Боре казалось, будто её голова увеличилась как минимум вдвое после того, как Шиён провела полчаса, ломая голос в непрерывном монологе. Она больше не пыталась скрыть свою природу от Боры, и та могла видеть её во всей красе: кожа смотрительницы слабо люминесцировала, а радужка глаз стала полностью фиолетовой, чёрный зрачок почти растворился в неестественно ярком цвете. Запах черёмухи, исходивший от всего её тела, усилился и мягко, успокаивающе обнимал Бору.
— Прости меня, — извинилась Шиён в сотый раз. Она сидела на коленях возле Боры, которая облокотилась о холодную каменную стену маяка. — Я не хотела подвергать тебя опасности, вот и всё. Пыталась отпугнуть.
— Я не из тех, кто легко сдаётся, — хмыкнула Бора и прикрыла глаза: дышалось ей теперь легче, и земля не уходила из-под ног, превратившись в морскую гладь, но голова всё ещё кружилась, и верить в реальность происходящего становилось ещё труднее. — Меня не прогонишь холодным отношением.
Только раззадоришь, подумала она, но вслух говорить не стала. А потом вдруг испуганно заморгала, в очередной раз представив, что Шиён может читать её мысли.
— Если бы ты была на её месте, что бы ты сделала? — тихо спросила вдруг Шиён. Бора покачала головой.
— Как же я могу знать? — сказала она.
И правда, понять Кэти Вонг, которая пожертвовала собственной жизнью и обрекла на жалкое существование несколько поколений своих потомков, у Боры не слишком-то получалось. Глядя на её намокший портрет (Бора почему-то до сих пор сжимала его в руках и никак не могла отпустить, будто кто-то намертво приклеил его к ладоням), и слушая историю Шиён, она пыталась представить себя дочерью смотрителя маяка в 1843 году.
Смотритель Вонг любил злоупотреблять байцзю и в злополучную ночь шторма принял смену от своего товарища будучи пьяным вдрызг — таким пьяным, что он заснул ещё по пути к светильнику на самом верхнем уровне маяка.
— Кэти нашла обломки корабля, — говорила Шиён, закусывая губу. На её лбу выступил пот, и Бора потянулась стереть его рукавом рубашки — желание это возникло у неё молниеносно и естественно, она не задумалась ни на секунду. — И тело капитана Чона. Он был ещё жив — море дало ему шанс попрощаться с Кэти — но всё его тело… — Она закрыла глаза на мгновение, а когда она вновь их открыла, Бора с удивлением поняла, что смотрительница плачет. — Он умер у неё на руках.
— По крайней мере они попрощались, — сказала Бора и сморщилась: в сердце что-то кольнуло. Кэти и капитан Чон виделись всего лишь три раза, но обменивались длинными письмами на протяжении пяти лет. Их тесная дружба быстро переросла в тёплые романтические чувства, у которых, впрочем, не было особой надежды на будущее.
Смотритель Вонг ни за что бы не согласился отпустить дочь от себя, а Чон был слишком влюблён в море.
Впрочем, так думала Кэти. О чём она не знала, так это об увольнительном письме по состоянию здоровья, лежавшем в нагрудном кармане капитанской куртки. Оно так и осталось там, целое и неповреждённое, и никем, никогда не прочитанное.
Вонга арестовали через три дня: он сам сдался властям, приплыл к побережью Пэкхаба на утлой лодчонке, абсолютно трезвый, с остекленевшими от ужаса глазами и дёргающимися губами. Суда он, впрочем, не дождался, повесившись на ремне в своей камере.
Кэти об этом сообщили не сразу, но когда новости до неё дошли, она никак не отреагировала. Кто-то списал это на шок, кто-то — на бессердечность.
Но, конечно же, никто догадаться и не мог, что Кэти Вонг заключила сделку с морем и доживала свои последние часы в этом мире. Девушка прибралась в хижине, надела новое платье, уложила волосы в аккуратную причёску и села за колченогий дощатый стол, чтобы написать последнее письмо, предназначавшееся её отцу.
Когда лист был заполнен мелкими округлыми иероглифами, Кэти запечатала его в конверт и залила красным воском: горячая тягучая масса капнула ей на руку, оставив на ней уродливый след от ожога, напоминавший клеймо.
Шиён задрала рукав рубашки и протянула Боре свою руку: изящную, бледную, но помеченную выступающим над кожей розоватым рубцом. В этот раз она позволила Боре до него дотронуться, изучить его подушечками пальцев.
Бора почти потянулась к нему губами, но остановилась в последний момент. Что-то странное происходило с ней. Она придвинулась ближе к Шиён и позволила сладкому запаху заполнить её полностью, почти одурманить, заменить собой боль и усталость, которые кровавыми сгустками пульсировали в голове.
— Кэти пообещала морю всех своих потомков женского пола на долгие годы вперёд, — Шиён смотрела куда-то вдаль невидящим взглядом. — Когда мой отец узнал, что мама забеременела, он стал подливать ей йод в чай. Но вытравить меня не удалось, — Шиён грустно усмехнулась. — Я оказалась слишком упрямой.
И славно, подумала Бора. Я бы не хотела прожить жизнь, не встретив тебя.
— Когда она убила себя, это запустило воронку времени, и «Жемчужина Чосона» не налетела на скалы в ночь шторма. Второй смотритель забрал смену безутешно горевавшего по своей единственной дочери Вонга. Маяк выполнил свои функции, потому что за ним смотрел трезвый, ответственный работник.
— И потому что в нём поселился дух Кэти, — добавила Бора.
Шиён кивнула.
— С тех пор маяку на острове не требуется целая команда обслуживающего персонала. Одного отпрыска рода Вонгов всегда достаточно. Одной девушки, — Шиён улыбнулась, и Бора была готова поклясться, что увидела тень гордости на её лице. — И сопровождающего её мужчины, конечно.
— Что станет с тобой, если ты попытаешься уехать? — выпалила мучивший её вопрос Бора. Шиён неопределённо пожала плечами.
— Когда мы с отцом отлучились на Пэкхаб на двенадцать часов, а потом вернулись на остров, я плевалась кровавой желчью ещё несколько дней. Кажется, он надеялся, что я умру. Но море быстро вернуло меня к жизни, убедившись в том, что я не пыталась никуда сбежать.
— Я всё ещё не понимаю, как это работает, — пробормотала Бора. Шиён ласково погладила её по щеке, стирая засохшую кровь, скопившуюся под ранкой.
— Некоторые вещи кажутся бессмысленными, когда ты пытаешься их понять, но абсолютно логичными, если ты просто примешь их на веру. Отец ничего мне не объяснил, просто погрузил на корабль и привёз сюда после того, как умерла моя тётя, — она поёжилась словно от холодного ветра, и вдруг как-то заметно уменьшилась. Бора взглянула на лицо Шиён и впервые за всё это время увидела, что она, в общем-то, такая же молодая девушка, испуганная и запутавшаяся, как и все её подруги с Пэкхаба.
Как Юхён.
Как и сама Бора.
— Первая ночь была ужасной, да? — спросила Бора, придвигаясь ближе. Их колени теперь соприкасались, и Бора могла чувствовать, каким ледяным было тело Шиён сквозь тонкую ткань её штанов.
Шиён быстро закивала, сдерживая слёзы.
— Моё тело… Его словно бы разбросало по всему острову. Я была везде и нигде одновременно, могла видеть на километры вперёд, и страдала от внезапной слепоты. Меня тошнило кровью вперемешку с морской водой и водорослями. Я прыгнула в море и очень-очень надеялась утонуть.
Бора вздрогнула и крепко сжала запястье Шиён, словно пытаясь убедиться, что та жива и по-прежнему сидит напротив неё.
— Позже стало немного легче. Мой отец годами пытался разорвать договор с морем, но у него ничего не выходило. В конечном итоге он погиб во время одного из ритуалов. Сперва я долго плакала, но потом…- Шиён на секунду замялась, прежде чем продолжить. — Потом я почувствовала облегчение. Наконец-то он оставил меня в покое. Позволил мне исполнить своё предназначение.
Шиён замолчала, уставившись куда-то повыше головы Боры. Её глаза, излучавшие мягкий свет, почти не моргали.
— Ты светишь кораблям прямо сейчас, да? — полюбопытствовала Бора и провела пальцем по внутренней стороне руки Шиён. Её кожа моментально покрылась мурашками, а сама Шиён на мгновение задержала дыхание.
— Всегда, — ответила она. — Смотри сама.
Шиён дотронулась до лба Боры двумя пальцами и легонько нажала на него. Сперва ничего не изменилось, но уже через несколько секунд Бора испуганно хватанула воздух ртом и вцепилась в Шиён.
Бора летела в душном грозовом небе, и крохотные атомы её тела растворялись среди атомов кислорода и азота. Она чувствовала, как воздух наполняет её, и как она смешивается с воздухом, становится его частью, и уже непонятно, где начинается одно и заканчивается другое.
Волны глухо бушевали где-то внизу, но их шум вдруг стал таким тихим, таким незначительным, что Боре казалось, будто море было и не морем вовсе, а каплей воды на прозрачном стекле.
Наконец она поняла одну простую истину: море заключено в границы. Соединяясь с другими водоёмами, впадая в океан, оно всё равно не может никуда отлучиться. Оно заперто, лишено выбора, оно застряло, загнанное в рамки берегов, островов и каменистых гряд.
В то время как Бора, ставшая чистым светом, была свободна и существовала везде и сразу.
Она скользнула в приоткрытую форточку в комнате Джисона и ласково поцеловала его в лоб. Брат улыбнулся во сне и чихнул, сморщив нос.
Бора помахала рукой Юхён, которая сидела, обняв колени, на тёмном дворе и глядела в море. Когда Бора подлетела к ней и обняла её мягким, тёплым лучом, девушка расслабилась и через мгновение задремала.
Тело Боры мелко подрагивало, когда Шиён отняла свою руку от её лба.
— Холодно, — только и сказала Бора и прижала локти к своим дрожащим коленям в попытке их успокоить. — Очень холодно.
Вместо ответа Шиён вдруг потянулась к ней и обняла её — крепко и тяжело. Сперва Боре было трудно дышать, но уже через несколько мгновений их тела подстроились друг под друга, приняли удобные позиции, и Бора вдруг подумала, что могла бы провести в этих объятиях целую вечность.
— Ты подглядывала за мной, да? — игривым тоном вдруг спросила Бора, зарываясь лицом в плечо Шиён.
— Иногда, — хрипло призналась Шиён. — За всеми, не только за тобой. Мне бывает скучно порой.
— И за кем же было интереснее всех наблюдать? — Бора нащупала губами выпирающую ключицу Шиён и мягко поцеловала её.
— За… За тобой, — голос Шиён практически утонул в шорохе дождя, доносившемся с улицы. — Зачем ты…
— М-м-м? — Бора расстегнула две пуговицы на рубашке Шиён. Кожа смотрительницы засветилась чуть ярче под почти невесомыми прикосновениями Боры. — Зачем я что?
Шиён откинула голову назад, и Бора невольно залюбовалась её острым, словно высеченным из драгоценного мрамора, подбородком. Скулы девушки покраснели совсем немного, но Бора отчётливо слышала, как громко билось её сердце.
— Мне кажется, на мне лежит какое-то заклятие, — пробормотала Бора и провела кончиком языка от впадинки между острыми ключицами Шиён до самого солнечного сплетения. Девушка дрогнула и напряглась: теперь во мрамор обратилось всё её тело. — Всё, как в тумане. Как будто мои руки и не мои вовсе, знаешь?
Шиён слабо усмехнулась и прикусила губу, а потом вдруг схватила Бору за волосы и потянула вверх, чтобы уставиться ей в глаза.
— Я знаю твои уловки, — сказала она твёрдо. — Я видела, как ты это делаешь со всеми.
— Со всеми? — Бора оскалилась. — Значит, совсем не иногда.
— Я не то имела в виду! — защита Шиён осыпалась в одно мгновение, как стекло на разбитой ею рамке портрета Катарины. Она упёрлась руками в грудь Боры, пытаясь её оттолкнуть, и Бора отстранилась.
— Ах, — пробормотала она. — Значит, я ошиблась. Мне, наверное, лучше уйти.
— Нет, — протянула Шиён. — Я не хочу.
— А чего хочешь?
Шиён не ответила, но расстегнула рубашку до конца и сбросила её с себя, а затем неловко повела плечами. Бора жадно смотрела на неё, запрещая себе прикасаться, пока Шиён наконец не взяла её руку в свою и не положила к себе на грудь.
— Мне нет нужды отвечать, — сказала она, облизнув губы. — Услышь меня сама.
Бора слышала. Ласковый вкрадчивый шёпот отражался каждой клеточкой мозга. Она наклонилась и оставила поцелуй на груди Шиён, обвела языком затвердевший сосок, ко второму потянулась двумя пальцами, требовательно сжала.
Другую руку Бора запустила в волосы Шиён, мягко массируя её голову. Шиён шумно выдохнула, но ни проронила ни звука. Тогда Бора царапнула её по спине — Шиён зашипела, но в её шипении не было ни доли злости.
Словно у котёнка, выпустившего коготки, чтобы поиграть с рукой хозяина.
Бора забралась к Шиён на колени, обняла её за талию, уткнулась в плечо. От черёмухового запаха пульсировало в висках и сладко потянуло в животе. Бора растягивала удовольствие, уклоняясь от робких попыток Шиён поцеловать её, дотянуться губами и попробовать её на вкус, облизнуть, как леденец на ярмарке.
— Перестань, — обиженно протянула Шиён и тут же коротко застонала, когда Бора поцеловала её за ухом. — Хватит дразниться.
— Но ведь так неинтересно, — Бора почти коснулась губ Шиён своими, обдала её горячим, прерывистым дыханием. Всё это было ей привычно, почти
скучно.
Шиён вдруг обхватила руками её голову и прижала к себе.
— Так не пойдёт, — объявила она и поцеловала Бору, языком протолкнулась между неплотно сжатых губ. Бора издала короткий удивлённый звук, но послушно позволила Шиён вести.
Её неопытность, невинность чувствовалась в каждом движении, и Бору это распаляло, заставляло погружаться в момент, не отстраняться и отправляться куда-то в другое измерение, как она обычно делала. Происходящее напоминало ей борьбу: вот она устраивается на лежащей на каменном полу Шиён, и кусает её в шею, хватает губами кусочек кожи, а потом закрепляет ярко-лиловый след зубами. Опускается ниже, к соскам, и обводит их языком — чувствует, как Шиён притягивает к себе её руку и прижимает к своей горячей щеке.
Через мгновение всё меняется: Шиён с лёгкостью обрушивает Бору на пол, садится сверху, мягко водит по её телу своим лицом, ластясь по-кошачьи. Она изучает Бору, рассматривает, наполняет лёгкие её запахом, рот — вкусом. Они целуются лихорадочно, промахиваются мимо губ, Бора не может больше сдерживаться — капельки слюны стекают по её подбородку.
— Позволь мне, — шепчет она на ухо Шиён, стягивая с неё брюки. — Можно?
— Пожалуйста, — умоляет Шиён. Через мгновение вздрагивает, когда пальцы Боры прикасаются к ней, находят желанную точку и слегка надавливают на неё, а потом обводят её кругом и спускаются чуть ниже. Бора продолжает покрывать её поцелуями, прикусывает её мочку уха (Шиён покрывается мурашками), запускает руку ей в волосы и легонько тянет. На мгновение оторвавшись от тела Шиён, Бора вытаскивает свои пальцы, блестящие и мокрые, и облизывает их. Шиён — сладкая и вяжущая на вкус, у Боры сводит скулы и ноют кончики пальцев. Ей хочется ещё, ещё.
Она опускается к ногам Шиён и раздвигает их, устраивается удобно и зачарованно замирает. Почему-то ужасно нервничает, как будто никогда раньше такого не делала (делала, десятки раз, но теперь всё по-другому?). Бора тянется к Шиён языком, нащупывает горячий, пульсирующий от возбуждения бугорок и ласкает его, едва сдерживая собственный стон. Вкус Шиён наполняет её рот и покоряет её разум: во всём мире ничего больше не имеет значения.
Робкие стоны Шиён становятся всё громче, она хватается за Бору руками, отчаянно торопится прижать её к себе: обнажённые, разгорячённые, они расплываются жидким металлом, вплавляются друг в друга, становятся одним целым. Стены вокруг них рушатся под натиском волн, атакующих песчаный берег, и вот они уже под проливным дождём, который превращается в пар, едва касается их горящих тел. Под ними, над ними, вокруг них — толщи воды, их движения медленные и плавные, и вокруг не слышно ни одного звука, кроме громкого, ладного ритма их сердец.
Бора снова замирает на мгновение и смотрит на Шиён. Та сперва хмурится, но уже спустя мгновение маленькая морщинка на её лбу разглаживается, и она безмятежно улыбается.
— Я люблю тебя, — говорит Бора и — в первый раз в жизни — верит своим словам.
— Я люблю тебя, — вторит ей Шиён, как слабое эхо. — Я всегда любила тебя… Всегда.
Её громкий, финальный стон тонет, разбивается о штурмующее море. За ним спустя всего лишь полминуты следует едва слышный вздох Боры: у неё нет сил быть громкой. Громовой раскат сотрясает небо, и последний удар молнии пронзает землю прямо у подножья маяка. Воздух пахнет электричеством, электричество течёт по венам мокрых и уставших, вцепившихся друг в друга любовниц.
Бора вдохнула полной грудью и, наконец, разжала руки. На коже Шиён остались синяки там, где она её держала, и Боре стало стыдно.
— Заживёт, — успокоила её Шиён и погладила по волосам.
— Мысли мои всё-таки читаешь? — сердито спросила Бора. Шиён только усмехнулась.
— У тебя всё на лице написано, дурочка. С того самого момента, как ты ступила на берег острова. Тут и магии никакой не нужно.
— Скучно, наверное, — Бора потянулась к рубашке, чтобы поскорее спрятать своё обнажённое тело, но Шиён остановила её.
— Не нужно, — попросила она. — Я хочу посмотреть на тебя ещё чуть-чуть.
— Чуть-чуть? — Бора уловила нотку грусти в голосе смотрительницы. Её глаза из ярко-фиолетовых постепенно принимали естественный оттенок, и сердце Боры застучало медленнее, чувствуя неладное.
Вместо ответа Шиён указала на пыльное оконце, через которое едва пробивался тусклый солнечный луч.
— Шторм кончился, — произнесла она скрипучим голосом. — Новый день наступит через несколько минут.
— И что же это значит? — спросила Бора, переплетая свои пальцы с пальцами Шиён и целуя её руку.
— Тебе пора идти, — голос Шиён звучал глухо, будто бы она не лежала рядом, а стояла где-то далеко, и ветер подхватывал её слова и уносил их в обратную от Боры сторону.
Стены маяка темнели и сжимались, гладкий камень покрывался влажным мхом. Бора лежала в воде, холодной и противной: заметив, что её заливает, она тут же вскочила на ноги.
— Шиён? — позвала она, зная, что никто не откликнется. — Что происходит?
Ответом ей был только едва слышный скрип: «Диана» покачивалась на мелких волнах, пробиравшихся в грот. Солнечные блики играли на поверхности воды, и Бора задумчиво почёсывала затылок, пытаясь вспомнить, как она здесь оказалась.
***
Бора лежала в лодке, укрывшись от солнца под свежим выпуском «Вестника Пэкхаба». Никаких особых вестей в нём не было, кроме сообщений о начале сезона дождей: семья Кимов готовилась к голодному месяцу. Бора поморщилась, вспомнив безвкусную рисовую бурду, которой пришлось питаться в прошлый раз.
В последнее время она и так ужасно похудела, словно что-то вытягивало из неё все силы. Её и без того острые скулы стали ещё отчётливее. Бора поднесла руку к лицу и задумчиво потёрла тонкий белесый шрамик на щеке.
Юхён сказала, что Бора заполучила его, когда поскользнулась и ударилась о борт «Дианы», на которой потом провела почти сутки в бессознательном состоянии. У Боры не было никаких причин сомневаться в сказанном Юхён, и всё же что-то тут не сходилось.
В её жизни теперь вообще мало что сходилось.
— Ким Бора! — отец снова едва шевелил языком, и Бора недовольно зашипела. — Ким Бора, твою мать, куда ты опять зашкерилась, несносная девчонка!
Бора нехотя поднялась со своего места и встала перед отцом, который тут же положил руку на её плечо и согнулся, переводя дыхание.
— Тебе радиограмма через Кимов пришла. Юхёнов отец ей сначала передал, а потом увидел, что она в мусорку бумажонку засунула, решил, что лучше через меня.
Бора с удивлением развернула небольшую, перепачканную в земле бумагу. Отец смотрел на неё с любопытством, не отводя взгляда.
— И чего там? — спросил он.
Бора нахмурилась и пожала плечами.
— Шутка какая-то, — сказала она. — Тарабарщина.
Ким-старший разочарованно вздохнул.
— И чего это я, зря сюда таранил, — он приложил ладонь ко лбу и прищурился. — Опять эта сумасшедшая маяк в дневное время гоняет. Надо бы её проверить.
Что-то остро кольнуло Бору под рёбра.
— Как у нашей девочки с мотором? — спросил отец. Бора рассеянно взмахнула рукой.
— Ещё пару раз можно сходить, а потом пора менять.
— Денег нет, — пожаловался отец. — Надо бы тебе на работу.
— Я и так работаю.
— Значит, вторую пора брать.
Боре вдруг стало ужасно противно, она переступила через бортик «Дианы», подошла к столбику и отвязала от него трос, а потом одним мощным толчком отправила лодку медленно плыть по течению.
— Чего творишь, идиотка? — кричал отец, а его и без того красное лицо постепенно пунцовело.
— Греби, папа, для сердца полезно! — крикнула она вдогонку. Ким-старший погрозил ей кулаком и принялся греметь вёслами.
Бора отвернулась и зашагала в сторону своего дома. Радиограмму она аккуратно сложила вчетверо и засунула в нагрудный карман своей тёмно-зелёной рубашки, которую почти никогда не снимала.
Она понятия не имела, как переводятся шесть иероглифов, начёрканных на неплотном листе бумаги, но знала, как они произносятся, ибо ей на ухо шептал чей-то хрипловатый, ласковый голос.
我會永遠愛你
Бора взглянула на маяк, который снова осветился бледной вспышкой, и подумала, что в следующий раз возьмёт смену отца и отвезёт сумасшедшей смотрительнице немного книг.
Должно быть, ей просто ужасно одиноко и скучно, вот она и играется.
— До скорой встречи, — прошептала Бора и вдруг улыбнулась.
