sl33p t1ght

Не обращая внимания на возмущённые голоса учителей, Дэйв со всех ног нёсся по школе, набрав такую скорость, что аж ветер протяжно засвистел в ушах. Совсем не боясь врезаться, он преодолевал всё новые и новые коридоры, поднимался, перешагивая через две, а то и три ступеньки разом, по дороге нечаянно сбил каких-то раззяв из младших классов — всё, лишь бы добежать, лишь бы успеть. В это время мать Дэйва, нагруженная тяжёлыми чемоданами, укладывала их в машину, припаркованную у дома, пока категорически отказавшийся помогать ей сын вдруг подорвался и, даже не удосужившись переодеться, прямо в пижаме куда-то побежал, пообещав вернуться вовремя. Ему влетит, обязательно влетит — вместо того, чтобы оказать хоть какое-то содействие, он шляется непонятно где, не сказав своей матери ни слова. Впрочем, даже если бы у Дэйва не было бы никаких неотложных дел, помогать он всё равно ни в какую не бы не согласился, затаив обиду на женщину, вдруг ни с того ни с сего заявившую ему громким, взволнованным и решительным голосом, что сегодня, прямо сейчас и немедленно, они должны уехать из этого штата, и что никакого права возразить у подростка не было, пускай берёт свои вещи, — вот, они собраны и стоят в углу, — и тащит всё в машину. Уже не в первый раз мать всё портила. Досадила она ему и со своей нестандартной религией, из-за которой над совсем-совсем маленьким Дэйвом смеялись в начальной школе, постоянно притесняли, не давая прохода, отчего рыжий был вынужден отрастить шипы, пускать в ход кулаки и вечно отстаивать своё право на спокойную жизнь. Правда, со временем он вошёл во вкус, настолько полюбив насильственный метод решения проблем, что стал его применять и в других случаях, по поводу и без, а иногда просто для профилактики, закрепив за собой образ плохиша в не одной школе. Посторонний наблюдатель мог бы подумать, что это и являлось причиной того, что каждый год, а иногда и семестр, Дэйв сидел за партой с всё новыми одноклассниками, уже подумывая о смене коллектива, и зная, что в ранний или поздний срок его выгонят за неуспеваемость или ужасное поведение, но это было не так. Оценки Мастейна зачастую превышали средний балл всех учеников, а о том, как же мальчик добивался признания со стороны ребят, учителя прознавали редко — хитрый и осмотрительный, как степная лисица, Дэйв никогда не опускался до того, чтобы раздувать из выяснения отношений целые шоу, устраивая драку в коридоре или у школьного двора, чтобы все желавшие могли поглазеть на неё, словно бы на цирковое представление; даже полюбившееся им прилюдное унижение, заключавшее в себе избиение жертвы и последующее её заталкивание в женский туалет, он практиковал, заранее выбирая этаж и время, избегая встречи с зорким глазом дежурного учителя. Так вот, по мнению преподавателей он был старательным учеником, амбициозным и совсем немного излишне эмоциональным мальчиком, но не более того, так что исключение Мастейну никогда не грозило. Нет, проблема была не в нём, а, опять же, в его пустоголовой матери с её вечными переездами. Только-только подростка принимали в новом обществе, едва он заводил друзей, обменивался номерами с приглядевшейся ему одноклассницей, так сразу же, не дав Дэйву насладиться своим счастьем, мать грозно вставала перед ним и сообщала, что всё, она забрала его документы и завтра их не должно было быть в этом штате, сюда же едет Джон, нужно как можно скорее опять куда-то убегать, прятаться, скрываться. У неё и мысли не было, что же чувствовал в этот момент Мастейн, как же тому было обидно разрывать новообретённые связи, чтобы потом вновь начинать всё с нуля. И после этого она ещё и удивлялась, с чего же сын постоянно ей грубил, редко общался и проводил большую часть времени на улице, а не дома — а как же поступать иначе после всего разочарования, что она ему причиняла? Отношения их неминуемо ухудшались, и Дэйв знал, что дальше будет только хуже, ведь сегодня эта женщина уже перешла грань — лишила его общения с самым дорогим человеком, посягнула на его первую и самую настоящую любовь, на Джеймса. Впрочем, если и помешать ей портить ему жизнь подросток не мог, он верил, что хотя бы этот день ещё удастся спасти, сделав его первым событием не тряску в душном салоне автомобиля, а прощание, к сожалению, именно прощание с Хэтфилдом, к которому Мастейн так и спешил, не замечая никого вокруг себя. — Можно войти? — спросил он, оказавшись у заветной двери, едва не задыхаясь. Вдруг ещё было слишком рано, и Джеймса пока что не было на рабочем месте? Что, если тот был слишком занят чтением лекции для пятиклашек о вреде спиртного и прочих прелестей взрослой жизни и не мог подойти? От таких мыслей сердце Дэйва уходило в пятки, а голова заполнялась мрачным осознанием столь внезапно наступившего неизбежного конца. Нет, даже если и так, он всё равно подождёт, будет здесь стоять и ждать до последнего и пускай его взволнованная мамаша весь город обыщет, хоть даже копов вызовет — какая уже разница? — Конечно, Дэйв, — от души моментально отлегло; он был тут, он хотел его видеть, он сможет его выслушать и в последний раз подарить радость от своего присутствия, — от кого ты так бежал? Обычно ты же за всеми гонишься, а тут чего случилось? — Джеймс, я уезжаю, — сообщил Мастейн, открывая дверь. Поднявшийся ветер растрепал его волосы и взметнул вверх лежавшие на столе психолога бумажки, заставляя их кружиться в неведомом танце и подобно снежинкам медленно опадать на пол. Хэтфилд, шокированный внезапной новостью, даже не стал нагибаться и подбирать их (а жаль, подумал в этот момент Дэйв, лишил его такого зрелища), вместо этого поражённо уставившись на подростка. — Уезжаешь в смысле «навсегда»? — с грустью спросил он. Ну вот, теперь и Джеймс расстроился. И сдалась его матери эта бессмысленная беготня? — Кстати, милая пижама. — Заткнись, я её ненавижу. И да, в смысле «навсегда», — печально вздохнул Дэйв, — только проснулся, и тут, — бам! — «Помоги мне перетащить сумки в машину, нам нужно покинуть этот дом, Джон вернулся, бла-бла-бла…» У маман опять крыша съезжает, всё ей неймётся — ну нельзя хотя бы год посидеть на одном месте и просто послать отца подальше? Какие же взрослые тупые. Хэтфилд был давно уже в курсе неразберихи в семье Мастейна — полностью доверяя блондину и считая его практически родным человеком, подросток поведал ему многие угнетавшие его проблемы, в том числе и эту. Никак не отступавший гнев на мать, вечные трудности с вынужденным общением, постоянная необходимость отстаивать свой авторитет и право иметь его в целом — обо всём Джеймсу уже было известно, обо всём они успели не раз поговорить за чашкой чая, всё обсудили в перерывах между игрой в бейсбол на старенькой спортивной площадке неподалёку от школы, но оставались ведь ещё секреты, оставались ещё проблемы, которые уже никогда не будут решены — всё, он уезжает, а Хэтфилд остаётся здесь, и никак изменить это нельзя. «Мы столько всего не успели, — осознал Дэйв, готовый вот-вот поддаться навалившейся на него тоски и просто сесть на пол, закрыв лицо руками, — и уже не успеем. Столько фильмов не посмотрим, столько матчей пропустим, столько всего хорошего не произойдёт, как же это ужасно.» — Ну ты чего? — Джеймс положил ему руку на плечо и попытался улыбнуться, стараясь подбодрить подростка. — Не расстраивайся ты так, малыш, у тебя всё ещё впереди. Понимаю, что слепо надеяться, что когда-нибудь всё устаканится, тебе кажется глупым, но ты можешь верить в кое-что другое. Ты ведь уже большой мальчик, тебе целых двенадцать лет, верно? — Ну да, — так и не поняв, о чём же Хэтфилд намекал, Мастейн на время позабыл о своей печали и с интересом посмотрел в его глаза. Их холодный голубой оттенок действовал на Дэйва успокаивающе, и тот даже перестал нервно теребить шов на рукаве своей позорной детской пижамы, пытаясь вытянуть прочные белые нити, — вот, исполнилось недавно. Не знаю, почему ты не захотел приходить на мою днюху, но я надеялся, что мы отметим вместе хотя бы следующую. День рождения Дэйва был отдельным эпизодом, запомнившимся тому своей унылой заурядностью и отсутствием на нём Джеймса, не скупившегося на подарки и даже подогнавшего для вечеринки ни много ни мало целый ящик пива, но отчего-то не согласившегося присоединиться к торжеству под предлогом нежелания быть единственным взрослым, которые, как известно, только и делали, что всё портили. Так и не разобравшись в настоящей причине этого отказа, Мастейн пообещал себе, что на тринадцатилетие никого из мелюзги приглашать он не будет и проведёт этот день наедине с Хэтфилдом, но его планы, как уже стало известно, рухнули подобно хлипкой дощатой постройке во время урагана. — Я тебе уже объяснял, — устало ответил не желавший это обсуждать и наверняка осознавший свою ошибку Джеймс, — так вот, тебе двенадцать, а это — уже серьёзный возраст. Ещё немного, совсем чуть-чуть, ты подрастёшь ещё, и твоя мама увидит в тебе личность; личность с характером и желаниями, личность, которой нельзя уже так просто помыкать и подстраивать под себя. Скоро она даст тебе больше свободы, я верю, и мне кажется, это звучит уже не так глупо, а ты как считаешь? Хэтфилд был прав; взрослеть — вот, что надо было делать, а не сидеть сложа руки в наивной надежде, что мать когда-нибудь изменится и примет ситуацию как есть, а не продолжит, чуть что, сбегать, поджав хвост. Действительно, ему серьёзно недоставало самостоятельности и ответственности — тех качеств, которыми по мнению Дэйва, были наделены все нормальные люди. Ну ничего, и он этого наберётся за два года или даже за один, начнёт работать и обеспечивать себя, и всё, мать заметит в нём перемены и отвалит, не мешая больше жить полноценной жизнью, знакомиться с людьми без опасения, что через пару месяцев этого человека придётся забыть, заводить девушек, друзей… Жаль вот только, что нового Джеймса ему уже не завести; девушек и друзей в мире было много, а вот Джеймс — единственный. Меньше всего Мастейну хотелось прерывать контакт именно с ним. — Наверное, так и есть, — в согласии кивнул рыжий. Надежда на будущее его порядком утешила, но вот только мысль о расставании с Хэтфилдом так и не давала покоя, — Джеймс, а ты будешь мне писать? Ты зарегистрировался в Фейсбуке, как я тебя просил? Вот, только общение по интернету — ненадёжное, нестройное и ещё пока что не привычное — им и оставалось. Дэйв подозревал, что долго их переписки не продлятся — после всего того, что они делали вживую, порой даже в абсолютном молчании, ведь слова были не нужны, эти сообщения о том, как он доехал, как его приняли в новой школе, будут лишь досаждать и раздражать. Впрочем, хоть что-то же должно было помогать им держаться вместе, пускай даже и на расстоянии. — Я тебе запрос кинул, — ответил Джеймс, посматривая на часы. Короткая десятиминутная перемена близилась к концу, как и терпение Эмили Мастейн, уже давно справившейся с багажом, — что ж, спишемся тогда. Я буду скучать по тебе, Дэйв. На душе стало грустно. Периодически рыжий опасался, что, общаясь с ним, Хэтфилд лишь выполнял свою работу и считал его обычным надоедливым ребёнком, однако если бы это было так, тот не стал бы столь чувственно произносить последнюю фразу, безрадостным взглядом рассматривать его непослушные рыжие кудри, стоять бы рядом с ним, совершенно не обращая внимания на уже вовсю заливавшийся школьный звонок. — Я тоже, — Мастейн старательно разглядывал статную фигуру Джеймса, стараясь как можно более детально его запомнить, записать в голове этот образ и довольствоваться хотя бы этим, раз уж в жизни они больше никогда не увидятся, больше не смогут так безмятежно общаться, больше не попробуют ничего нового. Впрочем, последнее ещё можно было исправить — было у Дэйва одно желание, реализовать которое подвернулась возможность именно сейчас. Сейчас или никогда. Совсем неожиданно он схватил Хэтфилда за плечи, развернул к себе и накрыл его губы поцелуем, притягивая его к себе, чтобы тот не смог вырваться и избежать этой участи. Не ощутив с его стороны сопротивления, Мастейн расслабился и прикрыл глаза, концентрируясь только на сладостном жжении на своих губах, цепляясь за всевозможные ощущения. Целовался Дэйв так же, как и это было свойственно подросткам — излишне напористо и даже грубовато, чересчур торопливо, словно бы на это у него было отведено определённое время, в которое надо было строго уложиться, и при этом успеть попробовать всё, ничего не упустить. Сам же себе рыжий выделил лишь тридцать секунд, уверенный, что если он превысит этот достаточно длительный промежуток, — до этого Мастейн целовался лишь на спор, а по негласному правилу школьных тусовок на полноценный поцелуй требовалось ровно в два раза меньше, — Джеймс разозлится и выгонит его из кабинета, не в силах больше это терпеть. Он ведь терпел, именно терпел — никак не отвечал, но и не сжимал зубы, позволяя Мастейну полностью насладиться этим моментом. — Вау, — на выдохе произнёс Хэтфилд, когда Дэйв, наконец, отстранился и усмехнулся, гордясь собой. Щёки Джеймса горели от смущения, и весь его вид говорил о крайней степени смущения и обескураженности. Дэйв же, напротив, ничуть не стеснялся и самодовольно смотрел на блондина как на стеснительную девчонку из младших классов, впервые попробовавшую эти «обнимашки для взрослых». В этот момент он чувствовал себя настоящим мужчиной. — Я думал, что ты мне сразу врежешь, — признался рыжий, всё ещё отходя от взрыва гормонов внутри своего разом повзрослевшего организма, — а ты, похоже, особо был и не против. Тебе понравилось? — Ох, нет, только не додумывай лишнего, — совладав с собой, Хэтфилд вновь заговорил серьёзно, — это не в моём вкусе. Просто я хотел напоследок сделать тебе приятное, чтобы ты не грустил всю дорогу, а ехал с хорошим настроением. Что ж, это было вполне предсказуемо, но вот только открывший для себя столько новых ощущений Дэйв всё равно ничуть не расстроился — Джеймс был прав, теперь ему стало куда лучше. — Спасибо, — уже не так уверенно пробормотал Мастейн, — ты всегда знаешь, что мне нужно. Больше не видя в Хэтфилде подчинившуюся ему самку для спаривания, — подумать только, он и вправду так считал, чуть ли не до крови кусая его нежно-розовые губы и проталкивая язык ему в рот, — Дэйв вновь ощутил его превосходство над самим собой; Джеймс ведь терпел это сознательно, желая хоть как-то помочь ему справиться с неожиданно навалившимися трудностями, он же такой взрослый и понимающий, а Дэйв… Дэйв был просто маленьким мальчиком, впервые в жизни сделавший «это» не на спор и получивший от процесса столь захватывающее удовольствие, что то аж вскружило ему голову. — Мама тебя, должно быть, совсем заждалась, — напомнил ему блондин, заставляя Мастейна вновь вернуться из полёта фантазии на землю, — беги давай. — Ладно, — скрепя сердце согласился Дэйв, — надеюсь, у тебя с Франческой всё получится. — А знаешь, уже, — похвастался Джеймс, — вчера тест показал положительный результат. — Я рад за вас, — искренне улыбнулся подросток. Он действительно счёл эту новость хорошей, а не, как обычно, заставлявшей всё изнутри покалывать от ревности — к чему нужно это глупое собственничество, раз их пути с Хэтфилдом разошлись? — я уверен, из тебя выйдет хороший отец. Чёрт, совсем не хочется уходить, но уже пора. До встречи, Джеймс. — До встречи? — удивлённо переспросил тот. — Ты веришь, что мы ещё увидимся? — Верю, — утвердительно кивнул головой Дэйв, неохотно ступая за порог, — верю и буду ждать, когда судьба сведёт нас снова вместе. Это было правдой — с этого момента в душе Мастейна загорелся маленький, но ровный огонёк надежды, что рано или поздно они снова встретятся и вновь всё будет как раньше. Буквально пять минут назад Дэйв, уже выбежавший из школы и в неожиданном задоре перепрыгивавший лужи на дороге, сделал что-то невероятное — поцеловал Джеймса. Всё ещё донельзя гордясь собой, он не замечал будущих преград и готов был преодолеть их все, лишь бы повторить этот незабываемый момент. Встретив на своём пути слишком большую лужу, Мастейн решил не рисковать и обойти её со стороны. Заглянув в её отражение, он увидел там счастливого рыжего мальчика в голубой пижаме в горошек и в кроссовках, улыбнулся ему и пошёл дальше.