Наступила кромешная ночь, но когда облака расступились перед огромной луной, которая была в два раза больше спутника Земли, то стало чуть светлей. А вместе с ней появились и многочисленные, разноцветные звёзды, напоминавшие блёстки, рассыпавшиеся на черном ковре.
Среди деревьев шел трудноразглядимый из-за густых листьев кустарников и деревьев темный силуэт, который волочил за собой пихтовое, маленькое деревце. Порой временами, он останавливался, чтобы отдышаться, и, вытерев пот со лба, продолжил свое шествие.
Наконец, он достиг до деревянного, двухэтажного домика, построенный возле дороги. Из дымохода валил дым, а с окон, из которых излучался свет, до ноздрей доносились запахи пива и жареного мяса. Над входом висит деревянная вывеска с нарисованной кружкой, из чего можно сделать вывод, что это местная таверна.
Когда он вышел на освещённую луной и настенными факелами таверны дорогу, то силуэт преобразился в знакомого нам придурковатого юношу, подошёл к двери и "лёгонько" открыл дверь ногой нараспашку.
Элкеми, которая в это время, уютно расположившись, сидела на зеленом, замшевом кресле возле камина и наслаждалась чтением книги, вскрикнула от неожиданности и тотчас спряталась за кресло. А Кандор, сидевший за барной стойкой лишь взглянул на Мэтта равнодушным, спокойным взглядом, тяжело вздохнул и продолжил пить из кружки.
— Ты зачем пнул дверь ногой? — спросила Элкеми, осмелившись выглянуть из укрытия.
— Потому что у меня были заняты руки! — радостно восклицает Мэтт и затаскивает внутрь то самое дерево. Он потащил его в сторону угла, ветви срубленного дерева которого по пути раздвигали в стороны пустые столы и стулья. — И куда подевался Тлиф?
— Он на улице, спит возле таверны в лесу, — ответила она и задала резонный вопрос: — зачем ты срубил игти?
— Не знаю, что это, но для праздника в самый раз, — с воодушевлением сказал Мэтт и оглянул взором кузнеца, — ты ведь поможешь мне установить ёлку?
Кандор ничего не ответил и снова сглотнул из кружки — лишь помассировал свое правое плечо. Мэтт подошёл к нему расслабленной походкой и присел рядом с ним.
— У нас дела совсем хреновые, а ты решил праздником заняться? — наконец-то соизволил нарушить неловкую тишину рыжебородый.
— Не стоит относится так ближе к сердцу, — ответил Мэтт. — Если будешь постоянно хандрить, то заработаешь себе депрессию — взять хотя бы твое ушибленное плечо.
— Я ушибся потому, что ты решил пошутить над Тлифом, когда шли сюда — сказал ему, что он наступил на дерьмо носорога, отчего замбаленок встрепенулся и повалил нас всех, и я неудачно приземлился на правое плечо, — повысив тон, не довольствовал Кандор.
— Да ладно, бывает, но, поверь, с другой стороны это было очень даже смешно и весело.
— Ага, конечно, прямо обхохочешься, — саркастично произнес Кандор и вновь отхлебнул.
— Ничего, ты не знаешь в юморе, — обиделся Мэтт. — И, кстати, что за случай с сыном упоминали эти дрянные королевы?
И Кандор рассказал ему все о случившемся, при этом медленно и неохотно — лишь бы для того, чтобы Мэтт отстал. Однако, по какой причине разрушилась кузня, забыл упомянуть, так как он был не мастак в плане повествования.
— Ой, мне так жаль, — жалостливо вымолвила Элкеми, которая так прониклась рассказом кузнеца, что решила подойти к нему. После чего с сочувствием погладила по его плечу.
Кандор кивнул ей за понимание, и затем резко переменился в лице, бросив на Мэтта не доверяющий взгляд.
— Ты случаем ничего не знаешь про этот инцидент? — спросил Кандор с приподнятой левой бровью так, будто находился на допросе в качестве допрашивателя, а юноша, соответственно, был допрашиваемым.
— Ничего подобного, — без зазрения совести ответил он, — ещё не хватало, чтобы меня обвиняли в том, что это, якобы, я умудрился заехать колесом на твою кузню. Ну так что, поможешь мне с ёл... игти?
— Посмотрим на твое поведение, — сухо ответил Кандор, все ещё обиженный за случай со злосчастной шуткой над Тлифом. Мэтт фыркнул и продолжил возиться с игти, постоянно умудряясь ее ронять. Но затем кузнец внезапно переменился в лице, будто к нему пришло осознание, — эй, эй, эй, эй, сию минуту!
— Что ещё такое? — возмутился Мэтт.
— Откуда ты узнал, что колесо мельницы врезалось в кузню, я тебе этого не говорил!!
— Ну... это... как его... — начал оправдываться Мэтт, — по всему городу шли слухи о твоей трагедии. Вот от горожан и узнал.
Кандор вспомнил, как в городском трактире ему сочувствовали, узнав о трагедии, и вновь обернулся к стойке.
Элкеми тихо присела рядом с кузнецом.
— Почему бы тебе не пойти с нами на Метафору? — вежливо спросила она. — Нас все равно объявят в розыск. И стражницы смогут также решить и твою проблему.
— А с чего ты взяла, что он не врёт? — возмутился Кандор, — может, просто водит нас за нос, ищет, так сказать, лишние руки для своих корыстных целей.
— Я точно сказать не могу, — виновато молвила она, — но у меня такое чувство, что он говорит правду.
Кандор снова взглянул на Мэтта, который, к этому времени, уже успел много раз ронять ёлку, и тяжело вздохнул. Он сильно хотел спасти своего сына, а кроме идеи Мэтта ему больше ничего не приходило в голову.
— Ладно, — согласился он неохотно, — так уж быть, иду с вами на Метафору.
— Спасибо тебе, — поблагодарила Элкеми и приобняла его осторожно, чтобы не надавить на плечо.
Мэтт возился с подставкой для ёлки, как внезапно заметил, как здоровенная и волосатая рука, схватилась за верхушку дерева.
— Тебе помочь? — чуть сбавив тон, спросил кузнец.
— Вот это другое дело, — весело отозвался Мэтт, — а то бурчишь и бурчишь в последнее время. Можно же быть добрым, в конце концов, и помогать людям.
— Знаешь, я ведь могу и передумать.
— Ладно-ладно, — успокоился Мэтт и продолжил возится с подставкой. Когда закончил, приподнялся на ноги, потёр ладони и радостно воскликнул: — полдела сделано.
Кандор хотел спросить, в чем смысл праздника, но оглядев наряд юноши, он вспомнил того старика Герберта из замка королев.
— Слушай, ты знаешь фермера Смолли?
— Кого?
— Это тот фермер, который жаловался, что у него украли одежду да деньги.
— Э-э-э, понятия не имею, о чем ты, — соврал Мэтт, — на Замбалии куча пацанов в красных рубахах.
— У него были ещё незнакомые лохмотья, — не угомонился Кандор.
— На Замбалии куча пацанов в красных рубахах из других миров.
Кандор лишь закатил глаза, но если бы упомянул ещё и имя фермера, то история могла бы и пойти по другой дороге. Но он этого не сделал.
— Я кое-что принесла, — сказала Элкеми, и стала развешивать местные фрукты и ягоды — красный виноград, зелёные апельсины и синие яблоки, умудряясь всаживать во фиолетовые иголки.
Теперь игти выглядела чуть наряднее. Мэтт и Кандор ждали, когда фрукты упадут, но они не падали. Кузнец восхитился мастерством Элкеми в насаживании фруктов на игти.
— Это ещё что такое? — донеслось с лестницы женский, низкий голос. Они обернулись и увидели полную женщину в коричневом, крестьянском платье, на ней висел грязный от жира фартук — это была владелица таверны.
— Мы отмечаем праздник Рождества, — поясняет Мэтт, — каждый год мы наряжаем ёлку, ну, то есть игти, дарим друг другу подарки, веселимся и набухиваемся, провожая старый год и встречая новый.
— Старый что?
— Ну, старый, новый год, 365 дней. Вы разве такие не отмечаете?
— У нас сейчас идёт 75963 день со творения мира, — объясняет Кандор.
— М-да, ясно, — с ноткой огорчения вымолвил юноша. — Ещё можно загадать желание, и оно исполнится.
— Желаю, чтобы Грэг освободился из тюрьмы, — он, конечно, не верил в такие вещи, но попытаться стоило.
— Вообще-то желания нужно говорить про себя, иначе они не исполнятся, — с усмешкой подметил Мэтт, но когда увидел злобный взгляд кузнеца, тут же добавил, — хотя, я могу и ошибаться.
— Мне пофигу, — фыркнула трактирщица, — главное, не забудьте его выкинуть потом, — она спустилась и вошла на кухню.
— Расскажи о Земле, откуда ты родом, — вспомнила Элкеми.
— Хм, вы что, хотите узнать про мой родной дом?
— Да, — ответили хором кузнец и шатенка.
— Вы это на полном серьёзе?
— Да!
— Точно-точно-точно?!
— Знаешь, — начал Кандор, — мне уже что-то расхотелось узн...
— Поздно, — перебил его он, — так вот слушайте...
***
Стояло зимнее, солнечное утро в городке под названием Редстоун... Почти год назад я приехал сюда учится в местной школе, которая была шикарной... нет, супер шикарной, в десять раз лучше, чем в Хитерфилде — своя ультрамодная дискотека, первоклассное общежитие с компьютером в каждой комнате, бесплатный интернет, рядом свой бассейн и джакузи, мягкие, уютные кресла у каждого ученика в классе. Это был просто рай для меня. Надо было сюда давно переехать. Разумеется, после таких роскошных новшеств, та школа казалось бомжовым. Ну и, соответственно, я стал учиться на одни пятерки. Да и друзья здесь были лучше, чем в Хитерфилде.
Честно говоря, я не знал, что в Редстоуне так шикарно, так как я переехал сюда по другой причине — меня пригласили в рок-группу самого, мать его, Квентина Селленджера. Когда я вживую встретил его, то совсем офигел. Он был весь такой крутой и накаченный, в обтягивающей футболке с изображением то летучей мыши, то ли дракона, не помню, ещё был в кожаной жилетке. Весь такой обросший, с бакенбардами и козьей бородкой. И ещё любил покуривать сигареты.
Квентин Селленджер говорил, что я самый крутой малый, которого он видел в своей жизни, и что все девки будут у меня на коленях (ну, последнее было и так очевидно). Подружился с другими членами группы, которые мне были не интересны — да, они лохи конкретные. Не знаю, зачем Квентин их держал. Помню ещё на первом концерте волновался перед выступлением. Он тогда меня поддерживал, как старого друга:
— Ну что, Мэтт, волнуешься?
— Да, есть немного, — робко я ответил тогда, — ну я думаю, что привыкну.
— Запомни, — Селленджер похлопал по моему плечу, — твоя жизнь с этого момента круто изменится, готов?
Я набрал воздух в легкие и уверенно произнес:
— Да, я готов!
И он не соврал. После первого выступления моя карьера пошла в гору. Тёлки, тусовки и бухло. Этот идиот-менеджер твердил мне, что я мал для бухла. И кто он такой, чтобы мне указывать?
Как я уже говорил, стояло зимнее, солнечное утро. Мне звонили, чтобы я приехал заранее, отрепетировать номер. О, как же я ненавидел репетиции. Пришлось тащиться туда и заниматься весь день. Потом наступил вечер. Куча девчонок вновь набралось в спортивном зале одной из школ, где мы выступаем. Квентин начинает свое гитарное соло. А потом, внезапно, из окон замечаю, как на нас снаружи надвигается белая, яркая стена. Она проникает внутрь зала, где все освещается. Становится слишком ярко, я закрываю лицо руками от света и начинаю падать пустоту. Свет исчезает, появляются фиолетовые деревья, и, бац, падаю на лавку с одеждой. Хозяин лавки говорит, что я избранный — дарит одежду и деньги и отпускает на все четыре стороны. Я спрашиваю у него, где я, тот не понимает и говорит, что тут город поблизости, иди туда, мол...
***
Дальше стал рассказывать Кандору случившееся про ярмарку одежд и их дальнейшие приключения, естественно, приукрашивая: с добавлением кучи комплиментов в свой адрес и закончил рассказ на ферме Светлогорничных.
— А я боялся, что у меня выходят плохие рассказы, — буркнул Кандор, так толком и не поняв половину истории Мэтта — а может, даже и всю.
— Я рассказываю идеальные истории, — возразил Мэтт, — просто ты ещё далек до идеального слушателя.
— Ну разумеется, в этом всё и дело, — с сарказмом произнес Кандор.
— Ну что ж, — Мэтт принял всерьёз слова кузнеца, взял кружку у Кандора и поднял его, со вскриком: — всем выпивки за счёт заведения.
— Разбежался!!! — донёсся громкий голос женщины из кухни.
— Так давайте выпьем пива, — и начал пить из кружки.
— Это вообще-то было не пиво, — произнес кузнец.
— А что?
— Это мочегонный чай на основе настойки из калины.
— Ой-ой, — тихо молвил юноша, положил кружку на стойку и убежал из трактира.
Кузнец засмеялся и облокотился об стойку — он загадал, чтобы Мэтт скрылся из его виду.
