Средство от Разбитого Сердца

Кажется, впервые за месяц небо прояснилось: виднелось, как сражаются кучевые облака с тяжелыми тучами. И побеждают: выходит солнце. Оно приятно греет щеки, пробиваясь сквозь закрытое окно. Свинцовая тяжесть не отдает в конечности, мысли ясны, словно вчера я не баловалась алкоголем. Минувшим вечером, по пути в общежитие между мной и Виктором не висела неприятная тишина: она не душила, не топила. Заливистый смех парня заставлял смеяться в унисон. В тот момент казалось, словно проблем нет вовсе; мы можем спокойно общаться, как нормальные люди, не влекомые этикой социума; словно буквально месяц назад он не душил меня своей мерзостной остротой; словно два месяца назад мы не ненавидели друг друга. Потираю костяшки, встав с кровати: морозно. Закрываю чуть приоткрытое окно, попутно прибираюсь на столе Захари, которая спит, плотно укутавшись в одеяло с головой. Девчонка узнала, что никакой олимпиады по философии не будет. Однако усердно заниматься не перестала, видно ей нравится чувствовать себя увереннее на лекциях, к тому же совсем скоро семестровые экзамены, к которым тоже неплохо было бы подготовиться. Всю ночь Холли просидела за учебниками: делала пометки, по несколько раз перечитывала аккуратные конспекты Виктора. Мне нравится эта учебная жилка в ней. Наконец-то Захари взялась за ум. Сдерживаю улыбку, наблюдая за потягивающейся в кровати подругой. Рыжие волосы распластались по кровати, перепутавшись между собой; по щеке стекает одинокая струйка слюны, уже успев отпечататься на подушке. Холли чешет макушку и шмыгает носом, переворачиваясь на бок. Решаю не будить ее сейчас. Беру ванные принадлежности и полотенце, выходя из комнаты. Но замираю, заметив письмо у порога. Возвращаюсь в комнату, плюхнувшись на кровать. Распаковываю письмо и с особой концентрацией приступаю к чтению. Выяснилось, что суд перенесли на середину декабря, что значительно облегчает намерения Виктора найти доказательства своей невиновности. Несмотря на его мерзкий характер и дотоле презрительное ко мне отношение в начале года, внутри теплится мысль, что парень невиновен. Всё-таки в лице Беккета я обретаю если не друга, то приятеля, единомышленника. И вчерашний вечер определенно доказательство, что у паренька есть душа. Я не могу верить ему на слово, и я все ещё убеждена, что Виктор как-то замешан в деле моей сестры. Выяснить, кто виновен в изнасиловании Агнес, я сумею только доверившись ему, Виктору. Человеку, в действиях которого я нахожу лишь смятение. Откладываю письмо на тумбочку, собрав в охапку ванные принадлежности, выхожу из комнаты. Тело трясёт от пронизывающего сквозняка, гуляющего по коридору. Но на физический дискомфорт я почти не обращаю внимания, ведь мысли крутятся вокруг вчерашнего вечера, не унимаясь, точно сильная вьюга… — А что насчёт Пирсона? Какое отношение он имеет к Уоллис? — вопросительно вскинув бровь, спросил Беккет, делая очередной глоток сидра. — Они были близкими друзьями. И… я тоже была в тёплых взаимоотношениях с ребятами, — чуть улыбнулась я, вспоминая те прекрасные времена средней школы. — Минди Уоллис, как и Холли Захари, училась за счёт государства. Правда, у неё не было родителей. Девчонка из детского дома. — Поэтому ее никто и не искал, когда она исчезла, — предположил Виктор и оказался прав: я одобряюще кивнула. — Жуть, — подытожил парень. По его телу пробежала мелкая дрожь. — Я подозреваю, что Рональд был влюблён в Минди. Поэтому в прошлом году Джорджия была вне себя от ярости. — Выпьем за убожество нашего существования, — хмыкнул Беккет, подняв полупустую банку сидра в воздух.

***

Привычно уже лицезреть Холли и Виктора в столовой, сидящих за отдаленным столом, перекидывающихся злостными взглядами и саркастичными подколами; привычно уже фиксировать имена студентов и рассадку в столовой в бланке; привычно уже ловить раздражённый взгляд Рональда Пирсона, восседающего за столом с нашим факультетом, пытающегося отлепить от себя надоедливую Джорджию Митчелл; привычно уже ощущать себя не от мира сего. — Ты что, спишь? — Захари толкает Беккета в плечо, отчего тот резко распахивает глаза, недовольно покосившись на девчонку рядом. — Не сплю: я медленно моргаю. — Ты чем ночью занимался? — хохотнув, спрашивает Холли, разламывая хрустящий круассан пополам. — Пил. — Два алкоголика, господи Боже, — закатив глаза, протараторила Захари, окинув меня взглядом. — Садись, — она отодвигается от Виктора, освободив мне место посередине. Беккет поднимает на меня глаза, пытливо что-то высматривая. Сажусь рядом, почувствовав аромат мускусного одеколона и холодной мяты, исходящий от парня. Холли намазывает на круассан джем жирным слоем, облизывает пальцы, причмокивая. — Вы вместе вчера выпивали? — девушка поднимает на нас заинтересованный взгляд, по-детски хлопая огромными, как блюдце, глазами. Мы с Виктором переглядываемся, как-то по-тупому уставившись друг на друга. — Э-э… — из меня вырываются лишь бессмысленные междометия, пока взгляд нервно мечется по россыпи веснушек на бледном лице парня. — Вроде того, — отвечает за нас Беккет, наконец-то отведя от меня взгляд и сделав глоток горячего кофе, скрыв половину лица за громоздким стаканом, по которому раскатами расходятся трещины. — Могли бы и меня позвать, — обиженно закатила глаза подруга. — Вообще-то я теперь не шибко занята: олимпиаду ведь отменили. Для меня это, конечно, ещё та загадка. — С чего вдруг тебе олимпиаду отменили? — встрял Виктор, удивленно взглянув на Захари. — Администрация просто оценила усердную подготовку Холли, — пробормотала я, сверкнув глазами на парня, что недоумевая, потягивал напиток. Губами я выдавила «заткнись». Парень сразу же отвёл взгляд, задумчиво уставившись куда-то вдаль. Холли не обратила внимания на мою реакцию, продолжая смаковать завтрак. Девушке не нужно знать, что сделал мой отец. Хотя, безусловно, это широкий жест, и Захари должна быть благодарна моей семье за поддержку. — Мы поговорим об этом позже, ладно? — положив руку на плечо подруги, предложила я. — А… причём тут ты? — отложив круассан в сторону, Холли вытерла рот салфеткой и, выпрямившись, пытливо уставилась на меня. — Я же говорю: давай обсудим это позже, — разрываю зрительный контакт, переключаясь на уже остывший завтрак передо мной. Краем глаза замечаю, как глаза девушки сузились и сжались губы, однако она не продолжила мусолить тему, переведя внимание на книгу. Виктор озадаченно взглянул на меня, должно быть, заинтересовавшись положением дел, но виду не подал, вслух ничего не произнёс. И я благодарна ему за понимание. Этому парню необязательно знать все, что происходит в стенах школы. Сидя в столовой, я все прокручивала в голове слова Виктора, которые вчера он проронил в не самом трезвом состоянии: Ты поедешь со мной в Лондон, Луна? Зачем я ему в Лондоне? Каким боком я поспособствую уголовному делу, заведённому на него? Беккет сказал, что знает человека, который может стать его свидетелем на суде, однако думы не покидает мысль, что Виктор пытается запутать меня, сбить с пути, скрыть правду. Как бы положительно и радужно не развивались наши взаимоотношения, я не исключаю возможности его вины в изнасиловании Агнес. Несмотря на то, что каждый день я убеждаюсь все больше и больше, что насильник не он, опасения остаются и никуда они не денутся. Я никогда не была справедлива с сестрой. Теперь, покуда Агнес в беде и мне наконец выпал шанс исправиться, я буду содействовать и делать все, что в моих силах. — О чем задумалась? — хриплый голос выдёргивает из омута мыслей. Поморгав, в смятении перевожу взгляд на Виктора, поправляющего галстук. — Суд перенесли в очередной раз. — Знаю. У нас есть шанс найти доказательства моей невиновности, — чуть улыбнувшись, отвечает парень, делая глубокий вдох. Холли гремит посудой, вставая с места. Молча она относит поднос с остатками еды, выбросив его с грохотом в мусорный бак. Закинув потрёпанный тряпичный рюкзак за спину, она потопала в сторону выхода, на вымолвив ни слова и не взглянув в мою сторону. — Кажется, убогую выбесил твой неоднозначный ответ насчёт олимпиады, — констатирует Беккет, за что сразу же получает оплеуху. — Замечательно, мы живем в эпоху, когда за правду людей бьют, — бубнит парень, провожая уставшим взором копну рыжих волос. — Ты, блин, можешь заткнуться? — ругаюсь, накрыв лицо руками. Издаю нечеловеческий звук, выдыхая горячий воздух в ладони. — Дай угадаю, — Виктор хватает меня за руку, открывая вид на темно-синие мешки, обрамляющие ядерно-зелёные глаза. На фигурном лице расплывается самодовольная ухмылка. — Ты оплатила ее обучение. — Садись, пять, — выдёргиваю руку, театрально вытерев ее салфеткой, на что парень закатывает глаза. — Не представляю, как расскажу ей об этом. — Она точно разозлится. — А почему? — в большей мере задаю вопрос себе. — Ведь это какая-никакая поддержка с моей стороны. Бьюсь об заклад, будь она на моем месте, поступила бы так же. — Захари не Кинг. Тут уж как пойдёт. Не представишь, — хмыкает парень, рассматривая мои потрескавшиеся от холода кисти, по которым, словно электрическими разрядами, расходятся кроваво-бордовые вены. Укутываюсь в свитер, спрятав руки в рукавах кофты в отчаянной попытке согреться: ни черта не выходит. Неудивительно. Ощущение, будто Хериот вовсе не задумывается об отоплении здания. Скоро все студенты покроются тонким ледяным слоем, что трескаться будет лишь от воплей преподавателей. — Поговорим насчёт Лондона после лекций, — подытоживает парень, продолжая зиждиться на теме поездки в город. Встаёт с места, подбирает сумку со скамьи, пару секунд копошится, после чего молча бросает пару шерстяных серых перчаток на стол предо мной. Подбираю вещь, сжав окоченевшими пальцами. Материал почти не ощущается — настолько руки задубели. — Виктор… — оборачиваюсь, чтобы вернуть перчатки, но фигура Беккета уже виднеется у выхода из столовой. Через секунду и вовсе растворяется в огромном неуемном потоке студентов.