Средство от Разбитого Сердца

Открываю дверь в тайную уборную, готовый расслабиться, закурив перед первой лекцией. Но через щель удаётся разглядеть копну неухоженных рыжих волос и бледную руку, почесывающую затылок. Вокруг неё клубы дыма, а другая рука сжимает мятную сигарету меж пальцев. Захлопываю дверь недовольный; прикусываю язык от неожиданно подступившего разочарования и злости. Разворачиваюсь на каблуках и медленно плетусь в кабинет «666», все ещё размышляя о незнакомой девушке, оказавшейся в тайной уборной Луны, куда ходим только мы. — Прошлой ночью Пирсон был у Кинг в лазарете, они закрылись за ширмой... и говорят, там такое было, — пробормотала одна из девок курса философии, сидя за первой партой, где обычно сидит Луна. Сегодня ее нет, вновь по состоянию здоровья. — А как на это отреагировала Джорджия? — поддержала разговор другая, подсев к подруге ещё ближе. Глаза у неё горели любопытством, а покрасневшие руки устали от бесконечных ужимок под столом. До сих пор не могу примириться с мыслью, что в Хериоте постоянно слоняются сплетни. И что этот Ронни делал с Луной за ширмой? Он приперся до меня или после? Неужто Кинг подарила ему поцелуй... или свою невинность... или она уже давно не нетронутая девочка? — Что ты уставился? Иди дальше! — девчушка, пару мгновений назад обсуждающая ночное рандеву Пирсона с Кинг, недовольно сведя брови, уставилась прямо на меня, стоящего почти вплотную к первому ряду парт. Девка сложила руки в замок, напрягая челюсть. Опускаю взгляд в пол, ощетинившись. Господи, какой позор. Стоял и думал о невинности Луны. Эта треклятая школа сведёт меня с ума в конце концов. Голову неожиданно стали забивать абсолютно отвратительные примитивные мысли: внешний вид, короткие юбки школьниц, сплетни. Я, сам того не понимая, медленно превращаюсь в одного из привычных студентов Хериота. Тьфу! Упаси Господь! Не быть этому. Я предпочитаю ходить en passant, как в шахматах: когда пешка делает первый ход на две клетки, минуя пешку противника. Прыгать по головам, оставляя подонков позади — мой девиз, моя аффирмация, моя мантра. Закидываю сумку на стол, громко ударив пряжкой о древесное покрытие; моментально ловлю на себе пару возмущённых взглядов готовящихся к предмету ребят. И на удивление, получаю ещё и от очкастой девчонки, сидящей поодаль от меня, но на одном ряду. Греческий нос морщится, когда наши взгляды встречаются. Зубная паста на подбородке и чуть запутанные клочками волосы говорят о неряшливости соседки по парте. Кажется, это та самая незнакомка из уборной... — Может быть, не стоит разбрасывать свои вещи по столу? — риторический вопрос последовал с вежливым отталкиванием моих книг в сторону. — Ещё, впредь будь потише; не всем ставят оценки просто так. — Просто так? — вскинув бровь, спрашиваю, уставившись на рыжеволосое недоразумение. — Мистер Дюран не всегда избирателен, когда дело касается оценивания, — уверенно хмыкнула девчонка, оборвав зрительный контакт и вернувшись к конспекту в тетради, над которым работала, пока я не отвлёк. — Видимо, его оценивание задевает и тебя, — самоуверенно отрезаю, заметив миллионы поправок на листах. — Только приехала, а он уже завалил, — устало и с ноткой грусти произнесла рыжая, склонив голову к парте. — У этого старого пня Дюрана только ты на уме, — хмыкнув, улыбнулась девчонка. — Холли, Холли Захари, — протянув руку, она доброжелательно наклонила голову в бок. Сначала я замешкался: не нужны мне новые знакомства. Круг «друзей», состоящий из Кинг, Митчелл, Пирсона и моего соседа громиллы — вполне устраивает. Но наивные горящие зелёные глазёнки и эти нелепо торчащие в разные стороны волосы вызвали неожиданную легкость на уровне живота. Протягиваю руку, пожав холодную кисть. — Виктор, Виктор Беккет. — Приятно познакомиться. Кажется, эта новенькая не знает о том, что в Хериоте я местная печально известная знаменитость. А может быть, так и оставить пока... К концу дня и до Холли Захари дойдут придурковатые сплетни. — Ты только не обольщайся. — Чего? — удивленно спрашиваю, наблюдая за Захари, закинувшей ноги на парту. Грязь, тонким слоем покрывавшая подошвы балеток, посыпалась на стол. — Я не собираюсь с тобой под ручку ходить. Мы ещё не друзья. — Холли, в этой школе ни у кого нет друзей. На этом наш недолгий разговор закончился. Захари вернулась к заполнению белоснежных листов бумаги чернилами своим неумелым, кривым и косолапым почерком. Я же вытащил кожаный теснённый блокнот, решив расслабиться хоть на пару минут до начала лекции. Сегодня я ещё не курил; нужно обязательно затянуться, как выдастся шанс. Поднимаю голову, оглядываю помещение и понимаю, что учителя нет. — Ты что творишь?! — воскликнула Захари, почувствовав запах сигарет. Девчонка подскочила с места, подойдя ко мне, при этом постоянно озираясь по сторонам. Невысокая фигурка нависла надо мной, но не заставила ни одну мышцу сжаться: уж больно Холли мелкая. Как Луна. Только в случае Кинг все более печально — она тощая. — Курю, — отвечаю на заданный вопрос, встретившись с Захари взглядом. Морщинки на тонкой белой коже виднеются уже в столь юном возрасте, сухая кожа чуть скаталась у носа и губ. Хериот — школа бледнолицых призраков. — Губишь ты своё здоровье. — Спасибо, что открыла мне глаза, Захари, я и не представлял. Холли, закатив глаза, неодобрительно покачала головой. Но уже через секунду на лице всплыла игривая ухмылка. Девчонка обернулась, схватила свои вещи и отсела ещё дальше. Но затем, непонятно зачем, вновь подошла ко мне. — Бесстыжий! У кого-то, может быть, астма. — Она может быть и у меня, но это не мешает мне курить. — Дай ее сюда, — Холли потянулась за сигаретой, но я резво одернул руку, нахмурившись. — Ты слишком быстро судишь о людях, Захари, — шепчу, не отрывая взгляда от раздражённых мечущихся зрачков девки. — Всякого человека нужно сначала осмотреть самому, да поближе, чтоб о нем судить. — А ты, умник такой, решил, что тебя не я сужу? — возмутилась Холли, видно, не до конца поняв мою мысль. — Я имею ввиду, — встаю с места, оперевшись рукой о выступ парты, — что ты зришь на меня с призмы, словно я плохой, каким меня здесь все окрестили, — оглядываю зал галдящих птиц. — А мое курение тебе ничуть не мешает, — вспоминаю эту же наглую рыжую башку, курящую сигарету в моей тайной уборной. — Да что ты знаешь... — Просто полагаюсь на то, что видел, — сжимаю сигарету пальцами перед тем, как прижать зажжённый огнём конец к шерстяному пиджаку девчонки, прожигая в нем дырку. Глаза Захари ожидаемо расширяются, она отталкивает мою руку в сторону, напрягаясь всем телом. — Пиджак и так грязный. Как и ты сама, — приторно улыбаюсь, плюхнувшись на твёрдый стул, ликуя внутри. И только Холли решилась возразить, как: — Юные Шопенгауэры! — знакомый голос профессора разносится по всему кабинету. Привычный грохот от столкновения днища огромного портфеля об учительский стол. Поднимаю голову, наблюдая за профессором, как всегда копошившимся за столом, достающим распечатанный материал и мел. — Я действительно начинаю чувствовать себя грязной, — забормотала себе под нос Захари, все ещё не усевшаяся на место. Стараюсь не смотреть в ее сторону, не слушать, что она там болтает. — Терпеть не могу, когда мужчины за мной следят. — Захари, заткнись, ради всего святого, — шиплю, все ещё не отрывая взгляда от Дюрана, уже раздающего папиросные листы ученикам первых рядов. — Я что, подопытный кролик?! — уж больно громко завопила девчонка, заставив весь зал обернуться в нашу сторону. Она резко отчеканила каждое слово, не в силах справиться с накопившимся раздражением. Я смотрел прямо в зеленые колючие глаза, на бешеные волосы, торчащие в разные стороны, на неглаженую рубашку, на чуть оторванную эмблему Хериота на пиджаке, который пару минут назад я ещё и поджег. А может, у девчонки нет денег на новый? Тогда какого черта она забыла в частной школе? Тут дело в другом... Одинокая слеза скатилась по веснушчатой щеке столь же быстро, как упала на холодный пол. И вдруг в потерянных ее глазах я мигом все прочёл: какой это был для неё удар — узнать, что обожаемый мужчина одурил ее. Холли приняла обертку за содержание: не только его литературные ремарки были вызубренными наизусть чужими мыслями, но и список известных ему книг был не просто скуден, но и абсолютно неизменен. Холли Захари разбили сердце. И как я это понял? Да видно по ней. Девчонки вечно страдают. — Захари, что произошло? — спросил Дюран, неожиданно для меня назвав девку по фамилии. Она не новенькая? Тогда почему я не встречал ее раньше? Мне, конечно, плевать на учеников, однако по лицам могу опознать всех однокурсников. Способность к сопереживанию оставалась в Дюране на низком уровне, но он всегда с наивным прямодушием относился к выходкам учеников на лекциях. Холли стёрла скатившуюся слезу и шмыгнула по лестнице вниз, через секунду громко хлопнув дверью и скрывшись в холле. Взгляды учащихся направились на меня, как виновника случившегося. Я чувствовал, как спину прожигали глазища придурковатой компании Пирсона, что сидит чуть дальше меня. Твою мать, я буквально ощущал противный мерзкий липкий взгляд Ронни. Вслед голубым флюидам последовали и непрошеные слова: — Ты предложил Захари насилование, Беккет? — хочется схватить талмуд по философии Холли, что она оставила на парте, и со всей силы швырнуть в Пирсона. — Так, Пирсон! Во-первых, не «насилование», а «изнасилование». Во-вторых, что за выражения? — Дюран, как всегда, в своём репертуаре: сначала проверит произношение, позже двинется к разрешению конфликта. — Виктор, мой вотум доверия к тебе... рвётся. Что ты сделал с Холли? — Говорю же, парень хотел ее изнасиловать, а она... — Если ты не захлопнешься, Пирсон, я самолично застрелю тебя, и не пожалею своей свободы! — шиплю, обернувшись в сторону надменного сынка. — А что? Холли защитить нельзя? — вскинув брови, задал риторический вопрос он, окинув свою свиту взглядом, дабы получить поддержку и одобрение. — Она мой изомер. — Твой кто? — встрял Дюран, оказавшись на одном уровне со мной. — Изомер, — пожав плечами, ответил Рональд. — Что-то вроде зеркального отображения. Господи, вот же придурок. — Изомеры, Ронни, — ухмыльнулся я, — это химические вещества, обладающие одинаковым составом, но разными свойствами из-за того, что их атомы расположены по-разному. Это не зеркальное отображение. Закатываю глаза, встав со стула. Подхожу к месту, где валяются учебники Захари, складываю в помятую сумку и спускаюсь к выходу из дьявольского кабинета, стуча каблуками по лестнице. — Куда ты собрался..? — воскликнул профессор, но я уже захлопнул дверь, не расслышав конца вопроса.