Танец под водой (Не смотри наверх)

Как только дверь в хижину затворилась, с Боры спало странное оцепенение, завладевшее ей у маяка. Она потёрла гудевшие виски: и что это за странная напасть? Изнутри домик смотрительницы выглядел куда симпатичнее, чем снаружи. Должно быть, Шиён посвящала украшению своего жилища всё свободное от управления маяком время. Стены были выстланы свежими досками, не успевшими потемнеть от влажного морского воздуха; у небольшого, чисто выскобленного окна стояла одноместная кровать, аккуратно застеленная ярким лоскутным одеялом. Бора присела на вытянутый ящик, служивший стулом, и принялась рассматривать газетные вырезки, устилавшие столешницу. Самая новая датировалась тремя месяцами назад — неудивительно, ведь прессу Шиён могла получать только с доставкой груза на остров. Большинство из статей были…о погоде. Дождливый май, сухой август — напротив каждого из сообщений от метеорологов мелкими иероглифами были оставлены заметки. Бора никогда особо не задумывалась о том, что семья Ли на самом деле прибыла откуда-то издалека, так прочно в её разуме они были привязаны к маяку. Что привело их сюда? Неужели они пересекли океан, чтобы застрять на богами забытом маленьком островке? Ни о чём более глупом Бора никогда и не слышала. Она подняла глаза, внимательно изучая маленькую кухоньку, расположившуюся тут же, слева от стола. Над печью разместился небольшой фотопортрет девушки, лицо которой было Боре хорошо знакомо. Историю Катарины мельком проходили в третьем классе, но любой прибрежный житель узнавал о ней от своих приятелей по играм гораздо раньше. Сама Бора слышала как минимум три разных версии того, кем Катарина была и почему она оказалась на острове. Все легенды сходились только в одном: в том, как девушка погибла. Бору передёрнуло, когда она представила, как юная красавица поднималась по пыльной винтовой лестнице, зная, что никогда уже не вернётся назад. Как она прошла мимо безжизненной в дневное время лампы, которая должна была давать свет, но ей принесла лишь тьму. Как она сняла чёрные матерчатые туфли и обняла перила маяка в последний раз, перед тем как взобраться на них, и… Бора подскочила на месте от глухого звука, раздавшегося за её спиной. Шиён, стряхивавшая воду с длинных чёрных волос, замерла на месте, а потом виновато поклонилась. — Не хотела тебя испугать, — пробормотала она. — Не испугала, — ответила Бора и гордо приподняла острый подбородок: ни за что на свете ей не хотелось демонстрировать смотрительнице свою слабость. И, честно признаться, она никогда не чувствовала себя такой уязвимой. Шиён прошла мимо неё, оставляя за собой шлейф сладковатого запаха, в котором Бора узнала нотки черёмухи — во рту тут же возникло знакомое, вяжущее ощущение. Бора подняла глаза на Шиён. — Кофе или чай? — спросила Шиён, ставя на газовую горелку небольшой алюминиевый чайник с помятыми стенками. — Всё свежее, не бойся. — Конечно, я ведь сама это привезла, — хмыкнула Бора и поёжилась: в хижине снова стало холодно. Была ли виной тому открытая на несколько мгновений дверь или же дело было в ледяной ауре Шиён, Бора сказать не могла. — Кофе. Шиён бросила на неё взгляд и покачала головой, а потом проследовала к двери и вернулась с тёмно-зелёной рубахой, сшитой из плотной и даже на вид тёплой ткани. — Набрось это на себя, — почти приказала она. Бора хотела было поспорить, но быстро передумала, как только услышала стук собственных зубов. Дождь за стенами хижины расходился: Бора зачарованно смотрела на крупные капли, собиравшиеся на чистом стекле. В помещении потемнело, будто день близился к закату, а не едва перевалил за середину. Звук закипавшей в чайнике воды и бурлящего в турке кофе погрузил Бору в состояние сонного оцепенения, из которого ей удалось выбраться только когда Шиён поставила перед ней дымящуюся жестяную кружку. — Я хотела извиниться, — хрипло проговорила Шиён, когда Бора сделала первый глоток и зажмурилась от удовольствия. — За что же? — За то, что из-за меня ты застряла на острове. Только сейчас Бора поняла, что домой ей в ближайшее время не попасть. Штормы на побережье могли продолжаться от нескольких часов до нескольких дней, а на случившийся сегодня ни у кого даже не было предварительных прогнозов. Как будто он возник не по велению природной стихии, а по чьему-то злому умыслу. — Не твоя вина, что случился шторм, — сказала Бора, внимательно наблюдая за лицом Шиён. Оно оставалось холодным, безэмоциональным, только вот нижняя губа девушки едва заметно дёрнулась. — И правда, — ответила Шиён. Бора шумно подула на кофе и сделала большой глоток. Горячая, горьковатая жидкость разливалась по желудку — зубы, наконец, перестали стучать. Рубашка Шиён была тёплой, мягкой и тоже пахла черёмухой. Странный аромат для девушки, живущей в полном одиночестве на скалисто-песочном острове. От тишины, внезапно нависшей над комнатой, у Боры потихоньку начинала гудеть голова. Шиён же, судя по всему, не возражала: она ссутулилась на своём ящике и, прищурившись, разглядывала Бору. Нагло и жадно, как будто считала своим полным правом проникать взглядом ей под кожу и изучать её внутренности. Или, что и того хуже, её душу. От этой мысли у Боры покраснели щёки. Она беспокойно заёрзала на месте. — Так что, — вдруг сказала она. — Каково это — жить одной и заниматься одним и тем же каждый день? Шиён вдруг хихикнула высоким тоном, которого Бора от неё никак не ожидала. — Так мы будем говорить обо мне? — ответила она вопросом на вопрос. — Как же приятно, что кто-то интересуется мной спустя почти двадцать лет, что я прожила здесь на острове. — Тобой всегда интересовались, — вырвалось у Боры. Шиён приподняла бровь. — Да ну? И что же обо мне говорят достопочтенные жители Пэкхаба? — Всякое, — Бора вдруг пожалела о том, что упомянула это ранее. — Плохое, в основном, — закончила она почти шёпотом. Шиён не выглядела удивлённой. — Что, пересказывают истории о том, как я обезумела и убила собственного отца, а потом неделю просидела взаперти с его телом? Или может о том, что я от него забеременела, и он убил себя, не выдержав такого позора? На какую ещё мерзость способна ваша фантазия? Бора вся сжалась: Шиён была опасно близка к правде. Шептаться об этом с ребятами с побережья было весело, и это щекотало нервы, но слышать грязные сплетни от объекта этих самых сплетен… Боре было жутко стыдно, и она уставилась в кружку. Шиён едва слышно фыркнула. — Я не убивала своего отца, — сказала она тихо. — Но умер он из-за меня. На улице громыхнуло так сильно, что Бора невольно вздрогнула, и Шиён тут же накрыла её руку своей — тоже непроизвольно. Их взгляды встретились на мгновение, и они обе моментально отвернулись друг от друга. Но их пальцы по-прежнему соприкасались. Бора осторожно перевернула ладонь Шиён и зачарованно уставилась на крохотную родинку на левой стороне её запястья, почти на самом сгибе. — Что ты обычно делаешь в шторм? — спросила Бора, хотя рой совсем других вопросов крутился в её голове. — То же, что и всегда, — ответила Шиён и убрала руку, которую Бора отпустила с неохотой. — Помогаю кораблям не заблудиться. Обеспечиваю побережье необходимыми припасами. Храню жизни сотням моряков. Бора буквально горела от стыда. — Я чувствую себя ужасно, — заявила она. — Я выбью зубы любому, кто посмеет снова заикнуться о тебе. Шиён улыбнулась одними губами. — Люди говорили и будут говорить. Пытаясь их заткнуть, ты только разожжёшь любопытство. — Поэтому ты держишься подальше от всех? — И поэтому тоже. Бора цокнула языком, не зная, что сказать. Обычно она за словом в карман не лезла: Юхён вечно жаловалась, что её просто невозможно было переговорить, перебить, заглушить… Но с Шиён Боре не хотелось произносить ни слова. За них будто бы говорили ветер и дождь, чей громкий шёпот сплетался в одну грустную, но приятную слуху мелодию. Шиён задумчиво постукивала длинными пальцами по столешнице. Бора украдкой смотрела на её глаза: в полумраке хижины, освещаемой только одинокой керосиновой лампой, они будто слабо мерцали. Тёмная радужка практически сливалась со зрачком, создавая ощущение, что глаза у Шиён блестяще-чёрные, демонические. Бора как-то видела демона, духа моря, в комнате Джисона. Брат мирно спал, даже не подозревая, что его сестре пришлось сражаться с монструозной тенью, пришедшей по его душу. Демоны всегда похищали мальчиков, и Бору это ужасно раздражало. Чем это она хуже? — Согрелась? — спросила Шиён. — Я редко развожу огонь. Сама почти не мёрзну, разве что зимой, когда заметает. Бора кивнула. — Здесь очень мило, — сказала она невпопад. Шиён смущённо улыбнулась. — Я стараюсь, но почти всё, что ты здесь видишь — заслуга моего отца. Он любил окружать себя комфортом. Бора прыснула, и Шиён тут же нахмурилась. — Извини, — поспешила выпалить Бора. — Просто твой отец, он… не выглядел так, будто его волновало, где он живёт. Скорее, я могу представить его ночующим на голых камнях. — Ты его видела? — И тебя. Десять лет назад, на нашем базаре. Шиён наморщила лоб, вспоминая, а затем просияла. — Да! — восторженно воскликнула она. — Папа свозил меня на ярмарку. И купил мне леденцы! Я до того никогда не пробовала леденцы. Ты работала в одной из лавок? Бору немного уязвило то, что Шиён её не помнила. Какие глупости, подумала она. Прошло десять лет — слишком долго, чтобы помнить мельком увиденного среди толпы человека. Но ведь в её-то памяти лицо Шиён осталось! — Я шучу, — сказала Шиён. — Ты та чумазая девочка, что пялилась на меня так, будто думала, что я унесу весь рынок под подолом платья. Сердце Боры вдруг заколотилось чаще, и она прижала к нему ладонь, чтобы его успокоить. — Я пришла прямо после осмотра моторов с отцом. У меня не было роскоши принять ванную, — пробормотала она, оправдываясь. — А у тебя было такое дурацкое платье, что я не могла не пялиться. Кто же носит чёрное в такую погоду, на побережье? — Это было единственное нарядное платье в моём гардеробе, — пожала плечами Шиён. — Должна же я была разодеться на свой день рождения. — С днём рождения, — сказала Бора и тут же хлопнула себя по лбу. Шиён радостно рассмеялась. — Спасибо, — сказала она тепло и снова протянула Боре руку, но, быстро передумав, отдёрнула её назад. — Правда, ты немного опоздала. — Это я заранее, к следующему разу, — возразила Бора. — Договорились, — Шиён поднялась с места и проследовала к печке, где она остановилась, уставившись на портрет Катарины. — Знаешь, — проговорила тихо смотрительница. — Это платье раньше принадлежало ей. Бора почему-то этому не слишком удивилась. — Вы родственницы? Шиён кивнула и погладила изображение Катарины подушечкой указательного пальца. — Кэти Вонг — моя прабабка со стороны отца. Он пытался сбежать от её наследия, но когда умер дедушка, нам пришлось приехать сюда из Гонконга. — Вы совсем не похожи. — Мы похожи больше, чем ты можешь видеть, — Шиён повела плечами, будто стряхивая невидимую тяжесть. — Я… Её голос прервал резкий, противный писк, за которым тут же последовал сигнал на азбуке Морзе. Шиён незамедлительно бросилась в угол хижины и сорвала покрывало с небольшой радиостанции, стоявшей на высоком складном столе. Смотрительница переключила несколько тумблеров и приложила к уху коричневую трубку радиоаппарата, внимательно слушая. Сквозь механические щелчки и громкие помехи Бора уловила нотки знакомого голоса и поспешила подойти к Шиён. Повинуясь секундному порыву, она приобняла Шиён за талию и положила голову ей на плечо. — Катарина? Катарина? Вызывает Пэкхаб, Пэкхаб! Юхён наверняка пробралась в радиобудку своего отца без разрешения, и ей крепко за это влетит, с горечью подумала Бора. Шиён потянулась к передатчику и чётким, громким голосом произнесла: — Катарина на связи. Говорите, Пэкхаб. В голосе Юхён отчётливо слышались слёзы. — Пожалуйста, доложите статус курьера! Ким Бора, отправлена к вам с грузом девять часов назад! Приём! Девять? Бора не поверила своим ушам. — Говорит Катарина. Груз доставлен, курьер в безопасности, — тело Шиён напряглось в руках Боры, и она решила отстраниться. — Пережидает шторм со мной, приём. — Пожалуйста, Бора! Я очень волнуюсь, — Юхён всхлипнула. Шиён раздражённо уступила Боре место перед радиостанцией. — Юхён-а? Я в порядке, — вяло проговорила Бора. Она наблюдала за Шиён, которая ушла к кровати, прилегла и отвернулась лицом к стене. — Слушай, тебя не должно быть в переговорной комнате. По палкам соскучилась? Приём. — Боже, Бора… Я думала, что… Ты с ней, да? — Юхён никогда не трудилась заканчивать свои предложения, и особенно если сильно волновалась. — Она тебя не обижает? Бора почему-то сильно разозлилась. — Шиён предложила мне переждать шторм здесь. Передай маме и отцу, что я в порядке. Я отплыву, как только утихнет ветер, приём. Юхён на том конце шумно задышала. — Бора, — глухо сказала она. — Я люблю тебя, приём. Бора часто-часто заморгала, и хотела было ответить, но эфир прервался, наполнившись мерным гудением. Должно быть, Юхён оборвала связь. Аккуратно уложив трубку на станцию и прикрыв её тканью, Бора повернулась к Шиён. Та по-прежнему лежала к ней спиной, уставившись в стену неподвижным взглядом. — Извини, — тихо сказала Бора. — Юхён не должна была занимать важную линию. Она просто… сильно переживает, если я не рядом. До одури боится, хотела сказать она, но почему-то решила, что Шиён это расстроит ещё сильнее. — Это ничего, — голос Шиён звучал ровно, спокойно, и Бора почувствовала себя дурой. С чего она вообще решила, что смотрительнице есть какое-то дело до её жизни? Наверняка она просто рассердилась из-за того, что Бора распустила руки. Что казалось нормальным жадной до объятий и прикосновений прибрежной жительнице, переспавшей чуть ли не с половиной городка и перецеловавшей другую, было, должно быть, абсолютной дикостью для затворницы-смотрительницы маяка. — Эта девушка, Юхён… Она твоя возлюбленная? — спросила Шиён, и Бора удивлённо распахнула глаза. — Возлюбленная? — повторила Бора, словно пробуя это странное слово на вкус. — Так больше не говорят. Шиён резко села и подалась всем телом навстречу Боре. Её руки яростно сжали покрывало, так, что костяшки кулаков побелели. Щёки смотрительницы алели, а её грудь беспорядочно вздымалась, и Бора не могла понять, то ли девушка была до смерти испугана, то ли безумно разгневана. — А мне почём знать? — выплюнула она. — Мне никто такой роскоши не дал! Бора отступила на несколько шагов. — Я не нанималась нянчиться с чьей-то подстилкой! Ты должна была уплыть! Убраться к чёрту, пока у тебя было время! Теперь поздно, поздно! — Шиён кричала, и её голос становился всё выше. Краем глаза Бора увидела, как зигзаг молнии разрезал тёмное небо, ударив прямо за окном. Ещё чуть-чуть — и в хижину, подумала она. Молний Бора боялась до одури ещё с тех пор, как мать прочитала ей лекцию о маленьких шарах электричества, залетавших в открытые окна к непослушным… — Это всё твоя вина, — прорычала вдруг Шиён и в несколько быстрых шагов дошла до кухоньки, чтобы сорвать со стены портрет Катарины и швырнуть его на пол. Стекло рамки брызнуло во все стороны, и Бора зажмурилась. — Убирайся прочь, как только затихнет ветер, — Шиён подхватила с крючка плащ-макинтош и набросила его на себя. — Мне нужно продолжать работать. Спасибо за продукты. Надеюсь, ты никогда не вернёшься. Дверь громко хлопнула, и потрясённая Бора бросилась к окну, провожая взглядом бегущую к маяку Шиён. Лунный свет с трудом пробивался через густо-чёрные грозовые облака, и Бора быстро потеряла смотрительницу из вида. Она залезла на кровать и прижалась к стеклу носом. На земле, там, куда пару минут назад ударила молния, расползался во все стороны чёрный ожог. Бора прикусила нижнюю губу и схватилась за свою правую руку, на которой вдруг запульсировала острой болью сеточка вен. — Что за… — Бора медленно моргнула: держать глаза открытыми было всё сложнее. Она медленно спустилась с кровати и встала на четвереньки, чтобы не потерять равновесие. Ещё никогда в жизни она не чувствовала себя такой обессиленной, ей казалось, что её подвесили на мясной крюк и, резанув тесаком по горлу, оставили истекать кровью в огромный чан. Бора подползла к портрету Катарины, схватила её и свернулась в клубок, прижав изображение к груди. От жесткой серебряной пластинки тянуло успокаивающим теплом, и Бора устало прикрыла глаза. — Я хочу спать, Кэти… — пробормотала она, баюкая изображение. — Я так устал, милая… Останься со мной ненадолго, хорошо? Спой мне песню, как в прошлый раз. Я хочу заснуть под твой голос. Ветер за окном взвыл, как раненое животное, но Бору это уже не беспокоило: она тихонько посапывала на полу. Долго, впрочем, отдохнуть не вышло. Бора пришла в себя, когда почувствовала, что фотопортрет прожигал ей лицо — или то был не он? Она провела ладонью по лицу и испуганно вскрикнула: на руке алели свежие следы крови. Она привстала и оглянулась вокруг себя. Пол был покрыт осколками — конечно, как Бора могла забыть? Шиён бросила портрет на пол, и тонкое стекло, защищавшее хрупкую поверхность из амальгамы, разбилось на мелкие кусочки. Должно быть, один из них вонзился в щёку Боры, когда она решила прилечь отдохнуть. Найти зеркало в хижине смотрительницы оказалось задачей непростой. Бора даже заглянула под кровать в надежде обнаружить хоть что-нибудь, но в итоге сдалась и вернулась к окну, на котором хоть и размыто, но могла видеть собственное лицо. Осколок встрял чуть пониже скулы — Бора зашипела, извлекая его из-под кожи. Из ранки тут же со свежей силой полилась кровь, и Бора не придумала ничего лучше, кроме как зажать её полой рубашки. Ткань незамедлительно пропиталась красным — Шиён это вряд ли понравится. Впрочем, нравилось ли ей что-нибудь? Бора вспомнила яростное выражение лица смотрительницы и подумала, что её отец, возможно, был прав. Шиён, вынужденная коротать долгие дни и ночи в компании огромных рычагов и линз, обезумела и одичала от одиночества. Бора запоздало сообразила, что всё ещё сжимает в руках портрет Катарины. Она подняла его перед собой и взглянула на него вблизи — в первый раз. Амальгамное покрытие повредилось от удара, и половина лица прабабушки Шиён стёрлась — выглядело это зловеще. Но даже так Катарина — Кэти — оставалась одной из самых красивых женщин, что Боре когда-либо приходилось видеть: пухлые, изогнутые в мягкой улыбке губы, прямой нос, широкий ясный лоб и острый подбородок… Живи Бора в одно время с мисс Вонг, кто знает, быть может она приезжала бы навещать её на острове чуть чаще, чем нужно. Внимание Боры привлёк кусочек бумаги, торчавший с обратной стороны портрета. Она аккуратно поддела его ногтем и вытащила — он оказался свёрнутой вчетверо газетной вырезкой, невероятно ветхой. Кораблекрушение уносит жизни 118 членов экипажа «Жемчужины Чосона». Смотритель Вонг взят под стражу. Бора наморщилась и вчиталась в заголовок ещё раз. Она ничего не могла понять. Статья была датирована 1843 годом. Год смерти Катарины — это Бора хорошо помнила. Чего она припомнить не могла, так это кораблекрушения. В последние две сотни лет ни один корабль не разбился в водах, окружавших Пэкхаб и маленький остров с маяком. И уж точно она бы не забыла о целом фрегате, гордости торгового флота страны. О нём Бора знала, даже не доучившись в школе. — Это какая-то идиотская шутка, — прошептала она и не поверила самой себе. Кто станет подделывать газетную статью и прятать её за фотопортретом погибшей девушки в хижине, которую никто не посещает, кроме одного человека? Ли Шиён. Бора аккуратно уложила портрет на постель и скривилась от боли. Скула сильно ныла, но голова болела сильнее: казалось, что она вот-вот взорвётся, как грот, в котором кто-то подпалил подземный газ. — Ли Шиён, — прошипела Бора и решительным шагом двинулась к двери. Потянув за ручку, она на мгновение замерла: шторм по-прежнему бушевал за стенами хижины, и молнии то и дело расчерчивали разъярённые небеса. Сомнения пропали через несколько секунд, когда Бора обнаружила себя стоящей на палубе фрегата с чёрными шёлковыми парусами. Она отерла со лба холодный пот, смешавшийся с солёными каплями морской воды, и закричала во все лёгкие. Её отчаянный крик утонул в рёве волн и панических завываниях молодых членов команды «Жемчужины Чосона». Детей, отправившихся в своё первое плавание. Детей, никогда из него не вернувшихся. Бора побежала, а земля искривлялась под её ногами, испытывая её координацию. Маяк, располагавшийся неподалёку от хижины, вдруг уменьшился в размерах, будто его кто-то отодвинул и продолжал двигать, чтобы Бора никогда его не достигла. Она бросила взгляд на бесновавшееся море и ясно увидела очертания фрегата, направлявшегося прямо к скалистому побережью. Она разглядела и маленькую одинокую фигурку капитана, державшего в руках зажжённую сигнальную шашку. Шашка обжигала руку, и Бора знала, что в ней не было никакого смысла. Вся команда обречена, подумала она с каким-то неожиданным облегчением. Их страдания — какими бы они ни были — заканчиваются здесь. Она спустилась на палубу и раскинула руки в стороны, будто стараясь обнять стремительно приближавшийся маяк. — Кэти! — крикнула она. — Я вернулся! Скрежет сминаемого о камни дерева остро ударил по барабанным перепонкам, и карабкавшаяся по отвесному склону Бора чуть не упала вниз, чудом удержавшись. Она зажмурила глаза, перед которыми расплывались красные пятна, не дававшие ей видеть. Дверь маяка не поддавалась даже после того, как Бора ударила её плечом, и она в отчаянии рухнула на порог. Дождь больно колотил по лицу и по всему телу, но ей уже не было до этого никакого дела — она погибла, разбившись о скалы острова Катарины. Только тогда он назывался совсем по-другому. Бора почувствовала, что кто-то схватил её за плечи и потащил по каменному полу. Она открыла глаза и увидела перед собой перепуганную Шиён, глаза которой отблёскивали фиолетовым. — Прости, — бормотала Шиён. — Я такая дура, боже мой… Что с тобой произошло? Бора слабо улыбнулась. — Маяк, — сказала она, вяло ворочая языком, и протянула Шиён газетную вырезку. — Маяк не работал в ту ночь. Они все погибли, не так ли? Шиён прикусила нижнюю губу и осторожно дотронулась до раны на щеке Боры. — Ты всё видела, — потрясённо прошептала она. — Теперь-то ты всё понимаешь? — Ты привязана к маяку, как и Кэти, — Бора сглотнула комок в горле и расслабила все мышцы — Шиён тут же подхватила её и уложила к себе на колени. — Нет, милая, — грустно проговорила Шиён. — Я и есть маяк.