горелые

руми не знает, с кем встречается ястреб. да, он не скрывает от неё, что у него есть кто-то важный, но он никогда не углубляется в эту тему – и руми не давит, потому что знает, что ястреб расскажет сам, если посчитает нужным. ястреб не считает. ястреб лишь в какой-то из вечеров осторожно намекает, что это может быть не девушка вовсе. на кухне тогда пару минут стоит тишина, пока руми не сводит два и два – а затем поднимает удивлённый взгляд на ястреба, который прячет потускневшие резко глаза на дне кружки с чаем. его пальцы сжимаются на горячей керамике чуть сильнее, чем необходимо, и руми неловко дёргает ухом, не в силах отвести взгляда от его побелевших костяшек. ястреб сейчас выглядит как-то особенно молодо и хрупко – нахохлившийся и явно нервничающий, он больше не говорит ни слова, складывая все решения в похолодевшие отчего-то ладони руми. которые медленно тянутся к его напряжённым пальцам, накрывая их и прижимая к тёплой кружке немного сильнее. ястреб дёргается и поднимает на неё взгляд – до того робкий, что её одобряющая улыбка отчего-то дрожит. в сердце у руми что-то рвётся с оглушительным треском, когда она окончательно понимает, что именно только что произошло. она ощущает себя священником на исповеди. господи, пташка. стул тихо стучит ножками об пол, когда она поднимается на ноги. ястреб отвечает на объятия сразу же, утыкаясь в её плечо лицом и даже не пытаясь скрыть дрожь в крыльях. руми чувствует, как у него под рёбрами заходится стуком быстрое птичье сердце, и опускает ладонь ему на затылок, бережно поглаживая. – ты одна знаешь. шёпот ястреба звучит громче крика, когда он роняет эти слова ей на плечо. никто из них больше ничего не говорит, но они оба чувствуют, что только что что-то очень сильно поменялось в застывшем вокруг них воздухе. руми отчего-то очень сильно хочет сказать спасибо. уже после она начинает замечать чужое присутствие в жизни ястреба – словно собирает кусочки огромного пазла, разбросанного и едва заметного под подошвами ног. она цепляет пальцами тонкий чёрный волос, почти невидимый на тёмной диванной подушке. ястреб кричит ей о чём-то с кухни, и руми хмыкает, прикрывая глаза. волос падает прямиком в мусорное ведро. ястреб переодевается при ней, привычно сбрасывая почти все перья и медленно вытаскивая крылья из прорезей костюма, а затем стягивая его через голову. руми невзначай скользит взглядом по его спине – и давится вырвавшимся из горла громким вдохом. маленькие крылья не могут скрыть покрасневшую кожу прямо под ними и россыпи ярких пятен между лопатками, поднимающиеся дорожкой к самой шее – туда, где на светлой коже отчётливо пропечатан отпечаток зубов, до этого скрытый геройским костюмом. но взгляд руми цепляет другое. у ястреба из-под пояса штанов выглядывают ожоги – ярко-алые отпечатки ладоней, наполовину скрытые одеждой, плавно охватывают его талию, выделяясь на коже чудны́м рисунком. ястреб удивлённо оборачивается, привлечённый ахнувшей руми, и тут же бледнеет, когда до него доходит, что она только что увидела. домашняя футболка быстро ложится на плечи, скрывая под собой все отметины – но они уже успели пропечататься под веками руми, которая просто молчит, не зная, что вообще стоит говорить в такой ситуации. кусочек пазла с громким щелчком занимает место в картине. она собирает его медленно, частичка за частичкой, не спрашивая ястреба ни о чём – но наблюдая за ним. у него меняется лицо, обстановка в доме, даже некоторые привычки – и руми бережно подхватывает новые знания, щёлкая ими всё чаще и увереннее. ей почти удаётся собрать весь пазл – не хватает лишь одного кусочка, последнего и самого важного, без которого вся картина кажется неполноценной, искажённой и в корне не значащей ничего. а потом она находит его. она находит его в опустевших глазах ястреба, лежащего на больничной койке под сетью из капельниц. она находит его в сожжённой до мяса спине, на которой уже никогда не вырастут красивые алые крылья. она находит его в сорванном шёпоте, который так знакомо роняет на её плечо дрожащий ястреб, когда они стоят посреди его кухни, судорожно сжимая друг друга в объятиях. – это был он, руми. это был он. последний кусочек оглушает её щелчком, вставая к остальным и наконец-то давая рассмотреть картину, которую она так старательно собирала все эти месяцы. руми жмурится и крепче прижимается к сипящему ястребу, комкая в кулаке футболку у него на спине. под пальцами не ощущается прорезей, и мысль об этом сжимает её сердце ледяным обручем. руми не открывает глаз. она не хочет видеть картину, которую собрала своими же руками, не хочет чувствовать, как колотит сейчас ястреба, не хочет слышать его тихие хрипы, теряющиеся в складках её футболки. руми хочет отмотать время до того далёкого вечера, когда скрипнула дверцей шкафа первая деталька пазла, опавшая ей в ладони. руми хочет вернуться в тогда и выкинуть её в открытое окно. она крошит собранный пазл в пальцах, вырывает из него куски уцелевшей рукой, разламывает его на мелкие части. к чёрту картину, к чёрту проделанную работу. к чёрту всё. пусть горит синим пламенем.