Отложив лезвие в сторону, я отправился жить.
Октябрь. Мне не нравятся девушки. Мне не нравятся парни. Честно говоря, я просто ненавижу людей. Вот и вся суть. И сейчас хочется столкнуть этого придурка Декстера с окна, чтобы тот размозжил голову о каменную землю, дав возможность новому пареньку заехать в эту крохотную комнатушку, вероятно, он был бы хоть чуть лучше, чем это двухметровое тупое недоразумение. Определенно точно — хочу нового соседа. Хотя, вряд ли хоть кто-то не раздражал бы меня. Одиночество — вот мой спутник, что может быть лучше? — Поставь мою сумку на место, Декстер, — говорю, не подняв глаз на парня, который шатается по комнате в поисках банки с протеином, что позволяет ему самоутверждаться за счёт искусственно растущих бицепсов. Видно, именно так он компенсирует явное отсутствие ума. — Ты точно не видел ее? Это мелкая банка... вот же шваль. — Ты даже банки «швалью» называешь. Интересный ход... — продолжаю вырисовывать заточенным простым карандашом незамысловатые узоры в блокноте, ожидая второй половины учебного дня. — Ты бесишь меня, Беккет. — А ты меня как, просто не представляешь, Декстер, — имя парня я произнёс с особой остротой, дерзко бросив короткий взгляд на громилу. Самодельная панковская стрижка и рваные брюки, которые, к слову, запрещены, ему абсолютно не шли. Декс напоминал гориллу: ободранную, побитую и обкуренную. — Пошёл к черту, придурок, — закончил недальновидный диалог дылда. Он забрался на кровать в башмаках, в попытке взять с верхней полки нечто иное. Наверное, очередной пребиотик или ещё что. — Теперь ты решил накидаться химикатами, раз не нашёл свой экстра полезный протеин. Я бы с огромным удовольствием принял пригласительное на твои похороны, Декстер. Парень, надув губы, сложил руки в замок, видно, со всей силы стараясь подавить в себе желание наброситься на меня — самого ужасного человека в стенах пансиона. Но он сдержался, все же промолчав, чем удивил. Кажется, я даже зауважал его за это... хотя нет. Показалось. Он остался таким же дуриком. Громила закинулся таблетками и, схватив потрёпанный рюкзак с подоконника, вышел из комнаты, наконец оставив меня наедине с собой. На самом деле, я не столь разговорчив. Просто доставать этого идиота приносит огромное удовольствие, поднимает мне настроение, которое чаще всего ниже плинтуса. Радует, что хоть что-то в этом мире осталось, доставляющее мне удовольствие. Во время перемены я стараюсь спать, но после слушания в начале октября это кажется задачей непосильной. Бессонница мучает весь месяц. Однажды в будний день, когда допоздна засиделся в одном из баров Уитби, я познакомился с приятным барменом, имени которого не помню. Парнишка дал мне бенадрил, пообещав, что тот гарантирует крепкий сон. Каждый вечер я принимал рецептурный антигистаминный препарат, который, к несчастью, так и не помог. Но теперь к нему проявилась у меня какая-то нездоровая тяга. Если к никотиновой, табачной зависимости прибавится и лекарственная, то вполне можно заказывать гроб уже сейчас. К тому же, без понятия теперь, где этот чертов бенадрил доставать. Решив, что вечером после всех лекций я проберусь в медицинский кабинет, уверенно подхватил сумку, которую таскал Декс, неаккуратно запихал туда кожаный блокнот, ручку и двинулся на любимую лекцию мистера Дюрана. Кажется, этот дед считает меня своим юным протеже. Даже не знаю, что чувствую в этом отношении. Он старый, а я не люблю старых людей. — Я в принципе людей не люблю, — шепчу под нос, проходя мимо толпы придурочных подруг Джорджии «Самой Избалованной и Мнительной Девочки во всем Хериоте» Митчелл, что смотрят на меня, как на врага народа. — Беккет, — эта противная пиявка ещё считает, что имеет право называть меня по фамилии. В таком случае, просто проигнорирую ее, двинувшись вперёд. Однако, девка не унимается: — Виктор! — Да, Митчелл? — не оборачиваюсь, лишь останавливаюсь, все ещё повернувшись спиной к ней и шайке гиен. Если Джорджии так нужно поговорить со мной, то пусть тащит свою тощую задницу ко мне. Шатенка так и поступает, всплыв перед глазами. На ней вновь тонна косметики и неприятные щетки на глазах, которые она называет ресницами. Воздерживаюсь от комментариев, терпеливо ожидая дальнейших слов девчонки. — Ты не видел Рональда? — Я не видел Рональда, и понятия не имею, почему ты решила спросить это именно у меня. Резко обрываю диалог, двинувшись в строну кабинета «666». Подальше от толпы. Подальше от Джорджии и ее «щёток». — Так я думала, вы друзья, — Митчелл подхватила меня за локоть, пытаясь заглянуть в глаза, однако я сосредоточился на высокой фигуре Декстера и его панк шевелюре, виднеющейся в толпе, потому и не смотрел на неё. — Думать не твоё, Джо. Не утруждайся. Сегодня я не в настроении. Почему все так хотят его усугубить? — Сделаю вид, что не слышала. — Интересный ход... — отвечаю, вспомнив слова громилы, и слегка улыбаюсь. — Отлипни, Митчелл. Займись делом. — Чего раздражённый-то такой? — вскинув тонкую бровь, спросила девушка, все не унимаясь. — Девушка бросила? Все же опускаю взгляд на прилизанную чихуахуа, стараясь не разозлиться на неё лишний раз. — Боже, дай мне сил, — с этими словами буквально сбегаю от Джо, успев скрыться за скрипящими дверьми тайной уборной, где очень удобно всегда имеется зажигалка, которую Кинг держит в дверном косяке. На мгновение окатывает радость, что последние минуты до урока я смогу расслабиться и закурить, но как только в поле зрения показывается склонившаяся над раковиной фигура Луны, желудок связывает тугой узел. Неизвестно почему, но эта девчонка вызывает во мне необъяснимое желание долбануться головой о стену или порезать вены. Воспоминания с судов сами собой всплывают при встрече с ней: усталый взгляд Агнес Кинг, ненормальный Хью и его дикие необоснованные обвинения. Наконец и Ричард. Чертов подонок, не заступившийся за меня. Звучит бредово, но внутри клокочущее чувство словно твердит о том, что именно отец замешан в деле с этим херовым кольцом. Мать бы отругала за такие мысли. А может и нет. Она ведь больше не любит его. Захожу в уборную, стукнув косяк и вытащив зажигалку. Неспешно подхожу к подоконнику, запрыгиваю на него. Закуриваю и наблюдаю за плоской задницей и хрупкими руками Луны, склонившейся и уперевшейся локтями о грязное замызганное зеркало. Интересно, она намеренно встала именно в такую позу? Выпятив зад... А в чем прикол-то? Если бы было чем посветить. Херова дура, тощая, как палка. Вот, что есть настоящая шваль, Декстер. — Чего вылупился? Зачем пялишься? — На кого? На тебя? — саркастично задаю риторический вопрос, закатив глаза и сделав добротный затяг. — Было бы на что. — С этим согласна, — на удивление произнесла девушка, умыв лицо холодной водой. Странно, что в столь старой уборной не бежит ржавая вода. — Кусок в глотку не лезет. Не могу спать. Не могу есть. Какая-то... — ... херня, — дополняю, протянув Луне сигарету. — Верно, — она кивает, делая глубокий затяг. Затем отдаёт ее обратно, тряся руками и разбрызгивая воду в разные стороны. — У тебя то же самое, я права? Предпочитаю молчать о личной жизни, потому отвожу взгляд в сторону, стараясь не пялиться на тонкие щиколотки девушки, обёрнутые полотняной тканью. Интересно, какой у неё размер ноги? Она кажется крошечной. — Можешь не отвечать. Я вижу. — У меня есть бенадрил, — зачем-то говорю, встретившись взглядом с уже позеленевшими глазами, кажется, заплаканными. — Серьезно? Ты что, наркоман? — Классно. Я ведь просто предложил, — закатываю глаза, уже пожалев, что сказал. — Нет, нет. Любые средства хороши. Одолжишь парочку таблеток? — с надеждой посмотрела Луна, приблизившись ко мне. Потрёпанная форма, неуложенные волосы, нездоровая худоба и огромные синюшные мешки под глазами — девчонке реально хреново. — Он закончился. Я собирался пробраться в медицинский кабинет, чтобы украсть оттуда. — Одолжишь парочку потом? — Да, сейчас. Уже бегу. Ну, уж нет. Не собираюсь я один рисковать. Ты со мной пойдешь. Думал, что она начнёт препираться, как и всегда, но в этот раз уставшая девушка лишь кивнула. Видно, она страдает от бессонницы и потери аппетита не меньше меня. Да и немудрено, эти чёртовы суды высасывают все живое. А этого «живого» в нас и так нет.***
Люблю я философию. Нет... Скорее, нахожу приемлемой. Да, да именно так. В этом вопросе я солидарен с подходом греков: все хорошо в меру. Прохожу в лекционный зал, поймав на себе отныне меньшее количество ненавистных взглядов от студентов. Ежедневно ко мне подходит хотя бы один недо-мачо, капитан команды по регби или какой-нибудь громила, по типу Декстера, чтобы «поставить на место и напомнить, что я самое что ни на есть дно Хериота». Мне требуется ровно пять секунд, чтобы напомнить им, где они в цепочке питания. На этом обсуждение моей семьи заканчивается, так и не начавшись. Возможно, я слишком претенциозен, но... — Добрый день, юные шопенгауэры! — голос профессора Дюрана заставляет лениво поднять глаза. С задних парт слышится довольный гогот, раздражающий до скрипа в зубах. Оборачиваюсь, окинув толпу недоумков взглядом. Рональд Пирсон ловит его, заткнувшись и заткнув дружков протяжным «тшш». — Благодарю, Рональд, — продолжает разговаривать с аудиторией Дюран, поставив тяжелый портфель, больше похожий на чемодан, на стол. — Вы радуете меня сегодня. Рональд молчит, о чем еще можно мечтать? Подкол профессора вызывает у аудитории хохот, отчего я вновь напрягаюсь. Зачем тратить время на такие идиотские беспочвенные обсуждения, когда можно приступить к изучению Иоганны и ее мужа тирана? Или тестам Ницше и Роршаха: оба так пестрили противоречиями, что оставалось только выбрать — бери, что душе угодно. Но нет, конечно, лучше уделить внимание молчанию Пирсона. — И... ты опять заговорил, Пирсон! Я вижу и слышу! Что же, чего я хотел, — поник профессор, оперевшись об угол стола и поправив клетчатый жилет, дёрнув шерстяную ткань вниз, — проблемы, копившиеся много лет, невозможно устранить в одночасье. «Вот это другое дело» — подумал я, оценив оригинальный подход мужчины давать нравоучения ученикам. Дюран приступает к объяснению темы. Сегодня буддизм в философии, как бы странно это не звучало. Было бы просто замечательно, если бы не очередная дурочка, сидящая рядом. Блондинка, видно, питает нездоровый интерес к парням вроде меня: проблемным, которых ненавидит чуть ли не вся школа. Она мне нравится. С такими можно поиграть. И кажется, она стажёр профессора. Становится ещё интереснее. Девушка картинно, нелепо и так наигранно прикрывает глаза ресницами, словно в романтической драме. На эти глупые игры мне безразличны: теперь я могу смотреть на неё, на ее тело, на ноги, руки, грудь, пальцы, кисти... — Проходи, Луна. — Извините за опоздание, профессор, — говорит девушка, проходя на лекцию. Отрываюсь от разглядывания незнакомой блондинки, заострив взор на сгорбившейся фигуре Кинг, усевшейся, как и всегда, за первой партой. Она зажала карандаш меж губ, погрузившись в размышления. Лекция продолжилась, я был готов подвинуться чуть ближе к объекту короткого и недолгого вожделения, чтобы, воспользовавшись доступностью блондинки, пошарить под ее короткой юбкой, однако Дюран, как всегда не вовремя, дал задание: «Опишите луну». Я сначала опешил, даже не сразу понял, что речь не о Кинг. — Как луна связана с Буддой, профессор? — послышался очевидный вопрос с задних парт. Дюран одобряюще кивнул, словно ждал этого. — Будда скрывался всю свою юность в стенах дворца. Оказавшись впервые за его пределами, он столкнулся с тремя главными несчастьями человечества: он увидел больного, старика и мертвеца. Потрясённый, Будда отрёкся от мира и пустился на поиски спасения человечества, — долго объяснял мужчина, прикалывая разного рода иллюстрации к доске. — Но многие считают, что самой первой картиной, которую увидел Будда, была сама луна. И он понял, что в этом мире все не столь плохо. Потому и хочу услышать, что вы думаете о луне, первой красоте, встретившей Будду в мире. Какое же идиотское задание. Боже, Дюран, ты все больше падаешь в моих глазах. Пока я витал в облаках, прошло около десяти минут лекции. И разумеется, никто так и не дал профессору дельного ответа, оттого Дюран и обратился к своему, как я уже предполагал ранее, протеже — то бишь ко мне. — Виктор, может быть, ты что-нибудь накропал? Встаю с места, стараясь хоть что-нибудь сформировать в голове, хоть какой-то ответ. Мечусь меж выжидающим взглядом из-под нависших старческих век Дюрана и Луной, что вполоборота, не моргая, пялится прямо в мои глаза. Засмотрелся на девушку в ответ, и вдруг в голове родилось чудесное олицетворение, вылившееся изо рта, словно поток святой воды: — Она обветрена и измучена, но все ещё красива, несмотря на жестокое обращение, которому подверглась. Солнце подбрасывало ей подарки в виде желанных звёзд и неоперившихся комет, но оно так и не узнало, что такое нежность, поэтому они врезались в неё, усеивая её тело синяками. Солнце... оно ведь заходит ночью, потому Будда и решил ей помочь, — говорил я быстро, буквально тараторил, не отрывая взгляда от бездонных холодных глаз Кинг. Она словно вдохновила меня на этот порыв. Черт подери, да что ж я несу. — Кому Будда решил помочь?— заинтересованный профессор, зажав руками длинную бороду, чуть ли не на стенку лез от нетерпения. — Луне. Он решил помочь луне не потеряться во тьме, что приходит и будет приходить неизменно, — наконец отрываюсь от разглядывания всех частичек хамелеонов Кинг. — Странный ответ... но мне нравится. Отлично, Беккет. Как и всегда. Чтобы не потеряться во тьме... Amen.