Средство от Разбитого Сердца

Дни юности моей, как оглянусь на них, кажутся улетающим от меня бледным вихрем. — О Рональде думаешь? — пихнув меня локтем под ребра, спросила Захари, выдавив игривую полуулыбку и поиграв бровями. Но даже сидя рядом и прекрасно слыша подругу, я все пребывала в другом месте... в женской раздевалке. Ты не права, Холли. В мыслях вовсе не Рон. Если ты не хочешь стать добычей в руках мошенника и объектом насмешек для глупца, помни главное правило — всегда будь холодна и сдержана. Мы всегда будем недостаточно хороши для общества. Ты не становишься хуже от того, как выглядишь. Я думаю о человеке, считающем, что церковь наживается на врожденной потребности в метафизике, но продолжающем читать Библию каждое утро; о человеке, обоготворяющем самых жалких ничтожеств во всей философии — Хайдеггера и Шопенгауэра; о кондовом человеке, отрицающем все современное. Я думаю о Викторе, вкус которого все ещё обволакивает невидимой плёнкой губы, шею, ключицы. Я думаю о Викторе Беккете, которого совсем скоро вновь попытаюсь усадить в тюрьму... — Да, о Пирсоне, — вру, мыча себе под нос, обтираясь белоснежным махровым полотенцем и царапая кожу. Капли с волос непрошено падают на окаменевшие от долгого заплыва ноги, подкашивающиеся от каждого движения. — Ну, колись, что у вас с ним? — продолжала докучать Холли, заставляя ногти впиваться в ладони все сильнее, а дыхание сбиваться с ритма. — Кажется... отношения, — ответила я, еле сдержав рвотный позыв у порога глотки, туго сглотнув. Я бы предпочла публично предаться аутодафе, чем действительно заковать себя любовными кандалами с Рональдом. От одной мысли тянет в животе, завязывается тугой узел. Он мне неприятен: его взгляд, его прикосновения. Все не то. В нем все не так. Нелепые торчащие в разные стороны волосы, больше напоминающие слипшуюся львиную шкуру, абсолютно ему не подходящие голубые глаза и неискренняя острая улыбка, самодовольно красующаяся на четко очерченных алых губах. Красиво, но как-то фальшиво. Захари легонько щипает меня за локоть, одобряюще подмигнув, не улавливая истинный мотив моих действий относительно Пирсона. Не влюблена я. Он просто нужен для моего личного расследования по делу Агнес, которое кажется все более и более мутным и проплаченным до мелочей, честность суда срубает на корню. Я помню его недовольную физиономию на октябрьском суде, как он сидел на стороне Беккетов. Это не даёт покоя. Мне не показалось. Я уверена, что Пирсон присутствовал. Не понимаю, что он там делал и как связан с судебным делом Агнес... но я узнаю, неважно каким путём. Голова гудит. Ноги ломит. Ощущение, словно я проплыла добрых десять бассейнов, хотя на деле всего три. Не выдающаяся мышечная масса на секции физической культуры особенно некстати. Упругие девчонки вроде Джорджии смело выполняют стандартный уровень физподготовки, иногда даже превышая. А я от слова неспортивная совсем, оттого все занятие бросала в их сторону осуждающий взгляд. Когда вода в бассейне поутихла, стало слышно гул от кондиционеров, тихие перешёптывания девушек и резкие размашистые взмахи тонкого стержня о плотную бумагу журнала, где студентки по очереди оставляли подписи: лишь добровольно заполнив журнал, можно посетить секцию плавания. Есть еще один вариант — катание на лыжах вокруг главного учебного корпуса, но так как снег ещё не выпал, вариант оставался один, и выбор очевиден. Меня клонило в сон, оперевшись о плечо Захари, я позволила себе прикрыть глаза. Внутри царил хаос, а со стороны, наверное, и не скажешь. Выражение моего лица выказывало умиротворение. И все же в изломе бровей я таила недоумение и досаду. Спокойное сердцебиение Холли успокаивало, теплота женского тела согревала. Но буквально через мгновение кончики пальцев вновь похолодели, когда от дремы меня пробудил громкий треск: Декстер уронил швабру на кафель, входя в помещение. Извиняющаяся мордочка не оставила учительницу равнодушной. Кроме недовольного укора в его сторону, Декстеру больше ничего не прилетело. За ним в помещение вошёл Пирсон, весело нашептывая что-то на ухо Виджея, забавного индуса с курса точных наук, хихикающего от каждого слова. Рональд складывался пополам, заполняя все помещение диким хохотом от собственных остроумных шуток. А затем вошёл он. В одних плавательных шортах, свободно висевших на бёдрах. С привычным усталым видом, поникшими плечами и бешеными кудрями на голове. Лицо его выражало какое-то недосягаемое спокойствие: брови расслаблены, руки беспрепятственно болтаются по бокам от стройного, слегка худощавого туловища. Казалось, что его вовсе не достигают достаточно громкие обсуждения свежих сплетен по делу Ричарда со стороны некультурных девиц. А слухи текли по помещению, мазали и без того грязное имя Виктора, как свежие ворота густым дёгтем. Белоснежная кожа словно блестела в переливе редких солнечных лучей, проникающих сквозь витражные окна. Тонкая фигура парня отличалась от остальных: высокий, с легкой прорезью пресса. Каштановые волосы спадали на глаза, на плече болталось полотенце. Внимание Виктора сосредоточено исключительно на угловатом плече, одной рукой он постоянно прикрывает его. Стоило преподавателю воспользоваться свистком, как все лишь заливистее загалдели, вынудив женщину рассерженно топнуть ногой, точно малое дитя, и умчаться в кабинет за громкоговорителем. Я вновь бросила беглый взгляд на долговязого парня, приближающегося с толпой все ближе и ближе. И... мы встретились глазами... и меня накрыло. Я обернулась вполоборота, но не переставала наблюдать за Виктором. Взгляд зелёных глаз стек по моему позвоночнику прямо в ложбинку между ягодиц. Он медленно облизнул пухлые губы, не отрывая пристального взгляда от меня. Помещение обрушилось на меня дружными воплями студентов, въевшимся запахом хлорки и прохладой кондиционированного воздуха. Дыхание сбилось, а под рёбрами больно защемило. Отвернувшись в сторону, чтобы не привлечь лишнего внимания, я лишь устало выдохнула. Слава богу, нам хоть заниматься вместе не придётся. Виктор не вызывает во мне никакие эмоции, мне просто... не хватает внимания. Этот чертов извращенец может быть причастен к изнасилованию моей младшей сестры, разве могу я позволить плотским мыслям нагромождать думы? В таком положении, нет. — Что у Виктора на плече? — имя парня сразу привлекло внимание. Осторожно придвинувшись ближе к источнику звука, я прислушалась: — Это засос?! — слишком громко предположила одногруппница, заставив резво бросить взгляд на Беккета, стоявшего чуть поодаль. И впрямь засос. Видно Беккет заметил мои округлившиеся глаза, их сухой и тревожный блеск, при виде бордовой отметины, раз уж осмелился сильно выгнуть шею, продемонстрировав очередную отметину страстного поцелуя. От неожиданности я не устояла на ногах, плюхнувшись на твёрдую деревянную скамью, больно ударившись тощей задницей, вызвав нахальную усмешку у наблюдаемого объекта; после этого казуса он отвернулся и больше не смотрел в мою сторону. Я же, не в силах стоять на ватных ногах, пыталась вспомнить, как, а главное, каким образом умудрилась так смачно его... отметить. — Скорее всего это простой синяк, — защебетала Джо, сидя в паре метров от меня. — Не может ведь кто-то действительно рискнуть и подцепить этого мальчика, — в голосе отчетливо слышалась неуверенность, смешанная с презрением и приправленная агрессией. — Всё-таки репутация у него ни к черту. — Хоть и симпатичный, — добавила одногруппница, бросив беглый взгляд на Беккета и прикусив длинный наращенный ноготь. За высказанное мнение несчастная дурочка получила оплеуху от злой Митчелл. Я лишь закатила глаза, отвернувшись от парней. Вернулась учительница, мы собрали вещи и двинулись в сторону женских раздевалок. По ногам нещадно прогуливался ледяной ветер, отчего все тело охватывала дрожь. Сжав накинутое поверх плеч полотенце, я максимально скрыла оголенное тело, боясь поднять взгляд на парней, готовящихся к заплыву. Раздувая ноздри, я ждала, когда наконец скроюсь в раздевалке, но от дикого нетерпения поскорее сбежать из сырого помещения, я забыла плавательные очки на скамье. Оборачиваюсь, чтобы попросить Захари принести мне их, но обнаруживаю, что плелась в самом конце, а последняя девчонка только что скрылась за тяжелой дверью. Огонь страха жадно лизал лицо, сушил во рту слюну. Сдвинуться с места и пройти несколько метров до скамьи неожиданно стало непосильной задачей. Хотелось окрикнуть учительницу и попросить подать очки, но было ощущение, будто на зубах зернистый и крупный песок, забивший рот. Сглатываю, но противное чувство не проходит. Тогда решаю перевернуть полотенце и скрыть переднюю оголенную часть тела, добраться до скамьи и затем вновь нехитро перевернув ткань, закутать заднюю сторону и умчаться в раздевалку, не блеснув и краем не скрытой купальником плоти. Но как только я подхожу ближе к галдящим парням, раскидывающим шлёпанцы по скользкому кафелю, то чуть ли не ровняюсь лицом с полом. Ловко увернувшись, сохраняю равновесие, но отпускаю полотенце, буквально слыша, как зычно соприкасается жесткая ткань с мокрой поверхностью. В ушах звенит, кажется, что помещение плывет, щеки вспыхивают, руки не слушаются. Все смотрят на меня, на мое тело, на мое сконфуженное алое лицо и смеются. Смеются. Потому что это позор. Потому что я... Доска. Плоская. Тощая. Некрасивая. Омерзительная. — Неуклюжая, — хриплый голос, словно треск будильника, приводит в чувство. В тенистом холодке выгнутых ресниц Виктор припрятал улыбку, заметную лишь мне. Оглядываюсь по сторонам, медленно осознавая, что только в моей голове надо мной смеялись, только в моей голове на меня вообще кто-то смотрел. Студенты продолжают громко что-то обсуждать, натягивая на глаза тугие плавательные очки, складывая полотенца, при этом обходя меня стороной, словно я и вовсе невидимая. — Ты заберёшь свои очки или нет? — выгнув бровь, спрашивает Виктор, впихнув их в мою свободную ладонь. На лице парня ни сна, ни усталости, ни скуки, ни смущения. Компания парней Хериота его явно не радовала, но и не пробуждала чувства неуверенности. На щеках появились даже розоватые краски, в глазах блеск, что-то вроде отваги или по крайней мере самоуверенности. Его голос заставил вернуться в реальность, где всем все равно. От неожиданного открытия аж затошнило. Я сама себя накрутила. Всем плевать на меня и мой внешний вид. — С-спасибо, — выдавливаю, не в силах сжать предмет в руке и отвести взгляд от зелёных глаз. Ловлю себя на мысли, что, кажется, уже способна назвать точное количество родинок на светлом лице Виктора, перечислить оттенки его болотных глаз и даже различить нетронутые розоватым пигментом части губ. — Хэй, Кинг! Классная задница, — прощебетал Пирсон, вмиг оказавшись рядом. Сердце в одно мгновение рухнуло к стопам: я не прикрыта полотенцем. Красный румянец от стыда медленно ползёт к щекам, а внутренняя истерика вновь накипает испариной. — Оставь комментарии при себе, Ронни, — уверенно заявляет Беккет, неожиданно по-братски похлопав меня по плечу холодной рукой. — Очки не вырони, — бросает он. Пролетел мимолетный подбадривающий взгляд Виктора перед тем, как он двинулся вперёд, проходя мимо меня. Каким-то магическим образом его взор заставляет немного успокоиться. На плечи приземляется синее полотенце Беккета, а уже через секунду он скрывается в глубоком бассейне, расплескав воду. Я лишь замечаю очертания тонкого тела под водой. Оборачиваюсь, окидывая остальных парней оценивающим взглядом, сжав махровую ткань дрожащими пальцами. Выражение лиц у очевидцев не самое понятное, словно они прочли задание от мистера Дюрана и ни черта не уяснили. Особенно Рональд, глаза которого напоминали елочную игрушку. Голубые стекляшки с разбитой радужкой глаз смотрят с меньшим непониманием, скорее разочарованием и легким отголоском сожаления. Губы искажаются в неприятной отталкивающей полуулыбке. Все присутствующие погружаются в состояние, которое наступает после каждой реплики Виктора: она звучит отстранённо, но рационально, что все теряются и недоуменно смотрят в пол, качая пустыми головами из стороны в сторону, точно стрелки сломанных настенных часов. Гулко сглатываю, стараясь сдвинуть налитые свинцом ноги в сторону раздевалки. Укутавшись в полотенце, сжимаю очки в руке и мчусь, сгорая от стыда. В мыслях лишь таинственные черты Виктора, его странная, неуловимая, переменчивая, душеубийственная вкрадчивая ясность слов; краткость движений. Мне отвратительны декоративные, дезодорированные парни Хериота, то и дело пытающиеся прельстить. Ловлю себя на сравнении Беккета с другими, с остальной массой. С Виктором не приходится бороться с помрачением рассудка; при разговоре с ним словно с головой ныряешь в цивилизованный мир образованных людей. А ведь их так мало ныне, точно вымирающий вид. Люди должны платить за свою глупость, иначе никогда не поумнеют. Войдя в раздевалку с галдящими девушками, я неожиданно ощутила свободу движений: способность увереннее двигаться, не стесняя движений, не скрывая тощих ног и торчащих ключиц. Это напоминает воскресные мессы моего детства. Чувствую себя так, словно только что вышла из исповедальни, где отпустила все грехи. Нежданное расслабление окутывает все тело, словно жирный крем, вязко, но приятно. Джо как всегда бесцеремонно нарушает личное пространство, прильнув к моему плечу. Искрящиеся глаза окидывают полотенце, болтающееся на плечах, и, глядя на меня, она говорит своим клацающим голосом: — Чьё полотенце подхватила? — А это имеет значение? — не отрывая взгляда от девушки, спрашиваю я. — Синие полотенца — парней, белые — девушек. Выкладывай, дорогая, — улыбается Митчелл, заставив одногруппниц, только вышедших из душа, посмотреть в нашу сторону и окинуть меня с головы до ног. — Учительница дала, — ответив, слегка дергаю плечом, проходя вглубь помещения. — Наверное, это удобно! — неожиданно громкий возглас заставляет застыть на месте. — Удобно уводить парней у подруг. Расскажи нам, как он, как Пирсон поживает? Устало закатываю глаза, пребывая в стабильно спокойном состоянии, все ещё под впечатлением от чувства безмятежности, подаренного Виктором. Оборачиваюсь, вопросительно вскидывая бровь. — Ты у них и спроси, у именуемых подруг. Им нравится, когда он руками у них под юбками елозит на лекциях, — ухмыляюсь, чуть задрав подбородок. Реакции Джо ждать не приходится. Точно Горгона она дёргается в сторону, в глухой истерике уставившись на кучку подружек, обмотанных полотенцами. — Что за херня, Кинг? — спрашивает одна из них, выпустив волосы из тугого сплетения. — А вот теперь сами разбирайтесь, — вмешивается Захари, схватив меня за руку и дёрнув в сторону наших шкафов. Плюхаюсь на твёрдое сиденье, угрюмо уставившись в пол. — Ну ты даёшь... — только добавляет Холли, расплывшись в довольной улыбке.