Средство от Разбитого Сердца

Судья в бесконечно длинной чёрной мантии громко отодвинул высокий стул, удобно усевшись на него; мужчина хмуро окинул взглядом собравшихся в Высоком суде Англии и Уэльса, довольно заслужившиеся деревянные скамьи, облезлые абажуры и наконец задержал острый взор на ровно, словно по струнке, стоявшем Викторе Беккете, сегодня представшем перед справедливым судом. Смотрю на парня в упор, стараясь уловить нотки нервозности, паники, суеты или хотя бы беспокойства, но он непоколебим. Взор нефритовых глаз направлен буквально в никуда, он бесцельно пялится в одну точку. В Ричарде же, его отце, улавливалась насторожённость и деланная небрежность, когда он, стоя напротив сына, видно, нашептывал под нос молитву. Глаза мужчины не были направлены на меня, и в моих силах было лишь рассматривание точёного профиля, ведь мы стояли по разные стороны от судьи, представляя две стороны. Я читала в нем неприязнь, словно он все это считал частью одной большой и затянувшейся игры, затеянной только для того, чтобы позволить одним помыкать, а другим пресмыкаться. И боюсь, в этом случае пресмыкающиеся — это я и мой отец Хью. Шизоидный тип. — Истца устраивает судья? — громогласно произносит все тот же мужчина, на что отец, стоящий рядом со мной, отвечает: — Да, — его ответ звучит нервозно. Он в принципе не любитель находиться в стрессовых ситуациях, отцу по душе развалиться в удобном старомодном кресле посреди кабинета, набив пенковую трубку «Балканским Собранием», чиркнуть спичкой и затянуться. Однако он здесь, в треклятом суде по делу изнасилования Агнес. Вся эта ситуация кажется мне до ужаса комичной, ведь он сам, известный Хью Кинг — сексуально озабоченный, до скрипа зажатый, истеричный тип. Ему бы за решётку. — Объявляю суд открытым, — с этими словами весь зал садится, зашуршав на скамьях. Отвлекаюсь от дела. Вновь. Поэтому отгоняю размышления. Сажусь и я, сквозь тонкие колготки ощутив холод, покрывающий поверхность сидений. Недовольно смотрю на судью, что не вызывает доверия. Похоже, мужчина этот один из тех, кто обожает подсчитывать свои доходы и играет на бирже, поэтому обеденные перерывы проводит в одиночку, просматривая биржевые колонки в газетах. Жуткий скряга. Буквально читается по сморщенному лбу и нелепым очкам странного непропорционального размера. Судья бросает быстрый взгляд на отчуждённую Агнес, на лице которой написан тихий ужас. Сестра в смятении. Зачем ее привели сюда? Из неё ведь и слова не вытянешь. По глазам вижу ту боль, что причиняет ей все это. Кажется, она и впрямь считает жизнь прескверной штукой, отныне посвящая всю себя обдумыванию этого вопроса. — Имеются ли у сторон ходатайства? — Да! — отец встаёт с места, указав пальцем в сторону младшего Беккета, сидящего подле трибуны судьи. — Я хочу, чтобы его посадили после суда! — отец все восклицает, тыкая в Виктора пальцем, но колючие зелёные глаза по-прежнему смотрят в сторону чёрного дерматинового диванчика малопривлекательной наружности в углу помещения. В двух шагах от него в дверях стоит офицер, неприязненный взгляд которого заставил меня резво развернуться, уставившись на раздосадованного судью, напоминающего разочарованного учителя. — Это невозможно, — спокойным голосом ответил он, чуть ли не закатив глаза на нелепую просьбу отца. Все же всякому терпению положен предел. — Мистер Кинг, может быть у вас есть документы или доказательства, которые вы бы хотели осветить прямо сейчас? Что-то помимо... оскорблений. — Нет, — обиженно отвечает отец, присев обратно на место. — И, ваша честь, это не оскорбления. Хью бросает на меня осторожный взгляд, в надежде, что и я возражу... однако я продолжаю молчать. Хотя, молчание сулит больше беспокойства, чем радости. Удивительно, что отец Беккета даже не попытался встрять, а смиренно сидел, не поведя взглядом. Не хочет чувствовать себя героем в глазах сына? В его случае счастливая жизнь будет невозможна. Высшее, что может выпасть на долю человека — жизнь героическая, от неё он прямо сейчас сбежал. По крайней мере, так говорил Арутр Шопенгауэр. — Даю слово истцу. Хью Кинг, — судья посмотрел в сторону моего отца. Он бесконечно исступленно обводил слушателей глазами, ожидая, когда же отец достанет нужную папку. В припадке неуклюжего разочарования рубанул воздух, ударив стол прямой ладонью пару раз: — Мистер Кинг, побыстрее. — Да, да, — нелепо отмахивался отец, вызывая ехидную и довольную ухмылку на белоснежном лице Ричарда Беккета. Удивительно, насколько он с сыном схож: те же пронзительные зелёные глаза, холодность взгляда, размашистый шаг. Однако от Ричарда веяло силой и могуществом, когда Виктор скорее внушал чувство тревоги и одиночества, какими бы бессвязными они не были. — Детектив Митчелл провёл доскональный обыск имения Беккетов и нашёл это, — Хью открыл толстую папку, вытащив распечатанную на объемном листе фотографию. Фотографию, от которой мое сердце пропустило нервный удар. — На заднем фоне можно заметить руку моей дочери Агнес с этим самым перстнем на пальце. Этот перстень был позже найден в комнате Виктора. Могу предположить, что этот... парень, — отец еле удержался от слов «подонок» и «ублюдок», — сделал с ней ужасные вещи в своей собственной комнате. Не могу унять дрожжи в руках, пытаясь сфокусироваться на двух вещах: на удивленном выражении лица Виктора и фотографии, на которой я лежу в собственной рвоте, и совсем рядом стоит Агнес, на руке которой красуется тот самый перстень. В ужасе оглядываюсь по сторонам, заострив внимание на знакомых голубых глазах, высунувшихся из под объемного капюшона. Какого черта тут делает Рональд Пирсон? Не успеваю даже предположить, ведь слышу, как громко вопрошает Виктор: — Но это подстава... — воскликнул парень, на что судья громко ударил по столу, стрельнув озлобленным взглядом на парня. — Ответчик обязан дождаться своей очереди! Беккет младший недовольно складывает руки в замок, отвернувшись в сторону. Вздернутый нос вновь направлен в пол. — На данной фотографии две девушки. Кто из них ваша дочь? Отец смотрит на меня, затем бросает взгляд на судью, что ждёт ответа на вопрос и, видно, уже начинает питать к Хью неприязнь, ведь тот постоянно медлит. Поворачиваю голову в сторону отца, ожидая его слов. Неужели он не узнает в дотоле платиновых волосах меня? — Та, что стоит рядом, — гулко сглатываю. Он не знает, что эта девушка я, иначе ему было бы стыдно. Ему, мать вашу, было бы стыдно даже сейчас. Даже в суде. — Видно лицо Агнес и этот чертов перстень, который в последствии при обыске нашли в комнате Виктора. В ответ судья задаёт ещё тонну вопросов, что пролетают мимо ушей, пока я сосредоточенно вглядываюсь в пустое лицо сестры, похоже, даже не заметившей предустановленные доказательства отца. Или он понял, что это я? Наверное, детективу Митчеллу снимки предоставила Джорджия, в таком случае... Взгляд отца ненадолго задерживается на мне. Он знает... он все понял... Он понял, что я осквернила его любимую дочь. Отныне, видимо, единственную. Я загнана в западню, поймана. Что он чувствует? Хью? Его дочь Луна — роковая ошибка генетики, угрюмый надсмотрщик, деспотичный враг Агнес... тиран ее живого вдохновения. В его глазах я упала ещё ниже, в колодец, откуда не выберусь, даже разодрав ногти в кровь. Я провалившийся двойник отца. — Есть ещё возражения у истца? — голос судьи кажется настолько отдалённым, что звучит, будто сквозь летаргический сон, который длится уже восемнадцать лет моего существования. Человек в здравом уме стал бы называть свою жизнь — существованием? — Пока что все, — отвечает отец, поправив галстук и усевшись рядом со мной. Вздрагиваю, осознав, что постоянно выпадаю из реальности, мечась меж двух миров: где все гиперболизированно мной и реальностью, хоть и суровой, но порой не столь жестокой. — Передаю слово ответчику, — говорит судья, взглянув на раздосадованного Виктора. Парень встаёт с места, готовый ответить на возражения отца. Он недолго смотрит в глаза Ричарда, что сидит напротив него, затем бросает взгляд на меня, позволив нутром ощутить всю холодность и злость, скопившуюся в нем. Виктор потерян. Сквозь взгляд читаю его мысли: «И счастье, что мы не знаем того, что действительно случится». Затем, наконец готовый ответить, сосредотачивается на Хью. — В свою защиту могу сказать, что... — растерянный взгляд мечется меж его адвокатом и судьей. Видно, подобного поворота событий Виктор не ожидал. — Вот видите, ваша честь! Он даже не знает, что и ответить! За решётку его прямо сейчас! — Хью Кинг, прошу успокоиться, — громко воскликнул судья, сверкнув взглядом на моего отца. — Слишком мало доказательств, чтобы отправить Виктора Эдварда Беккета в тюрьму, тем более с Ричарда Беккета еще не сняли подозрения. Я принял решение перенести суд на ноябрь этого года. На сегодня все. — ударив деревянным молотком по ступе, мужчина встал с места, как и все сидящие. По телу пробегается холодок, когда, выходя из проёма скамей, я чуть ли не сталкиваюсь грудью с Ричардом, глаза которого наполнены злостью и почему-то довольно яркой честью. — Луна? Здравствуй. А ты... — Ричард, лучше не стоит, — угрюмо произносит отец, положив руки поверх моих плеч, вселяя деланную защиту оттого, что он рядом. Хотя, она мне вовсе не нужна. Тем более его. Хью причинил мне больше боли, чем кто-либо в этом зале. — Я и не собирался... ничего такого, — сверкнув картинной улыбкой, ответил Ричард отцу. — Не в твоём положении общаться с юными девушками, — хочется нацепить отцу на голову пакет или вставить кляп в пасть, чтобы он заткнулся и не будил в Ричарде дьявола. Грудь Беккета старшего ожидаемо начала вздыматься, и страшно представить, во что глупая и детская перепалка двух взрослых мужчин могла перерасти, если бы не Виктор, который, уткнувшись кулаками в спины отцов, подтолкнул их к выходу. Ричард недовольно окинул сына взглядом, но оставил его действие без комментария, продолжив молчаливый путь до парадной двери. — Ты не ответил на возражение, — констатирую, оказавшись рядом с Виктором, медленно шагающем поодаль от разъярённого отца. — В заключениях не нуждаюсь, — бросил он, скрипнув зубами, затем, взглянув на меня, добавил, — Кинг. — Знаешь, такими темпами ты проиграешь, — игнорирую колкости, отведя взгляд в сторону, заострив внимание на спине отца, движущейся в двух метрах впереди. Виктор молчит ещё несколько секунд, явно не желая разговаривать со мной. Но все же отвечает: — Будто это не то, чего ты так страстно желаешь. Не хватает смелости, чтобы взглянуть ему в глаза, поэтому брожу взглядом по залу, пока не останавливаюсь на дальнем ряду, где померещился Рональд... и впрямь странное видение. Возвращаюсь к диалогу, добавив: — Как же ты прав. — Сегодня скверно, Кинг. А с каждым днём будет ещё хуже, пока не придёт самое худшее. Помяни мои слова. Гулко сглатываю, просунувшись сквозь стекающую толпу в проход, чтобы скрыться от него. От его тараканов. От его боли. От его сущности. Ведь она отравляет все живое, что осталось во мне.