//
– Тина Григорьевна, является ли это дело для вас личного характера? От услышанного Тина едва не роняет на стол зажатую меж пальцев ручку; она чуть выпрямляется, поправив и без того безукоризненную осанку, – очередной журналист расставляет правильные, вызывающие в фразе акценты, будто заранее намереваясь ввести в замешательство; Тина лишь презрительно хмыкает, бесстрастно и быстро отвечая: – Считаете, что подобные вопросы в вашей компетенции? Жаль. Какое они имеют право делать подобные выводы? Тина натягивает свою самую ослепляющую, наигранную улыбку, – никто не увидит, как под столом волнительно дрожат колени. Признаться, она всю карьеру терпеть не могла пресс-конференции: журналистская наглость не знает границ и банальной меры; Тина щурится и отводит взгляд, невольно цепляясь за фигуру Саниной на другом конце помещения: Юля увлеченно дает интервью, не обращая внимания ни на кого вокруг; иногда Тине кажется, что той интересно только ее же драматичное эго. Зачем она вообще придает этому значение? Часы идут убийственно медленно, а большинство вопросов звучат чересчур одинаково и пафосно; от громкого кейса ожидать иного и не приходится, – Тина утомленно вздыхает, отпивает немного воды и просит долгожданного перерыва, потому что духота и усталость давят больше обычного; она выходит сначала на улицу, подставляет лицо охлаждающему, спокойному ветру, но знает, что такого не хватит, – Тине нужно, как минимум, в душ и выспаться. В ее планы абсолютно не вписывается наткнуться на Юлю в уборной: она замирает у двери, наблюдая за тем, как Юля слегка наклоняется у зеркала, возится с темной помадой, а затем недовольно качает головой; Тина внимает ее плавные движения бедрами в узких кожаных джинсах и то, как Юля неспешно ведет пальцем по контуру губ, убирая лишнее, – внезапно Тине становится еще хуже: к общему дерьмовому самочувствию добавляется зудящий, но чертовски приятный жар внутри, и Тина почти что боится дышать, дабы окончательно не усугубить ситуацию. Юля будто и вовсе ее не замечает: рассматривает свое отражение придирчиво и с прищуром, облизывается и вдруг распускает волосы: Тина впервые и совершенно завороженно смотрит, как ее темные локоны вьются по плечам, и, вероятно, от их щекотки Юлина шея покрывается мелкими мурашками; Тина моментально прикрывает веки, прогоняет настойчивые, дискомфортные мысли, – Юля тут же возвращает ее в реальность своим бархатным, вкрадчивым тембром: – Нравится то, что видите, Тина? Они не оставались наедине вот так достаточный отрезок времени, чтобы Тину до кончиков пальцев пробрало от звука собственного имени Юлиным голосом, – Юля усмехается, с характерным цоканьем разворачивается на каблуках, и Тина невольно практически вжимается в дверь за спиной; сбежать или промолчать равносильно школьному поведению, и Тина берет себя в руки, делая шаг навстречу. – Не желаю отвлекать вас от самолюбования, Юлия Александровна, – Тина говорит ровно и холодно, словно только что не пережила с десяток самых разных эмоций; Юля все еще легко улыбается, явно игнорируя застывшее напряжение между ними, и смотрит на Тину пронзительно и пристально, так, что Тина едва ли может предположить о том, что у нее на уме. – Выглядите уставшей. Как ваша пресс-конференция? – Юля ступает ближе, и теперь Тина отчетливо различает теплые волны ее дыхания, что опаляют волосы и цепной реакцией оседают где-то около поясницы. Юля только оказалась рядом, а Тина, черт возьми, уже мокрая. – Не насаждайте еще и вы. Журналисты порой невыносимы, – Тина сама удивляется, отчего это ее пробивает на откровение; Юля согласно кивает и в один момент становится серьезнее, – подходит почти вплотную, краями пиджака задевая Тинины брюки; Тине слишком, Тине неправильно и ужасно горячо, – Юля тянется к ее лицу, кончиком ногтя касаясь уголка губ и на пару мгновений задерживаясь на коже. – Помада, – констатирует Юля, склоняя голову набок и снова мягко улыбнувшись. – Красный Диор вам очень идет. Юля демонстрирует Тине указательный палец с едва различимым отпечатком, а Тина растерянно моргает; шоковое состояние не дает нормально сконцентрироваться, и Тина неожиданно думает, что ей необходимо уступить Юле место в проходе; она отступает в сторону, чуть отклонившись на раковину, и – господи – почему каждый раз, когда они остаются вдвоем, везде так, блять, тесно? Вопреки надеждам Юля уходить вовсе не собирается; секунду спустя Тина проклинает свое решение, ведь Санина разворачивается следом, оказываясь на минимальном расстоянии: если бы Тину спросили, что позорнее: сдохнуть от стыда или возбуждения, Тина бы мысленно призналась, что уже мертва. Нуэтожеебтвоюмать. Любого другого на месте Юли Тина давно бы покрыла матом и дала пощечину, – Тина замирает, когда Юля ведет холодной ладонью по ее щеке и резко вжимается в Тинины бедра своими: Тине хочется податься вперед, ерзать и тереться, но моральные устои и принципы не позволяют ей хотя бы посмотреть Юле в глаза, – Тина до паники опасается различить в них насмешку. Внизу живота блаженно, томительно тянет, и Юля приподнимает Тину за подбородок, выдыхая на уровне губ: – Хочу подвезти вас до дома. – Что? – Тина едва не начинает нервно смеяться, сильнее отклоняясь назад и упираясь руками на влажную столешницу; Тина отворачивается, подставляет дыханию Юли пшеничные пряди; Юля же сдаваться не собирается, Юля уверенна и напориста, – она снова тянет Тину на себя, заставляет смотреть прямо, почти что ласково повторяя: – Хочу подвезти вас до дома. Позволите? Честно говоря, Тина сбивается со счета, в который раз за эти пару минут ее доводят до шокового состояния: Тина рассеянна и вообще не принадлежит собственному телу – произносит прежде, чем успевает подумать: – Я заканчиваю через полчаса. И почему-то Тина уверена, что взгляд Юли становится ярче.//
Тина понятия не имеет, что дернуло ее согласиться: Юля встречает ее за поворотом черного выхода, ведь ни одной душе нельзя видеть их вместе: по крайней мере, подобные установки действительны до конца их общего дела – дела, которое Тине просто непозволительно завалить – и она знает, что возненавидит себя за слабости позже. – С каких пор ваш статус упал до ранга личного водителя? – скептически спрашивает Тина, ожидая привычной едкости и сарказма. Юля же оставляет ее без ответа. В салоне машины пахнет Юлей – вау, с чего бы? – и Тина отчаянно пытается не проникнуться до одури соблазняющим, вкусным ароматом; она не называет адрес своего дома, лишь просит отвезти на съемную квартиру в центре столицы, будто выдать настоящее место проживания равносильно перечеркиванию всех оставшихся профессиональных границ; они едут в молчании, и впервые Тина не чувствует застывшего в воздухе раздражения. Что-то меняется. Тине выпадает редкая возможность безмолвно изучить Юлю в близости и со стороны; Тина украдкой посматривает на точеный профиль, высокие скулы и гордый подбородок: у Юли плавные, аккуратные черты лица, но явно с толикой остроты и греческого достоинства, – особенно Тину привлекают впалые ключицы и пышные, воздушные локоны, мягкость которых так и хочется пропустить сквозь пальцы. Тина больше не думает о деле, о предрассудках и рамках дозволенного: Тина думает о девушке, чьи запястья оголяются от тканей пиджака, когда она поворачивает руль; Тина думает о девушке, чья грудь размеренно вздымается, а губы полуоткрыты, – Тина думает о девушке, красивой и сосредоточенной, и ее кроет в необъяснимой тоске. – Тина, подожди, – приглушенно просит Юля, стоит Тине засобираться на выход: Тина не в состоянии выдавить и банальных слов благодарности, она действительно собирается уйти, ничего не сказав, – Юля же и в подобной ситуации намеревается все испортить. – Да? – голос Тины подрагивает, выдает внутренние противоречия; безусловно, Юля чересчур наблюдательна, чтобы этого не заметить. – Знаешь, я хочу сказать…– начинает Юля, и Тина осознает, что диалог не будет выстроен на полу-флирте или иронии; Юля переходит на «ты», и почему-то Тина совсем не готова к этой интимности. – У меня много связей, действительно много, но, понимаешь, совсем нет чего-то настоящего. А сейчас я чувствую, будто работать с тобой, быть твоей «соперницей», – на последнем слове Юля вдруг печально улыбается, а затем отворачивается и говорит уже не Тине, а в пустоту, словно боится произнесенного: – Я чувствую, что это что-то большее. Что-то важное, – и она сбивается в шепот, низкий и почти безнадежный; Тина ощущает, как учащается собственное дыхание, а под ребрами давит, пульсирует и жжет от Юлиной фразы. Господи, она такая еще девочка, – проносится в мыслях, и Тину восхищает открытие в Юле этой новой, захватывающей грани; Тина поддается порыву, – берет Юлю за руку, и отвечает, забывая, что ничего не имеет смысла, что они раскинуты по разные берега одной стихии, что весь чертов мир всегда будет против: – Я тоже.//
Их взаимодействие возвращается на круги своя, стоит попасть на заседание: Юля играет с ней, Юля провоцирует и создает обстановку адского пламени, – кровь стынет в венах от ее приказных, ледяных тональностей и частых перепадов настроения: Юля то подмигивает ей, то перечит всеми возможными фактами, – Тина, вероятно, когда-нибудь задушит ее прямо в зале суда. Или же просто выебет. Она вызывает финальную, решающую свидетельницу – мать обвиняемой; Тина подбирает правильные, многозначительные выражения и давит на жалость; приглашенные фотографы и пресса вокруг должны быть впечатлены, ни у кого не останется сомнений о том, что в семье была отвратительная, гнетущая атмосфера. – Расскажите о ваших отношениях с дочерью, – просит Тина, присаживаясь на краешек стола и складывая руки на груди. – Какая она? – Моя девочка, правда, очень любящая, – отвечает женщина слабо, но четко. – Я не знаю более идеального ребенка: каждый раз, когда происходило что-то ужасное, она оказывала мне эмоциональную помощь, поддержку. Я многим обязана ей. – Что-то ужасное, говорите? – в разговор вполне ожидаемо влезает Юля, и Тина борется с приступом ярости, подкатывающим к горлу: ни за что на свете Юля не должна сегодня выиграть. – Он бил меня, часто. Я не обращалась в органы, ибо знала, что это бессмысленно – у него везде свои люди, он бы не позволил осквернить репутацию. Жестокость и несправедливость обстоятельств пробирают Тину подкожно: в уголках глаз собираются слезы, а ладони подрагивают от ненависти и желания защитить, посочувствовать; Юля же бесстрастна, спокойна, – Тина клянется, что слышит в ее интонации издевку: – Вы сейчас под присягой, так что не будете врать. Ваша честь, я задам еще один уточняющий вопрос, – Юля обращается к судье и, дождавшись кивка, продолжает: – Скажите, пожалуйста…В момент убийства девочкой отца была ли угроза вашей жизни? Да ну блять. Юля перечеркивает всю линию допроса Тины одним коротким, банальным предложением: Тина смотрит не на свидетельницу, Тина смотрит на Юлю, с агонией и восхищением, – Юля определенно уверена, что победила. – Я…нет, – конечно, женщина не врет, конечно, они все, черт возьми, запуганы и научены под клятвой говорить правду; Тина злится, впивается ногтями во внутреннюю сторону ладони и абсолютно не чувствует боли. Лишь разочарование и бессилие.//
Тина заводит себя в тупик, – у нее остается один-единственный выбор, одно-единственное спасение; Тина презирает его, Тина растаптывает свое же достоинство и идет ва-банк; Тина повторяет, что это во благо. Тина лжет: она неистово жаждет того, о чем собирается попросить. – Мне нужна сделка, – Тина влетает в кабинет Юли без стука, приветствия и прочих формальностей; Юля отрывает голову от бумаг, смотрит на Тину фирменным изучающим взглядом, – Тина едва не забывает, что хотела сказать. – Вот как? – Да, сделка, – быстро повторяет Тина, укладывая на стол перед Юлей красную папку. – Девочка получает условный срок, на ваше усмотрение оставляю выбор исправительных работ и походы к психотерапевту, – Тина решительно кивает, ведь подобный сценарий – лучший из тех, который им позволено обыграть. – А вы отведете показания против моей клиентки, я знаю, это в ваших силах, Юлия Александровна. Юлю вдруг пробивает на смех – звонкий и заразительный; Тина глубоко вдыхает, стараясь не раздражаться; Юля обходит стол, с любопытством разглядывает Тину, будто она – девятое чудо света. – И что же я получаю взамен за такие удивительно выгодные вам условия, Тина? Тина чувствует, что ее щеки пылают – предложение действительно абсурдное; Тина опускает веки, ощущая, что вот-вот провалится сквозь землю от стыда и предвкушения; она набирается смелости, произнося тихо, но вполне твердо: – А взамен…Я схожу с вами на свидание.//