Средство от Разбитого Сердца

Но цветок ответил: «Ты — дурак. Неужели ты думаешь, что я цвету для того, чтобы на меня смотрели? Я цвету для самого себя, а не для других, ибо мне это нравится: моя радость, мое наслаждение в том, что я цвету и живу».

Утро встретило холодным порывом ветра, ворвавшемся сквозь приоткрытое окно. Чувствовалось наступление зимы; даже воздух стал ощущаться по-иному. Зима ложилась не сразу. На сырой земле белел недавно выпавший снег. С неделю тянул северный ветер, холодало, тускло увядала вдали поздняя мшистая зелёнка. Тело от мороза мгновенно озябло, пришлось встать с кровати, коснувшись босыми ногами сырого паркета, и рвануть ручку на себя, громко захлопнув окно. От лишнего шума проснулась Холли, по-детски потирая опухшие веки. Холли Захари моя соседка уже несколько лет. В этом году ей пришлось задержаться в родном городе, чтобы помочь родителям по хозяйству. Рыжеволосая девушка не родом из именитой семьи, не дочь министра, не владельца золотых приисков, даже не бизнесмена. Захари добилась места в Хериоте благодаря международной программе по обмену студентов из малоимущих семей. Она должна была задержаться в стенах учреждения всего год, однако профессора прониклись к девушке и решили обеспечить ей место благодаря хорошим оценкам, дабы повысить рейтинг школы. Порой чудеса случаются, в случае Холли уж точно. Но вчера вечером в нашу дверь постучали: Митчелл занималась раздачей писем и посылок. Джо, недовольная нашим поведением на секции плавания, закатив глаза и фыркнув, швырнула желтоватое письмо прямо под ноги. Ветровым шелестом-перешепотом поползла по дрожащему телу новость: «Холли Захари привлечена к олимпиаде по философии. В случае отказа от участия или сопутствующего проигрыша, настоятельная рекомендация покинуть учебное заведение». «Настоятельная рекомендация», выражаясь на понятном языке, значит ультиматум по исключению. Холли ещё вчера разнылась, накрылась шерстяным пледом и рыдала, пока я не успокоила ее. Страх лишения гранта маячил перед глазами, язвительно тыкал в глаза, заставляя девчонку рыдать волнами. Во мне медленно тлело желание взять деньги с собственного депозита и внести сумму за последний учебный год Захари в Хериоте; для ее семьи данная сумма непосильна, однако для накоплений семьи Кинг — это капля в море. Но предполагая реакцию Холли, вчера я даже не заикнулась об этом, лишь скользя взглядом по письму и косому, в перхоти, пробору на склонённой к уже мокрой от слез подушке. Утром я планировала затронуть эту шаткую деликатную тему. Рассчитывала разбудить Захари пораньше и вместе разобраться во всем, однако девчонка не выключала керосиновую лампу до самого утра, сидя за кипой учебников. Видно, Холли все же набралась уверенности, вдохновилась собственными мыслями и села за повторение всего пройденного в старшей школе материала. Это несомненно радовало, поэтому тему об оплате обучения я решила отложить до лучших времён. По крайней мере до результатов олимпиады и долгожданного выигрыша рыжей девчонки, лежащей на кровати напротив. — Доброе утро, — буркнула она, уткнувшись сонным отёкшим лицом в пышную пуховую подушку. — Доброе, — лишь выдавила я, ощущая себя не менее разбитой. Хотя сегодня удалось сомкнуть глаза на пару часов, чувства бесконечной усталости избежать как-то не получилось. После случая с отравлением от бенадрила медицинские сотрудники школы запретили употребление снотворных препаратов. Теперь приходится выживать, потому что ночью сомкнуть веки я не в силах. А утром уже в восемь утра нужно бодренько стоять в столовой, следя за рассадкой учеников. Обязанности по патрулированию и другие дела претендента в студсовет с меня сняли. Я была исключена из гонки. Официально. Острым серпом по сердцу. Мечта поступить в университет убежала от меня ещё глубже в глухой лес. Чертов Гарвард. Но я не Кинг, если не попытаюсь хоть как-то вернуть все на былое место: от обязанностей я не отказалась. Возможно, администрация Хериота пересмотрит свой вердикт, ведь столько лет я была примерной ученицей академии. И все же косой осуждающий взгляд профессора Беатрис, брошенный на меня после результата анализов — никогда не покинет воспоминания. Столько презрения и разочарования я видала только в блеклых глазах отца. — О чем думаешь? — выдергивает из мыслей Холли, похлопав по плечу. — О президентской гонке, — бубню, свесив ноги с кровати и уставившись в одну точку. — Да к черту она тебе сдалась! — воскликнула девушка, схватив расчёску с полки. Усевшись на скрипучую кровать, она начала рьяно и беспощадно вычесывать свои патлы. — Ты и так умная. — Гарвард, Холли, — говорю очевидные вещи. — Есть ещё куча здоровских универов, Кинг. Не ной, настроение и так паршивое. — Так ты сама спросила, — ухмыльнувшись, выдавила смешок я. Сил собираться нет. Хочется поваляться в кровати, почитать, покурить в в кои-то веки. — Знаю. Прости, — Захари отложила расчёску с кипой выдранных рыжих волос на стол и принялась цеплять нелепые разноцветные заколки, чтобы не торчала косая челка, словно вовсе не постриженная, а покусанная сворой собак. — Я уверена, что все будет в порядке. — Не будет, — отвечаю, протянув девушке очередное письмо от отца. — Что это? — с недоверием покосилась на меня подруга. — Посмотри, от кого. Рыжая подходит вплотную к кровати с отблеском недоверия в чертах лица, протягивает руку, принимая письмо. Тонкими пальцами она разворачивает плотную бумагу на обратную сторону, требуется секунда, чтобы черты переменились. В зелёных глазах точно вспышка, точно зеркало, отражающее цветастые фейерверки. Вот только фейерверки приносят радость, а письмо от отца о скором суде — нет. Девушка прикусывает щеку изнутри, боясь поднять глаза. — Я не могу открыть его. Я... не хочу читать, — честно признаётся она. — Ничего. Все равно там много ненужной информации, — выдыхаю, удрученно откинув голову назад и уткнувшись макушкой в обшарпанную твёрдую стену позади. — Под «ненужным» ты имеешь ввиду... — Извинения отца, — говорю, уставившись на свисающую с потолка полупрозрачную стеклянную паутину. — Он все не уймётся. Как будто... как будто можно на словах исправить все то, что было между нами. — Луна, послушай, — Холли резво уселась рядом, чуть не сломав доски основания кровати пополам. Она пихнула меня в бок, заставив посмотреть ей в глаза. — Я не знаю всего положения ваших с Хью отношений, но одно знаю наверняка: Луна Кинг, которую я знаю, никогда бы не обесценила силу слова. Не ты ли со средней школы зубрила цитаты Хайдеггера? — Но это другое... — Ан нет! — легонько стукнув меня по носу, возмутилась Захари. — Больно вообще-то... — погладив место удара, поморщилась я. — Ты всегда твердила, что в слове и заключается вся сила человеческая! — Ну, не прям, чтобы вся... — Ты мне вдалбливала, что слово правит миром! — Слишком гиперболизированно. — И сейчас эта девчонка, чертова отличница, не хочет воспринимать слова собственного отца всерьёз? Да не верю, — буркнула Холли, сложив руки в замок, точно обиженный ребёнок. — Где она? Где эта девочка?! — видно, все эмоции от новости об исключении и олимпиаде она решила воплотить в гиперактивный монолог о моей семье. — Что за детский сад? Убери от меня свои руки, — я стала отбиваться от неистового нападения рук подруги. — Детский сад — это пытаться вытянуть проблемы из пальца! — продолжала вопить Захари, наверное, разбудив весь этаж. Нутром чувствую, через пару секунд в и так шаткую, еле держащуюся на петлях дверь, заколотит злая Джорджия. — Ты даже шанса Мистеру Кингу не даёшь! — Мистер? Мистер Кинг? С каких это пор такое уважение? — возмутилась я, забившись от уж больно эмоциональной девушки в угол кровати. Хотя она всегда именно такая и была: слишком эмоциональная, слишком активная. Захари, чуть успокоившись, снова села прямо, задержав взгляд на мне. В руках она перебирала угол одеяла. — Он так рьяно защищает Агнес... по твоим рассказам. Ты сама этого не замечаешь, но между строк я уловила его отцовские порывы, — клянусь богом, она только что улыбнулась! — Напомнил мне моих родителей. Предки у Захари и впрямь чудесные. — За это и зауважала Хью! — очередной эмоциональный всплеск, и вот рассыпанные по щекам веснушки и вздёрнутый, чуть красный курносый нос уже возле моего лица. — А ты перестань уже винить его за все грехи человеческие! Он лишь раз это сделал... — Он ударил меня, Холли! — зашипела я, уже изрядно устав от разглагольствований девушки. — Не перебивай, дай мысль закончить, — Захари накрыла мой рот вспотевшей липкой ладонью. — Я не оправдываю его действий. Ты знаешь, что я против любого насилия, неважно, ментального или физического. Но ты бы хоть дала ему шанс исправиться, что ли. Он совершил ошибку, разозлился и, не выдержав, поднял руку, но он исповедался тебе лично уже сотню раз. Это ужасно, но шанс спустя столько времени можно было дать! Стряхиваю руку девушки в сторону, готовая возразить, но Холли с новым ярым запалом продолжает тираду. — Хью, конечно, не святой, но в целом мужчина неплохой. — Холли, он никогда не воспринимал меня всерьёз, — спокойно заговорила я. — Для него Агнес всегда стояла на первом месте. — Для тебя как будто новость, что родитель всегда любит одного ребёнка больше другого! — ухмыльнулась Захари, усевшись поверх покрывала с ногами. — Не вижу в этом ничего страшного. — Отец ни рыба, ни мясо, — шепнула я, насупившись. — Но это не делает его плохим. — Делает. — Нет, не делает. Человек такой. — Люди должны меняться! — Не по твоему велению, Луна, — встав с кровати, прощебетала девушка. — Не знаю, что у вас с Хью произошло, но я лично не вижу ничего страшного в естественных разногласиях между подростком и родителем. Ей богу, ты словно хочешь побольше причин, чтоб пострадать! — Что?! Неправда, — буркнула я, пытаясь воспроизвести в памяти все, как мне казалось, мерзкие и непристойные моменты наших с отцом ссор... но на ум ничего путного не пришло. — Вон у меня в деревне действительно проблем не оберёшься! Если хорошей травы не будет, то... — Вот не надо со своими деревенскими примерами! Ты реально сейчас сравнила мою семейную проблему с доением коров? — Я в душ, — отмахнулась Захари, схватив с прикроватной тумбы полотенце и небольшую косметичку. Она стремительно выскочила из комнаты, убегая посреди разгоревшегося разговора. Может быть и так, но в глазах читалось: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо». И я помогу. И я поддержу. И за это Захари огромное спасибо. Но нуждаюсь ли я в хваленой поддержке? Есть ли смысл принимать ее? Разве не выпадает на долю человеческую то, что он обязан выстрадать сам? А если Холли права, и я действительно сама себя накрутила? Опять. Я слишком много думаю, и это меня губит. Понимаю, была не права, когда считала, что людям есть дело до моего внешнего вида. Я приняла слова Беккета. И теперь мне почти все равно. Ключевое слово «почти», разумеется. Комплексы по мановению палочки не пропадают. Однако, не могу не согласиться, что Виктор в какой-то степени очень посодействовал борьбе с принятием себя. Но ведь проблема с отцом таким подходом не решится. Столько лет я копила в себе обиду от неразделенной любви к единственному здравому адекватному человеку нашей семьи, запоминала каждый нелестный комментарий в свой адрес. Тот агрессивный всплеск, вылившийся в пощечину, окончательно поставил жирную точку в наших отношениях с Хью. Но я совсем позабыла о бесконечных извинениях с его стороны, раскаяниях и мольбах о прощении, ведь была ослеплена обидой и странным желанием отомстить собственному отцу; я мечтала испытать радость мщения, однако я ни разу не вспоминала отцовских мольб. Теперь радость мщения будет пирровой победой: она больше не считается. В случае прощения Хью, жизнь становится лишь сложнее. Я живу по одному конкретному принципу: чем больше у человека привязанностей, тем обременительнее для него жизнь и тем больше он страдает. Мне удобно не любить отца. Удобно не обременять себя любовью к нему, то же самое я проделывала и с Агнес, оттого тёплых сестринских уз у нас никогда и не было. Страшно. Мне так страшно. Кажется, я всегда была именно тем, кто все портил. Я зарыла в землю саму себя.