейн сейчас в своём кабинете? — спросила она. Том оглянулся на дверь и прислушался. — Не думаю, но могу проверить, если хочешь. — Пожалуйста. Пожалуйста, сделай это. По тому, как его глаза снова взглянули на неё, она поняла, что ей не удалось скрыть отчаяние в своём голосе. Том не задал никаких вопросов, как она ожидала, и просто сделал то, что она попросила. Она стянула с кровати одеяло и закинула ноги за край. По крайней мере, она была одета в нормальную пижаму, а не в больничный халат, зияющий сзади. Хорошо ещё, что Диппет был настолько добр, что предоставил ей аванс из своих школьных средств, чтобы Мэгги могла заглянуть в Косой переулок и быстро раздобыть кое-что необходимое. Осторожно поднявшись, она подошла к прикроватному столику. Он был больше похож на боковой шкаф, с небольшим буфетным пространством под двумя ящиками. Она достала кое-какую одежду и положила её на кровать, расстегнув несколько верхних пуговиц, не потрудившись сделать это со всеми. Она выбрала блузку и длинную расклешённую юбку, которые в военное время Британия сочла бы предметом роскоши. Гермиона не удержалась и фыркнула. «Даже при всей их «нехватке тканей» волшебный мир всё ещё имел гораздо больше, чем маггловский». — Её нет в кабинете. — Том уже вернулся. Гермиона кивнула, ничуть не удивившись. Сестра Эдельштейн по утрам выполняла работу, которая требовала, чтобы она выходила из лазарета или выполняла поручения, если только не было назначено занятие для первокурсников. Это были самые тихие часы в лазарете, за исключением ночи. Она мгновенно придумала план. Её руки в мгновение ока спустились вниз по пуговицам пижамы, быстро стягивая её, так как под ней была майка. Она быстро натянула блузку через голову и застегнула пуговицы. Только встретившись взглядом с Томом, она заметила, что на его скулах появился румянец, несмотря на то, каким спокойным он казался. Что-то в глубине его взгляда за мгновение до того, как он заставил себя отвести взгляд, согрело её кожу. Она не могла не заглянуть под блузку, чтобы убедиться, что на ней простая хлопчатобумажная кофточка, а не какое-то бельё. «Почему... ох». — Я ожидал, что ты хотя бы попросишь меня отвернуться. — Его тон был ироничным. Жар прилил к её щекам, и она была довольно раздражена тем, что не могла не чувствовать себя неловко сейчас, когда заметила это. Гермионе захотелось хлопнуть себя по лбу. «Проклятье. Это же 1940-е, Гермиона! Не 21 век!» Юная ведьма почти хотела притвориться, что ей всё равно, но смущение было заразительным состоянием, которое её чувства пытались преодолеть очень, очень быстро, в лучших традициях британского избегания и преуменьшения. По крайней мере, она не была на самом деле молодой Гермионой — она была бы оскорблена безмолвием, что волшебник был ошеломлён, потому что он думал, что она собирается раздеться перед ним. — У меня нет времени на пустяки, когда мне нужно осмотреть открытую рану и обработать её, — быстро сказала она, натягивая юбку поверх пижамных штанов. — Верно и обратное. Предметы одежды иногда нужно открывать и снимать, потому что у меня есть рана, которую нужно немедленно обработать. У меня есть друзья — волшебники, а не только ведьмы. Так... Гермиона замолчала. Он быстро понял, что она собирается сделать, и оказал ей запоздалую любезность, повернувшись к ней спиной. Она быстро стянула пижамные штаны. Пижама была небрежно сложена на углу кровати, оставленная для того, чтобы её подобрал дежурный эльф. Быстрого прикосновения волшебной палочки к волосам оказалось достаточно, чтобы немного пригладить их, и она завязала их на затылке лентой. Взмахом волшебной палочки она отрезала кусок свитка и написала на нём короткое послание. «Вышла прогуляться». По крайней мере, сестра Эдельштейн не станет посылать за ней поисковые отряды. — Итак! — сказала она с наигранной весёлостью, страстно желая, чтобы её румянец исчез, когда она встанет рядом с ним. — Почему бы тебе не устроить мне небольшую экскурсию по замку в это прекрасное утро? Он предложил ей руку. Она смотрела на него две секунды, прежде чем поняла, чего он от неё ожидал, и взяла её. «Ладно, это странно». — И я полагаю, что мадам Эдельштейн не посвящена в этот твой план? — Меня скоро выпишут, желательно завтра, и небольшая прогулка за день до этого меня не убьёт. — Я заметил, что ты не ответила на мой вопрос. — Я заметила, что мы всё ещё идём к двери. — Да, но, когда человека обвинят в соучастии в преступлении, естественно задаться вопросом, во что именно он ввязывается. — Это не преступление — прогуляться по замку и, возможно, немного прогуляться по территории. Насколько я помню, это не Лондонский Тауэр. — Я бы не хотел, чтобы мадам Эдельштейн обвинила меня, если ты упадёшь. Она фыркнула, когда Том открыл перед ней дверь лазарета. Слишком легко было забыть, что джентльменское поведение всё ещё присутствовало в это время. — Я не упаду. Не притворяйся, что я не вижу, что тебя это нисколько не волнует. Ты всегда можешь сказать, что я была слишком упряма, чтобы ты мог остановить меня, не сбив с ног, и что ты, наконец, сопровождал меня, потому что беспокоился. Он сделал вид, что обдумывает её предложение. — В том, чтобы лишить тебя сознания, есть определённая привлекательность. — Нет, не сейчас. Я не думаю, что ты хочешь, чтобы тебя видели несущим бессознательную ведьму в коридорах Хогвартса, не так ли? — она улыбнулась, мило и неубедительно безобидно. — Я просто скажу, что она недавно упала в обморок. — И я очень рассержусь на тебя за то, что мы какое-то время будем разговаривать на школьные темы. Они оказались в тупике. Несмотря на все его протесты, она знала, что у него нет никаких проблем с тем, чтобы сопровождать её в этой маленькой прогулке. Он просто беспокоился, не попадёт ли он под горячую руку сестры Эдельштейн. Что ей нужно было сделать, так это найти способ отбросить его сомнения. Они спустились на несколько этажей, и он показывал ей дорогу к классу зелий и лабораториям. Она не стеснялась признаться, что действительно несколько раз сильно опиралась на него. Если он был здесь как её проводник и опора, она могла бы использовать его для поддержки — её эго было не настолько хрупким, чтобы она не могла даже признать, что всё ещё выздоравливает. — Ты знаешь, что такое плохой план? — спросила она. Гермиона могла с уверенностью сказать, что он был сильнее, чем выглядел, потому что даже когда он поддерживал больше половины её веса, его шаги не замедлялись. Он быстро взглянул на неё, но в остальном выражение его лица не изменилось. — Что? — Когда требуется составить план, как воскреснуть. — Разве это не блестящий план, если ты сумеешь его осуществить? Чтобы снова иметь возможность жить? Гермиона покачала головой. — Нет, потому что это в первую очередь связано со смертью. Так что нет. Не очень хорошая идея. Лучше всего было бы укрепить себя, чтобы быть менее подверженным внезапному случаю смерти. Том издал какой-то неопределённый звук, но она знала, что он аккуратно складывает в уме кусочки головоломки, которую она только что дала ему. — О боже, может быть, я всё-таки недооценила свою силу. Если бы ты вырубил меня сейчас и потащил обратно в лазарет, я бы не возражала, — сказала она с притворным отчаянием. Хотя тон её голоса был ровным, искоса он посмотрел на неё скептически. — И всё же ты не знаешь, как пройти в библиотеку, не так ли? Она просияла от такой перспективы. Даже если она уже знала, как туда добраться, ей нужно было найти способ объяснить, как именно она узнала это. Это было очень удобно для её целей. — Ты прав, я чуть не забыла! Пойдём в библиотеку. И только когда они медленно двинулись туда, она поняла, что он начал понимать её характер так же, как она сама выбирала и разгадывала его привычки и особенности. Она никак не могла решить, хорошо это или плохо.