Эффект бабочки — теория хаоса

      Спустя некоторое время все начало приходить в норму. Состояние Калипа улучшилось. Даже в манере речи начали прослеживаться былые ядовитые нотки. Но Джонни слишком хорошо знает его. Слишком. Даже если внешне он прежний, в темных уголках запрятались коварные демоны, рожденные страхом и болью. Достаточно на секунду дать слабину, как эти мелкие твари вырвутся наружу и уничтожат всё вокруг. Джонни чертовски хочется верить в то, что все приходит в норму. И временами то самое «чертовски хочется верить» берет верх.       Которое утро Калип просыпается на своей кровати, наблюдая, как рядом на стуле, а иногда и на полу, свернувшись калачиком, спит вымотанный донельзя друг. Сладко так посапывает, склонившись над кроватью и подпирая тяжелую голову рукой. Так сложно оставить все как есть. Так и подмывает на невинную шалость, а, возможно, и вовсе не невинную. Да вот только рука не поднимается, от мысли потревожить его сон — и вовсе становится тошно. Джонни выглядит так, словно не спал и не ел неделю, не меньше. Впалые щеки, мешки под глазами. И почему-то становится так мерзко самому от себя. В голове не в первый раз мелькает мысль: «Это я довел его до такого состояния, снова».       Но сейчас Джонни выглядит много лучше, чем тогда, когда нашел его в коридоре без сознания и несколько дней выхаживал, тратя все свои силы. Помылся, сменил перепачканную, пропахшую потом и сигаретным дымом одежду на свежую, вымыл волосы и сбрил щетину, которая так раздражала Калипа, о чём он незамедлительно сообщил при первой же возможности.       Длинные подрагивающие пальцы потянулись к выбившейся прядке. Зеленые глаза моментально вспыхнули, уставившись на объект, посмевший потревожить чуткий сон. Калип и не подумал о том, чтобы отдёрнуть руку. Приятно, волосы такие шелковистые. Хочется задержаться в этом мгновении. Интересно увидеть его с распущенными. Джонни никогда раньше не отпускал волосы, странно видеть его с этим нелепым пучком. Пальцы дергают резинку, и копна волос рассыпается на плечи и лопатки.       Джонни дал немного времени Калипу хорошенько себя рассмотреть. Оценивающий, слегка безразличный взгляд. Сложно понять, о чем он сейчас думает. Всегда было сложно. Думает одно, а на лице и на языке совершенно другое.       Джонни провел языком по пересохшим губам:       — Тебе не нравится? — еле слышно спросил осевшим после сна, хриплым голосом.       Калип лишь безразлично повел плечами и отвел глаза в сторону.       — Я обрежу, — поднялся со стула и, лениво потягиваясь, направился к окну. Открыл, впуская в комнату свежий воздух.       — Оставь… Тебе идет.       Уголки губ приподнялись в улыбке, но, прежде чем повернуться к другу, Джонни натянул маску удивления:       — Повтори-ка, я что-то не расслышал.       — Тц. Всё ты слышал. Оставь, как есть.       — Солнышко, тебя часом не подменили инопланетяне? Или, может, у тебя температура? Как не посмотри, ты только что сказал, что тебе нравятся мои волосы.       — Пошел нахуй, Джонни. Долго ты ещё будешь сидеть здесь и опекать меня, как баба с синдромом «я же мать!»?       — Разве что на твой…       Калип сначала опешил, явно не ожидая услышать подобный ответ. Затем краска прилила к щекам:       — Что?       — Что? — насмешливо перекривил Джонни, довольно наблюдая за раскрасневшейся физиономией друга.       — Помоги мне подняться…       Джонни, не раздумывая, протянул руку; Калип воспользовался предоставленной возможностью.       Всего секунда, и Джонни оказывается прижатым к кровати. Волосы раскинуты по подушке. Руки заломлены над головой. Как для учителя, ещё и раненого, Калип весьма силен. Сжал пальцы, не давая возможности пошевелиться, о высвобождении и речи быть не может. Колено упирается в промежность.       — Повтори-ка, — бархатный полушепот, на лице не осталось ни тени смущения. — «Я что-то не расслышал».       Играет, как зверь, загнавший свою добычу в угол.       Теперь пришел черед краснеть Джонни. Он прекрасно понимал, что друг не оставит подъёб без внимания. И сейчас, будучи прижатым к кровати и, не имея возможности пошевелиться, Джонни корит себя, что так легко повелся на уловку, позволяя взять над собой верх. Ситуация явно не в его пользу. Обернуть всё в выигрышное для себя положение не так просто, как хотелось бы.       — Джонни, — сладко выдыхает имя в шею, надавливает коленом чуть сильнее и проводит кончиком носа от основания шеи к уху, прикусывает мочку. — У тебя встал… Хочешь помогу?       У Джонни пробегают мурашки. «Блядский ты извращенец», — пролетает в голове, но не слетает с губ. «Когда все успело обернуться в это?»       Калип немного отстранился, чтобы иметь возможность заглянуть в зеленые глаза друга. Губы искривились в довольной ухмылке. Конечно, он услышал столь громкие и красноречивые мысли. «Не я это начал.»       — Ты готов зайти так далеко, неужели мои слова тебя задели? — провоцирует Джонни, хотя у самого сердце бьется так быстро, и дыхание давно сбилось. Вновь проходится языком по приоткрытым губам.       — Думаешь, я все ещё играю? — сокращает расстояние и останавливается в паре сантиметров от губ. — Нервничаешь из-за того, что я слишком близко?       — Кап…       По телу проходит разряд. Джонни давненько его так не называл. Это ласковое прозвище он дал ему, когда они были ещё совсем мальчишками, кажется, будто с тех пор прошла целая вечность. На удивление приятно слышать это обращение снова. Даже немного больше, чем просто приятно. Провоцирует поганец. Такой теплый и так близко, что становится просто невыносимо жарко. Мысли путаются. Запах сигарет, и уже не разобрать, чей он. Это все ещё игра? Штаны так нестерпимо давят. «Зашел так далеко… Что я, черт возьми, творю…», — сложно контролировать свои способности, и остается только надеяться, что Джонни не услышит его мысли.       Калип сам не до конца понимает, что он сейчас делает. Медленно приближается, касается губами губ друга трепетно, осторожно, пробуя на вкус. Проходит горячим влажным языком по верхней губе. На большее не решается, останавливается, будто бы ожидая чего-то. Джонни замер и, кажется, даже сердце перестало пропускать удары. Только рвано дышит сквозь приоткрытые губы.       — Я смотрю, у тебя уже ничего не болит, — придя немного в себя, шипит Джонни, а голос предательски срывается, кисти угрожающе похолодели. Так же хорошо, как забирать боль, он умеет её причинять. Находит слабые места, бередит раны. Разница лишь в том, что ломать — не строить. И в мыслях не было причинять настоящую боль Калипу. Но заставить капитулировать — запросто.       — Ты блефуешь.       — Хочешь это проверить?       Калип разочаровано вздохнул, поднялся на колени и вскинул руки вверх, сообщая тем самым, что капитулирует. Свободные рукава футболки сползли, обнажая внутреннюю сторону локтя. На правой руке отчетливо виднеются следы от инъекций, синяки от неправильного введения иглы, царапины от ногтей.       Настроении Джонни мгновенно переменилось. «Приходит в норму, да? Идет на поправку!» Калип не успел уловить, с чем связана перемена настроения друга, а когда поймал взгляд, стало уже поздно. Джонни схватил Калипа за руку и задрал рукав вверх.       — Что это?!       — Успокойся, это обезболивающее. Пару дней назад, когда ты помогал Лойту… — взгляд блуждает, будто бы изучая черты лица Джонни, но голос ровный, уверенный, ни тени сомнения.       Джонни распирает от злости. Он перехватил одной рукой Калипа за челюсть, сжав пальцы с такой силой, что побелели ногти:       — В глаза смотри! Правду!       — Обезболивающее.       Пальцы соскользнули с лица, нет больше никаких сил смотреть в эти темные лживые глаза, Джонни столкнул с себя друга и резко встал с кровати, повернувшись спиной. Потирает переносицу, сдерживается, пытается прийти в себя, внутри бушует гнев.       — Джонни, это в последний раз, я обещаю.       Рука падает вниз, и тишину комнаты заполняет болезненный, отнюдь невесёлый смех, больше похожий на хрипящие всхлипы. Джонни выдыхает, сжимает зубы и с разворота бьёт Калипа тыльной стороной руки по лицу:       — Обещаешь, сука?! Ты мне? Лживая ты мразь, Калип! Да твоему блядскому обещанию грош цена.       Калип наклонился и сплюнул кровь на пол. Стыдно? Нет, ему не стыдно, он чувствует себя последним куском говна. Джонни присел на корточки, схватил Калипа за волосы, в очередной раз встречаясь с ним взглядом.       — Помнишь тот день, когда я нашел тебя с пеной у рта? Однажды ты передознешься, и меня не будет рядом, и ты сдохнешь в собственной моче и блевотине, как последняя, скатившаяся на самое дно, тварь. Ты этого хочешь? Хочешь сдохнуть, да? Нравится вот так, чувствовать себя последней гнидой, м? Я вытаскиваю эту мразоту с того света, каждый, сука, раз, и вот, чем он мне отплачивает: вгоняет иглу в вену! Ну давай, блядь, расскажи мне, что это в последний раз!       «Расскажи мне эту сказку вновь, я так сильно хочу поверить в неё…»       — Ты и сейчас обдолбанный? Вот смотрю на тебя и самого блевать тянет.       Так сложно смотреть в родные глаза, в которых видишь лишь ебучее ничего, абсолютную темноту. Каждое произнесенное тобой слово проходит мимо. Как будто бы говоришь по телефону, а на том конце никого нет.       Какой смысл, кричать? Желание жить выбил отец, а оставшиеся извилины выжгли наркотики. Это повторится вновь, лишь вопрос времени. Сейчас он будет пай-мальчиком, играть роль, но надолго ли хватит? День? Два? А может неделя? А дальше очередная доза, мимолетное счастье, отходняк, ломка, обещания, доза, и так по кругу.       Джонни, не проронив больше ни слова, поднимается на ноги, но руку с волос не убирает, дергает вниз, стягивая с кровати и тащит податливую тушку за собой в ванную комнату, намерено приложив лицом о дверной косяк. Калип приоткрывает губы и слизывает с них кровь, струящуюся ручьем из ушибленного носа. Небольно, царапина в сравнении с побоями отца. Он знает, что заслужил. Заслужил удар, каждое оскорбительное слово в своей адрес и презрительный взгляд.       Свободной рукой Джонни выкрутил до упора кран с холодной водой, перекрыл водосток и дернул друга за волосы, впечатав в бортик ванной. Калип послушно залез в ванную, сел и поджал колени к груди, как маленький. По мере наполнения ванны штаны пропитываются водой. Холодно, кожу покалывает сотней иголочек, но приводит в чувства.       Джонни думает, о том, чтобы выйти. Сейчас ему хочется побыть наедине со своими мыслями. Просто побыть одному, успокоиться, не видеть то, что он видит сейчас. Невыносимо больно смотреть, как единственный человек во всем мире, который тебе небезразличен, собственноручно убивает себя снова и снова. Быть рядом — страдать, но быть далеко и не знать, что с ним — ещё хуже. Он не успевает сделать и шагу, как мокрые, холодные дрожащие пальцы цепляются за его футболку.       — Джонни, пожалуйста… пожалуйста, не уходи…       Этого достаточно. Достаточно, чтобы он остался. Он не может уйти, не может оставить его одного. Тело движется само собой, будто бы кто-то дергает невидимые ниточки. Джонни опускается в ванну позади Калипа, вытягивает ноги, притягивает дрожащее тело ближе к себе, крепко обнимает его.       — Ты довыебывался, Кап. Не понимаешь по-хорошему, я одену на тебя смирительную рубашку и привяжу к кровати. Будешь жрать дерьмо через трубочку. Я сделаю всё, но колоться ты больше не будешь. Хоть одна мысль о кривой дорожке, и я прикончу тебя собственными руками из этого пистолета, — рядом с виском Калипа появился ствол, и раздался щелчок. — Паф, и конец твоим страданиям. Я больше не смогу, я не вынесу твоей лжи, глаз, в которых ебучее ничего; не выдержу бьющегося в конвульсиях тела на полу с пеной у рта. Достаточно. Побег от реальности — удел слабых.       Джонни возвращает пистолет на предохранитель и убирает его, утыкается лицом в плечо друга. Тяжело выдыхает, и уже гораздо более спокойно, снизойдя до едва ли слышного шепота добавляет:       — Просто позволь мне помочь тебе разогнать твоих демонов…