sl33p t1ght

Красно-серый город, напоминавший собой вывернутые наружу внутренности какой-то дешёвой консервной банки, отдававший запахом меди воздух и едва слышимый гул голосов, фабрик и заводов поселения по-прежнему раз за разом напоминали о себе Дэйву, со слезами на глазах уткнувшемуся в грудь Джеймса, медленно гладившего его по волосам и шёпотом уговаривавшего успокоиться. Голова по-прежнему трещала от напряжения и кислородного голодания, хотелось спать и пить, в ушах всё так же звенел высокий, насмешливый голос Ларса и его звонкий, нездоровый смех, но всё это разом померкло и потеряло своё значение в том момент, когда Мастейн остался наедине со своим возлюбленным, в тот момент, когда тот заключил его в крепкие объятия и изо всех сил прижал к себе, также, как и Дэйв, позабыв обо всём. Невероятно расслабляющая, приносящая сладостное облегчение вечность продлилась недолго — внезапно кто-то подошёл к Джеймсу за спину, грубой хваткой взялся за воротник рубашки и попытался оттащить в сторону, прерывая трогательный момент уединения. Дэйв недовольно отстранился, резко втянул ноздрями воздух и сердито посмотрел на нарушителя покоя, выглядевшего совсем уж крошечным и невзрачным на фоне большого высокого Хэтфилда. Впрочем, превосходство последнего было разве что внешним — завидев всё ещё старательно тянувшего его назад Ларса, Джеймс вдруг сам отстранился, с явным испугом повернулся в его сторону, приводя Дэйва в недоумение исходившей от него подавленностью. Даже не верилось, что Джеймс боялся этого недомерка, но всё на это и указывало, — и то, как Ульрих хвастался своими полномочиями, и данные им Дэйву не самые доброжелательные обещания, и то, как Хэтфилд разом поник, потупил взгляд, своим видом напоминая какого-то жалкого слугу, не успевшего выполнить приказ своего господина и ожидавшего побоев — последнее было хуже всего. — Джеймс, — недовольно бросил в его сторону Ларс, растягивая гласную в его имени, — ты чем это занимаешься? Я тебе что сказал делать? Скрестив согнутые в локтях руки на груди, Ульрих с ожиданием уставился на Хэтфилда и так и не отрывал взгляда, пока тот не выдал из себя вынужденное оправдание, явно стесняясь своей же покорности и необъяснимого, даже пугающего безропотного подчинения: — Дома сидеть, — смущённо пробормотал он, опустив голову. Весь зажатый, униженный и безвольный, он даже стал казаться меньше, чем и вызвал неожиданную жалость у Дэйва, нежно взявшего его за руку в знак поддержки. Заметно подбодрившись и украдкой улыбнувшись рыжему, он продолжил чуть увереннее, — а я тебя не послушался, знаю. Давай ты не будешь разводить клоунады и я просто отойду, договорились? — Чего разводить? — сердито отозвался Ларс, оскорблённый сравнением себя с каким-то циркачами. Подойдя вплотную к Джеймсу, он по-хозяйски положил одну руку ему на талию, а второй схватился за подбородок, притягивая лицо блондина ближе к своему. — Нет, никуда отойти я тебе не дам, у меня на тебя другие планы. Бесстыдно ухмыляясь, с упоительным злорадством стреляя глазами в сторону поражённого подобной наглостью Мастейна, Ульрих всем телом навалился на покорно застывшего на месте Хэтфилда и страстно поцеловал его в губы. Джеймс так и стоял безвольным истуканом — отталкивать приставшего к нему подростка он отчего-то боялся, но и отвечать уж точно не думал. С жалостью оглядывая выразившееся на его лице бессильное отвращение и неприязнь, едва ли не разрываемый изнутри от ревности Дэйв всё терпел, скрежетал зубами, приглушённо бормотал проклятия, осознавая, что вмешиваться в происходящее он совсем не имел права, каким бы чудовищным и неправильным то ни являлось, но в итоге не выдержал и бросился на помощь. Ларс взвизгнул от боли, — схватившись за его тёмные гладкие волосы и потянув их на себя, чуть ли не вырывая их с корнем, Мастейн оттащил его в сторону, прочь от Джеймса, — и только он успел от неё оправиться, с испугом косясь на Дэйва, тот сразу же нанёс повторный удар, на этот раз уже самый настоящий. Выпирающие костяшки небольшого кулака рыжего со страшной яростью врезались в аккуратный носик Ульриха, выбивая из не выдержавшей чудовищный напор кости звучный треск. Мастейну аж самому стало больно — на его перепачканной чужой кровью руке мигом появились шишковатые синяки, и всё запястье обожгло болью, в любом случае, несравнимой с той, что почувствовал Ларс, упавший на дорогу и сквозь всхлипы и слёзы осыпавший рыжего градом проклятий. — Ты за это поплатишься, Мастейн, — еле выговорил тот, утирая стекавшую по подбородку кровь своим нелепым клетчатым шарфиком. Дэйв его не слушал — он смотрел на Хэтфилда, явно не собиравшегося безучастно стоять в стороне и подошедшего к Ульриху, желая помочь ему подняться. Это задело Мастейна, разозлило ещё сильнее, чем то, как Ларс поцеловал его Джеймса, и движимый ещё больше разгоревшейся внутри агрессией, он двинулся вперёд с целью оттащить блондина подальше от этого существа, от этого жалкого выродка, справедливо охватившего немало от Дэйва четыре года назад и, по-видимому, нуждавшегося в дополнительных уроках. Но только он собрался это сделать и осторожно тронул Хэтфилда за плечо, не желая причинять ему боль, как сразу же остановился, отвлечённый внезапным, непонятно откуда донёсшимся ударом — в его тело будто бы попала молния. Разом сбивающая с толку боль, сходная с действием электрошокера, поразила всё его тело, заставила отстраниться от Джеймса и безвольно свалиться на дорогу, сотрясаясь в неконтролируемых судорогах. Боль всё никак не проходила, нервные клетки одна за другой давали всё новые сигналы о её существовании, чудовищный треск слышался буквально отовсюду, хотелось закричать, не в силах терпеть эту страшную муку, но даже рта открыть у Дэйва не получалось. Почти что парализованный электрической пыткой, он слабо поднял голову и сквозь пелену слёз увидел направленную в его сторону вытянутую руку Ларса и его насмешливую, самодовольную ухмылку на лице. Из его кончиков пальцев яркими всполохами бесцветные разряды молний, глубоко проникавшие в беззащитное тело подростка. — Перестань, — голос Джеймса едва удавалось расслышать за страшным грохотом в ушах, — хватит уже, ему же больно, прекрати! Ларс не останавливался — бедному Дэйву даже показалось, что вот-вот свершится обещанная кара и что тот в самом деле решил его прикончить, не став тянуть время, замедлившееся до невозможности. Внезапно пытка прекратилась — на помощь пришёл Хэтфилд, подставляя себя под удар и тут же падая рядом с Мастейном, не ожидав, насколько же боль окажется жгучей и нестерпимой. Лишь в тот момент, когда Ларс осознал, что причиняет её уже не так неполюбившемуся ему рыжему, а Джеймсу, он опустил руку, с чувством полнейшего превосходства оглядывая их обоих, скорчившихся в спазмах агонии на асфальте, неспособных противостоять кем-то ему данной суперсилой, глазами умолявших о пощаде. — Ну что, — в глазах Ульриха вновь загорелся задорный огонёк. С какой-то детской беспечностью этот лишь секунду назад бывший палач и садист чуть ли не вприпрыжку подбежал сначала к Хэтфилду, протянув ему свою руку, а затем утешил того поцелуем в щёку, отчего Дэйв со злостью сжал зубы, в мыслях проклиная Ларса. Как только тот с трудом поднялся на ноги, вытирая рукавом тот участок лица, которого касались розоватые губы подростка, Ульрих вынужденно обратил своё внимание и на Мастейна, садясь на корточки рядом с ним, — усвоил урок или повторить? — Да пошёл ты, уродец, ещё не хватало, чтобы ты, сопля, мною помыкал. Рожу утри, чушка немытая, — в сердцах прикрикнул на него Дэйв, уже под конец фразы начиная оправданно опасаться реакции Ларса и рефлекторно пряча голову, ожидая жестокого наказания за свою дерзость. Равнодушно пожав плечами, мол, ты сам этого захотел, Ульрих сощурил глаза, напрягаясь, чтобы призвать свою сверхспособность. Материализовавшись в виде яркого мерцания на кончиках пальцев, та сразу же нашла своё применение на не успевшем, да и никак не способном спрятаться Мастейне. Покрыв белыми всполохами его плечо и распространившись по всему его телу, она вызвала в нём новую боль, на этот раз ещё хуже предыдущей, против которой перетерпевший многое подросток никак не мог устоять. — Думаю, утереться нужно тут не мне, а тебе, — холодно заметил Ларс, проводя своим наэлектризованным пальцем по влажной щеке рыжего, собирая слёзы. Прикосновение Ульриха было сравнимо с обжигающе болезненным выстрелом в упор — взвыв от боли, Дэйв попытался отодвинуться, но и этого ему не позволяла вторая ладонь Ларса, давившая на затылок. Мастейну казалось, что электрические импульсы с обеих сторон проделают в его голове сквозную дыру; подсознательно он уже надеялся, даже мечтал, что это ранение окажется смертельным и наконец-то оборвёт непрекращающуюся муку. — Что, нравится? — с издёвкой поинтересовался Ульрих, в явном наслаждении наблюдая за страданиями рыжего. Тот никак не ответил — целиком и полностью его поглотила невыносимая боль, перекрывшая собой все проявления реальности; ничего кроме неё Дэйв не ощущал, в глазах потемнело, он был готов вот-вот потерять сознание, с невероятным облегчением лишиться всех чувств и самостоятельно прервать затянувшуюся пытку. — Что-то ты совсем плох стал, — с неискренним, абсолютно напускным беспокойством заметил Ларс, резко усиливая напряжение, чтобы выбить хоть какую-то реакцию из неконтролируемо дёргавшегося на полу Мастейна. Услышав вырвавшийся из его охрипшего горла жалобный крик и, похоже, оставшись им довольным, Ульрих, наконец, сжалился над ним и убрал руку. Видом он походил на крайне довольного ребёнка; ребёнка, наигравшегося в садиста со своей новой игрушкой, на малолетнего, не особо осознанного, но уже бессердечного начинающего живодёра, со своими сверстниками поймавшего на улице крошечного бездомного щенка или котёнка и принявшего откровенно издеваться над несчастным животных, калеча его крошечное податливое тельце перочинными ножиками, подобранными с дороги камнями и всем остальным, что могло попасться под руку. Торжествующе улыбаясь, он вновь обратился к ничком лежавшему Дэйву, неспособному даже поднять голову, когда к нему обратились, — хочешь ещё? Унижаться, смиренно слушаться этого ублюдка, подобно бедным дрессированным диким зверям, после бесчисленных побоев вынужденных повиноваться сломавшему их волю хозяину, подросток совсем не хотел, но страх перед новой порцией боли был гораздо сильнее. Ненавидя себя за каждое действие и слово, он помотал головой и кротко пробормотал, что больше, пожалуй, не стоило. — Вот так бы сразу и сказал, — мягко проговорил Ларс, придвигаясь ближе и запуская руку в его рыжие волосы. Мастейн зашипел, в полнейшем недовольстве сжал губы, но всё продолжал терпеть, обречённо осознавая, как его чувство собственного достоинства жестоко топтали ногами, превращая в бесформенную кровавую массу. Всё ещё испуганный и не до конца пришедший в себя, Дэйв совершенно неосознанно, руководствуясь только что выработавшимся рефлексом весь сжался, втянул голову в плечи, как только Ульрих ложной угрозой надвинулся на него, будто бы собираясь ударить. Естественная, но от этого не менее позорная реакция Мастейна рассмешила его; похлопав его по плечу, стараясь казаться дружелюбным, он ласково приобнял Дэйва за поясницу, и неожиданно вежливо попросил у него сигарету. — Джеймс, будешь? — предложил он, едва рыжий вытащил из кармана пачку, с трудом снимая крышку трясущимися пальцами. — Не буду, — сердито отозвался тот. Сидя в углу спиной к мальчикам, он не желал поднимать головы, да и вообще как-либо участвовать в их в корне неправильном, наполненном накопившейся в течение нескольких лет ненавистью общении. Побоявшись, по-видимому, оставлять Дэйва наедине с этим монстром в человечьем обличье, он всё же присоединился к разговору, с обсуждением порицая всё ещё пребывавшего в радостном воодушевлении Ларса, — тебе за это должно быть стыдно, мальчик. То, что ты его сильнее, это не значит, что у тебя есть право вести себя так. — Стыдно? — неверяще переспросил тот, всё же заметно меняясь в лице больше не из-за уколов вряд ли существовавшей в нём совести, а от того, как расстроился Хэтфилд от его поступка. — Лучше бы ты постыдился, Джеймс, — минуту назад мы с Дэйвом общались как два старых друга, — на этих словах Ульрих ещё сильнее сжал окаменевшую спину застывшего в бессильном изнеможении Мастейна, — а пришёл ты и всё испортил. Кровь на лице Ларса начинала подсыхать, тёмной коркой застывать на его приоткрытых губах и подбородке; только-только принявшим расслабленное положение телом Дэйв всё ещё ощущал редкие отголоски болезненных электрических импульсов, по его щекам медленно стекали невольно пролившиеся слёзы, и ни о какой дружбе речи и быть не могло. Что за невиданная наглость так говорить — понятно же, что хоть поводом для стычки стал непосредственно сам Хэтфилд, Ульрих всё равно мог так сделать и несколько раньше, и позже, или вообще воздержаться, нашлось бы в нём хоть немного тактичности. Но нет, так необходимо было отомстить, утереть нос неприятелю, доказать, что тут был самым сильным и похвастаться, как же без этого? И в тот же миг, в подтверждение этих мыслей Ларс торопливо похлопал Мастейна по плечу, привлекая его внимание, вытянул вверх вторую руку и выпустил в багровое небо салют ярких молний, быстро растворявшихся в густом тумане. — Красиво вышло, — неожиданно вновь подал голос Джеймс, стараясь вложить в него хоть каплю эмоций, — в честь чего праздник? — В честь тебя, любимый, — усмехнулся Ларс, разом приободрённый похвалой. Скучающе отодвинувшись от надоевшей ему первой игрушки, он отполз ко второй. Хэтфилд выглядел спокойным и готовым ко всему — не прекращая смотреть в небо, пребывая где-то далеко в своих мыслях, он никак не отреагировал на новые влажные прикосновения к своим губам, лишь недовольно зажмурился, когда Ларс легонько укусил его в шею. — А вот ты так сделать уже не можешь, — повернулся он к Дэйву, не до конца удовлетворившись своим превосходством и желая ощутить большее, — вот Джеймс ругает меня, мол, я слишком нагло пользуюсь своими дарами, а так делать плохо, но он совсем забыл, как ты сам был таким же, — поднявшись на ноги и гордо пройдясь вокруг, в упоении не замечая, как Хэтфилд осторожно потянулся к Мастейну и дотронулся до его руки, Ульрих продолжил, — ну вот, теперь почувствуй то же, что и я. Ну и кто теперь тут главный? По-видимому, ещё не окончательно потешив своё самолюбие, Ларс задумчиво нахмурил тонкие брови, гадая, как же ещё показать свою мнимую крутизну. С безразличием Дэйв наблюдал за тем, как тот вновь прошёлся по кругу, занятый мыслями, поскрёб пальцем по подбородку, а затем, наконец, заметил попавшую под ноготь кровавую корку и снова посмотрел на Мастейна, едва успевшего поверить, что от него всё же отстали. — Ты, кстати, был прав, — тот слушал его вполуха, уделяя больше внимания Джеймсу, украдкой гладившего его по руке и в предостережении глядевшего на занятого только собой Ульриха, — лицо вытереть надо, правда, мог бы мне и повежливее на это указать, вот ведь невоспитанный. Внезапно Ларс вновь взмахнул рукой, недоброжелательно усмехнувшись с поразительной реакцией закрывшему лицо Дэйву, уже готовому к новой боли. Той не последовало — к удивлению подростка, вместо неё Ульрих зачем-то призвал поток прохладного ветра, взметнувшего ввысь прядь его рыжих волос и, вопреки законам природы, задержавшим их в воздухе. Ларс самозабвенно подвигал пальцами подобно какому-то дирижёру, управляя стихией, и та в такт его движений облетела кругом торчавшую дыбом прядь, скрутила её в не особо тугой, но болезненно ощущаемый кожей головы жгут, а затем внезапно раздался тихий щелчок, напомнивший Мастейну звук ножниц, разрезающий податливый бумажный лист, и тут же он с ужасом обнаружил отрезанный клок собственных волос, по-прежнему висевших в воздухе. В ту же секунду тот принялся меняться на глазах; сначала тоненькие волосинки слились в единый кусок, схожий с ворсистой тканью тряпочки для автомобилей, затем сгладились и вовсе исчезли, а под конец уже не тряпочка, а самая обыкновенная влажная салфетка побелела и подлетела к лицу Ульриха, бодро её поймавшего и поднёсшего к своему противному довольному лицу, чтобы стереть с него засохшую кровь. — Ты же мог сделать эту тряпку из какого-то кирпича или вроде того, — укоризненно заметил Хэтфилд, осуждая Ларса за подобное пренебрежительное отношение, — хотя Дэйву идёт короткая стрижка, но не думаю, что он так считает, всё же не один год отращивал. Мастейн поражённо трогал топорщащиеся короткие волосы у своего уха, привыкая к подзабытому холодку от ветра, продувавшего почти незащищённую кожу. Своей шевелюрой он в самом деле дорожил; и постоянно мыл её, не допуская появления сального блеска на корнях, и вечно расчёсывался в туалете, немного стесняясь женственности этих движений, а тут Ларс взял и так просто её обрезал. Впрочем, хорошо, что хоть волосы, а не руку или ногу — и такое можно было ожидать от этого сумасшедшего сукиного сына. — Нет, не идёт, — решил за него тот, придирчиво оглядев открывшееся лицо подростка, — так его рожа прям совсем видна, а она меня бесит. — Может, мне по твоей настучать за такие слова? — окончательно потеряв терпение, Дэйв подключился к разговору. Да, очередная грубость не останется безнаказанной, но тем не менее, сдерживаться уже никак не получалось. — На свою посмотри, на бабу страшную похож, ещё и три дня пьющую, не просыхая — ты глянь-ка, как всё опухло, уродец. — Но-но, — пригрозил ему пальцем Ульрих. Лицо его напряглось в заинтересованном сосредоточении — должно быть, опять решился взяться за свои фокусы. На этот раз чудо вышло простым и эффективным — дорожка, на которой стоял Ларс, громко затрещала, из её кладки выбился небольших размеров красноватый кирпич и взлетел в воздух, направляясь к голове Мастейна. Тот сразу же поспешил прикрываться — неизвестно, что взбрело в голову этому больному ублюдку; неудовлетворённый прежними издевательствами, тот мог спокойно обрушить этот кирпич на Дэйва или швырнуть прямиком в лицо, видимо, желая расквитаться с врагом и помимо носа сломать ему челюсть или что-то ещё, — ой, как мы испугались. Расслабься, принцесса, — кирпич оказался совсем близко, царапая своей грубой поверхностью бледную кожу ладоней рыжего, — я просто хочу вернуть всё как было, ты меня ещё и благодарить за это должен. И в самом деле, внушительных размеров булыжник вместо того, чтобы с размаху встретиться с головой подростка, безнадёжно пробивая не настолько прочную, чтобы выдержать удар кость, вдруг потерял большую часть своей плотности, стал пористым и рыхлым поролоновым блоком, а затем и вовсе приобрёл неестественную мягкость, постепенно превращаясь в отрезанный Ларсом рыжий локон, в его точную копию, практически не отличимую от того, что было раньше. Правда, с размером Ульрих всё же прогадал — едва созданные им волосы прикоснулись к природным, сливаясь и соединяясь без единого шва или сцепления (нарощенные в парикмахерской тут и рядом не стояли), и после чего привычно упали на плечо Дэйва, тот сразу же заметил, насколько же пряди превосходили по длине те, что неизменно нависали над правым плечом. — Ну что сказать, — начал придираться Мастейн, впервые за долгое время озаботившись своей внешностью, как в былые времена, — вот это точность, прямо-таки математическая, просто поразительно, — бережно огладив длинные рыжие локоны, к счастью, столь же мягкие и приятные на ощупь, как и настоящие, Дэйв всё же не постеснялся упрекнуть уже заметившего свою ошибку Ларса, — ты что, в глаза долбишься, Ульрих? Это вообще что такое? К чему мне такая асимметрия, быстро исправь! На наполненную резкостью и оскорблениями фразу Ульрих отозвался на удивление спокойно — должно быть, периодически в нём, так же, как и в Мастейне, просыпался художник или ещё какой-то связанный с искусством творец. — Тебе длиннее сделать или укоротить? — поинтересовался он, зачем-то материализуя из воздуха расчёску. Должно быть, в живодёра мальчику играть надоело, вот и решился попробовать новое — заделался парикмахером. Было же у него с рыжим нечто общее — вот эта беспричинная, всеподавляющая жестокость спокойно могла переходить в нежданную доброту, движимую самым простым, по-детски невинным интересом; подобной чертой были наделены они оба и, должно быть, это бы неплохо помогло им поладить, если бы не обстоятельства. Да, учились бы они в разных школах — точно бы подружились, но судьба распорядилась иначе; местами слишком похожие друг на друга, но периодически чересчур кардинально разные, идущие к одной и той же цели, отчего и мешавшие друг другу и не готовые уступить крохотное одиночное место под солнцем, подростки волей-неволей и заделались врагами. Впрочем, времена поменялись; былого физического превосходства и всеобщего уважения Мастейн уже успел лишиться, к несчастью для себя же, а на возвращение утраченного сил уже не было. Так может, если он каким-то неведомым образом пересилит себя и отдаст ненавистному Ульриху всё, что у него осталось, скрепя сердце с немалой внутренней болью пообещает больше никогда не подходить к Джеймсу, то тогда сможет выжить и даже, если повезёт, добиться и его расположения? Звучало бредово, ужасно и просто отвратительно, — дело было ведь не только в нём самом, Хэтфилду тоже придётся несладко, даже хуже, — но была надежда, слабая, полупрозрачная, но всё же ощущаемая где-то изнутри. — А ты можешь нарастить вторую и обе немного осветлить в конце? — решился предложить Дэйв, заговорив с вполне себе дружелюбно глядевшим на него Ларсом. — Ну знаешь, сейчас так модно, давно хотел попробовать, но на моей длине бы не смотрелось. Несколько минут назад он был твёрдо убеждён, что не станет пробиваться в друзья к этому выродку, только недавно он во всю злился, не сдерживаясь, плевался ядом, стараясь постоять за себя и успевшего ему подчиниться Джеймса, а в итоге поддался сам — уже не настолько гордый и уверенный в себе, и без того хлебнувший немало горя Дэйв всё же принял поражение. — Ну давай, — насмешливо ответил Ларс, не без усилий вырывая из кладки очередной кирпич, для того, чтобы сделать с ним то же, что и с первым, — будешь реально как тёлочка крашеная, — с трогательной нежностью приподняв нарощенный локон, Ульрих осторожно его расчесал, не желая ненароком выдернуть ни единой волосинки. Мастейн завороженно следил за процессом, с радостью наблюдая, как кончики волос будто бы по волшебству слегка светлели, прикасаясь к расчёске, — а вообще тебе идёт, сейчас дам зеркало, посмотришь. — Сам ты тёлочка, — всё же не остался в долгу Дэйв. Лишь недавно сотрясаемый в агонии и рыданиях, он как-то нашёл в себе силы забыть причинённое ему Ульрихом зло и, подавшись исходившему от того дружелюбию, аж сам заговорил беззлобно, словно бы обращаясь к самому хорошему приятелю, — я как эти… Ну средневековые преступники такие, они всегда смерть при параде встречали — их, короче, причёсывали, красили и чуть ли не маникюр им делали, в общем, марафет наводили по полной, перед тем, как казнить. Ларс усмехнулся в ответ — рыжий сделал то же, не прекращая разглядывать изменившееся отражение в зеркале, недавно бывшим той магической расчёской. А ведь правда — какой же красавчик, Ульриху, должно быть, аж убивать такого жалко станет. Он ведь не будет этого делать, определённо не будет — вместо этого он спасёт ему жизнь, да и не только ему; сам-то едва ли крышей не съехал за эти два года тут, так-то вдвоём выжить будет легче. Ну вот, самая что ни на есть взаимопомощь — и сам останется в здравом рассудке, и Дэйву умирать не придётся. Так и пришли к соглашению. — Ну ты и придумал, — подивился Ларс, помогая Мастейну подняться на ноги. Сделав последний штрих рукой, по-видимому, заприметив непрокрашенный участок волос и желая довести дело до конца, он убрал руки от головы Дэйва и вновь посмотрел вниз, — Джеймс, а ты почему грустишь?