Die Karotten-Peitschen-Methode

      Шли дни, перетекая в месяца и года. С каждым разом на теле маленького мальчика появлялось всё больше и больше ран и ссадин. Что-то он оставлял себе сам, разбивая костяшки пальцев о стену в порыве злости. Мог часами биться головой о стену, зарабатывая шишки, а порой и кровотечение. Но всё это он делал сознательно, чтобы попасть в больницу. Только там он чувствовал себя в безопасности, не боясь, что злой отец снова изобьёт его.       Ему никто не старался помочь. Все врачи лишь выслушивали жалобы, записывая диагноз в бумагу. Хотя в тот момент и диагнозы-то нормально не ставили. Были и те, кто интересовался самочувствием ребёнка. Кто пытался понять причину его замкнутости и ранений. Но слыша такой грустный рассказ, они чаще всего не верили. А если верили и старались помочь, то через какое-то время резко меняли точку зрения, либо пропадали. Было понятно куда они исчезают, но что маленький мальчик мог доказать другим, тем более, когда его отец такое должностное лицо.       Но не только физические боли мучили его…       Паранойя…       Любой шорох, пусть даже тихий, пугал ребёнка. Он давно перестал бояться темноты, но боялся того, что в ней скрывалось, и это что-то смотрело за ним… И знамо отношение к себе, помощи просить он просто не хотел.       Кроме того, его пугал сам отец. Но постепенно мальчик стал бояться не только его, но и людей. Ему казалось, что он живёт в лицемерном мире и окружён такими же лицемерными людьми, которые пугали и в тоже время жутко злили ребёнка. В каком-то старом справочнике, который по чистой случайности был в отцовской библиотеке, ребёнок нашел название этой болезни.       Антропофобия…       Иными словами — боязнь людей. Но это и заметно, ведь такое отношение к себе стерпеть никто не мог, рано или поздно ломаясь. Так и приходилось бедному мальчику часами лежать в кровати, мучаясь от боли, будь-то душевная или физическая. Он даже пискнуть боялся, зная, что его в любом случае услышат. А иногда это доходило до абсурда и мальчик боялся покинуть свою комнату даже тогда, когда его мучила сильная жажда или голод. Просто было страшно встретить кого-нибудь… И из-за постоянной голодовки ребёнок стал хуже спать. Голод заставлял скручиваться клубком, сжимаясь как можно сильнее, чтобы побороть это ужасное чувство.       Но как известно, от частого недосыпа человек испытывает галлюцинации. Может быть, сам немец начал сходить с ума, но разве он был виноват в этом? Голоса мучали его, а тени, что жили под кроватью, спокойно вздохнуть не давали. Как говорится: «у тебя — шизофрения!»       Но, знаете… Мальчику не всегда было так плохо. Тот человек, который подарил ему веру в людей, постоянно навещал его. Может быть, это была просто прихоть отца, но эта улыбка грела сердце малыша. И в один прекрасный момент, разговорившись, наци даже узнал имя своего знакомого — Российская Империя. Каждый раз этот человек привозил что-нибудь вкусное или интересное для ребёнка, играя с ним и рассказывая разные истории. А мальчишка любил их слушать, прижимаясь к мужчине и засыпая на его руках. Отец часто видел это, постоянно твердил своему сыну, чтобы тот не прикасался к его партнёру (торговому), но, конечно же, всё было иначе, и за такое непослушание мальчик получал.       И вот очередная встреча. Два человека идут по садовой дорожке, что-то обсуждая и держась за руки. Их не волновало, что возраст далеко не равен, ведь эти цифры ничего не определяют. Нацист в этом мужчине видел друга. Единственного друга. Поэтому просто так он не покинет его. РИ же нравилось общаться с ребёнком, да и тот был весьма интересной личностью.       Но ничто не вечно, и даже после такой радостной встречи ー приходилось расставаться. Нацист знал, что ему влетит за непослушание, но это уже не волновало. Он как всегда поплёлся в свою комнату, по дороге скидывая верхнюю одежду и игнорируя взгляды слуг. Даже их шёпот не волновал его. Постепенно националист начал думать, что эти люди недостойны жизни, ведь они ведут себя продажно, подчинаяясь хозяину ради выгоды. И немец знал, что рано или поздно отомстит им и его отцу. Иначе быть не могло, ведь вскоре трон перейдёт ему. Этот бедный ребёнок уже в восемь лет познакомился с понятием — нацизм и цинизм.       Вскоре в комнате оказался недовольный отец, угнетая сына в безответном поведении. Ох, сколько всего мальчик хотел ему высказать, но пока он не в праве говорить что-либо… Нужно молчать. Понимая, что ребёнок толком то и не слушает, взрослый озлобился, хватая мальчишку за руку и ведя в свой кабинет. Малыш и не сопротивлялся, зная, что будет хуже… ГИ не стал церемонится, по прибытию в комнату просто взял какую-то колбу со своего стола, а её содержимое вылил на руки ребенка. Второй с криком согнулся, прижимая кисти к собственной груди и стараясь сдержать слёзы. Это нечто оказалось карбоновой кислотой. Жидкость прожгла руки мальчика до крови и костей, где после будут красоваться рубцы и шрамы.       — Wofür (За что)?! — кричал ребёнок.       — Geh raus (Убирайся)! — так и не дав точного ответа, гаркнул старший немец, кидая уже пустую колбу под ноги сыну. Мальчику пришлось быстро удалиться, ведь чувствовать что-то подобное на своём лице ну просто не хотелось.       Скоро все раны были туго забинтованы, но боль не унималась. Мальчик сидел в комнате один, прижимаясь к стене спиной и свешивая ноги с краев кровати. Слёзы градом катились по его щекам, а в голове крутилась лишь одна мысль: «Зачем?». А ведь и правда… Что этот малыш сделал им, что аж весь мир встал против него? Непонятно… И вот, временами ослабляя бинты, младший немец смотрел на окровавленные руки… Это всё заживет не скоро, но в любом случае ー он отомстит.       Прошло около двух недель и, не смотря на травму, издёвки над мальчиком не прекращались. Единственное, что изменилось, так это то, что ребёнок принялся носить перчатки на своих маленьких ручках. Сказать по правде, мальчик не любил данный аксессуар, но приходилось одевать его, чтобы хоть как-то скрыть омерзительные шрамы. Да и бинт был неудобным.       В очередной раз мальчик сидел в саду, что-то рисуя, и, знаете, выходило довольно неплохо. Одной рукой он подпирал свою голову, а второй еле-еле держал карандаш. Боль давала о себе знать.       — Эй, привет! — послышалось откуда-то сзади, а после теплая рука легла на макушку мальчика и ласково потрепала волосы. Ребёнок лишь кивнул, нежно улыбаясь.       — Ich habe auf dich gewartet (Я ждал тебя), — ответил он, прикасаясь рукой к рукаву взрослого.       — Was ist das (Что это)? — удивлённо спросил империалист, аккуратно касаясь кисти мальчика, на которой красовалась чёрная перчатка. После такого вопроса ребёнок погрустнел, вырывая руку и недовольно смотря на мужчину.       — Etwas passiert (Что случилось)? — обеспокоенно спросил русский, садясь рядом. Ответа не было, да и как малыш мог рассказать о таком без страха наказания. Но монархист, будто бы прочитав мысли малыша, сам схватил его за руку, снимая аксессуар. То, что он увидел ー до глубины души поразило его.       — Wer hat das gemacht (Кто это сделал)?! — чуть было не переходя на крик спросил русский, постепенно задирая рукав одежды мальчика, рассматривая всё больше синяков и ссадин.       — Vati (Папа), — тихо ответил немец, отворачиваясь от своего знакомого. Он ожидал чего угодно: угроз, удара, осуждения… Но ничего из этого не последовало, и мужчина просто бережно обнял ребёнка, согревая и успокаивая его. После он посмотрел на Наци, как бы прося продолжить свой рассказ, но вместо длинного монолога немец смог выдавить из себя лишь:       — Er macht es jeden Tag (Он делает это каждый день), — мальчик видел, как встревоженно бегали глаза его знакомого, и как он сжимал в своих руках и без того больные кисти мальчика. Знать бы, что творилось у него в душе…       — Erzähl mir alles, was dir mit ihm passiert. Schweige nicht (Рассказывай мне всё, что у вас происходит. Не молчи)! — приказным тоном сказал иностранец, грозно смотря на ребёнка. Второй лишь кивнул, начав свой длинный рассказ. С каждой секундой монархист удивлялся всё сильнее и сильнее, искривляя губы и выпучивая глаза. Казалось, всё сказанное мальчиком, он мог почувствовать на своей шкуре. После рассказа, мужчина не сказал ни слова, вновь обнимая ребёнка, шепча, что всё хорошо. Так и прошёл остаток дня, под конец которого русский отказался уезжать в свою страну. На удивлённые и местами радостные вопросы ГИ, монарх говорил, что так хочет. Ну не мог же он оставить этого бедного мальчика с таким монстром.

***