У Дэйва по-прежнему шумело в ушах, и виной тому был не только непрекращающийся гул, доносящийся со стороны оставшегося за спиной парка; его собственное сердце колотилось в столь бешеном ритме, так неистово гнало бурлящую кровь по стенкам сосудов, что этот немыслимый грохот заглушал все остальные звуки. Мелькающие перед глазами фигуры людей и размеренно покачивающиеся от ветра деревья тряслись; подростку казалось, что он вот-вот потеряет сознание, но тем не менее, даже это не побуждало его прекратить бег и остановиться. Нет, во что бы то ни стало, он должен добраться до леса и найти там Джеймса. А вдруг он ещё жив? Надежда была совсем-совсем крошечной и ничтожной, но всё же существовала, и пока Мастейн помнил о ней, переходить на шаг он не собирался — вместо этого он всё бежал, постоянно напоминая себе о ней, прибегал к сильнейшему обману, убеждая себя, что всё ещё можно было исправить, снова бежал, задыхаясь на ходу, спотыкаясь об успевшие развязаться шнурки, падал, поднимался на ноги и продолжал.
Асфальтированная дорога сменилась на присыпанную галькой, а та всё сужалась, теряла следы человеческого воздействия, превращаясь в практически не потревоженную ногами людей тропинку, деревьев по бокам от неё становилось всё больше, а издаваемый уличными лампами свет оставался всё дальше от Дэйва. В почти что кромешной тьме он продолжал бежать, выставив вперёд руку с включённым на телефоне фонариком, всё чаще смотрел направо и налево, пытаясь найти тот поворот, за которым, возможно, и скрылся от него Джеймс, чтобы привести в исполнение своё ужасное дело. Сил у Дэйва оставалось всё меньше; в очередной раз зацепившись ботинком за выпирающий подземный корень большого ветвистого дуба, он упал на землю, пачкая чёрной грязью ладони и джинсы, и так и остался в таком положении, восстанавливая дыхание и ожидая, когда вызванная падением боль в лодыжке постепенно сойдёт на нет. Только он собрался встать, решив, что минутного отдыха ему хватит с лихвой, так тут же увидел, как внезапно оказавшийся впереди него человек протянул ему руку, помогая подняться.
— Уезжай домой, Дэйв, — мягким, но повелительным тоном потребовал он, поправляя рукой чёрные вьющиеся волосы длиной примерно до плеч. Человек знал его имя и казался знакомым на лицо, только вот, как звали его самого, подросток никак не помог вспомнить; единственное, в чём он был уверен, что у этого вроде бы случайного прохожего имелась какая-то связь с Джеймсом.
— Хорошо, — подавленно пробормотал рыжий, отряхивая землю с одежды, — сейчас, сначала я только…
— Нет, — решительно остановил его человек, переградив путь небольшой смуглой рукой, — вы уже попрощались. Джеймс не хотел, чтобы ты видел его в этот момент, тебе лучше уйти.
— Ни за что, — помотал головой Мастейн, не испытывая ни малейшего желания продолжать этот отнимающий считанное время разговор. В его-то состоянии ему уж точно было не до общения, — мне нужно его увидеть, а вдруг он ещё жив…
— Он мёртв, — отрезал черноволосый и тут же крепко схватил Дэйва за руку. Ростом человек был слегка пониже Мастейна, телосложением обладал таким же, так что владевший навыком боевых искусств подросток вполне мог высвободиться из неприятно липкой хватки и при необходимости даже применить силу, не сомневаясь в своей победе. Да, мог бы, но не в теперешнем состоянии — в данный момент его усилий хватило только на то, чтобы сдержать подступившие к горлу слёзы и вести себя более-менее достойно.
Не самый располагающий к себе знакомый Джеймса повёл его прочь из леса. Дэйв обречённо побрёл вслед за ним, ни проронив ни слова всю дорогу, окончившуюся в тот момент, когда они подошли к ничем не примечательному серому автомобилю.
— Садись, — мужчина открыл дверь в небольшой салон, — довезу тебя до дома.
Садиться в автомобиль к незнакомцам нельзя — этот урок Дэйв усвоил с детства; не раз об этом ему напоминали в школе, да и мать давным-давно успела вполне себе понятно объяснить это своему сыну. Да, в данный момент Мастейну терять было нечего, только вот зарабатывать себе новые проблемы уж точно не хотелось, отчего он в решительном отказе помотал головой и отошёл в сторону.
— Вы не знаете, где я живу, — тихо ответил он, — и говорить Вам это я не буду.
— Не знаю, согласился черноволосый, доставая из какого-то наверняка дорогостоящего футляра самую настоящую папиросу. Дэйв с интересом уставился на то, как мужчина закурил эту штуковину — примерно так же на него самого глядели взрослые, завидев в руках электронную сигарету, — а вот где Джеймс живёт, знаю. Слушай, твоё недоверие ко мне очень даже оправдано, и за него мне стоит тебя скорее хвалить, чем осуждать, только всё равно постарайся поверить, что никакого вреда я тебе причинять не собираюсь — я пришёл за тобой только потому что меня попросили, а кто именно, ты догадываешься.
Ничуть не настроенный на общение и обзаведение новыми знакомствами, Дэйв всё же неохотно поднял голову и взглянул на предполагаемого приятеля Джеймса, вспоминая, где же он мог его видеть. Да, эта встреча была точно не первой — как раз-таки первая осуществилась когда-то давно, и на тот момент у этого человека волосы были такой же длины, как тогда у Хэтфилда, они были точно так же собраны в хвостик, а он сам, насколько рыжий помнил, был одет в рабочую форму официанта кафе.
— А Вы уже тогда догадывались, что у нас с Джеймсом всё серьёзно, — медленно произнёс подросток, пытаясь выудить из куртки пачку сигарет своими непослушными дрожащими пальцами, — а это Вы подогнали ему тот косяк?
— Ага, — кивнул головой мужчина с лёгкой улыбкой на губах, — раньше у нас с Джеймсом был общий друг, он постоянно при себе их носил, ни разу не попадался, что вообще удивительно. Потом однажды его не стало, — на секунду помрачнев и печально вздохнув, он продолжил, — но осталась память о нём.
Забыв о безучастно тлевшей в руке сигарете, Дэйв прислушался, перенимая это к своей ситуации. Память, всего лишь уцелевший после урагана мыслей ряд воспоминаний о человеке вместо него самого, настоящего, ощущаемого руками и слухом — вот, что вскоре произойдёт, вернее, произошло уже с Джеймсом, и вспять этот процесс уже никак не повернуть. Услышанная только что история, слабо переданная обрывком туманной фразы, воспринималась рыжим туго и неохотно, но тем не менее, помогла его собственным мыслям немного изменить курс в каком-то уже более эфемерном направлении, не столь остро пронзающим поражённое случившимся восприятие, поэтому Мастейн был даже благодарен мужчине за то, что тот с ним заговорил.
— А ещё косяк у Вас есть? — просяще поинтересовался подросток, выкидывая в урну фильтр с возвышавшейся на нём пепельной шапкой.
Новообретённый собеседник, уже не казавшийся Дэйву угрозой, порылся в сумке, воровато озираясь по сторонам, высматривая никогда не оставлявшие парк патрульные отряды. Всё это время Мастейн не спускал взгляда с едва различимого в ночи асфальта, отчего не мог оказать никакой помощи в этом немаловажном деле. Убедившись, что преступление против закона останется незамеченным, мужчина протянул рыжему небольшой бумажный свёрток, сразу же поднимая свой статус в его глазах.
Вскоре, примерно пятью минутами после последней затяжки, горьковатой из-за примешавшемуся к сладости травы привкусу бумаги, Дэйв уже сидел на пассажирском сиденье, откинувшись на мягкую спинку салона. Второе место рядом с ним пустовало — где угодно, но только не в его воображении, внутри которого рядом с ним вместо каких-то аккуратно расставленных сумок сидел Джеймс, его до деталей точный образ, всё ещё свободно представляемый рыжим по его собственному желанию. Временами Кирк — таким оказалось имя старого друга Хэтфилда — оглядывался, с беспокойством посматривая на своего подопечного, но тут же молча отворачивался, переключая внимание на дорогу.
— Мне нужно будет убедиться, — наконец, произнёс он вполголоса, должно быть, ощущая вину за столь грубое вторжение в личную жизнь Мастейна и сочувствуя его утрате, — что по приезде домой ты ляжешь спать, а не пойдёшь творить какие-то глупости?
— Я сам разберусь, что мне делать дальше, — оборвал его рыжий, что-то рисуя на запотевшем стекле. Отчего-то на него вдруг накатил порыв поговорить, и он, без сопротивления ему поддавшись, печально добавил, — на самом деле я вообще не знаю. Прямо сейчас я в шоке, и даже не могу понять, что со мной происходит — наступит завтра, я проснусь и решу, как же мне быть дальше. Может, вообще не усну — никто не знает, что произойдёт.
Действительно, Дэйв не знал, но со свойственным ему пессимизмом догадывался — раз так вышло, что Джеймс перестал существовать в его жизни, то больше никто не сможет заплатить за пользование ловцом снов, тот так же прекратит свою работу, и на следующее же утро случится нечто ужасное. Пока что рыжий никак не мог даже расстроиться этому событию — всё его сознание словно разорвало на кусочки от испытанного потрясения, и даже те успели потеряться под густым дымом от только что выкуренной самокрутки. Он понимал, что завтрашний день будет таким же ужасным, как и сегодняшний, но никак на это не реагировал — просто не получалось. Сможет ли он жить дальше или нет? Время покажет.
Немногословно поблагодарив Кирка за то, что тот подвёз его до дома, Мастейн накинул на себя куртку Джеймса — единственную вещь, что осталась от его любимого — и приготовился к выходу, влажными глазами оглядывая знакомую дорожку к ныне пустому дому Хэтфилда. Как он будет спать один в этой теперь лишённой человеческого тепла квартире — совершенно непонятно. Спать рыжему не хотелось, но варианта получше не было — только так у него получится перескочить через несколько часов беспросветного отчаяния и хоть ненадолго спрятаться от уже начавшей подкрадываться к сердцу тоски. Да, сон представляет собой самый надёжный выход, а давным-давно замеченные подростком в аптечке таблетки снотворного в смеси с травой сделают своё дело, и у него всё же выйдет ненадолго отключиться, возможно, в последний раз, — хоть в планах ещё не отошедшего от шока Дэйва ещё не было сведения счётов с жизнью, всё неминуемо шло к этому.
— Спокойной ночи, — добродушно пожелал ему Кирк, посмотрев на подростка через поднятое оконное стекло, — помни, Джеймс будет присматривать за тобой, даже оттуда.
Мастейн лишь безмолвно кивнул и закурил сигарету, жадно вдыхая горький дым с содержавшимся в нём никотином, хоть немного, но успокаивавшим уже начавшие оправляться от потрясения нервы.
Его встретила темнота и мрак, казалось бы, в этих пустых комнатах давно уже никто не жил, и всё, что могло, уже успело вымереть. Кровать оказалась непривычно большой, внезапно ставший жёстким матрас неприятно чувствовался позвоночником, вода из крана, которую подросток налил в любимую кружку Джеймса, чтобы запить небольшую безвкусную таблетку, заимела вдруг неприятный металлический привкус, и все эти ещё сильнее угнетавшие Дэйва ощущения не скрывал даже обволакивающий дым травы, смолой осевший в его лёгких.
Одеялом укрываться рыжий не стал — вместо этого он накинул на озябшие плечи так и не снятую кожаную куртку, неизменно напоминавшую ему о Хэтфилде. Ему казалось, что так он слышит его запах и, если подключить податливое от марихуаны воображение, то и дыхание и даже голос, тихо пожелавший ему крепких снов. С грехом пополам устроившись поудобнее и убедив себя, что Джеймс находился где-то неподалёку от него, Мастейн закрыл глаза и направил остаток сил на попытку уснуть. Завтра он проснётся, одинокий и разбитый, но готовый продолжать идти дальше — нужно помнить об этом. Больше никакие галлюцинации не будут его тревожить — с ними разберётся Джеймс, он же обещал. Они исчезнут, и вместе с ними прервётся всё, что могло когда-либо связывать его с блондином — да, звучало ужасно, но и с этим необходимо смириться. Такова была последняя мысль Дэйва, перед тем, как он всё-таки погрузился в сон, всё же найдя слабую уверенность в завтрашнем дне.
***
Его разбудило резкое движение чьей-то руки, залезшей под лежавшую на плечах кожаную куртку Хэтфилда. Прикосновение вышло не из приятных, но Дэйв, ещё не до конца расставшийся с дурманом травы и порождаемыми им приятными, но бессмысленными сновидениями, отчего-то решил, что это до него дотронулся Джеймс, зачем-то намочивший ладонь ледяной проточной водой, отчего та казалась такой холодной и влажной. Почти что без привычных опасений подросток открыл глаза, и к своему ужасу в самом деле увидел руку, только отнюдь не своего любимого. Точно нельзя было сказать, кому же она вообще принадлежала — мёртвая, серо-зелёная и липкая, грязно-багровым следом от давно засохшей крови она оканчивалась, не доходя до локтя, будто бы отрубленная острым мясницким топором или цепной пилой. Едва Мастейн с немалым испугом отполз к изголовью кровати, вжимаясь спиной в холодное дерево, гнилая рука сразу же исчезла, испарилась вместе с оставленными ею на одеяле каплями сомнительного происхождения жидкости и тошнотворным сладковатым запахом разложения.
Прерывисто дыша, Дэйв боязливо ступил босой ногой на пока что чистый пол, в облегчении закрыл глаза и тут же оказался вынужден вернуться на кровать, уже вызывавшую омерзение после увиденного — только что паркет был пуст, но буквально за мгновение на нём откуда-то взялись несколько небольших пауков, забравшихся на его пальцы. Стряхнув их в брезгливом отвращении, он снова посмотрел вниз — тех и след простыл. Как же предсказуемо и противно.
Цепляясь за на тончайшую нить надежды, рвущуюся на глазах, подросток громко позвал Джеймса, но ответило ему, как он сам и ожидал, только эхо. Утопая в наводнившем комнату океане отчаяния, несчастный Дэйв вытащил телефон и открыл сделанную буквально за день до катастрофы их совместную фотографию с Хэтфилдом. Плавным движением пальцев, он увеличил изображение, коснулся губами экранного стекла и отложил мобильник в сторону. Из окна дул холодный ветер, стены спальни казались пятнистыми из-за обилия ползущих по ним жуков. Дэйв откинулся на кровать, лишившись остатков веры в светлое будущее. Кругом царила полнейшая безысходность.
***
Дни шли однообразно и циклично; незаметно прошла неделя, о чём рыжий узнал лишь благодаря звонку Джуниора, сразу же сброшенного, но отмеченного в журнале звонков несущей информацию датой. Разговаривать с одноклассником подростку совершенно не хотелось, да и не вышло бы — за последнее время он ещё ни разу не проронил ни слова, безмолвно общаясь с одним лишь своим отражением в зеркале, отмечая, как же то успело преобразиться, как стремительно этот жизнерадостный мальчик превратился в подобие трупа, истощённого и будто бы высохшего, едва державшегося на ногах, с лишённым смысла взглядом глубоко запавших усталых карих глаз. С таким существом, уже даже не человеком, уже и поговорить нормально не выйдет — лишившись не только смысла жизни, но и столь базовых её ценностей вроде сна, Дэйв вряд ли мог связать между собой хотя бы два слова и выдать в ответ на вопросы своего переживающего друга даже короткую фразу.
Он мало пил и практически не ел, и дело было не в относительно слабых способностях Мастейна в кулинарии — нет, он просто потерял в этом необходимость, больше не видел смысла в поддержании таким образом своей никчёмной жизни. Поначалу Дэйв чувствовал некую вину за подобное отношение — он ведь пообещал Джеймсу жить дальше, а сам же и нарушал договор. Впрочем, вскоре, когда моральные ценности уступили место неизбежным страданиям, вызываемым галлюцинациями, даже к этой практически клятве начало расти пренебрежение — может быть, нет смысла её соблюдать, раз Хэтфилд уже не рядом с ним, но им же обещанного освобождения от кошмаров не произошло, и те по-прежнему угнетают бедного мальчика? Первое время рыжий всё сомневался, метался между двумя исходами — смертью медленной и естественной, и быстрой, но вызванной его сознательными действиями — и в итоге определился, постепенно склонившись в сторону второго, на первых порах всё ещё считая его низменным уделом слабых, но со временем забыв даже о своих убеждениях.
От его смерти должна быть какая-то польза — нет, нельзя просто так взять и уйти, напоследок нужно сделать что-то хорошее или хотя бы попытаться. Дэйв уже решил, что именно, и этой заново появившейся верой в то, что на этот раз он достигнет успеха, утешил себя и тем самым избавился от последних сомнений, ограничивающих его от свершения этого действия. Вся эта ситуация с книгой, все эти заклинания и сомнительные ритуалы по-прежнему казались бредом в глазах склонного к скептицизму подростка, вот только доказательства были налицо, значит, раз пачка сигарет так и не закончилась, а кошмарные видения и не думали отступать, то и так называемый параллельный мир, где в данный момент должен был пребывать Джеймс, тоже существовал. Ещё один плюс к грешному решению — быть может, окажись Дэйв там же, он сможет ещё раз увидеться с любимым и даже поговорить, — в самом деле, очень даже обоснованная причина попробовать.
Родителям об этом знать не надо было — в последний раз, когда они контактировали со своим почти забытым ими сыном, тот лишь поведал им о том, что прекратил снимать квартиру и поселился у друга, а те даже не стали расспрашивать его о подробностях. Конечно же, отцу, недавно вышедшему из давно уже длившегося запоя и плавно входившему во второй, было глубоко наплевать, вечно занятой матери — тоже. Им-то и имя Джеймса ни о чём не говорит, какие тут, к чёрту, подробности?
В общем, сомнений у Мастейна оставалось всё меньше, из близких ему людей жалел он разве что Джуниора, но и перед ним он не стал отчитываться, не желая травмировать некрепкую психику своего друга, так что всё неумолимо близилось к свершению. Оружием убийства, а точнее, способом выхода Дэйв выбрал верёвку; таблеткам рыжий не доверял, — он столько уже их наглотался, с какой-либо целью и без, что заметно снизил вероятность, что те вообще возьмут его, а не просто заставят очнуться спустя половину суток в луже рвоты и с головной болью, — а использованный Джеймсом пистолет найти не удалось, сколько бы раз Мастейн не обходил злополучный парк. Возможно, его успела подобрать полиция, но не найдя на нём какой-то улики или зацепки кроме отпечатков пальцев пропавшего без вести Хэтфилда, она отложила это дело на неопределённый срок и не стала даже досаждать рыжего своими неприятными визитами. Он бы всё равно не смог дать никаких показаний — сломленный горем и балансировавший на грани сумасшествия, пользы для детективов Дэйв бы точно не представлял.
С подготовкой Мастейн справился быстро — табуретку он нашёл в старом подвале под домом, верёвку отыскал там же, цветочно-розовый кусок ароматизированного мыла, когда-то им же купленного для придания ванной уютной обстановки, но уже не выполнявший этой функции, он молча забрал из мыльницы и отнёс в спальню. Новая люстра казалась крепкой — по логике, выдержать должна. Сомнения и страхи то и дело навещали рыжего в процессе, но он их глушил, вдавливал в пол несчётной чередой сигарет, от количества которых уже кружилась голова и изрядно подташнивало. Измятый лист бумаги, сложенный вчетверо, привычно лёг в его руку, а глаза остановились на уже однажды прочитанной строчке. На этот раз никто не остановил подростка, и вскоре всё было готово.
Дэйв снова потянулся за зажигалкой, подпалил новую сигарету и глубоко затянулся, глотая едкий дым, с горечью осознавая, что краски жизни окончательно померкли и выцвели — даже курение, прежде являвшееся неизменной радостью и кратковременным всплеском блаженного забытья, перестало им быть и не приносило ничего, кроме мерзкого послевкусия и притупления каких-либо чувств. Впрочем, последнего Мастейн и добивался — в край подавленный, с на время скрытым под никотиновой плёнкой инстинктивным чувством страха, он смог отбросить в сторону последние колебания и встать на табуретку. Хоть и покрытая белёсой мыльной оболочкой, грубая верёвка неприятно оцарапала тонкую шею подростка, но тот, всё ещё не отойдя от последней сигареты, проигнорировал боль.
Глаза плотно закрыты, в ушах что-то звенит и помехами вибрирует, по телу пробегает дрожь, но решительный шаг в никуда всё обрывает.
Инстинкт самосохранения вынудил Дэйв против воли сопротивляться, в никем не услышанном призыве о помощи сдавленно хрипеть в агонии, пытаясь вырвать из зажатых связок хоть одно слово, беспорядочно дёргать руками, тщетно стараясь зацепиться за скользкую верёвку и хватая ладонями лишь воздух, но было уже поздно.
