Владеть ею

Сигареты после секса – отвратительная банальность, как и всё, что происходит с жизнью Вилланель. Она облокачивается на перила террасы, делает затяжку и смотрит на ночной город. Вилланель чувствует едкий привкус во рту, от которого не избавиться даже при помощи мятной капсулы. Хелен говорит не издеваться над собой и бросить столь глупое занятие, но она не слушает и, словно упрямый подросток, назло делает глубокую затяжку, сдерживая подступающий кашель. Всё же, думается ей, хорошо, что рассвет ещё не наступил и женщина не видит блеск от подступающих слёз в её глазах, иначе бы покрутила у виска. Но Вилланель всё равно не бросит, баловство с никотином – единственная зависимость, позволенная ей. Она обрела эту привычку совсем недавно, сигареты ведь куда безопасней таблеток или алкоголя, да и состояние после их употребления получше. Хелен не жалует сигареты, дым ей не по душе, она держит дистанцию и ждёт, когда Вилланель докурит. Наёмница бегло смотрит в её сторону и протягивает начатую пачку, хоть и знает наперёд, что произойдёт. Хелен отказывается. На миг уголки губ Вилланель приподнимаются в язвительной улыбке. Какая же она француженка после этого? А может и не француженка вовсе, Вилланель совсем не знает, кто она, да и не особо хочется. Ей достаточно знать, что Хелен стоит здесь, а затем непременно станет целовать её губы, смирившись с противным запахом никотина. Хелен ненавидит сигаретный дым, но любит Вилланель. А лучше бы, будь всё наоборот. — Сегодня самая короткая ночь в году, — она выпускает дым, а затем тушит сигарету. — В детстве я слышала рассказы о том, что тот, кто успеет найти цветок папоротника до восхода солнца, непременно сыщет свою судьбу. Хелен подходит ближе, прикрывает глаза и морщится. В воздухе всё ещё витает запах сигарет. Она стоит спиной к улице и руками ухватывается за перила, не видя лица Вилланель. — Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Веришь в это? Небо светлеет, близится рассвет. Вилланель постукивает пальцами по дереву и всматривается вдаль, где виднеются тлеющие праздничные костры. Ей бы хотелось сорвать свой цветок счастья, но жизнь не сказка, в ней нет места волшебству. В жизни Вилланель всё до чёртиков просто: сигареты вместо таблеток и секс с Хелен вместо Евы. — А ты? — Вилланель поворачивается в её сторону, изображая серьёзное лицо, а затем они вместе смеются. В смехе их слышна неподдельная горечь, и дело вовсе не в папоротнике. Верить в подобные вещи могут лишь дураки, размышляет Вилланель. Солнце виднеется на горизонте, и она думает, сколько ещё таких рассветов встретит, пока окончательно не потеряет себя. Она заключает Хелен в объятия, её голова ложится на плечо женщины, и некоторое время они стоят неподвижно. — Я ничего не чувствую, — внезапное признание тянется, словно вино, опрокинутое на стол, что стекает, капля за каплей, на пол. Хелен обхватывает ладонями её лицо и пытается рассмотреть тёмно-зелёные глаза, что скрываются в тени сумерков. Поцелуи и касания всего лишь иллюзия того человеческого, что могло бы у них быть. Хелен прекрасно знает, о ком думает девушка, когда целует каждый сантиметр её кожи и шепчет до смешного глупые слова, но женщина не отступает, продолжая ранить себя снова и снова. Вероятно, Хелен та ещё мазохистка. Прямо как Вилланель. — Закрой глаза, — она переходит на шёпот. Вилланель скалится, подобно зверю, которого так и не удалось приручить. Она так часто закрывает глаза, что, кажется, перестала видеть реальность, вокруг сплошная темнота, холодная и острая. Вилланель устала от этой темноты. Ей нужен проблеск света в её комнате печали, пока она не утратила способность видеть полностью. Ей нужна Ева. Хелен неторопливо целует Вилланель, её губы мягкие и нежные, но поцелуи её не лечат, от них шрамы внутри становятся глубже. Не спасает больше мысль о той, которую Вилланель желает касаться больше всего. Сердце Хелен бьётся ровно, умиротворяюще, в то время как своего биения сердца Вилланель не слышит. На миг ей кажется, что она умерла вместе с последней частичкой исчезающей ночи, такой короткой и такой тёмной. Вилланель устала, но уйти не может, ноги словно скованы, а тело её давно отдано во власть другим рукам, и руки эти не те, что снятся по ночам, и касания их не отдаются приятными волнами внутри. Она пуста, и пустоту эту не заполнить случайной связью с Хелен, что в какой-то момент переросла в постоянную. И Вилланель хочется просить прощения у Хелен за то, что втянула её в это бесконечное пламя, но мольбы не помогут отчаянию и не уймут боль сердца искалеченного. Нельзя помочь человеку, который знает, что тот, кого он любит, никогда не сможет ответить тем же. Хелен не стоило оставаться тогда в отеле, не стоило помогать ей, жертвуя сном и нервными клетками, не стоило жить с ней несколько недель после, опасаясь за её жизнь. Ей нужно было бежать, как только она почувствовала, что вместо желания причинить боль появляется противоположное чувство. Вилланель смотрит на Хелен и говорит, что ей, правда, жаль. Монстры вроде неё не заслуживают подобного отношения к себе. Хелен гладит её по волосам, пальцами перебирает пропахшие табаком волосы, целует в макушку. Монстры не остаются на ночь в отеле, монстры не разговаривают по душам, монстры не сочувствуют, монстры не жалеют о поступках, монстры, в конце концов, не оставляют в живых. Хелен смахивает слезу, что скатывается по щеке наёмницы. Вилланель не монстр, Вилланель — увядающий цветок. Хелен жаль, что она не её солнце, она не в силах согреть и дать, наконец, раскрыться, столь нежным ленесткам. Будь так, было бы проще им обеим. Вилланель бы хотелось, чтобы она стала светом, дающим надежду на жизнь, светом, который мог бы вновь вернуть возможность видеть мир в красках. Но Хелен не Ева и не будет ею. Возможно, когда-нибудь она перестанет закрывать глаза и сможет ответить Хелен, искренне и любяще. Вилланель хочется, чтобы всё было так, а не наоборот.