Средство от Разбитого Сердца

— Каждое твоё действие даёт мне понять, что сомнения по поводу тебя были обоснованными, — громогласно произнёс отец, стукнув пузатым тонкостенным бокалом о старинный деревянный стол. В глазах отца сверкнула такая уже привычная ненависть. Молча отодвигаю от себя нетронутую сервировочную тарелку с противным скрипящим звуком, царапая полированную поверхность стола. Я даже не прикоснулся к закускам, потому что бенадрил все еще стоит у горла; кажется, в этот раз неправильно я его выпил. Все же стоит запивать подобного размера таблетки, вместо того, чтобы сглатывать их без воды в гостевом туалете. Холодный взгляд отца заставляет скукожиться, набрав полную грудь воздуха и не выпустив ни единого бара. Когда он рядом, и уж тем более, когда его тяжелый взгляд хищно бросается на меня, я теряю какой-либо контроль. В мыслях только воспоминания: суды и редкие кадры детства, навсегда запечатлевшегося в памяти. Отстранённо опускаю взгляд в пол, стараясь не встречаться с отцовским ледяными радужками, отдающими полярным холодом. Чувствую осуждение. — Ричард, — произносит мисс Пирсон. По-другому звать ее не могу. Всё-таки она директор Хериота. — Давай не будем за столом. — Женщина резво переводит убеждающий взгляд, словно решая разгорающийся между мной и отцом конфликт. — У нас есть важная новость, которую мы, — женщина поднимает глаза на Ричарда, — вам, мальчики, хотим сообщить. Рональд лишь мгновение недоумевал, но затем сразу же взглянул на меня, будто в поисках моральной поддержки. Я отвёл взгляд на окно, старательно унимая дрожь в руках. На улице гулял бесшумный ветер, после него на некоторое время наступала тишина, после чего ее несомненно накроет ещё более тихий мрак. Хотелось бы наблюдать нежную тьму вечера, слушать разные грустные звуки в саду и мучиться сердцем, окружённым жесткими каменистыми воспоминаниями. Однако, приходится сидеть здесь, за треклятым столом с людьми, которых я не переношу. Начиная со слепой пианистки, Ричарда, директрисы и заканчивая ее сынком — Рональдом Пирсоном. Сосредотачиваюсь на выжидающей ответной реакции Маргарет, матери Рональда. Они с Ричардом только что сообщили о помолвке. Боже, бедные невыдержанные старые люди, не предававшиеся забвению своего несчастия. — Не смотри на меня так, Виктор, — шершавый голос отца заставляет вновь взглянуть в его холодные серо-зелёные глаза, полные ненависти и раздражения. — Что-то не так? — эти слова пропитаны фальшью. Словно следующая реакция будет адекватной. Ах, если бы... Если бы Ричард не был мудаком, она была бы таковой. — Вы хорошо все обдумали? — все же говорю, решительно поставив локти на ручки мягкого кресла. Удобства — лишние хлопоты для меня. Я равнодушен к нему, могу жить, не изнемогая, в любом месте. Хоть на поле, ей богу. — Тебя не устраивает наше решение? — вскинув бровь, вставляет пять копеек непрошеная Маргарет. — Маргарет, поймите, без думы люди действуют бессмысленно, — выдавливаю самую что ни на есть приторную улыбку, пытаясь подколоть глупую старую женщину. Бросаю короткий взгляд на молчаливого Пирсона, тихонько ковыряющего тарелку. Он словно ребёнок малый, молча щипает оборку рубашки, понимая, о чем мы рассуждаем, но ничего не говоря. Маргарет не совсем осознавала, что я откровенно высмеял их решение. Она очень тупо пялилась мне прямо в лоб, будто на нем что-то написано. Со страхом совести, скрытой за злобностью лица, глядел на меня отец. Удивительно, что сегодня он не столь агрессивен, как обычно. Наверное, перед очередной женой хочет выглядеть хоть немного лучше, чем он есть. — Виктор, побоялся бы, — со злостной тонкостью в голосе сказал отец, будто херов надзиратель. Игнорирую его, хлебнув из бокала воды. Боже. Меня даже от воды тошнит. Надо что-нибудь съесть. Хоть сейчас. А что если я не могу? Особенно при виде омерзительной строящейся новой семьи, которой у меня никогда не было? Кажется, мне официально разрешено блевануть прямо на стол. — А... я вас поздравляю! — улыбнулся и наконец заговорил Рональд, поднеся граненый бокал к бокалам «родителей». Он чмокнулся, оставив мокрый поцелуй на щеке Маргарет, получил редкий одобрительный взгляд Ричарда и довольный вернулся на место, вновь приступив к еде. Теперь это гуляш. Твою мать, фу. Просто фу. — Хочу пожелать вам, разве что счастья. Благополучия конечно... да и вообще всего неплохого, — продолжал Ронни, надеясь, видимо, что получит очередной кивок от отца. Разумеется, он его не получил. Отца бесит приторность. Рональд — придурковатый идиот. — А ты чего молчишь? — вновь придрался Ричард, кивнув в мою сторону. — Скажи тост, как твой брат. Почему все так стараются расстроить мою пищеварительную систему? — А что я должен сказать? Сказать то, что тебя не устроит? Нет, спасибо. А еще — этот придурок мне не брат, прости господи. — Ты страх потерял? Совсем о будущем не думаешь? Кто тебе обучение оплачивать будет? — Мне твои деньги не нужны. Я думаю о плане общей жизни. Можешь прятаться от своей сколько угодно, я же своей не боюсь; она мне не загадка, — отвечаю, стараясь унять накопившуюся внутри тираду. — Виктор Беккет... — начал Ричард, привставая на месте, упираясь о ручки стула крепкими руками. — А что ты хочешь от меня? Чтобы я желал вашим будущим детям счастья в новой семье? Ну уж нет... Мать и отец не чувствуют смысла жизни и раздражены, — агрессивно указываю в сторону жениха и невесты, — а ребёнок будет жить в постоянных упрёках, вырастая себе на мученье! — Да что ты знаешь о детях, несчастный ты человек! — возмутилась на этот раз и Маргарет, в которой, видно, окончательно утихла смиренность. — А я и он, — смотрю на Рональда, неуверенно сидящего в кресле, — вам не живые примеры? В вашем браке вырастет либо подобное тупоголовое существо, способное только мяч на поле пинать, либо нечто вроде меня: злое, обделённое и слишком умное. Ричард расплывается в неприятной ухмылке, усевшись на место. Разумеется, его позабавили мои слова: он сознает, что я вырос уж больно образованным, потому и спорить люблю изрядно. Увечный человек Маргарет обратила свои глаза на Ричарда, на лице которого сейчас было зверство превосходящего ума; она сначала даже молчала от злости на меня, но потом спокойным тоном, но с медленностью ожесточения, сказала: — Виктор, ты многого не знаешь. Киваю, стараясь наконец уйти от темы. Воскресный ужин что-то затягивается. Не на это я рассчитывал. В планах было быстро выслушать новость от отца и его пассии Маргарет, затем улечься спать, чтобы завтра первым поездом вернуться в Хериот. — Я люблю твоего отца, — продолжала медленно директриса, раздражая меня с каждой пророненной буквой. Кажется, у меня без истины тело слабнет. — И мы хотим связать узами наш брак, — улыбнувшись и посмотрев в сторону Ричарда, пролепетала женщина. Я всегда считал, что слишком опытен в руководстве отсталыми, чтобы раздражаться из-за таких, как она, но, видно, был не прав. Потому что от одних ее тонких сухих губ меня одергивало неприятной дрожью по телу. Мне необходима разрядка. — Вы задели струны моей души, — выпалил я, улыбнувшись во все тридцать два. — Виктор, она твой директор, — неожиданно заговорил мой тупоголовый, отныне сводный брат Ронни. — Сказал бы Спасибо, что ли. Неблагодарный идиот. — Так, за столом не выражаться! — Маргарет не могла представить себе стычку двух языков: меня и ее убогого сына футболиста. Потому что я сожру его словами. Буквально. С костями. — Ронни, а ты сам не находишь все это каким-то придурковатым представлением некой любви? — Не называй меня так, — буркнул парень, вновь уткнувшись в уже пустую тарелку. — Виктор, — тон директрисы смягчился, — у меня было три выкидыша в жизни. Я хочу ребёнка, твой отец подарил мне надежду, которую я когда-то потеряла. Мне хочется почувствовать себя женщиной вновь. Тебе не понять. Но я и не рассчитываю на это. — Мне должно быть жалко тебя? — Виктор, не смей говорить с Маргарет на ты, — сказал отец, сидящий напротив. — Она ведь теперь моя новая мама, разве не этого вы хотели? — надменно произношу, вскинув бровь и чуть приподнимая подбородок. Глупая перепалка закончилась. Рональд сидел все в том же своём настроении; лампа освещала его сельдевое, чуждое счастливого самочувствия лицо, но он уже жалел, что поступил несознательно, поддержав брак Ричарда и своей матери. И я его впервые понимаю. Эти двое не смогут вырастить ребёнка. Он будет таким же убогим и жалким, как Маргарет. Таким же алчным и злым, как Ричард. Убогая жизнь убогого отродья. Счастье в их понимании... я не разделяю. — Я всегда знал, что ты был ошибкой, Виктор, — взгляд отца приобрёл эту особую, прекрасно мне известную пустоту. Он всегда так смотрит, когда говорит со мной, ведь и я в его сознании — убогий. — Ты не умеешь любить и никогда не научишься. Тебе это не дано. Потому уходи из-за семейного стола. Тебе здесь не рады. Я дал тебе шанс, а ты вновь все испортил. Ты портишь все, к чему прикасаешься. Искажаешь все, о чем только задумаешься. Пошёл вон. Оставь мою семью в покое.

***

Вечерний поезд до Хериота я пропустил, поэтому остался на ночь, чего очень не хотел. Слова отца не задели меня, наверное, потому что я привык к ним. Его ненависть — моя аффирмация. Уныло и холодно начинался новый долгий день; солнце, как слепота, находилось равнодушно над низовою бедностью земли. Комната на верхнем этаже — душила меня. Я выглядывал в окно, наблюдая восход солнца. Непрерывное чувство печали охватило, когда я заметил старый двор. Я вспомнил, как сидел и радовался в детстве, а сейчас этот самый забор заиндевел мхом, наклонился, и давние гвозди торчали из него, освобождаемые из тесноты древесины своего времени. Это грустно и таинственно. Жизнь хороша, когда счастье недостижимо и о нем лишь шелестят деревья и поёт духовая музыка в саду. Но не сейчас. Сейчас счастья не бывает.