***
Отправив Намджуна спать, Тэхён включает на кухне чайник, достаёт из верхнего шкафчика шоколадные хлопья и ставит на стол бутыль с молоком. День и правда обещает быть сложным, и Тэхён печально опускает уголки губ, разглядывая разрисованный детьми календарь. Два года без Ёнсон пролетели так, что он и понять не успел, и как бы его не коробила мысль об утрате, время быстротечно. На него много всего легло после её гибели: нужно было помогать растить племянников, ведь Намджун не справился бы один. За ним самим тоже нужен был глаз да глаз, ведь смерть жены особенно сильно ударила по нему. Поэтому, у Тэхёна часто просто не было времени горевать. А Ёнсон он обожал. Когда Намджун впервые привёл её в родительский дом, он был ещё подростком-старшеклассником. Девушка брата сразу очаровала его, впрочем, как и родителей, и они нашли общий язык с самого первого дня знакомства. Она была особенной. Пожалуй, она была самым понимающим человеком из всех, кого он знал. Даже когда он бросил университет, родители и Намджун назвали его безответственным лодырем, а Ёнсон встала на его сторону, сказав Намджуну, что у Тэхёна другой склад ума и он обязательно найдёт себя в чём-то ином. Правда, за прошедшие пять лет после ухода из университета он себя так и не нашёл, но это уже мелочи. Сейчас ему и не до этого. Намджун много работает, а с близнецами должен кто-то быть. Кто-то должен водить их в школу и на секции, на дни рождения друзей, покупать им одежду и игрушки. Он не знает, что будет дальше, но видит, что сейчас он им просто необходим. Дети на кухню заходят в пижамах, шлепая босыми ногами по полу, и забираются на свои стулья, усаживаясь за стол. Тэхён тепло им улыбается и принимается насыпать хлопья в тарелки. — Папа уже ушёл на работу? — спрашивает Ёнджун, двигая тарелку к себе и опуская в неё ложку. — Нет, он ещё спит. Проснётся и поедем на кладбище, — Тэхён треплет племянника по тёмноволосой макушке. — Мы сегодня едем к маме? — переспрашивает Йери, и Тэхён кивает ей в ответ. Близнецы съедают по тарелке хлопьев и запивают их соком, пока Тэхён задумчиво пьёт свой пустой чай, потому что есть совсем не хочется. Он знает, что подобные завтраки вовсе не полезны для детей, но, к сожалению, это всё, на что он способен. Ну, ещё заварная каша или мюсли с йогуртом, но дети кричат, что уже не могут это есть. Телефон Намджуна, который тот с вечера оставил на кухне, начинает звонить, обращая внимание всех троих. — Папе звонит стажёр Чон, — говорит Ёнджун, читая имя контакта, высвечивающееся на дисплее телефона. — Дай-ка сюда, — Тэхён протягивает руку и племянник передаёт ему вибрирующий телефон, который он сразу прижимает к уху. — Да, я слушаю. — А... босс? — неуверенно раздаётся на другом конце голосом Чонгука, которого Тэхён видел лишь пару раз, и то мельком. — Так меня ещё никто не называл! Мне нравится, — усмехается Тэхён. — Прости?.. — Так и быть, прощу! Но только потому, что ты душка! — Тебя что, не учили не брать чужие вещи? — после тяжелого вздоха интересуется Чонгук. — Передай трубку Намджуну. — Учили, но ты знаешь, я совершенно отбился от рук, и я не против, чтобы меня перевоспитали! А Намджуна сегодня не будет. Придётся вам справляться без него. — Вот как, — хмыкает Чонгук. — Ясно. Звонок прерывается и Тэхён недовольно фыркает, откладывая телефон Намджуна в сторону. — Такой бука.***
— А это нормально, что босс просто не является на работу? — возмущённо обращается Чонгук к девушкам и только что вошедшему в отдел с корзинкой цветов Хосоку, и складывает руки на груди, от чего ткань на его классической светло-голубой рубашке натягивается. Они с Намджуном договорились ещё накануне вечером, что с самого утра отправятся в следственный изолятор, куда доставили Пак Чимина, и проведут допрос. Теперь, если босс не вышел на работу, его обязанности автоматически перекладываются на Хосока, следовательно, на допрос Чонгуку придётся ехать именно с ним. Если бы у него была возможность выбирать, он, несомненно, выбрал бы невозмутимого и не позволяющего себе лишнего босса, а не эксцентричного и взбалмошного Чон Хосока. Но выбора у Чонгука, к сожалению, никакого нет. На его негодование никто не реагирует. Бёль продолжает что-то набирать на клавиатуре ноутбука, заглядывая иногда в свой телефон. Хеджин отвернулась к стеллажу с подписанными коробками, в которых лежат номенклатурные дела и тома в работе. Хосок ставит на край стола Чонгука корзинку и проходит к своему рабочему месту, тоже игнорируя стоящего посреди кабинета стажера. — А это ещё что? — указывает он на цветы и вскидывает бровь. — Это не для тебя, не волнуйся. Собирайся, мы едем в следственный, — сухо бросает ему Хосок, доставая из сейфа оружие и закрепляя его в кобуре на ремне. Чонгук поджимает недовольно губы, но засовывает свой телефон в карман брюк, готовый следовать за старшим по званию. Хосок берет с собой рабочую записную книгу, куда привык вносить пометки, и направляется на выход, не смотря в сторону Чонгука, который плетётся за ним. До следственного изолятора добираются каждый на своей машине и встречаются уже на парковке. Хосок идёт молча, действуя Чонгуку на нервы. Не то чтобы он был охоч до бесед с раздражающим коллегой, но должен же он знать, что с самого утра происходит в отделе. — Может объяснишь, что это за фигня? Где босс? Или у вас нормально, что он просто не является на работу, а отдел сам разгребает дела? — Послушай, — резко разворачивается к нему Хосок. — Сегодня два года со смерти жены Намджуна. Если он не пришёл, значит, на то есть причины, ясно? Пикнешь что-нибудь в департамент, и я тебя с говном сожру. Ясно выражаюсь? Чонгук хмуро смотрит на разозлённого Хосока и думает, что за месяц работы таким видит его впервые. Его взгляд острый, прожигающий, и стажёр всерьёз думает, что тот способен его сожрать, как и обещает. — А сказать сразу было нельзя? — Чонгуку вдруг становится неловко за свою нежно-голубую сорочку, в то время, как весь отдел сегодня надел одежду темных оттенков. — А это разве твоё дело? Если ты собираешься свалить сразу, как закончится твой временный договор, то тебя не касаются дела отдела, и мы не обязаны тебя в них посвящать. Хосок снова бросает на него пронзительный взгляд, от которого у Чонгука напрочь отпадают все вопросы, и больше не проронив ни слова идёт за ним в здание. Пак Чимин уже сидит за столом в комнате для допросов, когда заходят они. Его взгляд, обращённый на вошедших, в мгновение тухнет. Он явно ожидал увидеть не их. Он съеживается, становясь меньше в размере, будто ему холодно, но всем известен язык жестов — парень просто защищается. — Ну, привет, — сладко улыбается Хосок парнишке и усаживается напротив него, складывая ногу на ногу и оглядывая уже практически родное помещение допросной комнаты, где стоит лишь небольшой стол, несколько стульев, а напротив большое стекло, через которое из допросной ничего не видно. — Здравствуйте, — тихо отвечает Чимин, с опаской смотря на мужчин. — Наслышан о тебе, Чимин. Наконец-то могу познакомиться с тобой лично в спокойной обстановке, а то вчера вечером всё было так суетно, — он достает из внутреннего кармана значок и показывает его подозреваемому. — Я Чон Хосок. С Чон Чонгуком ты уже общался, — кивает он в сторону стажера. Чимин коротко кивает и опускает взгляд вниз, разглядывая свои руки, обездвиженные наручниками и покоящиеся на коленях. — Знаешь, красавчик, я не привык долго вести допросы. Предлагаю соглашение — ты сам выкладываешь своё чистосердечное, а я даю твоим родителям контакты адвоката, который способен по максимуму скосить тебе срок. Может, ты даже сможешь выйти из тюрьмы раньше, чем твои правнуки пойдут в школу, м? Как тебе? Хосок продолжает широко улыбаться, будто они вовсе не на допросе, и Чонгук замечает, как у парня подрагивают руки и в ужасе распахиваются глаза. — Я ничего не делал! — дрожащими губами выкрикивает Чимин. Хосок картинно вздыхает, печально возводя глаза к потолку и оборачивается на стоящего позади со сложенными на груди руками Чонгука. — Малышка не хочет по-хорошему. — Слушай, Чимин, — Чонгук подходит к столу ближе и опирается на него руками, нависая прямо над парнем. — Ни тебе, ни нам не хочется проводить целый день в муторном перечислении всех твоих грешков и выяснении их обстоятельств. Чем быстрее ты выложишь всё как есть, тем быстрее вернёшься в камеру дальше коротать свои чудесные вечера. — Мне нечего выкладывать! Я не совершил ни одного преступления! У вас ничего на меня нет! — кричит Чимин, вскакивая со стула и дергая руками так, что наручники впиваются в нежную кожу запястьев, принося ужасную боль. — Сядь и не ори, — грубо опускает его обратно на стул Чонгук. — Хорошо, — кивает Хосок. — Давай тогда начнём с самого свежего, пока ты не забыл никаких деталей, о которых сможешь поведать нам. А потом уже дойдём до твоих старых убийств. Это сколько их уже получается? Вчерашний парень был четвёртым? Или, может, даже больше? Чимин отворачивается, поднимая вверх закованные руки и рукавом пытаясь вытереть с лица слёзы. — Итак. Позапрошлым вечером ты приехал в клуб, где сначала нагнул парнишку, а потом убил. Ты знал жертву? Или вы познакомились там? Выбор был случайным, или ты целенаправленно шёл к нему? В ответ Хосок и Чонгук ничего от Чимина не слышат, переглядываются, и Хосок раздраженно закатывает глаза. — Если ты не хочешь говорить о последнем убийстве, давай поговорим о Канджуне, а? Знаешь, это достойно сюжета фильма! Сначала покувыркался с беднягой, потом его прикончил, а потом с его же трупом лёг в постель. Интересные у тебя, однако, фетиши, милый, — играет бровями Хосок, протягивает руку и проводит пальцами по подбородку Чимина. Чимин дергается, словно от удара, едва не падая со стула на пол, и начиная трястись. Парня натурально колотит и Чонгук, нахмурившись, кидает взгляд на коллегу. — Не трогайте, не трогайте, не трогайте... — шепчет себе под нос Чимин, продолжая дрожать. — Пожалуйста, я не... я... я... — Ясно, сегодня мы ничего не добьёмся, — вскидывает руками Хосок, от чего Чимин сильнее вздрагивает, и встаёт со своего стула. Приоткрыв дверь из допросной Хосок кивает кому-то. — Уводите его. Чимина продолжает трясти, даже когда его забирают сотрудники изолятора обратно в камеру предварительного заключения, и Чонгук нахмуренно смотрит ему вслед. — Что это было? — интересуется он у Хосока. — Трип словил, наверное. Он же без таблеток здесь теперь, — пожимает плечами Хосок. — Сложно из него будет что-то вытянуть. Уйдя ни с чем, они направляются обратно на парковку и расходятся по своим машинам, чтобы вернуться обратно в подразделение. Хосок возвращается в отдел первым и усаживается за свой стол, планируя снова копаться в материалах старых дел. Всё равно пока больше заняться нечем, ведь ничего нового они сегодня не узнали. — А Чонгука где потерял? — спрашивает Хеджин, отвлекаясь от документов. — Он на своей ехал, отстал, наверное, где-нибудь. Хеджин снова погружается в работу, как и остальные, ничего больше не спрашивая. Сегодня вообще никому не до разговоров, даже если тишина давит. В отсутствии мужчин девушки и вовсе не сдержали слез, глядя на одинокую корзинку с цветами, стоящую на бывшем столе Ёнсон. Сегодня каждому из них тяжело, и нет смысла об этом говорить вслух. Тишину нарушает вошедший Чонгук, неловко вставший на пороге с небольшим букетом цветов. — Я не знал, — негромко говорит он, адресуя слова больше девушкам, нежели им всем. Хеджин и Бёль поднимают на него взгляды, и Чонгук проходит к своему столу, аккуратно кладя букет рядом с корзинкой Хосока. Бёль благодарно, хоть и едва заметно, ему улыбается, и у Чонгука отлегает от сердца. Он не хотел выглядеть уродом. Не в такой ситуации.***
Намджун просыпается ближе к обеду, чувствуя себя более отдохнувшим, чем во время утреннего пробуждения за кухонным столом. На соседней подушке, уперев в свой живот его планшет, на котором включена игра, лежит Ёнджун. — Привет, сын, — уголками губ улыбается Намджун, переворачиваясь на бок. — Привет, — Ёнджун откладывает планшет в сторону, поворачиваясь к отцу. — Ты заболел? Удивительно, но несмотря на то, что они с Йери близнецы, разнояйцевые, разумеется, но Ёнджун гораздо больше похож на Тэхёна, нежели на родителей, в то время как дочь почти точная копия мамы. Но самое забавное то, что Ёнджун на своего дядю похож лишь внешне, а вот характер у него прямо противоположный. И это Намджуна несказанно радует. Будь сын такой же, как его младший брат, он уже сошёл бы с ума, и с ужасом ждал его взросления. — Нет, не заболел. С чего ты взял? — Тэ сказал, что ты плохо себя чувствуешь, поэтому долго спишь. — Я в порядке, не переживай, — Намджун лохматит волосы сына ладонью и встаёт с постели. — А Йери где? — Она рисует с Тэ. — Скажи им, чтобы собирались, ладно? Я схожу в душ и поедем на кладбище к маме. Ёнджун кивает и спрыгивает с родительской кровати, уходя в направлении детской, а Намджун отправляется в ванную, чтобы привести себя в порядок. Он не ходил в душ ни вчера вечером, ни сегодня утром, из-за чего чувствует себя грязным и каким-то помятым. В таком виде он точно не отправится на кладбище. Ёнсон убила бы его, явись он на люди в неутюженной рубашке или со спутанными ото сна волосами. Именно поэтому, выйдя из душа чистым и хорошо пахнущим, он выбирает свою лучшую чёрную сорочку и идеально выглаженные брюки со стрелками. Семья уже в сборе, когда он выходит из спальни и обнаруживает их в гостиной. Тэхён не спрашивает, как он, в порядке ли, и ведёт себя так же, как и в любой другой день, за что Намджун ему ужасно благодарен. От всех этих сочувствующих взглядов ничуть не легче, а младший брат его знает, как облупленного. Намджун знает, что он старается для него. Тэхён подгоняет детей, хлопая их по попам, и напоминает Йери, чтобы не забыла свою картину. Только теперь Намджун замечает небольшую квадратную картонку, на которой акварелью нарисованы цветы. Йери проверяет пальчиком, высохли ли краски, после чего берет картину со стола и идёт за братом, выходя из квартиры. Тэхён одел детей тоже подобающе ситуации: на дочери было темно-синее платье, а на сыне серая рубашка-поло и брюки. Наверное, однажды они перестанут надевать тёмные вещи в дни памяти, но сейчас, по прошествии всего лишь двух лет, ничего другого носить не хочется в эти дни. Раны ещё слишком свежие. По дороге Намджун останавливается у цветочного, где они выбирают несколько букетов, от них всех. От себя Намджун покупает большой букет из кустовых роз — те самые цветы, которые дарил на их самом первом свидании, и неожиданно угадал с выбором, ведь кустовые розы были её самыми любимыми. На кладбище, как и всегда, очень тихо. Йери осмеливается подойти самая первая, чтобы поставить свой рисунок возле надгробия. Она задерживается возле на несколько секунд, незаметно проведя по нему пальцами, после чего становится рядом с Тэхёном, почти прижимаясь к нему спиной. — Маме обязательно понравится твой рисунок. Он волшебный, — улыбается Тэхён, погладив племянницу по голове свободной рукой и Намджун только сейчас замечает, что волосы дочки собраны заколкой Ёнсон, украшенной маленькими белыми жемчужинами. После Йери цветы на могилу кладёт Тэхён. Он грустно вздыхает, пройдясь рукой по высеченному на камне имени. Всё ещё сложно поверить, невозможно это принять, но реальность каждый раз припечатывает прямо в лоб. Тяжело. Всем, даже Тэхёну. Намджун присаживается рядом, укладывая букет роз поближе к надгробию. Хочется разрыдаться, выпустить боль, и он с трудом сдерживается, чтобы не пугать детей, чтобы они не видели, в каком он состоянии. За эти два года он научился прятать чувства, зная, что детям будет больнее, если сдастся ещё и отец. Ему нужно держаться изо всех сил, именно поэтому он лишь утирает скупо скатившуюся по щеке слезу и выпрямляется, делая шаг назад. Тэхён слегка подталкивает ближе к могиле Ёнджуна, нервно сжимающего в руках небольшой букет, который выбрал сам. Он подходит ближе, с широко распахнутыми глазами глядя на надгробие, кладёт цветы и пятится назад. Как только он натыкается позади себя на отца, он разворачивается и вжимается лицом в его живот, начиная надрывно плакать. Намджун обхватывает его руками, проглатывая тяжёлый ком в горле, и присаживается, чтобы как следует обнять своего ребёнка. Ёнджун жмётся к нему, продолжая плакать, а Намджун чувствует, как крошится внутри его сердце. Йери, всё это время стоявшая молча рядом, резко разворачивается и уходит в сторону, где они припарковали автомобиль. Намджун уже было дёргается, чтобы отправиться за ней, но Ёнджун всё ещё плачет в его руках, и за Йери отправляется Тэхён. На обратном пути Намджун то и дело смотрит в зеркало заднего вида. Йери отвернулась к окну, избегая взглядов, но он видел, какими красными были её глаза. Иногда ему становится страшно, насколько сильная его маленькая девочка, ведь не должен ребёнок держать всё в себе. Но в такие моменты он ещё больше убеждается, что Йери — маленькая копия Ёнсон. Такая же храбрая и сильная. Порой ему так хочется прижать её к себе и сказать, как сильно он её любит, её и Ёнджуна, но он понятия не имеет, как это сделать, ведь его дочь, кажется, совсем в этом не нуждается. Высадив Тэхёна и детей возле дома, он дежурно чмокает их в макушки, уже по привычке, и обещает не задерживаться сегодня на работе. Сев обратно за руль он набирает Хосоку. — Привет. Ну, что там на работе? — интересуется он, словно не пропадал на пол дня. — Привет, — отвечает Хосок. — Ты как? — Порядок. — Точно? — Да, Хо, точно. Так что там у вас? Вы в отделе? — Да, не так давно вернулись. Ездили допрашивать Пак Чимина. Совершенно ничего не добились, — недовольно цокает друг. — Пацан словил трип и пришлось допрос остановить, едва начав. — Зная вас с Чонгуком, трип можно словить только от одних ваших взглядов. Запугали его, наверное. — Джун, он подозреваемый как минимум в четырёх убийствах. Ты хочешь, чтобы мы нянчились с ним? — Ладно, — вздыхает Намджун. — Поеду, попробую побеседовать с ним сам. Сбросив звонок, он выруливает на трассу и едет в сторону следственного изолятора. Провести допрос — отличный метод отвлечься, чем он собирается заняться. Выбросить из головы тяжёлые мысли необходимо хотя бы ненадолго, ведь работу никто не отменял, и у него всё ещё есть обязанности. А расслабиться и отпустить себя он сможет вечером дома, наедине с собой, когда все уснут. В допросной комнате никого, когда он входит внутрь. Обойдя стол, он садится на один из стульев и кладёт перед собой копию материалов, которую делал для себя, и которая так удачно лежала в его машине. Чимина заводят спустя несколько минут, и что Намджуну бросается в глаза сразу, так это его подрагивающие сухие губы и покрасневшие запястья. — Снимите с него наручники, — просит Намджун у смотрителя, который сопровождал Чимина из камеры до комнаты допросов. — Вы уверены, господин Ким? — хмурится мужчина, неуверенно доставая ключ. — Снимай. Металл звонко щёлкает и наручники остаются в руках смотрителя, освобождая истерзанные запястья, не привыкшие к такому грубому отношению. А в глазах Чимина при виде Намджуна загорается маленькая надежда.