Богомол ловит цикаду, не зная, что за ним следит чиж

С того дня, как Вэй Ин покинул Гусу, Лань Ванцзи не возвращался в цзиньши. Он настолько не доверяет сам себе, что даже боится оставаться в одиночестве. Мэн Яо и Лань Сичень так добры к нему! Мэн Яо забрал его в ханьши, когда Лань Сичень привел его к ним, уговорил его сесть и прямо спросил: "Вэй Усянь тебя обидел?". А когда Лань Ванцзи рассказал, какое потрясение испытал, Мэн Яо спешно уверил его, что Вэй Ин заботится о нем, что они просто неправильно друг друга поняли. Ему нужно просто подождать, пока Вэй Ин вернется, но дни тянутся мучительно медленно. Дядюшка пытался поговорить с ним, но Мэн Яо и Лань Сичень быстро вмешались и не дали ему озвучить свои подозрения. Лань Ванцзи должен был бы этому радоваться, но ему почему-то грустно. И сегодня он пошел прогуляться у домика мамы, вспоминая ее смех, и то, как она слегка щипала его за щеку, а он сердился, считая это неприличным. "Мама, ты ненавидела бы меня сейчас?" - думает он. - "Я ведь больше похож на дядюшку и отца, чем на тебя, да? Вэй Ин тебе бы понравился. А я?". На миг, замечтавшись, он представляет себе, что мама где-то рядом. Вот она его дразнит, щипает за щеку, вспоминает, как он хмурился в детстве. А Вэй Ин рядом. Он от души смеется, когда Лань Ванцзи смущается. Они вместе, всей семьей, веселятся и пьют чай, и старший брат с ними, и Мэн Яо тоже. И Сы-Сы. Она понравилась бы маме, думает Лань Ванцзи. Почему-то он в этом уверен. Он не сразу замечает, как открывается дверь. Поднимает взгляд, думая, что это брат, ведь Лань Сичень единственный, кто еще здесь бывает. Но, когда этот человек приближается, становится видно, что он не так грациозно держится, как брат, и рука, коснувшаяся плеча Лань Ванцзи, не такая, как у Лань Сиченя - слишком тонкая, слишком робко касается. Лань Ванцзи вздрагивает, когда видит, что отец смотрит на него. Они все-таки очень похожи друг на друга, хотя отец бледнее и истощеннее, чем сыновья. Но он аккуратно причесан, и это хороший знак. По крайней мере, брат так считает. Лань Ванцзи не знает, что сказать. Просто неподвижно сидит на скамье. Кажется, отец внимательно разглядывает его. И, наконец, говорит: - У тебя ее глаза. Но характером ты пошел в меня. Лань Ванцзи кивает. Что он может сказать? Отец оглядывается, смотрит в сторону дома и говорит: - Твой брат, наоборот... похож на меня, но любит веселье, в этом он напоминает мне ее. "Ей бы не понравилось, каким я вырос". Лань Ванцзи сам себя осуждает, и это словно нож в сердце. - Мгм. - Ванцзи, - прокашлявшись, говорит отец. - На прошлой неделе мы с твоим братом кое о чем поговорили. Лань Ванцзи становится не по себе. Он помнит, как старший брат спешно вернулся в ханьши, и плакал в объятиях Мэн Яо, признавшись, что сказал отцу: Лань Ванцзи никогда не был похож на него и не повторит его судьбу. - Твой брат сказал, что вы с ним... верите в то, что вам рассказывали о матери и обо мне. Что вас воспитывали так, чтобы вы не повторили моих ошибок, - Цинхэн-цзюнь вздыхает. - Да, это неплохой способ воспитать детей, но я не уверен, что мой брат знал, от каких ошибок я хотел вас уберечь. - Поступки под влиянием страсти и чувств ведут к нарушению правил добродетели, - цитирует Лань Ванцзи. - Нет, - возражает Цинхэн-цзюнь и велит: - Посмотри на меня. Лань Ванцзи слушается. - Ванцзи. Я... я не насиловал женщину, которая стала твоей матерью. Я не заставлял ее выйти за меня замуж, - Цинхэн-цзюнь опускает взгляд. Говорить о прошлом больно и унизительно. - Догадываюсь, вам говорили именно это. Что она меня ненавидела, а я всё равно погубил свою жизнь, чтобы ею владеть. Лань Ванцзи качает головой. - Ванцзи... у нас с Циженем был очень строгий отец. Он требовал от нас даже большего, чем дядюшка от вас. Я никогда не верил, что отец нас любил. За каждую улыбку, каждое неудачно сказанное слово, за всё, несоотвествующее идеалу, нас жестоко наказывали. Старейшины ничего не могли изменить. Мне повезло, у меня был учитель, который заступался за нас с братом, но каждый день приносил новые беды. Лань Ванцзи вспоминает, что Лань Цижень редко упоминал о дедушке - разве что, когда говорил об истории рода. Должно быть, дядюшка соблюдал правило о почитании предков, и потому говорил о своем отце либо хорошее, либо ничего. Цинхен-цзюнь едва заметно улыбается. - Когда я стал главой клана, мне было примерно столько же лет, сколько тебе сейчас. Мы с тем наставником все еще общались. Старейшины были мной довольны. Они рассчитывали на светлые дни для клана Лань, и четыре года всё так и было. Он нервно сглатывает. - Я познакомился с вашей матерью на ночной охоте на горного демона, меняющего обличия. Она была жизнерадостная, милая и веселая, самая замечательная женщина из всех, кого я когда-либо встречал. Это правда - я упорно ухаживал за ней, а она смеялась надо мной. Так продолжалось месяцами - я, как глупец, ходил следом за ней, а она с презрением отвергала все мои ухаживания. Я... наверное, я даже нарушил несколько правил, пытаясь привлечь ее внимание, - Цинхен-цзюнь на миг умолкает, собираясь с мыслями. - А потом в один день мы охотились на стаю водных гулей, и я... я промахнулся. Мой наставник был серьезно ранен, упал и потерял сознание. Я растерялся. Чуть не стал добычей гулей, вместе с наставником, - он вздыхает. - Но она спасла нас обоих. Она заговорила со мной, успокоила меня, я собрался с силами. С того дня... мы подружились. Но, учитывая, что я был главой клана, я догадывался, что старейшины будут осуждать мою связь с девушкой, которая высмеивала правила нашего клана и больше всего ценила свободу. Поэтому мы встречались тайком, - у Цинхен-цзюня краснеют кончики ушей. - Мы с ней... были воспитаны так, что почти ничего не знали об отношениях. Мы... мы стали любовниками. Она чуть не убедила меня сбежать с ней. Но потом о нас узнали. От моего наставника, который больше всего переживал из-за того, как много правил я нарушил. Ему было больно, что я, ребенок, которого он воспитывал и защищал, забыл его уроки и задумался о том, чтобы забыть о долге перед кланом. Он собирался вернуть меня в Облачные глубины и наказать. Говорил, будь его воля, посадил бы меня в клетку. Я... я снова растерялся. Твоя мама просила его быть ко мне милосердным, но он твердо решил притащить меня назад силой. - Когда она сравнила его с моим отцом, он достал фейерверк для сигнального огня, и она попыталась помешать ему. Тогда... он упал... и ударился головой об острый камень. Он умер мгновенно. Мой наставник умер в тот миг, когда ненавидел меня... - Цинхен-цзюнь прикрывает глаза, и по его щеке течет слезинка. - Я хотел взять вину на себя, но твоя мама не позволила мне. Поэтому мы женились и я сделал вид, что мы свершили брак именно в первую брачную ночь. Мы убедили всех, что я женился на ней лишь ради того, чтобы спасти ее жизнь. Но старейшины не простили мне брак с убийцей наставника. И когда Лань Хуань родился прежде срока, я знал, многие подозревали правду, и не мог с этим справиться. Я не мог простить себе ни смерти наставника, ни заточения любимой, она ведь должна была иметь возможность путешествовать куда захочется. Но ей пришлось проводить время в уединении ради безопасности, а я одиночеством наказывал себя, - Цинхен-цзюнь покачивается из стороны в сторону. - Я позволил Циженю управлять кланом, как он заслуживал и как, наверное, хотел бы мой наставник. Напрасная попытка оказать почести умершему! Но... через несколько лет я совсем извел себя ненавистью к себе самому, мне больно было говорить с ней, - Цинхен-цзюнь, содрогнувшись, вздыхает. - В конце концов, она покончила с собой, и этого я тоже не смог себе просить. И я продолжал губить себя. Лань Ванцзи так потрясен, что не может ни слова сказать. В горле застревает колючий ком. - Ванцзи, - мягко говорит Цинхен-цзюнь. - Страсти и чувства не ведут к злу. Ты не должен бояться повторить мой грех насилия над спутником на пути совершенствования, потому что насилия не было. Я думаю… сейчас я сам себе верить не могу. Но я уверен, больше всего тебе вредит страх. Страх, будто за ошибки ты обречен на вечное наказание. Этот страх мешает тебе откровенно говорить с людьми, которые тебе дороги, - Цинхен-цзюнь внимательно смотрит на сына. – Ты не должен постоянно в чем-то себя подозревать. Лань Ванцзи кусает губы, чтобы не открыть рот от удивления. - Ты можешь мне не поверить, но я не вмешивался в вашу жизнь, чтобы защитить вас от самого себя. Но потому, что я ничего вам не говорил… я сделал только хуже, да? – Цинхен-цзюнь смахивает слёзы с глаз. – Вы с Сиченем не сделали ничего дурного, и всё равно будто были наказаны. П-прости меня. У Лань Ванцзи сердце бьется быстрее. - Сын Цансэ-санжень… ты его любишь? – спрашивает Цинхен-цзюнь. Лань Ванцзи не может ничего сказать. Но ответ очевиден – его выдают сжатые кулаки, сбившееся дыхание, алеющие кончики ушей. - Тогда чего же ты ждешь? – говорит Цинхен-цзюнь. – Я слышал, говорят, скоро будет война, мы все многим рискуем… но, Ванцзи, мы так или иначе рискуем каждый день. - Но если я влюблен в мужчину… - неуверенно начинает Лань Ванцзи. - Твоя мама сказала бы: «ну и что?». И я бы с ней согласился, - Цинхен-цзюнь приподнимает сыну подбородок кончиками пальцев. – Ванцзи, даже если ты «обрезанный рукав», разве это так страшно? Ты не должен так себя корить. Лань Ванцзи дрожит. Отец… не чувствует ненависти к нему? Отец знает и поддерживает его? - Я… увижусь с Вэй Ином и скажу ему… Цинхен-цзюнь смотрит на сына. - Мама очень гордилась бы тобой.