Богомол ловит цикаду, не зная, что за ним следит чиж

- Никогда этому не бывать! – уверенно говорит Лань Цижень, гневно глядя на племянников. – Она же… - Она добрая женщина, и для моего супруга она как родная тетушка, - возражает Лань Сичень. Лань Цижень краснеет. Нашелся супруг. - Ты ведь знаешь, твой Мэн Яо мне с самого начала не нравился. - Дядюшка, прошу вас, - Лань Сичень переглядывается с братом. – Госпожа Сы-Сы только одна из женщин, кого нам удалось спасти, а их там много, и их там держат против их воли! Никто из них не может просто так взять и оставить ремесло, как только этого захочет. Чтобы ее спасти, нам пришлось заплатить ее долг – немалые деньги! - Она добрая женщина, - уверенно повторяет Лань Ванцзи следом за братом. – Дядюшка, прошу вас… Лань Цижень застывает на месте. Его племянники просят его! Прежде они никогда и ничего у него не просили. До нынешнего дня – не просили. Ни разу. Даже в детстве – не упрашивали, чтобы им позволили видеть мать чаще, чем раз в месяц. Но сейчас горестный взгляд карих глаз Лань Сиченя так напоминает взгляд Цинхен-цзюня, полный скорби, а Лань Ванцзи своими светлыми глазами похож на мать, и Лань Цижень вспоминает, как она весело смеялась и говорила ему, что он обязательно должен жениться, ведь у ее сыновей должна быть тетушка. Лань Цижень со страхом вспоминает, как жена брата смотрела будто в никуда, не замечая его. Он никогда не женится – ему становится жутко даже при мысли о браке – но если уж у Мэн Яо есть тетушка… он не имеет права лишать юношу возможности видеться с ней. Ему даже кажется, что он может хоть отчасти искупить прошлое, прислушавшись к племянникам хоть раз. - Хорошо, пусть эта женщина живет у нас, на женской половине. Скажите Мэн Яо, чтобы он помог ей устроиться на месте и помог с учебой, если она этим заинтересуется, - велит он. - Спасибо, дядюшка, - Лань Сичень и Лань Ванцзи кланяются. Кажется, они счастливы. Лань Цижень осознает, что долгое время не видел Ванцзи счастливым. Он идет, следуя за племянниками, и вдруг останавливается, увидев необыкновенно миловидную женщину. Она скромно одета, и разговаривает с Вэй Усянем, явно отчитывая его за что-то. Лань Цижень тут же вспоминает свою неприязнь к Вэй Усяню. Кем бы эта женщина ни была, похоже, у нее и то больше понимания приличий, чем у этого нахала! Мэн Яо, едва заметив выражение лица Лань Сиченя, склоняется в почтительном поклоне. - Господин Лань Цижень, это моя тетушка Сы-Сы. Тетушка Сы-Сы, Лань Цижень – дядя Лань Сиченя и Лань Ванцзи. - Увы, красиво кланяться я не умею, так что не буду позориться, - честно признает Сы-Сы. – Но я вам от всей души благодарна, господин Лань Цижень. Лань Цижень даже не знает, что сказать. Неужели публичная женщина кажется ему привлекательной? - Молодые господа проведут вас в ваши покои, госпожа Сы-Сы, - наконец говорит он и кланяется, достаточно медленно, чтобы продемонстрировать правильный поклон. А затем спешит уйти, не в силах усмирить быстрое биение сердца. * - Ну что, ты говорил вчера с братом? – спрашивает Мэн Яо, когда вечером вместе с мужем возвращается в ханьши. Они довольно много времени провели с Сы-Сы, и та вспоминала о детстве Мэн Яо так оживленно и увлеченно, что Лань Сичень чувствует: он влюбляется в мужа всё сильнее. - Я спросил Ванцзи, что его тревожит. Он говорил, ничего. Но я… я сказал, что чувствую, это не так, - признается Лань Сичень. – А он попросил прощения и сказал, что ни с кем не хотел бы это обсуждать. Мэн Яо смотрит на него с сочувствием. - Бедный Ванцзи, - вздыхает Лань Сичень. – Наверное, мне следовало сказать, что, если у него есть чувства к Вэй Усяню, я это пойму и буду на его стороне. «Наверное, мне следовало сказать, что я люблю Мэн Яо», - думает он и молчит, не зная, что еще добавить. - Я говорил с Вэй Усянем, и тоже без особого успеха. Он поверить мне не мог, когда я предположил, что муж может испытывать к нему что-то сильнее дружеской привязанности, - Мэн Яо прикусывает губу. – Не то чтобы он был против таких чувств! Ему это просто в голову не приходило. Кажется, он считает себя позором семьи. - Позором семьи? – грустно спрашивает Лань Сичень. – От кого-то я такое слышал. Мэн Яо усмехается, но не смеет смотреть ему в глаза. - А-Хуань, нас обоих так воспитывали, заставляя помнить о своем месте. Может, ты в мое предположение не поверишь, но, скорее всего, Вэй Усянь так беззаботно ко всему относится потому, что, если бы он принимал близко к сердцу всё, что люди говорят, это свело бы его с ума. - Кажется, я понимаю, - задумчиво говорит Лань Сичень. – Но я надеюсь, молодой господин Вэй не будет играть чувствами Ванцзи. - Он не злой человек, он не будет, - тут же отвечает Мэн Яо. - Ты очень хорошо понимаешь людей, - восхищается Лань Сичень. - А у тебя столько доброты к людям… ты в самом деле хочешь их понять, - говорит Мэн Яо. Лань Сичень смотрит на него, и у Мэн Яо перехватывает дыхание. - Лань Сичень, я знаю, тебя встревожило то, что вчера в «доме цветов» я солгал о том, какие отношения нас связывают. Прости, что тебе пришлось поддерживать мой обман. Лань Сичень удивлен, что Мэн Яо это заметил. Такие вещи даже не стоят того, чтобы о них вспоминать. - В первый миг – да. Но потом, когда я заметил, как Сы-Сы глянула на нас, когда услышала правду, я понял, что предположили бы те женщины. Так что я тебя не виню. И даже до того, как я узнал о причине, я верил, что ты ничего не сказал бы просто так. Мэн Яо удивленно моргает. - Правда? Лань Сичень склоняется к нему. - Мэн Яо, я рад, что ты есть в моей жизни. И не вижу ничего постыдного в том, что мы вместе. Мэн Яо смотрит на него широко открытыми глазами. Он хочет, чтобы это было правдой, ему необходимо подобное признание. «Но это я подстроил наш брак. Я использовал тебя как пешку в игре». Ему хочется во всем признаться. Но нельзя. Он не вправе рисковать. И он решает открыть лишь часть правды, но так, чтобы вызвать сочувствие к себе. И, дрожа, признается: - Ты даже не знаешь обо всем, что я натворил! - Мне не нужно знать обо всех твоих поступках, чтобы знать, каков ты на самом деле. Но если ты хочешь что-то мне рассказать, я охотно тебя выслушаю, - отвечает Лань Сичень, еще чуть-чуть приближаясь к нему. - Помнишь, иногда ты просыпался от того, что я тяжело вздыхал и вскрикивал, а я притворялся, что сплю? Я скрывал от тебя. На самом деле мне часто снятся кошмары, - Мэн Яо поеживается, будто от холода. Как он и предполагал, Лань Сичень смотрит на него с сочувствием и доверием. Сглотнув, спрашивает: - Эти сны – о «доме цветов»? Знаешь, когда я увидел хозяйку… какая же ужасная женщина! Она удерживает всех этих женщин силой, она чуть не продала тебя… впервые в жизни я почувствовал, что хочу убить человека! Мэн Яо поражен. Неужели возможно так переживать? Неужели то, что делала хозяйка, ужасно настолько, что посторонний человек может испытывать желание ее убить? Даже такой человек, как Лань Сичень… Но он решается зайти чуть дальше. - Нет. Это сны не о «доме цветов», - он прикусывает губу. – О Безночном городе. На миг Лань Сиченю становится страшно. Неужели Вэнь Чжанъюн был прав, и Мэн Яо вынужден был стать фаворитом Вэнь Жоханя? - Я был мастером пыток. Изобретал новые инструменты на потеху главе клана, - виновато говорит Мэн Яо. – Варварские орудия. И чем более изобретательными и жестокими были пытки, тем больше они ему нравились. Лань Сичень в ужасе, и вместе с тем ему становится легче, что его предположение оказалось неверным. - А-Яо… - У меня не было выбора. Мне отчаянно нужно было удержаться в ордене. Вот чем я заслужил милость! – Мэн Яо взволнованно оглядывается. – Человек, который занимал эту должность до меня, попытался возражать – и тогда мне приказали подвергнуть его той самой пытке, против которой он высказался, - Мэн Яо сжимает кулаки. – Утром следующего дня я его убил. Лань Сичень глубоко вздыхает. - Я сделал это не то чтобы из жалости. Я сначала сказал ему, что Вэнь Жохань велел мне его пытать, и предложил вещество, которое позволило бы спасти его, выдав за мертвого. Он отказался и сказал, что за такое отвратительное предложение сам же донесет на меня главе клана. А мне было чего бояться, я не был верным слугой Вэнь Жоханя, а следил за тем, что происходит в ордене Вэнь, и сообщал отцу, - Мэн Яо качает головой. – Поэтому я испугался, перерезал этому человеку горло и обставил всё как самоубийство, - он смотрит на Лань Сиченя и плачет. – Вот видишь… я убийца. - Нет, - уверенно говорит Лань Сичень. У Мэн Яо пробегают мурашки по спине. Он ждал осуждения, но муж не осуждает его. - Я не уверен, можно ли это назвать убийством. Не знаю. По правде говоря, я не знаю, что об этом сказать. Только то, что я тебя не осуждаю. Я сам не уверен в том, как бы я поступил на твоем месте, - отвечает Лань Сичень. Он поражен. Оказывается, правила клана ничего не говорят о многих вещах, которые случаются в жизни! - И я делал много подобных вещей по приказу главы клана. Я не могу тебе рассказать всю правду, потому что боюсь, - признается Мэн Яо, сжимая руки. - Не бойся, - решительно говорит Лань Сичень. – Я хочу, чтобы ты доверял мне, А-Яо. - Я хотел бы, - Мэн Яо плачет, потому что само собой понятно, что он признался далеко не во всем, а значит, не доверяет в полной мере. – Хотел бы верить… - Позволь мне доказать, что ты можешь, - Лань Сичень придерживает его за плечи, разворачивая лицом к себе. – Я уверен, что бы ты ни сделал, у тебя были на то причины. Я знаю тебя, ты хороший человек. Ты проявляешь доброту к тем, кто ниже тебя по статусу. Ты вежлив и внимателен ко всем, даже к людям, которые в прошлом тебя обидели. У тебя прекрасная мечта о храме в честь матери. Я помогу тебе в этом. Ты замечательный. - Это не единственная моя мечта, - говорит Мэн Яо, решив, что, если он выскажет эту идею, Лань Сичень будет меньше переживать, что он еще не во всем ему доверяет. - Да? – во взгляде Лань Сиченя вспыхивает искорка интереса. – Расскажешь мне? - Есть много местностей, где заклинатели бывают довольно редко. А люди там, тем не менее, нуждаются в помощи. Когда случается, что они приходят в Цишань Вэнь с просьбами, им говорят убираться, потому что плату они могут предложить лишь самую скромную, - Мэн Яо прикусывает губу. – Я видел таких людей, они смотрели с отчаянием… А-Хуань, я хотел бы возвести в подобных отдаленных провинциях сторожевые башни. Чтобы любой орден, неважно, значительный или малый, мог внести свой посильный вклад. С таких башен можно было бы наблюдать за мистическими явлениями и спасать человеческие жизни. - Сторожевые башни? Хм. Это нелегкая задача, убедить глав всех кланов действовать вместе, - размышляет Лань Сичень. – Но план прекрасный. Благородный. Я готов во всем поддержать тебя. Хочу участвовать вместе с тобой. Вместе мы сможем, - он касается ладонью груди Мэн Яо. – А-Яо, у тебя доброе сердце, я это чувствую. От этого прикосновения Мэн Яо застывает, по спине пробегают мурашки. - Так странно слышать подобные слова от самого искреннего человека в мире… Лань Сичень краснеет, но не сводит взгляда с Мэн Яо. И решается. Сейчас как раз тот миг. - Хочешь, я открою тебе свою тайну, А-Яо? - Да, - у Мэн Яо сердце бьется быстрее: кажется, он догадывается, что сейчас услышит. Лань Сичень грациозно опускается на колени и сжимает его ладонь в своей. Шепчет: - Я люблю тебя. Не просто как друга и соратника. Ты покорил мое сердце, - и тут же он качает головой, пытаясь объяснить: - Я вовсе не требую от тебя взаимности. Я никогда не буду тебя принуждать. Просто я хотел тебе сказать, какой ты прекрасный, милый, добрый… ты достоин любви! - О… - у Мэн Яо сердце бьется сильнее. Опустив взгляд, он тихо говорит: - Тогда и я осмелюсь сказать кое-что, что не решался открыть тебе прежде, - и он смотрит на Лань Сиченя. – Лань Сичень, Цзэу-цзюнь, А-Хуань, я тоже тебя люблю, так же сильно. И неважно, что мы оба мужчины, кем бы ты ни был, я всё равно любил бы только тебя. Лань Сичень не может поверить в свое счастье. Какой-то миг молчит, не зная, что сказать, но, наконец, спрашивает: - Можно, я тебя поцелую? Мэн Яо со счастливой улыбкой кивает. Их губы соприкасаются, и Мэн Яо приоткрывает рот, позволяя мужу целовать глубже. И ему вовсе не страшно, он не чувствует себя запятнанным – наоборот, тепло, и хорошо, и хочется прикасаться к любимому. Лань Сичень держит Мэн Яо в объятиях и целует его. А потом укладывает его на постель, и Мэн Яо вцепляется пальцами в его плечи. Так не хочется прерывать поцелуй, но Лань Сичень помнит, что должен спросить. Когда он отстраняется, ему даже становится немного холодно. - Милый, нам понадобится масло? Мэн Яо кивает, проводя ладонью по его волосам. - Да… Вернувшись с флаконом, Лань Сичень удивляется тому, что Мэн Яо тянет его за собой, опрокидывая на постель, и садится сверху, оседлав его. От поцелуев и ласк естество напрягается, и одежды уже не могут это скрыть. Мэн Яо помогает Лань Сиченю избавиться от одежд и бережно направляет его. …После любви Лань Сичень смотрит на мужа с трепетной нежностью. Мэн Яо лежит, прижавшись к его груди, и с мечтательной улыбкой вслушивается в биение его сердца. - Сладких снов, А-Яо, - Лань Сичень обнимает его, удерживая на себе, и засыпает. «Пусть Вэнь Жохань чудовище, но он совершил хотя бы один добрый поступок – отдал мне тебя». * Цзинь Цзысюань не спал целую ночь. Он хочет просить прощения. Хотя, за что?.. Они оба этого не ожидали. «Я же не виноват, правда?». Цзинь Цзысюнь пытался его успокоить, но Цзинь Цзысюань не знал, что сказать. Брат даже пошутил: «Еще хорошо, что нам с Су Ше такие переживания не грозят». Цзинь Цзысюань смеялся, хоть и волновался за них. Утром Су Ше и Цзян Яньли о чем-то говорили. Он не знает, о чем. Матушка сердится на него, узнав, что он прячется в саду. - Цзинь Цзысюань, у тебя замечательная жена! Она всегда так добра к тебе, разве ты не можешь поговорить с ней, успокоить ее? - Что она тебе сказала? – быстро спрашивает он. - Ничего, что помогло бы мне найти тебя, и даже нашла оправдания твоему поведению, - цедит мать сквозь зубы. – Позаботься о ней, Цзинь Цзысюань! - Я стараюсь! – отвечает он. – Но, матушка, я не готов… Мать хмурится, но вдруг замечает страх в его глазах, видит, как он побледнел. - У меня ничего не выйдет! Я точно знаю! Я буду как отец, совершенно бесполезен для своих детей… хотя мой ребенок, по крайней мере, будет законным. Если из меня получится такой отец, как Цзян Фэнмянь, это уже будет удача! – Цзинь Цзысюань нервно смеется. – Я всё делаю только хуже! - Цзинь Цзысюань, - мать подходит ближе и смотрит ему в глаза. С ее ростом, она может смотреть на него прямо. – К таким вещам никто никогда не оказывается полностью готов. И в этом нет ничего страшного. Цзинь Цзысюань удивленно смотрит на мать. Она на него не сердится?.. Она тихо продолжает: - Пожалуйста, Цзинь Цзысюань, не сравнивай себя с отцом или с этим лиловым трутнем. Поговори с женой. Раньше мать никогда ничего не просила, только требовала. Цзинь Цзысюань так поражен, что тут же соглашается. Опустив голову, он направляется к покоям жены. - Ну, давай же, не буду я за тебя стучать в дверь, - напоминает мать. Он кивает. Как только Цзян Яньли открывает, мать подталкивает его вперед и закрывает за ними дверь. - Как ты себя чувствуешь? – тут же спрашивает Цзян Яньли. Цзинь Цзысюань стоит, опустив взгляд. Наконец, неловко говорит: - Я хотел сказать тебе спасибо за суп. Я знаю, это ты готовишь. Она моргает. - Но… у меня ведь не всегда идеально получается… дома, в Юньмене, я готовила для братьев. Я… я надеялась, тебе понравится. Цзинь Цзысюань кивает и нервно потирает ладони. - Ты… ты давно узнала? Ну, ты понимаешь, о чем я… Цзян Яньли краснеет. - Последние пару недель я беспокоилась, потому что… не было… сам знаешь… но я не была уверена. Мы же делали это только раз, - шепчет она. – Всё так быстро произошло… прости… Цзинь Цзысюань смущенно смотрит на нее. - Не надо просить прощения. Э… мне кажется, это я должен был позаботиться, чтобы ничего не случилось. Но я совсем не знаю, что делают в таких случаях, - он густо краснеет. – Я не такой, как отец! По крайней мере, я стараюсь. - Хорошо, - шепчет Цзян Яньли. Цзинь Цзысюань молчит. Как объяснить ей, что ему страшно? Страшно растить ребенка от нелюбимой женщины. Да, он уважает ее, восхищается ею… но как же любовь? Их силой заставили стать мужем и женой. Но быть как отец он не хочет. - Я хочу быть хорошим отцом, но не знаю, что делать… - признается он. Цзян Яньли настороженно оглядывается и говорит: - А я хочу быть хорошей матерью, но знаю только, чего точно нельзя делать. - Это уже что-то, - соглашается он. – Надеюсь, ты знаешь… я не буду обманывать тебя. Я знаю, что изменять ни в коем случае нельзя. - Еще бы. Иначе ты бы разбил мне сердце, и мне еще пришлось бы защищать тебя от гнева твоей матушки, - Цзян Яньли усмехается. - Правда? – Цзинь Цзысюань удивляется такому великодушию. – Не шути такими вещами. Если бы я тебя обидел, против меня объединились бы моя мать и твоя. У меня бы не было возможности спастись! Она смеется. - Я бы все равно попыталась тебя защитить. Но ты прав – они бы тебя прибили, а я бы осталась вдовой с сыном на руках! Цзинь Цзысюань щурится. - С сыном? Я хотел бы, чтобы у нас была дочь. Вообще-то, он совсем не хотел детей, но растить дочь должно быть интересно. Или он просто хочет поупрямиться. - Нет, сын, - отвечает Цзян Яньли. – Я ведь всё-таки заботилась о младших братьях! - Дочь, - настаивает Цзинь Цзысюань. Цзян Яньли смеется, и это мило. Ему, по крайней мере, нравится веселиться вместе с ней. - Я не хочу, чтобы наши дети были пешками в политической игре, когда вырастут. Хочу, чтобы они могли сами решать, с кем и как жить, - уверенно говорит она. – Думаю, в этом мы с тобой согласимся. - Ты права, - признает он. - Я мало разбираюсь в политике, но мне кажется, чтобы это стало возможным, власти Цишань Вэнь должен прийти конец, - смело говорит Цзян Яньли. - Если бы это было возможно… но вэнськие псы ни за что не выпустят власть из рук. Их могущество растет, но им всё мало, - отвечает Цзинь Цзысюань. - Их следует остановить. Цзинь Цзысюань удивленно смотрит на нее. Но она совершенно серьезна. - Это невозможно! – восклицает Цзинь Цзысюань. – Они нас убьют… а наша дочь… они же не дадут ей родиться… - Мы будем действовать мудро. Не обязательно же начинать войну. Зачем нам государственный переворот прямо сейчас? – спокойно говорит Цзян Яньли. – Задумайся сам, Цзинь Цзысюань, в четырех из пяти великих орденов есть пары, которые обвенчали насильно, а еще Лаолин Цинь, а еще орден Юэян Чан, который существует в тени Цишань Вэнь. Всех нас объединяет та унизительная брачная ночь. Представь себе, что будет, если мы объединимся? - Мы ничего не сможем! – заявляет Цзинь Цзысюань, скрестив руки на груди. – Я поговорю с матушкой, пусть она тебя переубедит, если я не могу… - Я не умею воевать. Но прекрасно знаю пользу от посредников и прочных союзов. Мы должны попытаться, - умоляет Цзян Яньли. – Хотя бы ради ребенка. - Но это опасно в первую очередь для нас и для ребенка! – Цзинь Цзысюань качает головой. – Нет! Он не будет ей приказывать, он же не отец, чтобы вертеть женщинами, как хочет – но он этого не допустит. Он не может. Ее план ставит под угрозу будущее, к которому он не стремился – семью, ребенка. Но лучше ведь нежеланное будущее, чем никакого вообще. * Цзян Чэн сидит за столом рядом с Мянь-Мянь, напротив матери. Цзян Фэнмянь, как глава семьи, занимает отдельный стол. Они обедают в мучительном молчании. Места Вэй Усяня и сестры пусты. И Цзян Чэну невероятно одиноко. Наконец, Цзян Фэнмянь говорит: - Я получил письмо от Вэй Усяня. Оказывается, он недавно был в Юньмене. - Правда? – Цзян Чэну больно: значит, был, а в гости не заглянул! - Надеюсь, он еще ни во что не ввязался? – холодно спрашивает Юй Цзыюань. - Ну, ничего такого он не упоминал, - осторожно говорит Цзян Фэнмянь. - Это только пока, - добродушно хмыкает Цзян Чэн. Мянь-Мянь улыбается ему. - Тогда почему он тебе пишет? – спрашивает Юй Цзыюань. Цзян Фэнмянь вздыхает, подбирая рис палочками. - Кажется, он очень подружился с молодым господином Мэн… Цзян Чэну больно. «Он так быстро нашел мне замену!». - Так вот… кажется, недалеко от нас, в Юньпине, есть заведение определенного рода… - Юньпин? Это оттуда родом тот сын шлюхи? – с презрением спрашивает Юй Цзыюань. – Я так и поняла. - Молодой господин Мэн не виноват в своем происхождении, - возражает Цзян Фэнмянь. Юй Цзыюань хищно прищуривается. - Я так понял, Вэй Усянь, молодой господин Мэн и молодые господа Лань побывали в Юньпине, чтобы спасти тетушку Мэн Яо, - задумчиво говорит Цзян Фэнмянь. – Скорее всего, в том заведении женщин удерживают силой, принуждая к… непристойной работе. - И он хочет, чтобы ты героически явился их спасать? – язвительно спрашивает Юй Цзыюань. – Если они там, в Облачных глубинах, всех жалеют, пусть сами этим и занимаются. - Но, моя госпожа, Юньпин – территория нашего ордена, - напоминает Цзян Фэнмянь. - Ты вечно заботишься о женщинах и детях, которые не имеют никакого отношения к твоей семье! – упрекает Юй Цзыюань. - Мама, Вэй Усянь всегда был таким, ему бы только кого-нибудь защитить, - заступается Цзян Чэн и замечает, что Мянь-Мянь неловко. - Цзян Чэн, Вэй Усянь ушел из этого дома, а ты все еще его выгораживаешь? Я, что ли, тебя такому научила?! – злится госпожа Юй. – Иди сюда. Цзян Чэн беспомощно смотрит на Мянь-Мянь, и, оставив ее, подходит к матери. Мать заставляет его стать напротив отца – отца, который никогда его не любил. И говорит так громко, что ее голос эхом раздается в его сознании: - Цзян Фэнмянь, твой сын остался дома один, всё из-за выходок Вэй Усяня, а ты переживаешь не о родном ребенке, а об этом негодяе! Цзян Фэнмянь молчит. - Цзян Чэн твой сын! – кричит Юй Цзыюань. – Или, может, ты скажешь, что люди не зря шепчутся? Цзян Фэнмянь бледнеет почти до лилового, в тон одеяниям. - Юй Цзыюань! И тут их перебивают: - Что бы люди ни говорили, он ваш наследник, так? Все умолкают, когда Мянь-Мянь приближается и дрожащим голосом говорит: - Я не знаю вашей семьи и что произошло в прошлом, или кто чей сын, да это и не важно, - но тут она, как учила Юй Цзыюань, выпрямляется и говорит уверенно, твердо: - Я знаю только одно, что моему мужу причиняют боль люди, которые должны бы были его любить. Глава клана Цзян, я еще ни разу за всё это время не видела, чтобы вы похвалили сына или сказали ему что-то хорошее. Жаль, если вам не нравится то, какой он человек – но подумайте сами, он вам неприятен только потому, что не похож на вас?! Вы ведь не любите его, потому что он похож на мать. А вы так осуждали людей, которые винят Мэн Яо за то, кем была его мать. Так почему вы защищаете чужого человека, но не заботитесь о собственном сыне? Отвратительно! И… - тут она говорит громче: - Госпожа Юй, я благодарна вам за многое. Но вы, обвиняя супруга, заставляете Цзян Чэна стоять между вами, будто меж молотом и наковальней – вы не видите, как ему больно? Разве он не имеет права на собственные привязанности? Разве ему нельзя воспринимать шисюна как брата, а не как соперника? Да, Вэй Усянь сформировал более сильное золотое ядро, но я уверена, ваш сын более осторожен и трудолюбив. Почему вы не обращаете внимания на это, зато видите только недостатки?! Да, вы можете подумать, что я необразованная служанка и ничего не понимаю. Может, вы и правы. Простите мне эту дерзость. Но я не жалею ни о чем из того, что сказала! И, развернувшись, она вихрем спешит прочь. Никто не успевает ничего ей ответить. Семейство Цзян застывает в тишине. Цзян Чэн понимает, что не может этого вынести. Сердце бьется так, будто вот-вот выскочит из груди. - Я иду за ней! – говорит он и спешит прочь. Отец растерянно зовет его: - Цзян Чэн! * Сюэ Ян не знает, что предполагать, когда слышит крик Чан Цианя и пытается зайти в зал, но воины преграждают ему дорогу. Нет, такого он точно не ждал. - Это случайность! Случайность, клянусь! – плачет Чан Пин. Упав на пол, он сжимается в комочек. - Что тут происходит? – спрашивает Сюэ Ян. - Ты! – Чан Циань оборачивается к нему, взгляд пылает гневом. В руке глава клана держит письмо с печатью клана Ланлин Цзинь; Сюэ Ян помнит этот знак, Мэн Яо показывал. - Не надо!.. – умоляет Чан Пин, пытаясь удержать отца за ногу. И вскрикивает, потому что отец наступает ему на руку. Чан Пин плачет: - Больно! Не надо! Отец, простите, простите меня! Сюэ Ян больше не может это терпеть. Чан Пин – единственный человек в этом гребаном клане, которого он не хочет убивать. Выхватив Цзянцзай, он касается лезвием шеи Чан Цианя. - А ну быстро ногу убрал! А то я перережу тебе глотку, и будь уверен, сделаю это быстро и весело. Чан Циань бледнеет, когда по его шее течет тоненькая струйка крови. Подняв руки, он отступает. Чан Пин взволнованно смотрит на Сюэ Яна, приоткрыв рот. Кажется, он хочет умолять Сюэ Яна о пощаде. - Слушай, ты, старый хрен, знаешь, почему я до сих пор тебя не прирезал? – сквозь зубы цедит Сюэ Ян. Чан Циань смеется. - Хочешь сказать, потому что для тебя что-то значит мой сын? Не смеши меня! Я знаю, ты ждешь приказа от Вэнь Жоханя. Я уже понял, что под моей крышей живет шпион. Это письмо всё доказывает! А мой сын такой слабак, что во всем тебе потакает! - Отец, я не виноват! – умоляет Чан Пин. – Не надо! - И он не виноват, и ты не виноват, никто вообще не виноват, да, Чан Пин? – язвительно передразнивает его Чан Циань. - Ты, старый хрыч, слишком смел для человека, которого я могу убить в любую минуту, - ухмыляется Сюэ Ян. Чан Циань смеется. - Я прекрасно знаю, что ты не можешь убить меня, когда тебе самому захочется, а иначе лишишься головы. Тебе велели здесь торчать, пока не найдешь повод обвинить меня в заговоре против Вэнь Жоханя, так? Сюэ Ян только фыркает. «Да мне даже не нужно под тебя копать, ты же сам не скрываешь, какой ты мудак». Чан Циань язвительно продолжает: - Так что тебе придется смириться с тем, что я продолжу вбивать ум в моего мерзкого, жалкого сына, раз уж у него есть возможность выжить в качестве твоей шлюшки, даже если погибнет весь клан. Сюэ Ян шипит, все еще угрожая ему мечом. - Да чтоб он провалился, ваш гребаный клан! Чан Пин качает головой и незаметно указывает Сюэ Яну, чтоб тот обернулся. И тут Сюэ Ян понимает, что всё это было спланировано заранее. За его спиной стоят люди. Мимо него пролетает нож, и в этот миг Чан Циань уворачивается. Сюэ Ян уклоняется и ловит нож, двигаясь, будто в танце. - О, спасибо за оружие! Его окружают с полдюжины мощных воинов. Едва Сюэ Ян оборачивается к ним, Чан Циань бьет сына, пытающегося увернуться и помочь мужу: - Позорище! Обрезанный рукав! Еще один удар – и Сюэ Ян выходит из себя. - Ну что ты терпишь?! И он бросает Чан Пину Цзянцзай, чтобы было чем отбиваться, и прыгает вперед, пытаясь ударить одного из воинов в горло. Кто-то бьет Сюэ Яна локтем в лицо. - С-сука! – кричит Сюэ Ян и не успевает избежать удара в пах. - Поменьше трепыхайся, крыса ты помойная, тебе еще не разрешили меня убить, - спокойно говорит Чан Циань. – А вот за то, что ты сделал с моим сыном, я могу тебя прикончить. «А я-то что такого ему сделал?!». Сюэ Ян стонет, оборачиваясь. Он пытается продержаться, но от новых ударов в голову его шатает, и его сбивают с ног. - Твою мать! – Сюэ Ян снова поднимается, и снова его бьют. Что же, к боли ему не привыкать. Он встает снова, хоть удары градом сыплются на него, и тут кто-то бьет его в бедро. Слышится громкий хруст. Сюэ Ян привычен к боли. Почему ему так хреново сейчас? Он даже не может встать, и догадывается, что, кажется, ему сломали бедро. В голове шумит, и он без сил лежит на полу. Он слышит, как Чан Циань говорит своим людям: - Благодарю. Я сам добью этого ублюдка. Получив плату, наемники уходят. Чан Пин, стоящий за спиной отца, плачет – что с него взять, бесполезное существо. - Я ради тебя велел с ним расправиться, чтобы он перестал тебя таскать и валять, и что, ты мне даже спасибо не скажешь? – презрительно спрашивает Чан Циань. – Неблагодарная свинья. Какое же ты ничтожество. Мразь. Чан Пин, ты мразь. Скажи это сам! Чан Пин плачет. - Скажи! Скажи – «я мразь!», - Чан Циань трясет сына так, что у того зубы стучат. - Я… я… мразь… - всхлипывает Чан Пин и думает, что даже умереть от линчи не так страшно, как сейчас произносить эти слова. Сюэ Яна захлестывает волна ярости. За кого ему так больно? За Мэн Яо? Или даже за Чан Пина? Или просто он хочет отомстить за себя самого? Но что бы он ни чувствовал, Сюэ Ян собирает все силы, чтобы стать на ноги, и крепко держит нож. Даже если он умрет, сначала он перережет горло этой твари. Он должен! Он устремляется вперед в неистовой жажде крови. Чан Циань оборачивается и сталкивается с ним. Сюэ Ян сам не знает, как еще может двигаться, но все еще пытается всадить нож в мерзкий рот и вырезать язык, говоривший такие отвратительные слова… Он с Чан Цианем катится по полу, нанося удары и рыча, и вот Сюэ Ян наконец придавливает противника к полу – идеальное положение, чтобы убить… Неожиданно Чан Циань перестает отбиваться. По его подбородку течет кровь. - Что за…?! – Сюэ Ян хмурится. Как это лезвие Цзянцзая оказалось между ним и Чан Цианем?! Чан Пин стоит у него за спиной, и, запинаясь, бормочет: - П-прости… Чан Циань, закатив глаза, смотрит на сына и на меч, пронзивший грудь. Его лицо искажается в гримасе – он все еще не верит в то, что произошло – а изо рта течет кровь. - Ты убил отца… шлюха… - Что?! – шипит Сюэ Ян. Чан Пин дрожит от страха. - Ты хотел его убить. - Зачем ты мне помешал?! Я бы смог! – злится Сюэ Ян. - Чтоб ты сдох! – пытается крикнуть Чан Циань. Но его голос звучит едва слышно. Он сбрасывает Сюэ Яна с себя, пытаясь доползти до двери, и Сюэ Ян больше всего опасается, что у него получится и адепты ордена всё увидят, и он хватается за Цзянцзай, вытягивая меч из раны. Чан Циань хрипит, истекая кровью, но все равно пробирается вперед. - Если бы его убил ты, тебя бы казнили! Вэнь Жохань тебя убил бы, да?! – кричит Чан Пин. – А так, это сделал я! И отвечать за всё буду я! - А ты думаешь, кто-то поверит, что я ни при чем? – зло возражает Сюэ Ян. – Да нас обоих могут прикончить! - Я хочу, чтобы ты жил! – Чан Пин зажимает себе рот ладонью: от вида крови ему дурно. – Я убил… убил… убил моего… Слышно, как кричат слуги. Если в убийстве не заподозрят Сюэ Яна, то могут подумать и на них. - Держись за меня! – Сюэ Ян хватает мужа, затаскивая его на свой меч, и пытается взлететь, хоть перед глазами всё плывет. Задыхаясь, он говорит: - Надо проваливать из этого проклятого дома… И падает без сил. * Около полуночи Цзян Чэн находит Мянь-Мянь в лодке, плывущей по каналу. - Я думал, что ты утонула! – кричит он, скрывая волнение за гневом. – Мне казалось, ты не очень хорошо плаваешь. - Ну, да, - сердито отвечает Мянь-Мянь. – Я просто выронила весло, поэтому выбора у меня не было, только плыть по течению и ждать. - Ох… - Цзян Чэн все-таки заставляет себя не кричать, ведь она не пряталась нарочно.И подбирается к ней. – Держи меня за руку и забирайся сюда. Можем поплыть в моей лодке. - А мне разрешат вернуться? – холодно спрашивает Мянь-Мянь. - А почему нет? – спрашивает Цзян Чэн, и вдруг сомневается сам. – А вообще, я правда не знаю. Я сразу поспешил вслед за тобой. Искал тебя по всей Пристани Лотоса, а потом торговец мне сказал, что видел, как ты плывешь в лодке, и я всё это время пытался тебя найти. Наверное, отец с матерью думают, что мы сбежали вместе. Мянь-Мянь смотрит на луну. А потом спрашивает: - Скажи, а было бы неплохо, если так? Цзян Чэн неуверенно смеется: - Что, неужели я вовсе не такой ужасный спутник? - В-вовсе нет. Ты слишком строг к себе, хоть я и понимаю, отчего, - она смущенно прикусывает губу. – Просто я больше не могла мириться с тем, как они к тебе относятся. Цзян Чэн не смеет взглянуть на нее. Неужели бывшая служанка, которую он еще только начал узнавать, беспокоится о нем больше, чем родной отец? - Мне кажется, тебе очень одиноко, - задумчиво говорит она. - Да? – он отводит взгляд. - Уверена. Знаешь, мне тоже одиноко. Что, если мы попробуем поговорить? Это должно помочь, - Мянь-Мянь тоже смущается и не смотрит на него. - Мне кажется, мама права, - помолчав, говорит Цзян Чэн. – Мне до Вэй Усяня далеко. Я… мне кажется, отец меня не любил всегда, даже когда Вэй Усяня здесь еще не было. Он ни при чем – не будь его, отец все равно меня бы не любил. Я не тот наследник, о котором он мечтал. Я придаю значение мелочам, я слишком много думаю о себе, я не понимаю девиз ордена, из меня выйдет паршивый глава клана. Вот за кого ты вышла замуж. Как тебе такое? В каждом его слове звучит ненависть к себе. Мянь-Мянь молчит. - Я ненавижу себя! – еще громче говорит он. – Мой отец меня не любит! Я ненавижу себя! Я не заслуживаю любви и… я никогда не буду таким сильным, как брат… - Ты достоин любви! – Мянь-Мянь притягивает его ближе к себе. – Ты понимаешь, как я боялась в нашу первую ночь? Понимаешь, как меня унизили? Будто нарочно заставили сделать то, чего я всеми силами пыталась избежать! – она глубоко вдыхает. – А ты… ты был таким заботливым и милым, и я поверила, что смогу полюбить тебя. Я до сих пор так думаю. Ты достоин любви. Цзян Чэн краснеет так, что это заметно даже в темноте. - Я ничтожество. - Нет, неправда, я так не думаю! – возражает Мянь-Мянь. - А как же то, что жена должна слушаться мужа? – ворчит Цзян Чэн. - Скажи еще, что супруги должны жить, как твои родители! – фыркает Мянь-Мянь. – Я не согласна. К ее удивлению, Цзян Чэн робко улыбается. - Думаю, ты права. - Как ты думаешь, Цзян Чэн, ты сможешь когда-нибудь полюбить меня? – осмеливается спросить Мянь-Мянь. От страха ее сердце бьется быстро-быстро, и голова идет кругом. Сглотнув, Цзян Чэн отвечает: - Я… я постараюсь, - опустив взгляд, он признается: - Знаешь, еще никто ни разу не заступался за меня так, как ты. - Что же, как твоя жена, я просто обязана это сделать, - отвечает она. Цзян Чэн горько смеется. Но Мянь-Мянь целует его, и он отзывается на ее нежность, и сам не замечает, как тянет ее за собой лечь в лодке – и Мянь-Мянь подчиняется ему, не чувствуя страха. Цзян Чэн ни за что бы в этом не признался – но он читал «весенние книги», чтобы узнать, как сделать жене приятно… хотя до сих пор не решался первым предложить что-нибудь смелое. - Можно я… сделаю кое-что? - Что? – немного настораживается Мянь-Мянь. Запинаясь, Цзян Чэн отвечает: - П-приласкаю тебя ртом. Здесь, - он поглаживает ее между ног. – Я слышал, это может быть приятно. - В самом деле? – не верит Мянь-Мянь. – Ну, попробуй, милый. …Когда она стонет от наслаждения, Цзян Чэн уже не может остановиться, и Мянь-Мянь охотно отвечает на его страсть. Они занимаются любовью при свете звезд, а потом вместе чистят и едят лотосовые семечки. - И скажи, как мне тебя не любить? – шепчет Мянь-Мянь, обнимая мужа, и он почти верит ее словам. Лишь на рассвете они возвращаются домой, уставшие, в измятой одежде, но сияющие от счастья. Цзян Чэн уверенно держит жену за руку, приближаясь к дому. Мянь-Мянь сжимает его ладонь в своей. Они видят у ворот Цзян Фэнмяня, и Цзян Чэн тут же настораживается. - Цзян Чэн. Госпожа Ло, - тихо приветствует их Цзян Фэнмянь. Выглядит он так, будто всю эту ночь не спал. - Отец, если тебе есть в чем нас упрекнуть, обвиняй меня, но не мою жену, - говорит Цзян Чэн. Цзян Фэнмянь устало потирает глаза. - То, что было вчера, мы обсудим как-нибудь позже. Я получил письмо из Башни Кои. Цзян Чэн снова понимает, что на него здесь никто не собирается обращать внимания. И все же… - Как поживает шицзе? – спрашивает он. - Вероятно, она ждет ребенка. Цзян Чэн бледнеет. Этот Цзинь Цзысюань… И тут он понимает. Он смотрит на Мянь-Мянь, вспоминает, как они провели эту ночь, и не может скрыть растерянность. * Сюэ Ян медленно приходит в сознание. Кажется, его везут в повозке, качающейся из стороны в сторону. Еще не понимая, что происходит, он уже угрожает, что убьет извозчика. - Не надо, - говорит Чан Пин. - Где мы? Что со мной? – едва слышно спрашивает Сюэ Ян, с трудом открывая глаза. - Ты упал в обморок. Дядюшка Пэн помог мне нанять повозку, чтобы мы уехали из Юэяна, - объясняет Чан Пин. - Ты ш-што, б-бежишь со мной? – с трудом произносит Сюэ Ян. - Если бы я остался, меня бы могли казнить по приказу Вэнь Жоханя, так? И лучше, чтобы адепты моего ордена ничего не знали. Это для их же блага, - отвечает Чан Пин. Сюэ Ян хочет сказать: «Да меня же всё равно найдут и прикончат». Но он уже не осознает, смог он что-то сказать или нет. Кажется, нет. Ему снова становится дурно, и он снова лишается чувств. Когда он приходит в себя, голова уже почти не болит. Он лежит в теплой, уютной постели. Неужели он на постоялом дворе? Но, открыв глаза, он видит комнату, в которой рядами стоят гробы. Гробы?! - Я что, умер?! Кто-то, услышав крик, спешит к нему. - Очнулся… - радостно шепчет Чан Пин. Сюэ Ян сам на себя зол за то, что так рад видеть Чан Пина рядом. - Ну и что это за гребаная дыра? – хрипит он. Кажется, у Чан Пина начали сходить с лица синяки. Он даже улыбается. - Слава небесам, ты очнулся… - Я тебя спрашиваю, в какую гребаную дыру ты меня завез?! – грубо спрашивает Сюэ Ян. - Вы в городе И, молодой господин Ян, - кто-то тихо отвечает ему. К Чан Пину подходит красивый юноша в белых одеяниях. За ним следует еще один, чуть выше и одетый в черное, и смотрит серьезно и немного угрюмо. Девочка лет десяти пробирается ближе, недоверчиво разглядывая Сюэ Яна. - Ну да, этот городок – та еще жопа мира, - хихикает она. Высокий парень кривится. - А-Цин, я же говорил тебе, что ругаться некрасиво. Сюэ Ян чувствует, что совсем выбился из сил, пытаясь разобраться. - Чан Пин, а это что за веселая компания, мать бы ее так?