***
— Ты опоздала, — Виктор, как всегда, некстати, он просто раздражает до дрожи в костях. Парень стоит у двери, оперевшись плечом, взгляд направлен в зал, он даже не смотрит на меня. Господи, как в одном человеке может быть столько цинизма?! Если бы кто-то попросил объяснить леденеющие подушечки пальцев и учащённое сердцебиение, то я бы без промедления заявила, что это все он и моя холодная ненависть. — В твоих нравоучениях не нуждаюсь, — ловлю его холодный взгляд. На этом разговор окончен. Он отворачивается, наблюдая за учениками; я ухожу в противоположную сторону, заняв место в углу. Да, я опоздала, но кто он такой, чтобы указывать на это? Джо и вовсе отсутствует. Видимо, девушка занята своей предвыборной кампанией, ведь уже на днях нужно представлять ее на сцене. Я же заморочилась этим ещё в конце прошлого года, поэтому абсолютно ничего не делаю сейчас, лишь жду. Что насчёт Виктора? Думаю, он даже не собирается ею заниматься. Ученики, как вода, стекаются к деревянным столам, каждый считает, что можно говорить громче, чем положено, поэтому зал гудит, как пчелиный улей. За дальним столом замечаю бывших подруг Агнес, что забавно дергают друг друга за лямки бюстгальтеров, смеясь над этим во весь голос. Счастливы и беззаботны. И ведут себя так, будто Агнес никогда не существовало, будто она не сидела раньше за столом номер десять, с красивыми волнистыми волосами, в юбке и серых колготках. Одна из девочек поворачивается, чтобы прошептать что-то парню за другим столом, затем, принимая привычное положение, ловит мой взгляд. Мы далеко друг от друга, поэтому по этике я имею полное право пялиться на неё, что делает и она. В карих глазах теплота, задорность, детство, ещё не перешедшее в юношество. Такой была и Агнес… — Луна, доброе утро, — профессор Беатрис отвлекает от мыслей. Женщина встала совсем рядом, задумчиво уставившись в пол. В руках она сжимала чёрный пакет с большими буквами: «ПОЧТА». — И вам доброе, — отвечаю, еле выдавив улыбку. Она поворачивается в сторону Беккета, что продолжал стоять неподвижно. Подозвав его к нам, положила сумку на пустой стол. Виктор обошёл меня полукруглом, остановившись напротив. — Да? — в голосе столько надменности и дерзости, будто перед ним вовсе не профессор. В зелёных ледяных глазах ни капли жизни, в отличие от милашек учениц младших классов, вроде бесстыдных одноклассниц Агнес. В Викторе словно умер человек. Камерные зрачки всякий раз заглядывают в душу, пытаясь отыскать твои самые слабые стороны и надавить на них, чтобы окончательно разломить. Как орех. Щелкнуть. — Рада тебя видеть, — женщина копается в пакете, игнорируя щегольское молчание Виктора. — Кстати, где Джорджия Митчелл? Мы оба молчим, медленно отодвигаясь друг от друга, ведь кажется, чем ближе, тем страшнее ураган, что разрастется, брось кто-нибудь из нас ещё одну колкую фразу. — Ей в минус, — видимо профессор говорит об очках, что каждый из нас набирает, выполняя указания. — Кому-то из вас, дорогие, придётся разнести почту по корпусам. Только я хочу согласиться на задание, как встревает Виктор: — Это сделает Луна. Поворачиваюсь в его сторону, вопросительно вскинув бровь. Он лишь напрягает челюсть до предела, посматривая боковым зрением на мою реакцию, так, словно никто не должен увидеть нас, прямо смотрящих друг на друга. Господи, да что с тобой не так?! — Луна? — Беатрис терпеливо ждёт ответа, выдвинув сумку вперед между нами. Киваю, проглотив язык. Хватаю сумку. — Будет сделано, профессор, — снова фальшивая улыбка на лице, в попытке скрыть тяжелую груду мыслей, что не дают мне покоя с сегодняшнего утра. — Насчёт графика патрулирования, — вдруг вспоминает профессор, заставляя меня застыть на месте вполоборота, ведь я была готова идти в корпуса, отказавшись от завтрака, который никак внутрь не влезет. Меня скорее стошнит. — Очередь Джо и Виктора. Слава богу. Хоть что-то хорошее произошло. Серое утро может стать чуть светлее.***
На перемене я решила отказаться от посиделок под излюбленным деревом, отправившись в комнату, чтобы немного вздремнуть, хотя и это вряд ли у меня выйдет. Ноги будто ватные после всех писем, что разнесла. Кажется, я знаю, за кем закрепится эта рутина — за мной. Видимо, Беккету абсолютно лень что-либо делать для продвижения в студсовет. Да и черт с ним, меньше хлопот. Захожу в комнату, упав на кровать. Живот урчит оглушительно, ощущение, что сейчас постучат в стену соседи от громкого шума. И каково мое удивление, когда замечаю крошечную картонную коробку, одиноко стоящую на столе у окна. Встаю с постели, попутно скидывая балетки с ног. «Я заметил, что сегодня ты не обедала». А под запиской та же коробка. Открываю, находя тонкий ломтик обеденного пирога. Улыбку на лице сменяет тревожность. Черт подери, а кто его принёс-то? Может быть, это Джо? Может быть, она хочет избавиться от меня посредством отравления? Но ведь ее и вовсе в столовой не было. Да и зачем Митчелл кормить меня? Какой-то бред. Это просто пирог, сухой, мясной пирог и ничего более. Съедаю его сразу же, ощущая приятное послевкусие. Понимаю, что слишком долго возилась с письмами, ведь осталось всего ничего до начала следующей лекции по философии. С тяжестью встаю с кровати, продолжая двигаться, как слизняк, абсолютно не ощущая сил. Когда мне удаётся добраться до двери, все же пересиливаю себя, открыв ручку и выйдя в пустые коридоры кампуса. Смущает неприятный запах, видно, исходящий из старой канализации. Немудрено, школе несколько столетий. Скрипят не только полы, но и стены с дверьми. Чего уж говорить про старые уборные, зеркала в которых последний раз мыли лет сто назад. Захожу в основное здание, перемещаясь, как быстрая лань, при этом умудрившись сбить несколько учеников. Подхожу к кабинету, с табличкой «666», это тот самый проклятый кабинет, в котором собирают несколько потоков, чтобы провести урок для кучи студентов одновременно. На этих лекциях легче сразу вызвать экзорциста, причём желательно парочку. Прохожу вглубь, поздоровавшись с профессором. Иду к первому ряду соединенных парт, как и всегда, у самого выхода. Зал почти полон, ведь я чуть не опоздала. Учеников действительно чертовски много, от множества вращающихся и болтающих голов, мысли сбиваются в непонятный ком. Замечаю Рона Пирсона в обнимку с Джо Митчелл, что окружены толпой друзей, имена которых я не знаю и знать не хочу. Рон улыбается мне, обнаружив, что я смотрю на него, и я отвечаю ему тем же. Достаю нужные учебники, острожно разложив их на столе, не забыв и про ручку. Но меня вдруг привлекает резкая тишина, в которую погрузился зал. Поднимаю голову и вижу высокую фигуру Виктора, что снова опоздал и, кажется, вовсе этим не озабочен. Он проходит мимо профессора, прошептав ему что-то на ухо; его отпускают! Черт подери, что нужно было сказать профессору, чтобы твоё опоздание поощрили? Виктор Беккет чертов засранец, что выезжает исключительно на страхе, который испытывает вся школа после того, что его некогда влиятельный отец сотворил с пятнадцатилетней девочкой, отныне отсиживая срок в тюрьме. Но скоро и об этом забудут, и тогда кем он станет? Виктор проходит вглубь, на него смотрит абсолютно вся аудитория, а ему хоть бы что. Он занимает свободное место за третьим рядом, удивительно близко для такого, как он — пофигиста с манией величия и наплевательским отношением к предмету. Уверена, он не смыслит ничего в философии. Большей части потока она не даётся, чего уж говорить о нем?.. На вопрос, является ли Фридрих Ницше человеком с личностью, я ответила «нет». Однако ответ профессора вовсе не удовлетворил, заставив меня усомниться в своих способностях. Я была уверена, что никто из зала не сможет на него ответить, но Беккет все же поднял голову, оторвав взгляд от листов чёрного блокнота. — Виктор Беккет? Хочешь ответить? — спрашивает профессор, облокотившись о массивный деревянный стол перед шестиметровой доской. — Когда какой-либо мыслитель в каждом «причинном сцеплении», и каждой «психологической необходимости» чувствует нечто вроде принуждения, — вдруг заговорил парень удивительно низким и хриплым голосом, — нужды или необходимости подчинения, то это всегда служит признаком того, что ему чего-то не хватает… Виктор ловит мой заинтересованный взгляд, на секунду замолчав. Затем отводит глаза, снова устремив взгляд на профессора. — Именно такие чувства выдают личность. Профессор довольно улыбнулся, достав какой-то блокнот из тумбы стола, сделав там пометки. — Беккет — отлично, — затем он перевёл взгляд на меня, сведя орлиные брови к переносице, — Кинг — можно ещё постараться. Оставшуюся лекцию зал прибывал в ступоре от ответа Виктора. Чертов сноб, ещё и умен. Ситуация с президентством накаляется! Если я и дальше буду отмалчиваться на уроках, то навсегда останусь той, кому «можно ещё постараться».