Средство от Разбитого Сердца

«Думаю, будет лучше, если я четко изложу тебе свои требования, чтобы с самого начала между нами не было неясности и колкости, Виктор...» — Ты чего такой унылый? — Декстер пихнул меня в плечо, заставив резко вскинуть взгляд, встретившийся со свежей побритой рожей громилы, что буквально блистала. Он с абсолютно счастливой миной смотрел на меня ещё несколько секунд, но выражение его лица сменилось на удрученное, когда я послал его на три буквы: — Пошёл к черту, — одарив удивительно мягким тоном парня, я вновь вернулся к письму, что отправил мне отец. Однако полностью сконцентрироваться все не удавалось, потому что этот дурик продолжал стоять над душой, не давая ни единого шанса остаться наедине с собой и словами Ричарда. «Для меня важно знать, что ты счастлив, но быть свидетелем этого счастья я не желаю. Я много раз говорил, что с тобой трудно совладать. Не стану скрывать: до тех пор, пока ты остаёшься таким, какой ты есть, я согласен на любую жертву, лишь бы не быть с тобой рядом...» — Декстер, мать твою, ты когда-нибудь заткнешься?! — шиплю в сторону парня, отчаянно пытающегося достать пластиковую коробку с верхней полки шкафа и напевающего себе под нос неизвестную мне песню. Громила, обернувшись в мою сторону, выдавливает извиняющуюся улыбку, вызывающую у меня ещё большую ярость. — Это и моя комната, — говорит он, с опаской поглядывая в мою сторону. — Декстер, — отрезаю, прищурив взгляд. Устало вдохнув, встаю с кровати, пыхтя как паровоз. Вскакиваю на скрипучую койку соседа по комнате, отталкиваю его в сторону, поднимаясь на носочки и достав наконец злосчастную коробку. Хмурю брови, недовольно качаю головой, осматривая содержимое почти прозрачной ёмкости с разного рода таблетками и протеином для неестественного роста мышц, в ужасном бардаке виднеются специальные резинки для колен, что используют волейболисты, чтобы предотвратить мозоли. Сую ее Декстеру, все ещё борясь с желанием в очередной раз сообщить, что страшная химия однажды его погубит. И что я буду рад прийти на похороны в качестве соседа, и даже речь готов подготовить. — Ты довольно высокий, — говорит громила, меряясь ростом: мы все ещё стоим на кровати. — А ты не используешь рост в волейболе. Стоило бы. — Ты мне нотации читать будешь? — вскидываю бровь, нахмурив лоб. — Из тебя бы вышел отличный блокировщик. — Не смей трогать меня, — прошипел я, выдернув руку из несильной хватки громилы, рассматривающего мою ладонь. — Почему ты всегда так враждебно настроен? Разве я сказал что-то лишнее? — кажется, искренне недоумевал парень, сжав коробку в руке до посинения костяшек и спрятав одну руку в карман. — А ты почему тушуешься при виде меня? — спрашиваю, вскинув бровь. По сравнению с ним — я высокий щуплый мальчик. — Меня напрягаешь не ты, а твой отец, Беккет, — отвечает Декстер, лишь подтверждая теорию страха студентов Хериота. Они боятся не меня, а моего безжалостного отца. Потому что кто в здравом уме будет бояться такого, как я? — Ты не ответил на мой вопрос. Почему ты отталкиваешь меня, потенциального друга? — Потому что я... — задерживаю взгляд на карих глазах, стараясь молниеносно ответить на вопрос, но мне не удаётся... ведь я действительно не знаю причину враждебности. Потому что он мой сосед по комнате? Не такой уж он и доставучий. Скорее, мне нравится беспричинно подначивать его. Потому что он домогался Кинг? Какое мне дело до этой девки, что верит лживым обвинениям Пирсона? Да и не домогался он её... почти. — Я не знаю, — четко отвечаю, заострив внимание на верхушках могучих елей, виднеющихся из окна. Порыв холодного осеннего ветра непрошено врывается в комнату, оставив за собой шлейф еле осязаемых капель дождя. — Может быть, стоит давать людям шанс? — снова бросаю беглый взгляд на громилу, шмыгнув носом от пронизывающего холода. — Хоть изредка. — Доверие все усложнит, — пожимаю плечами, устало отведя взгляд к лицу отца на одной из семейных фотографий, стоящих на прикроватной тумбе. — Да, но дружба стоит того. — Что ты сказал? Дружба? На секунду в глазах парня блеснул легкий испуг, после чего в довольной истоме на лице всплыла улыбка. Декстер не переставал улыбаться следующие десять секунд, он сосредоточено смотрел на меня, словно ожидая дальнейших слов, но я, в абсолютном оцепенении, не мог и двух слов связать. Со мной никогда не хотели дружить. У меня просто никогда не было друзей. Я никогда не ходил в школу. — Мне надо идти. Но ты подумай о моих словах: мы могли бы стать отличной волейбольной командой, если бы ты был более... дружелюбным. Ты сам придумываешь себе рамки. Может быть, стоит начать доверять людям? Не все они, как Ричард, — улыбнулся Декстер, похлопав меня по плечу. Спрыгнув с кровати, отворив дверь, он выскочил в коридор с коробкой. Хотел бы я поразмышлять о понятии «дружба», да вот незадача: на кровати все ещё покоится письмо от отца, не до конца известного мне содержания. Потому возвращаюсь на место, устроившись поудобнее. Хотелось бы вообще не читать его. Сжечь. Просто сжечь и больше не вспоминать. «Я достаточно изучил твой характер, ты возмутительный тип, с которым не представляется возможным жить под одной крышей. Твоё самомнение перекрывает все твои достоинства, делая тебя абсолютно негодным для общества. Потому я был вынужден сдать тебя полиции, ведь именно ты изнасиловал Агнес Кинг...» Глаза нервно пробегаются по прочитанным строчкам, когда тело охватывает дикая дрожь, заставляющая пальцы сжать плотный лист со всей возможной силой. «В связи с этим, буду ждать нашей встречи в зале лондонского суда в первый понедельник ноября. Я твой отец и, наверное, сумею тебя простить, сын мой. Ричард» Отцовские извечные каламбуры, стенания по поводу глупости и страданий человечества всегда страшно раздражали. Но его притворство и сквернословие портят мне сон и навевают кошмары. Нет ни одного неприятного момента в жизни, которым я не был бы обязан Ричарду. На самом деле, понятное это дело: неужели я и впрямь наделся, что он не попробует повесить на меня все обвинения? Подобная логика была бы безумно легкомысленной и инфантильной. — Твою мать! — шиплю, проткнув аккуратно остриженными ногтями бумагу. Отбросив письмо в сторону и тупо уставившись в потолок. Хочется кричать и биться в истерике от несправедливости, снять с Ричарда скальп и сесть за аморальное жестокое убийство собственного отца, это лучше, чем попасть за решетку из-за надуманного изнасилования маленькой девки. Но слезами и истериками горю не поможешь, потому я спокоен. На такой случай у меня, разумеется, имелся свой козырь — убитая отцом рыжеволосая девчонка из печально известного Хериота. Когда отец работал профессором в местной школе, то частенько пользовался своим положением и шантажировал легкомысленных девок интимными снимками. Эти идиотки соглашались покувыркаться в его постели ради хороших оценок, а когда отношения профессора Беккета и его учениц становились опасными и уж больно «дикими», девчонки были готовы сделать, что угодно, лишь бы их богатенькие статусные родители не узнали, чем они помышляли в стенах учебного учреждения. Чаще всего это сходило отцу с рук, но когда на пути появилась своенравная рыжеволосая девчонка, все пошло наперекосяк. И тогда единственным выходом было убить ее. Убить человека, чтобы не загреметь в тюрьму за собственные проказы. Ричард самый чудовищный кошмар не только для меня. Складываю письмо пополам, тянусь за кожаным блокнотом, что покоится на углу стола. Открываю первый попавшийся разворот и прячу письмо внутри, закинув тетрадку в спортивную сумку. Достаю необходимые вещи для тренировки по волейболу и покидаю комнату, вновь направляясь в сторону спортивного зала и злосчастной раздевалки, все ещё ощущая неприятное чувство сдавленности на уровне легких. То ли от письма, что я только что прочёл, то ли от смущения. Не знаю. Я абсолютно ничего не знаю. Черт подери, в такие моменты хочется обратиться к литературе, чтобы найти ответ на сложившееся положение, но для этого придётся вновь прошерстить все прочитанное. Ведь перечитывая книгу спустя время, всегда находишь что-то новое: становишься старше, опытнее. В моем случае, просто становишься снобом. Забавно, ведь буквально пару месяцев назад я бы разозлился, назови меня так. Бреду по переполненному учениками коридору, где носятся ещё юные дети, затем заворачиваю в сторону старшего отделения, где меня поджидает ненавистная спортивная секция. Опять эти убогие парни из команды. Раздражает, что имя Рональда Пирсона у всех на слуху, и всем приходиться признавать в нем силу потенциального лидера, человека, с которым надо считаться. Хотя, на деле этот парень — безнравственный кусок дерьма с манией величия, чертов мальчик на побегушках моего отца, ублюдок, скрывший убийство Минди Уоллис. Словно сын директрисы — херов король. Не сказать, что меня волнует его статус... скорее беспокоит его болтливая задница, способная растрещать во всеуслышание об узах, связывающих нас. Быть братом Пирсона... Господи, да лучше спрыгнуть с моста вверх тормашками. А я ещё задаюсь вопросом, почему столь несчастен? Большинство моих страданий происходят оттого, что я подчиняюсь своим желаниям, а не указаниям отца. «Твоё самомнение перекрывает все твои достоинства...» О каком самомнении говорит отец? Когда оно могло проявиться? В какой момент все пошло не так? В какой момент я все испортил? В какой момент он перестал любить меня? «...делая тебя абсолютно негодным для общества». И ведь это действительно так. Возможно, подчинись я ему и его правилам, стал бы счастливее. Возможно, меня бы наполнила его любовь. А умеет ли он по-настоящему любить? Ни я, ни мать не знаем этого. И я бы, наверное, порадовался за его новый союз с Маргарет, ведь есть в нем что-то искреннее, однако будучи лишенным симпатии со стороны отца, все что я могу — это завидовать Пирсонам, ведь Ричард явно питает нежные чувства и к Рону. И все же, стань я союзником Ричарда, то лишился бы всякой морали и этики. А потому это табу. Открываю дверь в раздевалку, дёрнув за ледяную ручку, войдя в помещение. Рефлекторно бросаю сумку на скамью, отворив заржавевший шкаф. Обнаруживаю внутри ярко-розовый бюстгальтер, того же цвета трусы и школьную юбку. Какого... Оборачиваюсь, осматривая незнакомое помещение, к слову, пахнущее приятнее обычной раздевалки. Мне требуется секунда, чтобы осознать, что я, задумавшись, открыл не ту дверь, оказавшись в женской части. Вздыхаю, закинув сумку на плечо, и уже готовый покинуть комнату, вдруг слышу тихий еле слышный всхлип. Обхожу первый ряд шкафов, заметив узкие плечи, вереницу виднеющихся позвонков на мертвого цвета бледной коже и знакомые угольно-чёрные волосы, вьющиеся в беспорядке, с пепельным просветом родного цвета на макушке. — Кинг? — спрашиваю, с опаской оглядывая оголенную спину девчонки, ревущей в полотенце, скрывающим задницу и грудь. — Кто здесь? — спрашивает она, резво повернув голову в мою сторону. Мокрые передние пряди волос прилипли к заплаканным щекам, тушь растеклась, оставив темные отпечатки на веках. Холодный взгляд девушки становится ледяным, когда в проеме замечает меня. Мы смотрим друг на друга ещё несколько секунд перед тем, как она вновь отворачивается, стерев слёзы. — Чего тебе? — раздаётся трескающийся голос, ломающийся на каждом слове. — Что с тобой? — спрашиваю, проигнорировав вопрос и стараясь сделать тон как можно более незаинтересованным. — Ничего... — и вновь кричащий всхлип, заставивший буквально подпрыгнуть на месте. Девчонка утыкается носом в поджатые колени и продолжает хныкать, как дитя малое. Подхожу ближе, скинув сумку на пол, и приземляюсь рядом с Кинг, усевшись на твёрдую деревянную скамью, ободранную по краям. — Что... что ты делаешь? — спрашивает она, не отрывая головы с колен. — Сижу. — Зачем? — С тобой. — Я не просила. — А я и не спрашивал. Кинг всё-таки оборачивается, чуть отбросив полотенце в сторону. Я с удивлением наблюдаю за ее действиями; она решила голой предо мной сидеть? Но буквально через пару мгновений я замечаю чёрный слитный купальник на хрупком теле, который она скрывала под огромным полотенцем. Она садится ровно, оголяя белоснежные ноги. Стирает размазанную косметику с глаз, продолжая хныкать. — Мне стоит спросить, почему ты ревешь? — Будто тебе не плевать, — отвечает Кинг, взглянув на меня из-под слипшихся от слез ресниц. Взгляд серых глаз заставляет поежиться, словно в комнате становится холоднее. — Девчонки? — предполагаю, вскинув бровь и облокотившись головой о шкаф позади. — Тощая. Я слишком тощая, — говорит она, прикрыв еле выпирающую грудь руками, схватившись за плечи. Пользуясь моментом, пробегаюсь взглядом по бёдрам девушки, усеянным белесыми шрамами от порезов. Эта девчонка режет себя. Удивлён ли я? Ничуть. — Я тоже слишком худой, — отвечаю, усмехнувшись. Возмущённый взгляд сразу же прилетает в мою сторону. — Чего ты улыбаешься? Это вовсе не смешно, — обиженно говорит Кинг, сжав плечи ещё сильнее. — Мы всегда будем недостаточно хороши для общества, — отвечаю, подтянув сумку к себе. — А ты... что с тобой не так? — осторожно спрашивает девка, слегка расслабив хватку плеч. — Ты думаешь тебя одну высмеивают в раздевалке? — достаю из кармана свой портсигар с изображением античной Греции и спички. — Я такой же лузер, как и ты, Кинг. — А можно и мне... закурить? — Кинг расслабляет руки ещё сильнее. — Нам нужно в душевой кабине спрятаться, чтобы никто не заметил запаха, там есть вытяжка, — говорю, встав со скамьи, и двинувшись в сторону уборной, которую редко используют ученики, ведь там абсолютно всегда грязно и плитки заиндевели мхом. Меня же это не смущает. Слышу осторожные шаги позади. Кинг неуверенно ступает за мной. Открываю кабинку и первым вхожу, облокотившись о серую плитку. Холод плитки ощущается даже сквозь шерстяной свитер, как девчонка стоит в одном только купальнике? Кинг встаёт напротив, закрыв металлическую дверцу. Она отворачивается в сторону, пытаясь спрятаться от моих глаз. — Что-то не так? — спрашиваю, пытаясь зажечь сигарету. — Мне некомфортно, — отвечает она, все ещё не встречаясь со мной взглядом. — Потому что ты «слишком худая»? — серьёзным тоном спрашиваю, наконец закурив. — Да, — короткий ответ заставляет меня мгновенно приступить к действиям. Кладу зажженную сигарету на подставку для средств гигиены и, подняв свитер за края, стягиваю его через голову, повесив на плечо. Луна все ещё пялится в стену, не думая обернуться. Тогда я хватаю девчонку за угловатое плечо, ощущая остро выпирающую ключицу, и плавно разворачиваю к себе лицом. Она нехотя встречается с моими глазами и сведёнными бровями, затем медленно опускает взгляд на мою грудь. На мое туловище, не обременённое мускулами. — Что ты пытаешься этим доказать? — тихий женский голос раздаётся в повисшей тишине. Смотрю на Луну в упор, стараясь соблюдать спокойствие и не трястись от дикого холода, пронизывающего все тело. — Что ты не становишься хуже оттого, как выглядишь. И я такой же, как ты. Слежу за заинтересованными глазами девушки, бегло осматривающими мои тонкие кости, еле виднеющийся пресс и линии просвечивающихся рёбер. — Ты не тощий, Гарри. Кто тебе это сказал? — вдруг спросила она, подняв голову вверх, отчего кончик курносого носа, покрытого веснушками, забавно вздернулся. — Я просто не накаченный, как Декстер. Но это не мешает моей нервной системе, — девчонка молча стоит напротив, на ее лице высохли слёзы. — И тебе твой внешний вид мешать не должен. Не должен разрушать психику, — говорю, потянувшись к одиноко лежащей сигарете, медленно тлеющей. — Я разрушаюсь? — Да, — поддерживаю ее слова, поднеся трясущуюся руку к маленькому лицу с острыми скулами. Стираю последнюю соленую каплю с щеки, задержав палец на нежной коже. — Если ты не хочешь стать добычей в руках мошенника и объектом насмешек для глупца, помни главное правило — всегда будь холодна и сдержана. Тонкие губы девушки размыкаются, выпуская сигаретный дым. Она медленно облизывает их, готовая что-то сказать: — Можно я нарушу правило? С этими словами Луна откидывает сигарету на пол, медленно подавшись в мою сторону. От неожиданности впечатываюсь в стену, ударившись лопатками о твёрдую плитку. Холодная женская рука ложится на мое плечо, в то время как другая касается живота. Мгновение она смотрит на меня своими серыми глазами, полными боли и страдания. И мне вдруг на секунду кажется, словно я наконец-то ее понял... Ее нерешительность заставляет чуть улыбнуться про себя, но уже через мгновение Кинг встаёт на носочки и накрывает мои губы своими сухими, со вкусом соленых слез, что она пролила пару минут назад. Обхватываю тонкую талию, прижав хрупкое тело ближе. Худые руки зарываются в мои волосы, с особой вязкостью вытягивая локоны во всю длину. Я же отрываюсь от губ, спускаясь ниже. Оставляю дорожку поцелуев на красноватой от холода коже шеи, спускаясь ещё ниже к манящим ключицам, словно сделанными на заказ у самого именитого ювелира: каждая косточка смотрится идеально. Девушка выгибается, точно кошка, выпячивая грудь вплотную к моему торсу. — Что мы делаем? — вдруг спрашиваю я, будто проснувшись ото сна. Предо мной чертова Кинг, а я стою полуголый в херовой женской душевой кабине. Луна разминает шею, довольно улыбнувшись. — Извини, — отвечает она, вводя меня в полнейший ступор: Луна никогда, черт подери, не извиняется. — Я ненавижу тебя, — шепчу, чуть скатившись по стене и поравнявшись ростом с девчонкой, смотрящей на меня в упор. Вздымающаяся грудь, распухшие от поцелуев губы. — А я тебя, — хватаю ее за тонкую кисть, резко дёрнув к себе. Мы сливаемся в таком неправильном, неожиданном поцелуе перед тем, как встретимся по разные стороны суда в приближающемся ноябре.