***
Они двигались по улице — Билл шел впереди, а Элизабет шла за ним. Пекарь уже запыхался, достал из кармана носовой платок и вытер пот со лба — даже ветер ему не помогал. Билл так и не ответил ей, где Гарольд, завернул за угол и направился в одно деревянное здание с распахнутыми окнами. Оттуда донесся до женщины кислый запах, и у Элизабет закралось неприятное сомнение. Пекарь открыл дверь, и они оба зашли внутрь. Запах стал еще невыносимее, и женщина слегка зажмурила нос. В правой стороне была стойка со стульями — на одном из них сидел горбатый старик в соломенной шляпе, а за стойкой стоит с сальными волосами мужчина средних лет — он плюнул в деревянную кружку и вытирает его грязной тряпкой. То, что Билл привел ее в трактир, не сулило ничего хорошего. По левую сторону расположились столы, с перечницами и сольницами, со стульями. За одним из них сидела пара небритых мужчин, и их лица не были видны — внутри было темно и сыро. Билл указал в самый угол, Элизабет заприметила одного светловолосого мужчину, за его столом находились пять-шесть кружек. — Я здесь прихожу в обед, выпить немного, ну так, самую малость, — вымолвил Билл, указывая маленькое расстояние между большим и указательным пальцами, — и вдруг вижу его, в углу и что-то распевает, и решил... — А ты уверен, что это мой муж? — Эй, трактирщик, давай еще одну, — пьяным и бессвязным, но в тоже время утонченным, голосом воскликнул тот мужчина в углу. У Элизабет все сомнения отпали на этот счет. Она аккуратно протискивалась между стульями и подошла поближе к нему. Гарольд извивался из стороны в сторону, махая из своей недопитой кружки, женщина заметила, что все остальные кружки были пусты. Билл сел за стойку. — О-о-о, — удивился он, заприметив ее, — Элизабет, моя пр-р-рекр-расная женушка, ты здесь, надо выпить за это, — и опустошил остатки пива одним залпом. — Пр-редставляешь — встретил фермер-ра Смолли, спр-р-рашивает такой, не видел ли юношу, темноволосого, в кр-расной рубахе, я говорю, а что случилось. Он в ответ, мол, кр-р-ры-ышу продырявил, одежду укр-рал, вместо него непонятные, р-р-рваные лохмотья оставил, и когда, говорит, прогонял, то умудр-рился несколько яблок на дереве спер-реть. — После чего загоготал. — Во имя Света, — отчаянно выдохнула женщина, — что это тебя так угораздило напиться средь бела дня? Гарольд потряс кружку, перевернул его — оттуда полилось несколько капель — и поставил его к другим. — Сорвался я, — произнес он, — дела и так хуже некуда, а когда узнал, что Элкеми соврала, то вдруг сквозь землю провалился. — Он вытер свое лицо ладонью. — Откуда ты узнал? — Мне мельник Генри и кузнец Кандор рассказали. — Гарольд оглянулся за плечо, трактирщик уже несет добавки. — Нет, хватит с тебя. — Элизабет махнула трактирщику рукой — тот ретировался обратно за стойку. Гарольд поник головой и приуныл. — Из меня вышел плохой отец, плохой муж. — Не надо так говорить! Пойдем домой. Двое за столом искоса поглядывали на эту парочку, но резко обернулись, когда Элизабет их заметил. — Билл, не поможешь мне донести его до дома? — Конечно, — пекарь добил кружку, вышел из стойки и направился к ним. Элизабет подняла его за плечо, и Гарольд чуть пошатнулся, уронив стул. Если бы Билл не подхватил Гарольда за другую руку, то тот рухнул бы на пол. И оба потащили Гарольда домой.***
На улице несколько людей с презрением таращились на мужчину, которого таскали жена фермера и талантливый пекарь, и от этого Элизабет становилось неловко. Руки Гарольда соскальзывали, и поэтому приходилось его подправлять. — Не волнуйся, — бодро произнес Билл, — могло быть и хуже. Но как только он это произнес, Гарольд резко оторвался от них, прикрыв рот рукой, подбежал к ближайшей бочке, стоящей под водостоком, примкнутой к одному из домов, и блеванул туда. Элизабет со стыда преподнесла ладонь к лицу.***
Дверь в дом фермера отворилась, и внутрь зашла наша троица, Они двинулись к дальней комнате, принадлежащий родителям, отвели туда и повалили пьянчужку прямо на большую и широкую кровать. — Спасибо тебе, Билл, — устало поблагодарила женщина. — Не за что, — Билл вытер вспотевшие руки и уже собрался уходить. — Подожди, Билл, ты не мог бы пойти на площадь и сказать Дрэвессе, что я не приду сегодня. — Ладно, сделаю. — Пекарь обернулся и вышел из дому. — Я сделал только хуже, да? — невнятно пробормотал фермер. — Хуже некуда, — Элизабет сняла с него белые и кожаные сапоги. — Брось меня, Элиза, дело проваливается, муж и отец из меня никудышный. — Гарольд заплакал и вытер глаза. — Это ведь я вынудил вас покинуть Метафору и направиться на Замбалию. Жили бы сейчас там, работали бы как обычные работяги; конечно, с тех пор, как Объединительница Земель объявила ни с того, ни сего, культ поклонения Свету, житие было бы не очень спокойное, зато не надо заморачиваться над фермерским делом. Гарольд говорил об этом так внятно и отчетливо, будто он полностью протрезвел, обрел какую-то истину и начал исповедоваться; несмотря на то, что его голова пошатывалась, а глаза слипались. — Нет, не брошу, ведь я люблю тебя и обещала быть с тобой в горе и радости, — Элизабет поцеловала в его губы, от него несло перегаром, — если бы мы там остались, то тебя наверняка забрали бы в армию, к войнам Света, дабы воевать с силами тьмы. — И заставляли бы молиться Богине Рассвета. Элизабет засмеялась, но затем поникла. — По поводу Элкеми — это я ее отпустила. — Зачем? — Она умоляла так сильно, что я не выдержала, зато взяла с нее обещание, чтобы скоро вернулась. — И вернулась? Элизабет ничего не ответила и посмотрела в другую сторону, в нижний угол комнаты. — Как думаешь, мы правильно поступили с Элкеми, там на Метафоре? — Да! — твердо и уверенно произнесла Элизабет. — Ты лучше отоспись, такие вещи нельзя обсуждать на нетрезвую голову. — В любом случае, когда придут дети, мы должны будем серьезно поговорить с Элкеми, — сказал Гарольд уже серьезным тоном, затем положил голову на подушку и захрапел. Женщина укутала его одеялом, глубоко вздохнула, вышла на улицу, где оставила белье (ее верхняя часть уже высушилась) и продолжила развешивать.