Weakness

***

но у дьявола были особые планы,

он оказался мнительным –

я понадобилась живой,

чтобы сгинуть мучительно,

он просто взял

и познакомил

меня

с тобой.

На протяжении следующих суток Изабель не покидает свою комнату. Девушка мается от температуры, тошноты и жуткой головной боли, лежа под теплым одеялом и сгорая в агонии. Чувство гордости и заденутого за живое эго не позволяют ей обратиться за помощью к мужчине, который вот уже как более восьми часов отсутствует в квартире. Все это время Чон вел себя, на удивление, тихо. Как будто ничего не произошло и это не он чуть было не угробил две ни в чем не повинные жизни. Хотя, последнюю фразу можно поставить под сомнение. Глупость, что так присуща маленькой девочке, уже ни один раз доводила ее до неприятностей. И из последней, затянувшей в темное пространство воронки, она не может выбраться по сей день. Черт! Бель жмурится, перекатываясь на кровати с одного бока на другой. Теперь для нее явно закрыты ночные развлечения в виде гонок, приносящих неплохой доход. Девушка мысленно пересчитывает сумму в голове, которую ей осталось накопить, и так же мысленно приставляет дуло пистолета к виску. Бум. И мозги разлетаются по стене, пачкая своим желеобразным видом комнату в радиусе нескольких метров. Снова становится страшно за свою жизнь. И если Чон остановился у края обрыва, то Майкл не задумываясь опустит ее на дно желтого моря. Вот только делать это будет медленно, упиваясь собственным безумием и страданиями ребенка. Для таких, как он, нет понятия возраст, пол, отсутствие денег, родителей, – он высосет из глубин естества всю душу, изуродует тело, если понадобится, уничтожит морально, физически по щелчку пальцев. Бель вышла на него случайно. Через знакомых. Он был одним из немногих в Нью-Йорке, кто сдавал в аренду автомобили несовершеннолетним детям, не удосужившись даже взглянуть на наличие прав. Единственным условием был процент с вырученных на заездах денег. Ну и, конечно, целый спорткар, загнанный в бокс в определенное время без единой царапинки. Майкл занимался и, наверняка, занимается по сей день незаконной торговлей автомобилями. Прокаченными автомобилями, если быть точнее, – с гидроусилителями, реактивными баллонами, датчиками дифференциала ускорения, воздушными фильтрами, маслоуловителями и многими другими. Эти машины гарантировали и гарантируют успех во время заездов без приклада каких-либо усилий. Естественно, стоимость покупки была в разы больше рыночной. И, несмотря на это, Майкл пользовался популярностью среди богатеньких мажорчиков, любящих покрасоваться перед глупенькими девочками-барби. У таких денег в изобилии. Они, не задумываясь, могут запросто спустить миллион долларов за одну ночь, потратив деньги на выпивку и развлечения. Изабель же немного не повезло. Девочка не подрасчитала скорость во время резкого поворота и вписалась в высокое дорожное ограждение, протаранив его на протяжении нескольких метров до полной остановки двигателя. Местная шиномонтажная контора насчитала урон на несколько сотен тысяч долларов: стертая боковина, отсутствие зеркала и весьма значительная вмятина на кузове, – если быть точнее – перед в лепешку. Фортуна в тот день встала ребром. С одной стороны – девушка отделалась небольшим разрезом в районе предплечья, синяками по всему телу и лицу, и разорванной в клочья блузке. С другой же – втянула себя в чуть ли не пожизненный долг. Майкл дал полгода на оплату ремонта автомобиля. Мужчина насчитал сумму в четыреста тысяч долларов, без учета того, что она в ту же ночь выбросила перед ним шестьдесят тысяч – это он счел в качестве моральной компенсации. Недолго думая, девчонка согласилась и ушла с опущенной вниз головой зализывать собственные раны. Далее скандал с приемным отцом и ее депортация из Нью-Йорка в Сеул. И то, что она сейчас здесь, в Южной Корее, вовсе не означает, что Майкл смирился и аннулировал счетчик. Наоборот, подобная выходка с ее стороны его взбесила – она уверена в этом как никогда, – и на данном этапе ее ищут по всему миру его прихвостни, его собаки-ищейки, обнюхивая каждый уголок земли. Бель принимает сидячее положение – слабость в теле по-прежнему не отпускает. Девушка поправляет задравшуюся в районе живота пижамную футболку, возвращает в прежнее положение перекрученные штаны, перевязывает растрепавшиеся волосы и выходит из помещения в поисках чего-то болеутоляющего. В квартире темно. На часах час двадцать семь ночи – они противно тикают, заражая бешенством воспаленное девичье сознание. Очередная одинокая ночь. Кажется, можно свихнуться, находясь изо дня в день в четырёх стенах – роскошных четырёх стенах, если быть точнее. Бель знает каждый уголок, каждый недочёт идеального, на первый взгляд, помещения. Во множество, как ночных, так и дневных скитаний она выучила их наизусть и может пересчитать по пальцам одной руки, проснувшись среди ночи. Вот только... Она до сих пор не может выучить его. И сейчас ее трясёт. Противная лихорадка, кажется, взяла в плен каждый участок ее тела: начиная от внутреннего мира и заканчивая еле заметными волосками в районе живота. И страшно ей не из-за возможного наказания в виде дистанции между друг другом, а за вердикт, который он может вынести в своей голове. Ведь, по сути – она на птичьих правах. Никто. Человек призрак, из месяца в месяц продлевающий туристическую визу. У нее нет прописки, нет гражданства. У нее нет ничего. И одно его слово может напрочь изменить ход ее судьбоносного пути. Она может отреагировать на это так, как и прежде – взбрыкнуть, да зачинить очередной скандал, который, как уже известно, заканчивается придавливанием ее хрупкого тела к стене или другим твёрдым предметам. Или же... Нет никакого «или же». Она сама знает...и знает, как никто другой, что виновата. Нечего плакать и топить себя в пучине, состоящей из лжи, увиливаний от ответственности за содеянные поступки; нечего притворяться глупой, ссылаясь на возраст и незнание о последствиях. Тайное рано или поздно становится явным. Закон жизни. И нет смысла юлить или придумывать оправдания. Нужно взять смелость на себя, возложив ее на хрупкие плечи, и стойко вынести все, чтобы не произошло...если только, это будет возможным. Не задумываясь ни на мгновение Эль шагает к комнате мужчины. Улавливает лишь смятые простыни, падающий свет ярко горящего полумесяца за окном прямиком на пол, разбросанные вещи – что, отнюдь, не вяжется с ним, – раскрытую гардеробную и рассыпанные документы. Она знала, что его нет. Но глупое сердце, в противовес разуму, тащило бренное тело, вело, словно одичавшего зверя на запах…Запах. Он витает в комнате…опьяняющий аромат мужского тела вперемешку с терпким парфюмом, что стал так любим за последние несколько месяцев. Dior Homme Sport – достаточно лишь одного пшика на запястье и в районе пульсирующей жилки на шее, как она теряет голову. Этот сладостный букет в сочетании с его гелем для душа выводит из равновесия, выталкивает на поверхность всех похотливых чертей. Его хочется нюхать, хочется вдыхать, уткнувшись носом в грудь. Им хочется пахнуть. Оказаться пропитанной насквозь. Чтобы до дрожи в теле, до качки, словно на волнах не спокойного моря, до лихорадки, до зуда, до болезни. Она сходит с ума, окажись он рядом. Особенно по утрам, – когда он выходит на завтрак в опрятном виде – костюм тройка, идеально уложенные волосы, печатки на длинных пальцах, Rolex на запястье. Приходится прикладывать усилия, дабы не распластаться перед ним на полу. А руки…они ведь подводят ее снова и снова. Трясутся как у заядлого наркомана перед ломкой, сбивая с толку все ее рецепторы, которые, казалось бы, выходят из строя по дуновению легкого ветерка. Рядом с ним кружится голова, а тело и вовсе становится ватным, неуправляемым, неконтролируемым. И можно было бы списать все на простуду, помутнение рассудка, да вот только происходит подобное постоянно. И если в первые недели их совместного проживания это ощущалось благодаря страху к этому человеку, то на протяжении вот уже нескольких месяцев все это связано совершенно с другим. Бель не может объяснить, ответить самой себе на вопросы: почему именно он? за что? и чем отличается от других? Она просто чувствует…и это…что-то странное творится внутри. Неописуемое. Неизведанное. Новое. Оно меняет ее мысли, ее взгляды, мировоззрение, поселяет новые ощущения, новые эмоции, делает из нее другого человека. Менее израненного, более счастливого. Ведь достаточно всего одного прикосновения, чтобы она забыла обо всех насущных проблемах. Рядом с ним ускоряется сердцебиение и покалывают кончики пальцев. Рядом с ним трясутся колени и ослабевают мышцы. Рядом с ним отсутствуют какие-либо мысли и хочется еще. Больше. Ближе. Чтобы ощущать его каждой клеточкой собственного тела. Чтобы вдыхать, наслаждаться, опьянять. И хочется, чтобы времени не существовало. Чтобы противно тикающие часы не закрадывались в подсознание, вырывая его на поверхность – прямиком в суровую реальность, где… Брюнетка фыркает, закрывая за собой дверь в комнату Чона – мужчина по-прежнему отсутствует. Эти его бегства от возникнувших перед носом проблем не на шутку раздражают, заставляя неосознанно сжимать ладони в кулаки. Он всегда это делает. Всегда оставляет ее на произвол судьбы, не решаясь урегулировать проснувшийся между ними двумя конфликт. А, возможно, это и правильно. Ведь когда Чон в бешенстве – это, вовсе, не лучшее, что может с ними приключиться: верным будет дать ему время окончательно прийти в себя и тогда уж будь, что будет – он может проигнорировать эту ситуацию, а может прочитать нотации, состоящие из множества слов и предложений, затянувшихся на несколько часов. Чонгук был бы потрясающим отцом. Эта мысль заставляет кровь в венах бежать быстрее, но, в то же время, сжиматься от боли сердце. Потому что в голове в сию же секунду всплывают ужасающие все ее естество картинки. У него была дочь. Девочка, которой он однажды отдал свое сердце. Значит, распутывая логическую цепочку, у него была и жена. Где она сейчас? Поддерживают ли они связь? Он любил ее? Может, любит по сей день? Смотрел на нее или смотрит так же, как на Алексу? Эти и еще множество других вопросов набатом стучат в висках, опьяняя больное воображение, дурманя психику, вызывая ревность. Поганое чувство. Плохое. Не здоровое. Оно заставляет болеть. Высасывает всю жизненную энергию, превращает в тряпку, все время что-то подозревающую. Вселяет в голову различного рода догадки, слова неверия, отрицания. Это как будто о чем-то знать, но не быть уверенным наверняка. Все время находиться в напряжении, считать себя обманутым, глупцом, от и до доверяющим любимому человеку. Но, а как иначе? Отношения – это край пропасти. И в большинстве случаев ты стоишь к ней спиной в надежде, что тебе не дадут упасть. И это риск. Возможно, не всегда оправданный. Но он того стоит. Бель с силой выталкивает из черепной коробки ненужные мысли и шоркает босыми ногами по мраморной плитке прямиком к кухонной утвари. Наводит крепкий чай с лимоном, переборщив с сахаром, и углубляется в изучение инстаграма (все лучше, чем гадать о местоположении Чона) – Дамир загрузил новую фотографию: он сидит на капоте своего черного Porsche, скрестив руки на груди, и задумчиво смотрит на линию горизонта, за которой потягивается просыпающееся солнце. Бель усмехается. Она, сама того не подозревая, проиграла во вчерашнем заезде одному из своих друзей. Уму непостижимо. От этого горечь ускользнувших из рук денег в мгновение ока исчезает. И она только рада, что десять тысяч долларов попали именно в его карман. Сладкий чай расслабляет, навевает сон. Брюнетка убирает за собой фантики из-под конфет и отправляется в уютную кроватку. Стоит только девушке прислониться к подушке, как Морфей затягивает ее в свое царство. На следующий день Изабель, громко ударяя ложкой по стенкам фарфоровой кружки, помешивает кофе, сидя за одним из столиков в университетском буфете. Девушка то и дело зевает, часто моргая от малого количества сна. Рядом сидит Дамир, погрузившийся в учебник по адвокатуре, и Эмили, улыбающаяся экрану мобильного телефона. Все, вроде бы, встало на круги своя. Обсуждения, косые взгляды давно ушли на задний план. Бель старается игнорировать их так же, как игнорирует мысль об отказе от нее приемного отца. За окном крохотными, словно песчинки, хлопьями сыплется снег. Он укутывает собой ветви одиноко стоящих деревьев, согревая их во время промозглой зимы. Сводка гидрометцентра на экране телефона показывает минус двадцать один – ощущается гораздо холоднее, нежели есть на самом деле. Брюнетка ежится от мыслей скорейшего выхода на улицу по окончанию занятий и тут же натягивает на пальцы рукава укороченного джемпера цвета хаки. Делает глоток крепкого напитка и переводит взгляд на Дамира, который решает прервать затянувшуюся тишину: – Чувствую, мне нужен еще один кофе, – проговаривает мужчина, отбрасывая учебник на стол. Он трет глаза, а после треплет руками черные пряди волос, которые тут же образуют беспорядок на его голове. – Все настолько плохо? – интересуется Бель, указывая на раскрытую книгу. – Хуже не куда, – с неким возмущением. Мужчина отодвигает стул с противным скрежетом ножек об пол и поднимается на ноги, потягиваясь. Его свитер слегка задирается вверх, обнажая живот и полоску темных волос, тянущихся от пупка и скрывающихся за резинкой брендовых боксеров. Изабель обращает внимание, что взгляд одной юной особы, разделяющей их компанию, падает прямиком в область мужского паха, закрытого плотной тканью потертых джинс. «Чертова шлюха», – думает про себя, мысленно усмехаясь, и тут же ойкает, когда кулак Дамира в шуточной форме ударяет ее по плечу: – Поражаюсь твоему спокойствию, – переходит в ироничное наступление, прожигая Бель взглядом. – Сегодня тест, а ты невероятно расслаблена. – Не вижу смысла напрягаться, – пожимает плечами. – Я в любом случае не стремлюсь стать адвокатом. Подумаешь, получу неуд по одному из тестов. – И зачем тогда ходить сюда каждый день? – вклинивается Эмили, поставив на блокировку новенький двенадцатый айфон. – За промахи и плохую посещаемость ты уже у преподов в черном списке. Или…есть кому оказать финансовую помощь в этом вопросе? – язвительно произносит девушка, намекая на крутые связи. «Ага, скорее ты раздвинешь ноги перед деканом,» – думает про себя Бель, но в слух лишь произносит: – Если бы, – хмыкает. – И…– слащаво тянет, мысленно прокручивая в голове слова, которые страстно желает произнести: –Насколько я знаю, у тебя тоже не все гладко с учебой. Есть кому оказать финансовую помощь? Выстрел прямо в голову. В висок, если быть точнее. Эмили замолкает, возвращая все свое внимание мирно покоящемуся рядом с ней телефону. Бель улыбается победно, делая небольшой глоток кофе, и тут же морщится от отвратительного вкуса. – Кстати…– Дамир поднимает вверх указательный палец. – Не помню, спрашивал я или нет, но с кем ты живешь? – обращаясь к Эль. –Точнее, почему ты оказалась в Сеуле? Что послужило переезду? С кем ты живешь? Черт. Вопрос, одновременно, заводящий в тупик, но, в то же время, ответ на который находится на поверхности. С кем ты живешь? Кто они друг для друга? Они не семья, не друзья, не любовники. Просто сожители, как привыкли думать. Сожители, которые иногда целуют друг друга, ласкают, прикасаются к интимным местам. А, иногда, и переживают, сходят с ума, злятся, смеются, дурачатся, скандалят, не разговаривают неделями, занося друг друга в список игнора. Порой, засыпают вместе, но просыпаются всегда порознь, смотрят фильмы, завтракают, обедают, ужинают за одним столом. Он знает о ней все, она о нем лишь крохотный процент. Он уничтожает ее, она возвращает его к жизни. Как Инь и Ян, как ночь и день, огонь и лед, как солнце и луна. Они дополняют друг друга, хоть намеренно это отрицают. Пускают ростки по венам, ощущают удары током от прикосновений. Она для него лишь ребенок, непослушная девчонка, свалившаяся на его голову, он для нее целый мир. Бесконечная воронка взаимоотношений. Потрясающий контраст темпераментов. Стопроцентное расхождение взглядов. Ей девятнадцать. Ему тридцать два. Ее жизнь только начинается. Его прожита наполовину. Она не знает канонов. Он пересказывает их наизусть. Она хмелеет от глотка алкоголя. Он остается трезв даже после выпитой бутылки виски. Она ненормальна. Он собран. Ей нужно веселье. Ему покой. Она глупа в чем-то. Он расчетлив. Она наивна. Он хитер. Она жертва. Он хищник. Они не совместимы. По всем сводкам, по всем прогнозам. И только звезды на темном небосклоне откровенно смеются, наблюдая за переплетением судеб. За ее плечами тяжкое бремя. За его – сам Люцифер. Она бежит от смерти. Он ее догоняет. Она штиль, покой, равновесие. Он… Дьявол прошептал в его ухо: «Ты недостаточно силен, чтобы выстоять шторм». В ответ он прошептал в ухо дьявола: «Я и есть шторм.» Они оба больны. Но пока одна умирает от любви, другой лечится от бескрайней, зудящей в паху, похоти. И им бы не встретиться никогда, но у кукловода на это свои планы. Они не семья, не друзья, не любовники. Просто сожители. – С братом, – выпаливает незамедлительно. – Я живу здесь с братом, – кивает, как бы соглашаясь с собственными словами – это единственное, что не вызовет подозрений. – А переезду послужила смена обстановки. – Что значит «смена обстановки»? – недоумевает блондинка, жадно откусывая трюфель. – Захотелось чего-то нового, понимаешь? – разводит руками, улыбаясь. – Попробовать свои силы за пределами родной страны. И подобный ответ, отчасти, устраивает всех присутствующих за круглым столом. Дамир еще несколько раз зевает прежде чем отлучиться и встать в очередь за еще одной порцией бодрящего напитка. На часах девять двадцать семь. Первую пару отменили, не предупредив ни одного из студентов заранее – следовательно, полтора часа ничего не делания лучше провести в университетском буфете. По крайней мере – так подумал весь поток и абсолютно все столики оказались занятыми. Такого ажиотажа в местной столовой не было уже давно. – Что у вас с Крисом? – задает вопрос Эмили, контролируя местоположение Дамира в очереди. – Ничего, – Бель отрицательно качает головой, закусив нижнюю губу. Девушка решает правильным не отрываться от изучения одной из статей Cosmopolitan на официальном сайте журнала. Не то, чтобы она интересуется девичьими штучками – делает это только из-за того, что теперь принадлежит этому миру. Миру моды, сплетен и светской хроники. И познания в тех или иных вопросах никогда не помешают. – Мы расстались. – Странно, – хмыкает девушка. – У него на это другой ответ. – И какой же? – с неким раздражением. Блокирует телефон и откидывается на спинку стула, сосредоточив свое внимание на сующей не в свои дела нос блондинке. – Ты изменила ему, – выпаливает с легкостью, бросая многозначительные взгляды в мужскую спину – Дамир рассчитывается за две кружки кофе. – И он все еще в раздумьях – следует прощать тебя или нет. – Чертов ублюдок, – Изабель усмехается откровенно, но в глазах остается прежняя сталь раздражения. – И ты ему веришь? – Я знаю его дольше, чем тебя, – с неким презрением. – Что ж…– Бель натягивает улыбку. – Тогда почему ты здесь? Думаю, тебе было бы лучше в другой компании. – Не пойми меня неправильно, – разводит руками, оправдываясь. – Я тебя ни в чем не виню. По крайней мере, смысл нашей жизни заключается в счастье, не так ли? Просто…– тянет, выпячивая вперед нижнюю накаченную губу, – я от тебя подобного не ожидала. Ты кажешься такой невинной на первый взгляд, но на самом деле… – Я подумал, что ты тоже захочешь, – Дамир улыбается широко, ставя перед Изабель чашку с капучино, тем самым перебивая тираду разукрашенной блондинки, и опускается на уже остывший за долгое время его отсутствия стул. Эмили тут же замолкает, возвращая все свое внимание в экран мобильного телефона – как будто все это время она боялась того, что мужчина может услышать их разговор. Изабель же больше не может ни на чем сосредоточиться. В голове каша. Густая, тягучая, поглощающая все возможные мысли. Ты ему изменила… Вот ведь урод. Теперь становится понятно, почему все в университете косо на нее смотрят – этот кретин сумел профессионально обернуть ситуацию в свою пользу. Браво. Аплодисменты. Да вот только аплодировать не кому. Его зал пуст. И навряд ли кто-то станет свидетелем его звездного часа. Потому как подобному дерьму вроде него не место в нормальном обществе. Хотя, о чем речь… К сожалению, именно такие, как он, и стоят в управлении этим нормальным обществом. Сынки богатых родителей с легкостью занимают руководящие посты семейных агломератов в то время, как обычным мальчикам и девочкам приходится горбатиться день и ночь в поте лица для того, чтобы заработать хотя бы двести долларов в месяц – среднестатистическая заработная плата. И, как утверждают ученые, – процент того, что людям, чьи родители имеют деньги, проще добиться руководительской должности, значительно превышает процент того, чей ребенок будет зубрить математику и от и до разбираться в политике. К сожалению, двадцать первый век – это век коррупции. Век, в котором миром правят деньги. Невзрачные, грязные бумажки, которые в любой момент могут обесцениться, привезти к ужасным войнам, натравив население друг на друга. Богатенькие детишки с детства наблюдают за своими родителями – они сканируют их манеру поведения, учатся выкручиваться из той или иной ситуации беря пример с собственного отца. Они учатся врать. Прикрывать свои задницы. Выставлять все в выгодном для них свете. И, когда ты на вершине, за тобой пойдет каждый второй зомбированный житель планеты земля. То самое стадо, боящееся вымолвить хотя бы слово. А зачем? Ведь лидер уже выбран. Крис не сумел придумать ничего стоящего, кроме как обвинить Бель в разрыве их отношений. Естественно, ему нет смысла признаваться в неосуществленном насилии с его стороны. Гораздо ведь выгоднее выставить ее грязной шлюхой в глазах окружающих. И самое смешное – ему верят. Верят на слово, не желая углубляться в факты. А все потому что он знаменит. Его слава идет впереди его самого – один из смазливых, «недоступных», недосягаемых красавчиков всея университета, который за второй год пребывания в нем, умудрился трахнуть каждую пятую девицу, которая с удовольствием раздвинула перед ним ноги за шанс провести хотя бы одну ночь с богатым ловеласом. Все это мерзко. И выходит за рамки понимания. Бель залпом осушает половину кружки все еще горячего кофе, услужливо доставленного Дамиром. Плевать, кем она является в глазах окружающих. Главное – кем она является в своих собственных глазах и в глазах близких для нее людей, которых можно пересчитать по пальцам правой руки. – В пятницу вечеринка, – проговаривает Дамир, обращая внимание на время на наручных часах. – Пойдешь? – интересуется, обращаясь к Бель. – Не знаю, – разводит руками, прожигая взглядом дату на календаре. Это будет двадцать девятое декабря – последний учебный день и практически окончание года. – Нет. Скорее всего – нет. – Если передумаешь – дай знать, – подмигивает мужчина, улыбаясь. – Эм? – обращается к блондинке. – Нет. – С чего бы? – Родители, – кривясь. – Они достали своей опекой. Представляешь, отец привязал мою банковскую карточку к номеру своего мобильного телефона. Уже как неделю он отслеживает все мои покупки и не забывает упрекнуть меня в трате его денег, – девушка обиженно надувает губки, скрещивая руки на груди. – Ты уже довольно взрослая, – не упуская шанса, вставляет палки в колеса Бель. – Не думаешь, что стоит самой начать зарабатывать? – Шутишь? – выплевывает, просверливая дыру в брюнетке. – Я и работа? Это две несовместимые вещи. – Да, но как все это связано с вечеринкой? – недоумевает Дамир. – Я под домашним арестом до конца декабря. Этот ублюдок сказал, что я слишком разбалованная и что мне не помешает наказание, – усмехается. – Ненавижу их. Что мать, что отец – они жизни мне не дают. – Не повезло, – подытоживает мужчина. Бель передергивает от последних произнесенных блондинкой слов. Она как будто видит эту девушку впервые. Смотрит и не понимает, как ее блядский язык посмел произнести подобное предложение. Это… Это отвратительно, мерзко, непозволительно. Относиться так к тем, кто подарил жизнь…кто потратил свои лучшие годы на воспитание, а нервные клетки на переживания… Изабель сглатывает вязкую слюну, скопившуюся в горле; отводит взгляд, сдерживая нападающие на глаза слезы. Она не понимает, почему вдруг все рецепторы ее организма ополчились, вышли из строя, но знает наверняка, что чувствует боль. Новая порция обрушилась на нее словно водопадом Виктория, прибивая к скалистой почве. Брюнетка неосознанно погружается в воспоминания – в глубины разума, в забытые богом места: мама стоит у плиты и готовит ее любимую манную кашу на сладком топленом молоке с горсткой тертого шоколада. Мама целует в висок, желая доброго утра и нежно ведёт тонкими, словно у пианистки, длинными пальчиками вдоль густых темно-коричневых волос, что вьются прекрасными локонами, стоит только влаге попасть на них. Мама дарит тёплую улыбку, переключая никому не интересные новости на детский канал, заряжает своей светлой энергетикой, дарит тепло. Мама – это все. Целый мир, заключённый всего в одном человеке. Она герой, супермен с невидимым плащом, лучший друг/подруга, брат/сестра, которых так не достаёт и даже папа – ведь самостоятельно может справится с любой проблемой. Она частичка души, кровеносные сосуды, что так необходимы для работы сердечного двигателя. И, вроде бы, по всем законам жанра, детям принято хоронить своих родителей, но... Не в столь раннем возрасте. Бель смаргивает непрошеные слезы. Смерть матери стала для неё самым болезненным, разрушающим ударом. А необдуманные, брошенные не впопад слова Эмили резанули острым клинком вдоль старых, не заживших ран – она не понимает, о чем говорит. Не знает, каково это –жить в одиночестве, быть запертым в четырех стенах детского дома, где главной целью изо дня в день стоит – выживание. Сила, как физическая, так и сила духа, упорство, бойкость – главные составляющие человека, растущего среди отбросов улицы. Дети не знают пощады. Они страшнее многих взрослых – оттого, что живут без разума в голове. У них нет понятия жалость и сострадание – есть только издевки, собственное превосходство над кем-то. Они выбирают жертву и стадом двигаются в ее сторону. Не отстанут до тех пор, пока она морально не замкнется в себе, став сломанным, психически больным существом. Это сущий ад. И, порой, без помощи родителей из него трудно выбраться. Практически невозможно. Подростки, держащие все свои проблемы внутри, считают себя взрослыми. Самыми умными на плане Земля. Они не осознают, к каким последствиям могут привезти принятые ими решения. Думают, что, рассказав о случившейся ситуации подружке или другу и получив от них «дельный» совет, все образуется. Станет на круги своя. Да вот только это глупо. Глупо доверять тем, кого знаешь, отчасти, несколько лет. Школьные, детсадовские друзья редко переходят во взрослую жизнь, но, тем не менее, могут оставить на теле незабываемые шрамы в виде предательства, лжи, лицемерия. Жизнь бежит и все проблемы вместе с ней. Со временем они превращаются в воспоминания – плохие или хорошие, неважно, – зато, есть что обсудить. И вот, сидя одним прекрасным вечером и глядя на улыбающихся родителей, понимаешь, каким же глупым был на самом деле, когда держал дистанцию и считал кого-то ближе собственной семьи. Все приходит с возрастом. И те, у кого есть родители, самые счастливые люди в мире – потому что они всегда уверены в том, что у них есть поддержка, любовь, забота и опека. И чтобы не происходило, нужно как можно чаще говорить им «я вас люблю». Бель ощущает, как по всему ее миру разрастается ураган. Цунами, землетрясения, снова и снова рушащие выстроенные в дома руины. Старые раны дают о себе знать. И лучше не думать. Отключить разум, заблокировать болезненные воспоминания, абстрагироваться от прошлого – ведь только так и никак иначе можно чувствовать себя полноценным, снова и снова убеждая подсознание в этом. – Все нормально? – интересуется Дамир, складывая учебник в рюкзак. – Да, – на выдохе. – Все хорошо. Следующие оставшиеся пары пролетают незаметно. Во время теста Бель рассматривает сборище ворон, скопившихся на постаревшем от времени дереве, наблюдает, как они переговариваются друг с другом, наводя на ветках смуту, а потом и, вовсе, разлетаются по разным направлениям. Зима имеет несколько сторон. Первая – приближение нового года. Именно с этим ассоциируется декабрь. Это время, когда город меняет свои краски, наряжаясь и подстраиваясь под атмосферу праздника. Дни пролетают с неимоверной скоростью в предвкушении чудес, волшебной сказки, «Один дома» по телевизору и горячего шоколада в кружке с воздушными зефирками под мерцание елочной гирлянды. Вторая – это оставшиеся дни. Январь и февраль – те самые скучные, серые будни, когда в голове только и крутятся, что мысли о приближающейся весне. Город складывает украшения в картонные коробочки и прячет их подальше в кладовые до приближения следующего года. Год. По сути это длительно. Но, в то же время, дни пролетают довольно быстро. В квартиру Бель возвращается в районе семи вечера. Из-за пробок на дорогах в час пик такси двигалось долго и понадобилось полтора часа, чтобы добраться до жилого комплекса. Девушка стягивает шарф и бросает его на стоящую у вешалки тумбу, сбрасывает тяжелые ботинки и проходит в гостиную. В кухне еле-еле горит свет, на столе оставшаяся чашка с недопитым чаем, на диване все так же валяется брошенный ею плед, ноутбук на журнальном столике и раскрытая с пометками тетрадь. В воздухе витает шлейф его духов и аппетитный запах недавно разогретой пасты. Как и предполагалось, ее порция, запечатанная в фирменную упаковку дорогого ресторана, любезно оставлена на верхней полке в холодильнике (как бы Чон не был зол и как бы агрессивно не реагировал, он строго выполняет свои обязанности по отношению к ней – заботится). После горячего душа Бель заворачивается в полотенце и проходит прямиком в свою комнату. Переодевшись в пижаму и собрав мокрые волосы в тугую косу, девушка мнется неподалеку от ранее запретного для нее помещения. Переступая с ноги на ногу, обдумывает и снова и снова анализирует слова, которые хочет сказать. Кажется, они дадутся ей не просто – ведь несут в себе слишком глубокий смысл, понять который суждено лишь ей одной. Прикасается к дверной ручке. Нет. Одергивает пальцы и отходит на пару шагов назад по направлению к гостиной. Мысленно окликает себя несобранной дурой, сжимая ладони в кулаки. Разворачивается и снова прикасается к двери в полной решимости ее открыть. Черт. Не выходит. Плюхается на диван, мысленно ругая себя за неуверенность. Нервно подрыгивает ногами, барабанит пальцами по кожаному подлокотнику, уставившись пустым взглядом в темный экран телевизора. В голове хаос из мыслей. Кажется, они, сговорившись, устроили сногсшибательную вечеринку, отказываясь сосредотачиваться на важной для нее проблеме. За окном, – где-то там, внизу, – мигают уличные фонари, свет которых достигает до сетчатки глаза. Раздражает. Тикающие или, вернее будет сказать, подрывающиеся, словно ядерная бомба, часы весьма негативно влияют на голову. Скрип электротехники, вой ветра, полицейская сирена…все эти факторы разрушают устойчивое сознание. Бель подскакивает с места, словно от удара током, и за считанные секунды залетает в комнату Чонгука. Мужчина изучает документы, устроившись на кровати под теплым одеялом. Кругом хаос. Куча смятой бумаги, начатая бутылка крепкого спиртного напитка, забросанный мусором хрустальный бокал, недоеденная паста в контейнере на тумбочке с торчащими из нее палочками, стакан воды, разбросанные по полу файлы, картонные папки-скоросшиватель и еще много-много стопок документов, – наверное, это впервые, когда она видит в его комнате подобный бардак. Изабель замирает, как только взгляд черных глаз упирается прямо в ее персону. Все слова, все ранее спланированные предложения вылетают из черепной коробки, оставляя вместо себя пустыню. Она забывает, как дышать. В легких образуется пожар. Настоящее пламя, сжигающее каждую клеточку ее организма, отвечающую за здравый смысл. Ей хочется прильнуть к нему, ощутить жар его тела, его дыхания. Услышать голос – не злой и не раздраженный, а, наоборот, нежный и бархатистый. Увидеть в глазах заботу или некие смешинки, когда она рассказывает об очередной ерунде, а он уверяет, что подобного, отнюдь, не может быть. Ей, впервые за все свои девятнадцать лет, хочется обернуть время вспять – чтобы не попасться ему на глаза, чтобы не проколоться на подобной мелочи, чтобы не брать автомобиль, а остаться в квартире – в уютной, теплой постели. Но, к сожалению, время неумолимо. И многие принятые решения не всегда приводят к положительным результатам. – Ты что-то хотела? – выгибает правую бровь, смотря на девушку с некой озлобленностью. – Да, я…– слова отказываются слетать с языка, они застревают в глотке, тем самым перекрывая доступ кислорода в легкие. – Я… – Либо говори, зачем пришла, либо проваливай, – кивком указывает на дверь, опуская стопку документов на одеяло. Изабель собирается с силами, снова и снова повторяя про себя, что это всего лишь Чон – мужчина, которого она знает довольно долго и с которым всегда с легкостью вступает в перепалки, но… Те слова, которые она хочет озвучить, довольно важны. Это не простой разговор о погоде или о политике, это гораздо значимее – в первую очередь, для нее. – Ну? – не унимается мужчина. Он давит на нее своей сильнейшей энергетикой, и она не выдерживает: – Я не ненавижу тебя! – выкрикивает на одном дыхании с ощущением колючих слез на глазах. Только не сейчас. Только не сейчас. – Это все, что я хотела тебе сказать. Недавно произнесенная фраза Эмили ударила Бель острым лезвием прямо в сердце. Осознание происходящего вдруг пришло с такой скоростью, что сердобольная душа не в силах была вытерпеть натиска вины. Она упорно подавала импульсы в мозг, дабы тот, управляя телом, самолично подвел его к Чону. Она думала. Много думала. И до сегодняшнего дня даже не подозревала, что может обижать его, причинять боль, отталкивать. «Я ненавижу тебя,»– неважно, говорила она это в шутку или весьма серьезно – слова озвучены и возврату не подлежат. А он ведь тоже человек. Со своими чувствами и эмоциями, со своей судьбой, которая обошлась с ним весьма жестоко. И, порой, то, что слетает с языка так резко, необдуманно, может ранить до глубины души. И ей так много хочется ему сказать. Извиниться за свое поведение, оправдав его отсутствием нормальной жизни, поделиться важными моментами – наболевшим, – признаться в чувствах (но это вряд ли), поблагодарить за все то, что он для нее сделал, да и… Просто сказать, что она понимает. Принимает и готова терпеть все его выходки снова и снова, если потребуется, если так будет нужно, – полюбить монстра можно только в том случае, если внутри тебя живет частичка того самого монстра. А в душе Изабель она, несомненно, есть. Ведь только так можно объяснить ее маниакальную тягу к нему. Дрожь во всем теле, оправдания, что снова и снова рождаются в ее голове, своеобразную защиту, нежность, заботу, что расцветают в животе по дуновению легкой улыбки с его стороны. О-о-о да, она не ангел. Далеко – нет. Человек, переживший Армагеддон не может оставаться чистым и непорочным. В ее голове много личностей, много черноты, что она так тщательно скрывает от окружающих. Она львица, которой однажды суждено выйти на поверхность, проснуться, обратиться – нужно лишь только всколыхнуть, подтолкнуть, разбудить…воссоздать. И в данной истории Чон – Пигмалион. Скульптор, влюбившийся в свое творение. Они оба ранены. И оба, порой, не понимают, что делают. Не до конца осознают последствия совершенных действий. Он не однократно причинял ей боль, но так она тоже…Тоже не ангел во плоти. И разница лишь в том, что она вспыльчива, а он нет (касается чувств) – он собран и привык держать все внутри. Привык убивать, уничтожать себя, думая, что так лучше, что так гораздо проще, нежели рассказать, поделиться с кем-то своими переживаниями, угрызениями. И даже если она и причиняла ему боль – а делала это не однократно, – она об этом никогда не узнает. Он об этом никогда не расскажет. И ей так много хочется ему сказать. Но… Она просто опускает взгляд в пол, прикрывая выбившимися из тугой косы прядями волос скопившиеся в уголках глаз слезы и уходит, оставляя Чона наедине с услышанными словами.

***

Я думал, что моя жизнь – трагедия.

Но сейчас понял, что это чертова комедия.

Крепкий никотин разрезает глотку, попадая прямиком на дно испорченных легких. В голове образуется пустота от полумрака, специально созданного в помещении. В воздухе витает сизый дым, скапливающийся под потолком от множества выкуренных сигарет. Мужчина сидит на краю кровати, подперев кулаком голову: его торс обнажен, а в районе пояса тонкая полупрозрачная простынь, обвивающая крепкие бедра; на спине свежие царапины от недавнего совокупления, растрепанные коричневые волосы образуют беспорядок на голове, – Чон пустым взглядом смотрит в одну точку перед собой – на брошенный женский бюстгальтер, обрамленный черным кружевом, – и не понимает, как оказался здесь. В этой квартире. В этой постели. Снова. Искал утешение? Или нечто большее? Как бы там ни было, ему, как взрослому, зрелому мужчине, имеющему свои потребности, необходимо иногда выпускать пар. Множество проблем обрушилось на него в одночасье. Пить в кабаках, да шляться ночами по клубам больше не прельщает. Дешевые проститутки не приносят былого кайфа, и он сам не понимает, чего хочет от пустой, однообразной жизни. Быть может, любви? Настоящей, не прикрытой фальшью во взгляде. Заботы, которой, порой, так не достает, тепла, уюта. И, к сожалению, он все еще не до конца осознает, что имеет это в стенах собственной квартиры, в словах, неуверенно произнесенных, глазах, смотрящих с обожанием и волнением. Он не видит. Потому что снова и снова концентрирует внимание на себе любимом. На своем дерьме и на том, как ему насточертело жить. Он приходит к ней… Зачем? Почему? Их отношения погибли и были похоронены под толстым слоем земли более семи лет назад. Их любовь прошла, если подобное можно назвать таковым, осталась лишь глупая привязанность. Привычка. Привычка утолять потребности друг друга. Привычка трахаться, привычка ублажать. Чисто физический контакт, не более. Он ненавидит ее на моральном/духовном уровне, она же желает отхватить свое – пользу, цель, что так яростно преследует. Все это фальшь. Разыгранная комедия, неприкрытая…НИЧЕМ. Ведь он так долго…так страстно…так яростно ухаживал за семенем, что посадил внутри себя. Он выращивал его с еле заметного расточка, превращая в полноценное дерево; и вот однажды, одним прекрасным днем, в один прекрасный момент его пришлось срубить, выкорчевать с корнем к чертям собачьим, оставляя после глубокую яму, засыпать которую понадобиться несколько тонн земли. Flashback – Подождем еще немного, – говорит мужчина с некой, тлеющей надеждой в голосе. – Она должна прийти. Светло зеленые стены больничной палаты по отображенным фактам в колористике обязаны навевать спокойствие на психически раздраженное сознание, но, кажется, они еще больше сгущают краски. За окном мрачная осень. Листья деревьев медленно опадают на землю, смешиваясь с лужами и грязью. Моросит легкий дождь. Небо плачет, передавая атмосферу грусти страдающим от разбитого сердца людям. Тэхен, молча соглашаясь, опускает сумку с вещами на пол и усаживается в кресло, стоящее поодаль от больничной койки. Мужчина погружается в экран мобильного телефона, всячески ограждая себя от грохочущих в голове мыслей. Буквально несколько недель назад Чон вышел из комы и первым вопросом, вылетевшим из его уст, было: «Где она?» Сложно ответить. Да и как объяснить любящему человеку, что девушка, в которой он души не чает, уже как год встречается с другим? Алекса навещала его лишь пару раз. Ей не прельщала мысль о жизни с инвалидом. И когда Тэхен, схватив девушку под локоть, спросил о дальнейших ее планах, она равнодушно пожала плечами и так же равнодушно ответила: «Он мне больше не нужен.» Своим решением брюнетка перечеркнула все, что между ними было и самолично поставила жирную точку. Далее ее не существовало в его жизни – за неделю до его выписки из больницы она с уже мужем улетела в Канаду, тем самым уничтожив какое-либо упоминание о себе. Новости о скоропостижной помолвке известного начинающего и стремительно развивающегося бизнесмена Джексона Вана долгое время блокировались Ким Тэхеном. Мужчина делал все от себя зависящее, чтобы отгородить друга от возможных, подорвавших его здоровье известий. – Думаю, она не придет, – проговаривает еле слышно, от досады прикусывая кожу в районе костяшек сомкнутой в кулак ладони. – Еще немного, – жалобно просит Чон, не отводя взгляда от окна, вид из которого выходит на больничную парковку. – Она обязательно придет. За окном мрачная осень. Дождь усиливается с каждой опущенной на землю каплей. Через десять минут он закрывает своей плотной вуалью какую-либо видимость, а через двадцать размывает дороги города, создавая на улицах столпотворения из машин и множественные аварийные происшествия. Она не пришла. Не в этот день. Не в следующий. Не через месяц. И даже не через год. Конец Flashback Легкий поцелуй в районе шеи – остается еле заметный след от розовой помады, – длинные наманекюренные пальчики ведут вдоль спины, очерчивают силуэт огненного дракона, расположившегося на смуглой коже, – мужчина не реагирует, мысленно находясь не здесь – он в моменте двухдневной давности, прожигает взглядом скованную, переминающуюся с ноги на ногу, брюнетку. Я не ненавижу тебя… Что она хотела этим сказать? И зачем озадачила его в столь неподходящий момент? По сути в этой фразе нет ничего существенного. Но отчего-то она прозвучала так, словно это было признание. И признание не в том, что она не ненавидит, а в чем-то большем, запредельном. В том, в чем в древности признавались только однажды и самому близкому. В том, что в наше время потеряло какой-либо смысл. Ее глаза говорили в тот момент гораздо больше, нежели шевелящиеся губы. Было в них нечто странное, незнакомое, ранее незримое. Они кричали о многом, они не умеют лгать в отличие от бескостного языка и…им хотелось верить. Вот так просто. Без каких-либо мыслей о корысти. Впервые довериться…ребенку?! Самолично вложить истерзанную душу в крохотные, но, в то же время, невероятно нежные ручонки и спустить себя в низ по течению – в самую пропасть неизвестности, которая может привести как к положительному окончанию истории, так и к отрицательному. – Я люблю тебя, – шепчет хриплый голос в ушную раковину. Девушка обнимает со спины, прижимаясь обнаженной грудью. И если раньше от каждого ее прикосновения по телу пробегал табун мурашек, то сейчас ничего. Ровно. Пустота. Пустота по отношению к ней. Брезгливость. Недоверие. Желание сломать. Неужели подобное возникает к любимому человеку? Навряд ли. Разве что в очень редких случаях. Например, когда она, не думая, выставляет собственную жизнь на аукцион, в благотворительном зале которого собралось сборище смертей. Тогда да. Тогда не то, чтобы сломать, тогда задушить собственными руками покажется плевым делом. – С каких это пор? – скалится, выдыхая в воздух облако ядовитого дыма. – Всегда любила, – поцелуй в висок и легкое трение носом о щетинистую щеку. Подобное вызывает отвращение. – Поэтому сделала выбор в пользу своего мужа? – очередной затяг – на этот раз более глубокий. – Интересно, он хотя бы догадывается, что все это время, последние четыре года вашего брака, я безбожно трахаю тебя в его постели? – Он тоже не святой, – на выдохе. Девушка отстраняется и, закутавшись в теплое одеяло, поднимается с кровати. Собирает с пола разбросанные вещи и, аккуратно свернув их, убирает в комод. Появление Чонгука – такого уставшего, измотанного, – на пороге ее квартиры стало приятным, но, в то же время, неожиданным сюрпризом. Он, как и все разы их совместного времяпровождения, не стал размениваться на пустые прелюдии – сорвал одежду одним рывком и, поставив на колени, вошел по самое основание со стоном облегчения, вырвавшимся из глубин естества. – Почему ты здесь? – Алекса прислоняется к стене. Девушка пристально смотрит в сторону мужчины, который не сдвинулся с места на протяжении вот уже двадцати минут. – Надоели дешевые шлюхи, – выплевывает с усмешкой, обращая взгляд на растрепанную девушку – он не проконтролировал себя и оставил на ней множество гематом: как укусов, так и синяков. – И ты пришел ко мне? – вопросительно изгибает правую бровь, удобнее перехватывая края одеяла, обмотанного вокруг изувеченного тела. Девушка мысленно просчитывает, как долго еще ее муж будет в командировке и успеет ли она зализать раны до его приезда – и речь идет не только о физических. – Ты ничем не отличаешься от проститутки. – А что на счет нее? – задает вопрос и внимательно следит за реакцией – Чонгук стискивает зубы, – а значит она движется в верном направлении. – Или она не настолько хороша в постели? Тишина. Чон молча прожигает взглядом, мысленно накидывает на тонкую шею петлю и так же мысленно затягивает ее, наслаждаясь хрипом удушения. Легкая ухмылка на ее лице становится финальным щелчком. Мужчина тушит тлеющую в пальцах сигарету в стеклянной пепельнице, стоящей на прикроватной тумбочке и, поднявшись на ноги, надвигается в сторону Алексы, впечатывая ее в стену. – А что на счет нее? – цедит сквозь зубы, упираясь одной рукой в стену – у головы девушки. – Она заполучила мой контракт, Чон, – глаза в глаза. Ни единого намека на страх. – И без твоей помощи здесь не обошлось, – прикасается нарощенным ноготком к мужской груди – поверх татуировки, изображающей разбитое сердце – если присмотреться и окунуться в самые первые слои нанесенной краски. – Ты ее трахаешь или она довольно глубоко берет в рот? – не без иронии. – Понимаешь…Я слишком хорошо тебя знаю. А еще знаю, что ты никогда и ничего не делаешь безвозмездно. Так что у тебя с ней? Секс? Или быть может ты влюбился? Чонгук с полным равнодушием на каменном лице переносит одну руку на женскую глотку. Ведет нежно вдоль пульсирующей жилки, проявляющейся сквозь смуглую кожу вены, а после, ухватившись поудобнее, сдавливает, не прилагая каких-либо усилий. С остервенением. С ожесточением. Упиваясь бешенством в глазах неприступной дряни, которой давно бы пора было вырвать блядский язык, да скормить его уличным собакам. Алекса не дергается. Лишь до скрежета стискивает зубы. Гордая. Неприступная. Сука. Мнит себя совершенством, но на деле нищая оборванка без гроша в кармане. Без Джексона она никто. Пустое место. Ноль без палочки. Она умеет зарабатывать себе на жизнь лишь грязным ротиком стоя перед толстосумами на коленях. Сколько их было? Скольким она отсасывала и перед сколькими раздвигала ноги, дабы заполучить желаемое? Огромное множество! И для самого Джексона она не кто иной, как подстилка. Рекламный проект. Красивое личико. Кукла-барби с бриллиантовым ошейником на шее, чтобы выводить ее в свет. И, к сожалению, она считает подобную жизнь даром небес. Но… Лучше уж жить на среднестатистическую зарплату, нежели быть запертым в золотой клетке, в которой по щелчку пальцев, как по расписанию, надобно ноги раздвигать, да ебаться с первым встречным для поддержания имиджа. Мужчина медленно наклоняется к девичьему уху, не убирая разгоряченную ладонь с шеи – будь его воля, он бы оторвал ее от земли и пару раз встряхнул – желательно головой об стену, – и томно шепчет. – Даже если и так, тебя это не касается. Сдавливает ладонь до покраснения женского лица и первого вырвавшегося хрипа, а после отпускает, разворачиваясь к ней спиной, и отходит на пару шагов к кровати. – Я поистине сочувствую ей, – произносит, откашливаясь. Девушка тяжело дышит, ухватившись руками за глотку, и испепеляет взглядом мужской силуэт: Чонгук натягивает брюки, клацая бляхой ремня. – Жить с таким ублюдком, как ты, было бы слишком для меня. – Ты пытаешься убедить меня в том, что я сволочь, или успокоить саму себя в правильно принятом однажды решении? – Я ни капельки не сомневаюсь в правильности своих решений. Я счастлива в браке с Джексоном и… – И именно поэтому постоянно раздвигаешь передо мной ноги? – уточняет Чон, перебивая. Мужчина застегивает пуговицы рубашки и улыбается, глядя на приходящую в себя девушку. Он показательно достает бумажник из кармана брюк и бросает на смятую постель стодолларовую купюру, всем своим видом показывая, что на большее она не заработала. Алекса смеется с подобной выходки и уже в спину бросает: – А знаешь, твоей дочери повезло, что она умерла, – с раздражением и накрывающей истерикой. – По крайней мере, она не видит всего того дерьма, что тебя окружает. Чонгук останавливается в арочном проеме. Внутри него бурлит необузданная ярость – ведь эта дрянь знает, как задеть его за живое. Как расковырять рану, шрам от которой он много лет забивал различного рода татуировками. Она знает все его больные/уязвимые места; знает, куда бить. И сейчас, когда он оборачивается, она не испытывает ни капли сожаления за произнесенные слова. В ее глазах нет вины или той самый фразы, брошенной ею буквально несколько минут назад – ее взгляд пустой, не выражающий каких-либо чувств. Она словно кукла, марионетка, за ниточки которой можно с огромным удовольствием подергать. Алекса живет лишь своими целями, деньгами, мыслями о роскоши. Она копия Виен. Только гораздо хуже. И если Ким психически больна, то Алекса существует со здравым рассудком и каждое ее действие имеет логическое объяснения. Сейчас она намеренно ударила его. И если физически он ее превосходит, то в духовном плане она на вершине. На вершине выдуманного ею Олимпа – улыбается. Терпение на исходе и внутренняя истерика прорывается постепенно, по крупинкам на поверхность. И Чону бы свернуть ей шею, да вот только руки пачкать желания нет. Он в последний раз бросает в ее сторону взгляд – полный жалости и некоего разочарования, – и уходит, не забыв захлопнуть двери на прощание. Изабель сидит на полу душевой под горячими струями воды. Девушка обнимает себя руками, уткнувшись носом в колени. Со дня ее своеобразного признания прошло двое суток – и эти двое суток Чонгук отсутствовал в ее жизни. Внутрь закрадывается паника и предчувствие того, что что-то произойдет. Возможно, он снова выкинет что-то из ряда вон выходящее – поставит ее пребывание в Сеуле на счетчик или, того хуже, выставит с нажитым имуществом за порог квартиры. Он ведь не сделает этого? Да? Нет? Можно успокаивать себя сколько угодно – будущее не узнать, прошлое не изменить. Остается только жить в настоящем и четко следовать намеченным планам, идя крохотными шажками по проложенному пути. На протяжении целого часа брюнетка валяется, словно бездыханный труп, на дне душевой. Горячий пар обдает ее тело – девушка ощущает легкие покалывания в районе пальцев ног и рук, живота и груди. Вода, льющаяся из смесителя, постепенно остывает – а это значит, что пора заканчивать с водными процедурами. Бель ступает босыми ногами на мягкий коврик, ведет ладонью по запотевшему от жара в помещении зеркалу и принимается в очередной раз рассматривать шрамы на спине – как будто от этого они станут меньше или, того лучше, вообще исчезнут. Мысленно прикидывает татуировку в виде анаконды или скорпиона, тяжело вздыхает и, завернувшись в полотенце, подхватывает лежащий на стеллаже телефон и выходит из ванной комнаты. Чонгук сидит за кухонным столом в окружении нескольких бутылок виски. Мужчина слегка пошатывается – значит, пьян. Девушка смотрит на его спину и внутри зарождается странное, тягучее тепло – желание его обнять, что она, в принципе, и делает, поддавшись эмоциям. Бель подбегает и наваливается на мужчину всем телом со спины – становится невероятно хорошо. Волнение уходит на задний план. Она вдыхает его запах и у нее кружится голова, колени потряхивает и, кажется, что она сейчас и, вовсе, упадет. Земля разверзнется под ногами, и она свалится в пропасть под названием «он» и только «он», – ведь Чон давно стал ее кислородом, ее воздухом, спасательным кругом во время шторма. Она хватается за него обеими руками и ногами, как только грозит опасность. Он ее оберег, защита от злых духов, от суровой, держащейся за нее своими когтистыми лапами, реальности. Изабель прикрывает глаза, держит его крепко-крепко в своих руках. Ее внутренний зверь тянется к его, – они сливаются воедино, переплетаются дьявольскими сущностями, мурчат от невероятных ощущений, кайфа, сравнимого с безумием, сумасшествием, ведь так давно желали это, так давно искали друг друга, – в других. Обманывались, обжигались, пробовали снова и все не то, и все не так. Не те люди и звери в них не те. Они не понимали и не желали понимать. Им было все равно. Они зацикливались на своих жизнях, не решаясь приласкать, приручить, прикормить…А зверю всего-то было и нужно, что ласки, нежности, заботы, ощущения мягких прикосновений, родственной сущности. Бель кажется, что ее душа покинула тело. Ушла в нирвану, вернулась к истокам вселенной, где еще совсем юный кукловод, играясь с планетами и мириадами галактик, думал, планировал, рассчитывал, какая у кого будет история. Он брал в руки глину и вылепливал равнины, леса, степи, разбавляя их горами, морями, водопадами – «вот здесь будет океан, а здесь пустыня», – говорил он себе, окрашивая поделку в желтый и синие цвета. – «а вот здесь человек впервые построит дом,» – и вылепил гения-архитектора, заложившего первый фундамент доисторической архитектуры. – «а вот эти двое будут глупцами, умирающими от любви друг к другу, но не замечающими ее,» – хрипло смеясь, отметил точки на карте с разных сторон земного шара и поставил на них фигуры – мужчину и женщину, – которые снова и снова будут причинять друг другу боль, стоит им только однажды встретиться. Чонгук не двигается, не прикасается, не обнимает в ответ, – лишь ведет плечом, сбрасывая девичье тело со своего. В недоумении Бель отходит на пару шагов назад, прижимая к себе полотенце, и смотрит на него не понимающим взглядом, – он сверлит дыру в полупустом бокале, все еще не пророня ни слова. А ей, черт возьми, нужен его голос. Ей нужны его мысли, его душа, его сердце, что должно биться в такт ее. Она чувствует, как сходит с ума. Становится сентиментальной тряпкой, чья жизнь находится в руках лишь одного человека. И самое поганое из всей этой ситуации – она ему безразлична. – Чон? – заглядывает в глаза, обходя кухонный стол. Мужчина молчит. Он молчит минуту, две, три…И Бель уже решает оставить его в покое, как: – Ты ведь любишь меня, не так ли? – как гром среди ясного неба. – Почему? – Ч-что? – заикаясь. Он поверг ее в шок. И она даже не заметила, как выронила мобильный телефон, который, в своё время, с грохотом приземлился на мраморный пол экраном вниз. – Я не понимаю. – Вот только не надо! – Чонгук подрывается с места и в сию же секунду смахивает стоящий на столе бокал. Разбившееся стекло заставляет девушку подпрыгнуть и тут же замереть, потому что его глаза...они пугают ее. – Не надо строить из себя глупую идиотку, Изабель. – Я и не... – Ложь! – выкрикивает он не своим голосом. Эль сглатывает накопившуюся в горле слюну, которая, словно мышьяк, опускается вниз по глотке и попадает прямо в пищевод. Ещё секунда и она умрет. Рассыплется как старый артефакт в руках археолога, превратившись в пыль. Ей нечего ему сказать. Нет ни единого слова в ответ. На языке пустыня. И она готова поклясться, что ощущает хруст песка на зубах. – Твоя ложь стоит мне уже поперёк горла, – не унимается мужчина. Чонгук ступает по направлению к ней и все, на что падает ее внимание и на чем сосредотачиваются ее мысли – его ступня останавливается в считанных миллиметрах от стеклянного острия. Сглатывает очередной ком. Странное чувство: если ему будет больно – ей тоже. – Что тебе нужно от меня? – решается задать вопрос. Его лицо из яростного превращается в насмехающееся. Словно она только что озвучила глупый анекдот или ещё хуже – он посмотрел камеди шоу, на котором она выступает в роли клоуна-самоучки, где весь зал тыкает в нее пальцами, захлебываясь со смеху. – Не поверишь, – он усмехается, разводя руками, – но я хотел задать тебе тот же вопрос. Бель страшно от того, с какой скоростью сменяются его эмоции. Последние несколько слов он выплевывает с откровенным раздражением, глядя полными безразличия глазами в сторону ее персоны. Девушка стойко принимает все его нападки. Старается держаться молодцом, но... Внутри нее настоящая разруха. А каждое его слово воспринимается выстрелом прямо в сердце или, того хуже, одной из ядерных бомб, направленных на ее ничем не примечательный мирок. – Так чего же ты хочешь, Изабель? – он делает ещё несколько шагов и останавливается в считанных сантиметрах от брюнетки, заправляет за ухо упавшую на лоб прядь темных волос и вперивает свои дьявольские очи в ее изумруды, которые трещат от натеска тяжести, водружаемой на них. – Может, взаимности? – уголок его губ слегка дергается, когда он прикасается пальцами к ее скуле. – Наверняка ты уже успела нарисовать в голове нашу совместную идеальную жизнь, не так ли? – Мне ничего от тебя не надо, – отворачивается от очередного прикосновения. Он убивает ее, но, в то же время, старается делать это менее мучительно. – Тогда. Отвали. От. Меня, – цедит каждое слово сквозь зубы. Его глаза наполняются красным, а в ее глотке заканчивается влага. И ей хочется выкашлять, вырыгать легкие, что противно жгут внутри. – Я ненавижу, когда нарушают мое личное пространство. Ненавижу, когда суют нос не в свои дела. Ненавижу излишние прикосновения. И, знаешь, что еще я ненавижу? – он смотрит не здорово. Выжидающе. Словно хищник, который вот-вот накинется и задушит свою жертву. К слову, о задушит…Он жрет ее. Уничтожает. Словами. Взглядом. Изменчивым настроением. Ей насточертело находиться изо дня в день на эмоциональных качелях. Боязнь упасть и разбиться гораздо сильнее, нежели желание обрести долгожданное счастье. С Чоном тяжело. Его характер сущий ад. Его энергетика давит на нее, душит, загоняет в угол. Но она старается держаться. Правда, очень старается. Снова и снова натягивает на лицо улыбку, всячески показывая, что ее не сломать. Но он ломает. Как скульптор, отбивая камушек за камушком от огромного валуна. И, возможно, в самом конце она превратится в произведение искусства, но… Это не точно. – Ч-что? – девушка чувствует, как трясется нижняя губа. Прикусывает ее до кровавых отметин, до металлического привкуса на языке, до…до головокружения. Ведь его ответ моментально телепортирует ее на самое дно Марианской впадины, под толщу воды, которая расплющивает ее в мгновение ока: – ТЕБЯ. И она разбивается. Как разбиваются хрустальные вазы, падая на роскошный мраморный пол. Ослепительно. Потому что нет ни единого намека на слезы. Нет истерики. Нет болезненных рыданий. Она душит их в себе. Внутри. Сгорая от дикой боли в груди. Держится. Стойко выносит взгляд испепеляющих глаз. Легкая улыбка проскакивает на ее лице. И нет смысла что-либо доказывать и говорить в собственное оправдание. Бель просто кивает в знак того, что она не глупая, и все поняла, на автомате поднимает с пола упавший мобильный телефон, и, прижав устройство к груди, разворачивается по направлению к своей комнате. Закрыв за собой дверь, девушка прислоняется спиной к деревянной поверхности. Взгляд падает за окно – на разбушевавшуюся, завывающую диким, одиноким зверем, метель. Она вторит ее состоянию. Ее чувствам, ничтожно разрывающим грудную клетку. Истерике, что прорывается из-под толщи стальной маски. Безразличие. Похуизм. Это все же положительные эмоции. Они спасают. Ограждают от лишних сантиментов. Помогают выкарабкаться из болота под названием «влюбленность». Но, как быть, если все принимаешь близко к сердцу? Бель кажется, что внутри нее оторвался тромб. Смерть неминуема. Она разлагается, словно зловонный труп. Но она все еще жива. Все еще дышит. – Я не ненавижу тебя… – И, знаешь, что еще я ненавижу? ТЕБЯ… Глупая. Глупая девчонка. Без разума в голове. Своим признанием самолично подвела себя к пропасти, столкнула без возможности зацепиться за сук. Лучше бы молчала. Лучше бы держала в себе все убивающие нутро чувства. Лучше сгореть изнутри, нежели обнажить душу перед существом, которому это без надобности. Внутренние органы варятся в кислоте. Девушка скатывается вниз по двери, приземляется задницей на пол, все так же смотря стеклянным взглядом в одну точку. Кукловод беспощаден. Он выбрал ее на роль одного из глупцов. Уведомление, пришедшее на прижатый к груди мобильник, вырывает из транса. Смс от «Дамир»: «Что на счет вечеринки? Не передумала?» Пальцы зависают над экраном горящего устройства. Капля влаги перекрывает полученный текст. Затем еще одна. И еще. Девушка только сейчас замечает, что плачет. Навзрыд. Завывая вместе с вьюгой за окном. На душе противно скребут кошки, раня до кровоподтеков. Хочется изменений. Надоели слезы и вечные страдания, что потоком обрушиваются на ни в чем не повинное тело. Хочется безмятежности. Легкости, в конце концов. Хочется проживать молодость, создавая интересные воспоминания. Хочется веселиться, сходить с ума, а не утопать в агонии и безответных чувствах. Мысли вертятся в голове, наталкивая на один единственный ответ. Десять минут болезненных рыданий и смс летит к своему получателю. «Изабель»: «Да. Я буду там.» Решения, принятые однажды, не случайны. И так же не случайно они закрадываются в голову. Все, что происходит – предрешено. Еще там, на зачатках вселенной, кукловод расписал потрясающий ход событий. Он тщательно отобразил войны, распады государств, изменения климата, чуму/болезни и так же тщательно просчитал судьбу каждого человека, ступившего однажды на планету Земля. Бель сделала выбор. И неизвестно, приведет он к положительному или отрицательному результату, – он сделан и изменениям не подлежит. Я смотрела в его глаза и все, чего мне хотелось, Так это... Уйти.