you look like an angel walk like an angel talk like an angel but I got wise you're the devil in disguise elvis presley
Когда-то Серёжа был совершенно счастлив. Перетасовыванный между улицами, с игрушечными незадачами и неурядицами, живучий, с кровоточащими дырами из-за выпавших молочных клычков. У него был целый набор счастья. Лёгкость в пятках. Бодрость. Вязаная шапка, бродилки по рельсам, насекомые в банках. И всё, что его беспокоило, это похороны кота в коробке из-под туфель и могила синички. Ему, по-хорошему, можно было только оплакивать этих мертвецов, тайком смотреть сериал про Гену Букина, а потом носиться по гаражам с пацанами. Идиллия. Такая же игрушечная, как неурядицы. Пока не начали уходить люди. Они уезжали из этого разлома, что напоминал дыру от зуба в пасти Серёжи. Или умирали, к примеру. Делов-то — умереть. И детство сразу как-то угасло. Жизнь стала такой плотной штуковиной, что если бы Серёжа сжал её ещё чуть-чуть, она бы превратилась в нейтронную звезду. Ага, сформировалась бы в тяжёлое, безобразно звёздное тело. Жизнь бы малость охуела от такого — и вернула бы Полину. Хоть на денёк. «Обманывайся чаще», — несмело думает Серёжа, выходя из автобуса №15 и ковыляя до квартиры. Живот ещё побаливал, будто кто-то вцепился в печень и выгрызал её, но всё в порядке. Кровью не кашляет, и ладно. Серёжа трёт кулаком колючую макушку и решает заставить Тамби побрить его под тройку. Поразительная черта Тамби Айтхожина: доброта. Реальная, невозможно правильная. Его мама была кореянкой-кинологом, а отец, вроде как, то ещё мудло без жалости и дружелюбия. Он переломал Тамби ноги, когда тот, одиннадцатилетний печальный мальчик, стащил из его кошелька деньги на велосипед. Застрелил двух зайцев: кататься и не на чем, и нечем. Когда мама умерла от рака, Тамби тут же свалил с Чайковским под боком, попал на дискотеку в лапы умалишённого Серёжи и обрёл наконец семью. Это, пожалуй, лучшее достижение планеты. Ещё и Маришка подоспела со своими волшебными кудряшками и пухлыми щеками. Первого, кого слышит Серёжа, когда открывает дверь, это доёбывающуюся до кого-то Алису: — Хогвартс или Алфея? До Тамби, разумеется. Без вариантов. Серёжа кряхтит, пока стаскивает кроссовки, и вваливается внутрь с пальцами-пистолетами и лаконичным: — Йо. Алиса реагирует быстрее всех и скачет к нему босиком в одних трусах и оранжевом свитере. Маришка аккуратно обнимает следом. Пломбир и клубника. Его маленькие девочки-пикси. — Ну всё, всё, — пыхтит Серёжа, — я же живой. Тамби стоит около плиты в дурацком фартуке и совершенно по-отцовски вздыхает: — Только не говори, что ты ехал на автобусе. — Зато какая-то бабушка угостила меня конфетами. Я и вам притащил. — Үлкен рақмет. — Не благодари, казашка. Алиса мгновенно надувается от негодования. У неё диабет и постоянные перебои со здоровьем, ей нельзя. Для неё Серёжа стащил упаковку киселя. Он бросается в неё брусничной пачкой, заваливаясь на табуретку, а Чайковский тащит ему резиновые тапки. Витя приветственно отбивает кулак Серёжи. Мулькиса нет поблизости. Спрашивать о нём пока неохота, сами расскажут. Дашка лезет под локоть, и Серёжа перехватывает её поудобнее. Она щекотная. — Хочешь сюрприз? — спрашивает Витя. — Не, мне всех прошлых хватило. Витя проглатывает смешок. Его сюрпризы всегда лютые, поэтому он добавляет: — Он от Тамби и Земфиры. — О. Тогда валяйте. Маришка улыбчиво распахивает дверцу холодильника, а Алиса с красочным «та-дам» показывает на полку, где лежит просто, блять, потрясающий арбуз. Тамби сияет от гордости рядышком, не отрываясь от плиты. — Быстро режьте его, — задыхается Серёжа. — Нет, — Тамби локтем закрывает холодильник, продолжая: — Сначала яичница и кофе. Ненормальная забота и доброта. В этом весь Тамби. Сложно представить его маленького и одинокого, жившего лоб в лоб со страхом быть разбитым собственными родственниками. Когда-то он почти сломался. Физически — так точно. Алиса вычищает прожжённую скатерть от пятен и пепла, пока Маришка расставляет тарелки и кружки. Витя высыпает в тарелку ягоды. Ирга, малина. Что-то ещё. Серёжа играет с Дашкой, а Тамби под шумок бросает Чайке петрушку. Сегодня здесь шум. Уютный и звенящий. — Кстати, пока не забыл, — вспоминает Тамби, нарезая хлеб, — Зема зовёт нас на дачу. — Бухать? — загорается Витя. — Ей, блин, всего шестнадцать, — огрызается он в ответ. — Выкапывать лук и чеснок. Зема, или Земфира, или девочка с обалденными косичками, — младшая сестра Тамби. Серёжа помогал ей делать домашку по физике и математике. Она прикольная, с уцелевшими конечностями. — Лук, значит, — расстроенно вздыхает Витя. — Хорошая идея, — робко улыбается Маришка под едва слышный вдох Тамби. — Сходим потом на озеро. Алиса тянет кисель из трубочки и бормочет: — Поддерживаю. Надоело тухнуть в квартирах и подъездах. Серёжа скомканно кивает, думая лишь о нереально, блин, восхитительном арбузе в холодильнике. Он сдирает со ступней тапки, забирается с ногами на табуретку и сметает завтрак под злобно-шутливую болтовню. Замечает лишнюю тарелку на столе. Пялится на Маришку, которая будто бы и ждала его взгляда. Она скромно пожимает плечами, явно говоря ему: «Мы не в курсе, где он». Ясненько. — Где Тимур? — наконец спрашивает Серёжа. Витя и Алиса синхронно цокают, а Тамби качает головой: — Его не было со вчерашнего вечера. — Но он приходил? — Да. Мы с Маришкой с ним разговаривали, но ты сам знаешь, как он говорит, когда не хочет этого. И Витя его спугнул. — Я всего лишь точил ножи, — ни капли не виновато вставляет Витя. Серёжа тихонько давит кулаками на глазницы, пытаясь вытравить из себя усталость. Он не хочет верить в предательство Мулькиса. Он, в общем-то, и самому Мулькису верить не желает, но себя не проведёшь. «Обманывайся чаще, — молит он. — Дай Тимуру свалить, обматери его немного и забудь об этом». Доверие Мулькису кажется чем-то опасным, а оно всё равно зародилось. Ему семнадцать. Он бежит. Он первоклассный лжец, но ночь в больнице показалась Серёже важной и искренней вещью. Мулькис не хотел ничего плохого. Он пошёл с ними на стрелку на улицу Седых и конкретно влип в прошлое и в ложь, как в липкий сок. Так случайно и болезненно. — Ребят, мы погорячились. Они прекрасно это осознают. Даже Витя и Алиса, самые взрывоопасные из них. Маришка с грустью замечает: — Но он ведь ушёл. В том-то и дело. Куда ушёл? Улаживать проблему или создавать новую? — Я в нём нихуя не уверен, — всё-таки настаивает Витя и скользит вилкой по петрушке. — Я, типа, виноват в том, что связался с Митей, но я ведь вам сказал об этом. Нахрен он молчал? «Чем дольше молчишь, тем страшнее сказать». Глупо, нелепо, но понять можно. Если бы Митя не полез на Серёжу, они бы сидели тут вшестером. Ёбаный Митя Кирьян. Серёжа отгораживает себя от очевидной причины ножа в своём животе, поэтому разжевать всё удаётся с трудом: — Расклад такой: Митя ну никак не мог предугадать, что свяжется с тобой, Вить, чтобы послать сюда Мулькиса на разведку. На меня он полез потому, что я его размотал на стрелке. Он ведь ненормальный. Короче говоря, мы немного налажали. Серёжа осознанно умалчивает о возможном витином убийстве, но эта мысль кричит в их головах. Может, всему виной безбашенность Вити. Он не умеет останавливаться. Вариантов много, реально много, и ответ знает только банда Мити. — Мне позвонить ему? — спрашивает Тамби. — Сначала нарежь этот шикарный, бля, арбуз. В квартире теперь не шум, а эхо. Скрип табуреток, вялая болтовня, звон наточенного ножа. Алиса вползает в токсично-красные шорты и прислоняется виском к плечу Маришки. Серёжа набрасывается с погнутой ложкой на арбуз, когда дверь в квартиру почему-то распахивается. Мулькис. И девушка какая-то в роскошной курточке, на каблуках. Они все видели её. Серёжа узнаёт девчонку по гигантским серьгам: Миша размахивал перед ней пистолетом, и она увела банду с улицы Седых. Разумная, значит. — Эм, — хмурится Серёжа, — у меня вопрос. — Потом, — отщёлкивает Мулькис, пробегаясь глазами по его обмотанному животу. — Познакомьтесь, это Кристина. Кристина отбрасывает волосы назад, кивает и не разувается. Выглядит, как дружелюбная стерва. Она невозмутимо проходит внутрь кухни, цокая каблуками по полу, огибает матрас и изящно приземляется на диван. Нога на ногу. Царевна мира и невозмутимости даже среди их убогих стен. — И? — медленно тянет Серёжа. — Я по делу, — отвечает Кристина, стягивая куртку с красивых плеч. — У меня чуйка на проблемы, а тут, в этой квартирке, можно ими задохнуться. — Ну спасибо, — огрызается Витя. Ого. Он, кажется, не хочет её обидеть, потому что любая другая была бы уже замешана с грязью. — Старались. — Старался, — с жестокой улыбкой поправляет Кристина. Мулькис устало садится на матрас, прижимается затылком к холодильнику и наблюдает за Серёжей из-под полуприкрытых бордовых век. В открытую. Кристина складывает ладони на джинсовую юбку и объявляет: — У вас пока две проблемы: Митя и Игнат. Игната вы не видели, но он вас заметил. Ты, — она указывает на Маришку, — в маленькой беде. Не переживай раньше времени, Игната можно припугнуть кулаками, а вот с Митей сложнее. Тут нужны либо разговоры, либо ружьё, чтобы пристрелить его. — Погоди, — рявкает Алиса, — ты зачем припёрлась вообще? — Не заводись, — непринуждённо прерывает её Кристина. — Я хочу помочь. Серёжа тихонько скребёт щёку, упираясь ногами в пол и качаясь на табуретке. Мулькис не подаёт признаков жизни. «Ты что натворил?» — Вы вдвоём, — теперь Кристина тычет своим охренительным маникюром в безэмоционального Мулькиса и Витю, — пойдёте к Мите и всё уладите, и только попробуйте напортачить. Я уже разговаривала с ним, остался ваш выход. — Поговорила так хорошо, что он пырнул Серёжу? — вскипает Алиса. — Да что же с вами так сложно, — она зло закатывает глаза. — Посидите молча. — Я говорил, — апатично замечает Мулькис. — Слушайте, — Кристина без спроса берёт стакан воды и трубочку, — вы появились не в самый лучший для нас момент, и это сыграет вам на руку. Серёжа тут ни причём, с этим сами разбирайтесь. Дело в Мите, Вите и Саше, который умер, прям реально умер в больнице. Витя заметно мрачнеет, и Кристина чуть смягчается: — Пацан, не переживай. Саша выкарабкался бы, но его добил Митя. Идиот. Поэтому он устроил это шоу с вами, но остановиться уже не может. Есть сахар? — Сахарозаменитель, — на выдохе говорит Витя. Кристина подслащивает воду, мешая трубочкой сахарные кубики, и продолжает: — Если вы случайно прибьёте Митю, никто не расстроится. Он порядком всех достал. У меня связи в милиции, вас отмажут. Когда-то Серёжа был совершенно счастлив. Сейчас Серёжа в абсолютной растерянности от разговоров про убийство и спокойного лица Кристины. — Почему вы сами его не убьёте? — вдруг совершенно серьёзно спрашивает Маришка. И остальные, включая Кристину, смотрят на неё в замешательстве. Она реально это сказала. Она, эта девочка, рыдающая из-за мёртвой бабочки, прилипшей к её босоножке. Девочка, которая боится выстрелов и не позволяет хлопать комаров, потому что ей их жалко. «Что творится?» — Это... не так просто, — уклончиво отвечает Кристина и дует в трубочку, заставляя воду бешено бурлить в стакане. — Если убьёт кто-то из наших, ему придётся сломать руки и вышвырнуть, а это нежелательно. Слухи пойдут. Если убьёте вы, то место Мити просто заменят другим. Мы, конечно, для вида с вами пособачимся, но разойдёмся. Это так, к слову, вы не обязаны. Как хорошо, что Серёжа не полез в этот напрочь отбитый мир. Витя застрял в нём по щиколотки, но его можно вытащить. — Я иду с ними, — объявляет Серёжа. Шагнуть напоследок в это болото, в принципе, можно. — Нет, — шипит Кристина, или Алиса, или Тамби. — Да. Буду молчать и жрать всех глазами, ничего такого. Мулькис глухо усмехается около холодильника. Кристина трёт своими когтями виски, вздыхая: — Можете все вместе притащиться, но не влезайте. Когда свободны? Пятница? Отлично. Я пойду, спасибо за воду. Шустрая какая. И не лень же ей было идти сюда через несколько остановок. — Проводить? — предлагает Витя. Остальные пытаются не удивляться, а Кристина коротко кивает, цокает каблуками к двери и молча уходит. Витя влезает в футболку и выходит следом. — Мы тоже пойдём, — трещит разозлённая Алиса, хватая Маришку за плечо, — нам нужно кое-куда до полудня. Ты на работу не опаздываешь? Тамби скомканно ругается, поэтому Алиса хватает и его, тащит всех к выходу, напоследок бросает: — Не убейте друг друга. Паскуды. Кинули один на один. Мулькис смотрит на него. Цепляется рукой за запястье, прижимает колени к груди. И просто смотрит. Было бы неплохо поругаться с ним, но Серёжа не может даже пикнуть. Обычно он заводится с полуоборота: ему всегда есть, что сказать. Сейчас что-то мешает. Он думает, что покажется долбаным шутом, хотя Мулькис вряд ли сможет над ним рассмеяться. Мулькис закрывает глаза и соскребает с языка признание: — Ты мне нравишься. Вот они — три слова, из-за которых Серёжа получил нож под рёбра. Шёпот из четырнадцати букв, произнесённых треснувшими губами, как проклятие. Обездвиживающая, честная фраза. Словам легко довериться — Тимур слишком уставший, чтобы лгать. На них сложно ответить — Серёжа чересчур трезвый, чтобы врать. — Митя быстро раскусил, — слабо улыбается Мулькис по ту сторону кухни. — Поэтому, думаю, мне пора уходить. Серёжа не в состоянии моргнуть, точно мальчишка, втыкающий в телевизор четвёртый час. В сердце какой-то уёбский коллапс. — Зачем ты мне это сказал? — Ты ведь любишь честность. — И? — рычит Серёжа. Он не по мальчикам, он не по мальчикам, он не по мальчикам. — Я не... а, блять. — Я ведь знаю, что тоже нравлюсь тебе. — Завались, — он переходит на лай. — Нет. Нет. Мне никто не нравится, понял? Не ты, не твоё грёбаное лицо. — А чего так завёлся тогда? Серёжа срывается с табуретки, чувствуя, как под костями кипит злоба. Правда, чего это он? Фаза отрицания? Нет. Нет. Он махом сгребает Мулькиса за плечи, прибивая его к стене и безостановочно обрушивая на него оскорбления. Тот не обижается, даже бровью не ведёт. Только спрашивает: — Зачем ты притворяешься? — Это ты у меня такое спрашиваешь? Серёжа бьёт небезопасно больно, с локтя. Заезжает в живот Мулькиса и получает в ответ такой же тяжёлый удар чуточку выше солнечного сплетения. Отлежался после ранения, называется. Его шрамы никогда не зарастут. — Я тебе нравлюсь. — Завались, — шипит Серёжа. — Только поэтому ты привёл меня сюда. — Закрой пасть, иначе сломаю. — Спасибо, что позволил с тобой подружиться. Серёжа пинает Мулькиса в лодыжку, и тот валится, прихватывая его за собой вниз. По телевизору грохочет заставка Тома и Джерри. Клёвый кот и ненормальная мышь. Мерзкое совпадение. Хотя реальные мыши трусливее, поэтому Серёжа в своей влюблённости не храбрее зашуганного зверька. Он на автомате спрашивает: — Ты как? — В животе колется. — И у меня. Бабочки? Первородные? У Серёжи Баранского? «Вот почему я не вышвырнул его из комиссионки с концами». «Вот почему я думаю о нём». «Вот почему у меня нет девушки и желания её найти». «Я по мальчикам. Да ладно, блять». И почему все так нагло и целенаправленно мечтают свалить из его жизни? Они лежат на полу, задыхаясь, упираясь руками друг в друга из-за кухонной тесноты. Лучше бы в мяч поиграли. Серёжа всегда быстро разряжается после спорта или драки. Он неосторожно поворачивает голову к осторожному Мулькису и сопит: — Не уходи. «Вот почему я так разозлился». — Я всё ещё здесь и не могу пошевелиться. — Не уходи из квартиры, — сквозь зубы, жалко и с трудом говорит Серёжа. — Ты поселился здесь, весь из себя таинственный и странный, а теперь собираешься бежать? Нет. Нет. Не будь ублюдком и оставайся. Мулькис молча тает, готовый вот-вот просочиться через щели, и Серёжа не успевает себя остановить. Он берёт его за руку. За холодную, пластиковую руку. Типа: «Видишь, я же могу делать то, чего боюсь». Мулькис безобразно медленно сгибает пальцы в его ладони и наконец поворачивает голову вбок, к Серёже. Какой же он заёбанный. Серёжей, своими мыслями, прошлым. Ему семнадцать, и он выглядит вот такусеньким, но на него всё равно страшно смотреть — вот-вот подохнет. Он как веточка. — Ландыш. — Ландыш, — повторяет Серёжа. Закрывает глаза, некрепко сжимая руку Мулькиса. — Но если какой-нибудь ночью ты решишь отсюда сбежать, скажи мне, я закрою за тобой дверь. Серёжа рос в окружении пацанов и никогда не признавался себе, что заглядывался на них. Лет с одиннадцати, наверное. Пока Тамби валялся с вывернутыми лодыжками, Серёжа давился секретом собственной натуры: он по мальчикам. В России. В квинтэссенции ненависти и презрения. Все любили чёрненькую из Тату (лесбийская группа, ага) и избивали тех, кто был по мальчикам. Серёжа стал бы неплохой мишенью. Он подрочил-то впервые на кудрявого хулигана-футболиста со школы, а потом его стошнило. Когда мальчишеские своры забирались в заброшки и обсуждали секс, Серёжа изобретательно валил в другие места. На рельсы, к могилам его маленьких мертвецов, на пруд. Так он окончательно подружился с тем пугалом из хрущёвки, с Витей Синицыным, безбашенным и непревзойдённым. «От кого-то прячешься?» — спросил однажды крошечный Витя и приготовился к прыжку в пруд. «Типа того». «Не от себя ли?» «Сними майку, — перебил его такой же маленький Серёжа. — Тебя мама прибьёт за мокрую одежду». «Нет уж, — улыбнулся он, будто догадавшись обо всём несказанном. — Если у тебя встанет на меня, я буду смущаться. Готов? Прыгаем!» Точно же догадался, ещё тогда. Блять. Мама никогда не интересовалась не то что серёжиной влюблённостью — ей в принципе было наплевать на его жизнь. И на жизнь Миши. Была Полина, её наряженная любимица-ягодка, которая не успела запачкать мнение о себе. Полина и осталась. Серёжа даже не знает, как мама бы отреагировала на его стремноватый секрет. Так странно осознавать, что он никому не мог довериться. В квартиру, впитавшую в себя запах шампуня для девочек, неторопливо возвращается Витя. Серёжа и Мулькис сидят по разные углы стола и таращатся в телевизор. Том и Джерри, все дела. — Как ты её привёл? — докапывается Витя, снимая кроссовки и влезая в тапки. — Она такая... ну... — Интересная? — Мулькис не открывается от экрана. Витя шарится по шкафам, выуживая оттуда конфеты с коровками, хмыкает: — Очень лестный комментарий в её сторону. Она язвила всю дорогу и ни разу не споткнулась на своих высоченных каблуках. — Впечатлён? — спрашивает Мулькис, превосходно зная ответ. — Ты ещё не видел, как она стреляет по птицам из воздушки. Обычно по синичкам. — Выкладывай, Тимур. Мулькис ковыряется в пачке конфет (Серёжа уже позабыл, что он левша) и подбирает слова, чтобы случайно не солгать: — Кристина познакомилась с Митей из-за меня. — О, — синхронно выдают Серёжа и Витя, не переставая хрустеть шоколадом. — Или заставила познакомить с ним, не помню. Она хороший манипулятор. И лидер. И любит лилии. Так, к слову. Если вы её послушаетесь, то всё пройдёт хорошо, но это неинтересно. Факт: у Тимура Мулькиса-Лаврова до ужаса много знакомых, а он всё равно рискнул остаться в квартире на улице Юных, лишь бы не просить у них помощи. Он приютился здесь. Тут, около Серёжи-по-мальчикам, провинившегося Вити и чудесного Тамби. Отбитый, ну. — Пойду посплю. Чайка, ко мне. — А я на работу, — Мулькис устало потягивается, пару раз чихает. — Нина сказала остаться в ночь. Серёжа остаётся на кухне один. Всё, что он делает, это заполняет молоком кружку с изображением далматинцев, садится перед телевизором и смотрит Том и Джерри.***
В пятничный вечер вся шестёрка ютится возле обшарпанного гаража и попеременно вытаскивает покрасневшие носы из воротников. Похолодало. Цоканье сапожек доносится раньше дыхания Кристины. Гаражная дверь открывается, и Кристина упирается рукой в бок, щурится: — Я же пошутила про то, чтобы всем прийти. — Мы пока в ларёк за чаем, — говорит Тамби, уводя Маришку и Алису и напоследок напоминая: — Мы поблизости, жігіттер. Гараж как гараж: мотоциклы, кошачий домик, два аквариума, клюшки. Обкуренный Митя валяется на капоте машины и лыбится. Рядом какой-то парень с нечищенным бонгом и зажигалкой. Он смотрит на троицу стеклянными глазами, выискивает кого-то, затем разочарованно хмыкает. Игнат, значит. Кулаку Тамби будет приятно познакомиться с его челюстью. — Привет, — расплывчато смеётся Митя. Кристина скрещивает руки на груди, прислоняясь спиной к аквариуму. Весь её вид орёт: не злите и не злитесь, иначе кто-то умрёт. Витя шагает вперёд, разводит руки в стороны. Боже милостивый, с каким же трудом ему удаётся держаться непринуждённо и безопасно. Он говорит: — Давайте начистоту. Нафиг мы вам сдались? — Это было весело, — хрипловато тянет Митя. — И не забывай про кресты. Один на могиле Саши, один на тебе. Есть у кого сигаретка? А-а, я же бросаю. Его мотает. Сколько же он впихнул в себя всякой дряни? — Кристина слишком добрая, — Митя снова обкуренно смеётся. — Я же – нет. Можете отдать мне Лаврова, и я отстану. — Кого? — хмурится Витя. Мулькис просто отвечает: — Меня. — Щас не понял. — Ещё бы, — скалится Митя. — Ты им не сказал. Ожидаемо. Зачем вам лжец в вашей маленькой страшной квартирке? Кристина перечит: — Ты обещал покончить с этим. Митя, да что с тобой не так? Тебе, может, и нужны проблемы, но мы все по горло сыты этим дерьмом. Хватит. — Милая Кристина — завали ебало. Но ты мне подкинула хорошую идею. Покончить с этим. Этим самым оказывается Мулькис, ко лбу которого прижимается парабеллум. От дури в крови у Мити трясутся руки, но пистолет нацелен ровненько, до страшного чётко. Кристина замирает. А Серёжа вновь не успевает себя остановить и спасти, и в это болото он проваливается по шею. Серёжа рос в окружении пацанов и никогда не признавался себе в том, что мечтал размозжить некоторых из них. Клюшка отлично ложится в ладонь. Жёлтая, токсичная. Алиса бы оценила. Серёжа размахивается и не успевает испугаться, прежде чем превращает лицо Мити в фарш. И, кажется, он слышит облегчённый вздох Кристины, прежде чем на него набрасывается Витя. Отбирает клюшку, но не выбрасывает. Улики они унесут с собой. Лица тройки из квартиры Юных теперь в крови. Все едва дышат. Игнат вжат в капот ужасом и галлюцинациями, а Кристина по-кошачьи крадётся ближе. Мулькис отпинывает парабеллум к окровавленному Мите, бесцветно интересуясь: — Твоё? Обронил. Он жёстче и злее, чем кажется. Кристина садится на колени рядом с дёргающимся Митей. Разглядывает его, а потом наклоняется к уху и шепчет: — Ты поплатился. Лучше бы тебе придушить себя в больнице, чтобы не остаться калекой. Я в любом случае позабочусь о том, чтобы ты молчал. Серёжу сейчас вырвет. Он слышит знакомый плач и вяло оборачивается: Маришка жмётся к мотоциклу, бледная Алиса не двигается. А Тамби уже стоит рядом с Серёжей и разглядывает инвалида под их ногами. — Чем? — Этим, — Витя мрачно машет клюшкой. — Забирай с собой, выбросим в пруд. — Ты, — Серёжа пялится на Игната, — молчишь, слушаешь то, что тебе скажет Кристина, и не ищешь Маришку. Ты её пугаешь. Тамби мгновенно понимает, кто перед ним, и коротко вглядывается в обкуренные глаза. Молча нависает над ним. Им тут всем лет по восемнадцать: и Мите, и Кристине, и Игнату. Настоящие дети, рано влезшие во взрослую чепуху. — Он её преследовал, — рокочет Тамби. — Алиса сказала, что он вчера пробрался в их квартиру и стащил её лифчик. Псих. Удивительная черта Тамби Айтхожина: доброта, но она выборочная и зубастая. Кристина просто отходит в сторону. Тамби вытаскивает из кармана телефон с наушниками, передаёт его Маришке, дожидается, пока она включит Бах Ти на полную громкость, чтобы заглушить крики. Что они творят? В кого превращаются? Из гаража они выходят ободранные, прокуренные, убитые. Доходят до пруда и выбрасывают клюшку в скопище утят. Холодно. Сегодня полнолуние, и каждый из шестёрки на всю оставшуюся ночь останется оборотнем. Им не хотелось, но пришлось. Шуты на подработке у мира. Шуты, над которыми никто не смеётся. — Что с нами будет? — меланхолично бормочет Алиса; она дрожит от холода и получает ветровку Вити. Мулькис неспешно замечает: — По-моему, важнее то, что с нами творится сейчас. — А что с нами творится? Серёжа наблюдает за тонущей клюшкой, к которой резинкой привязан камень, и негорько, совершенно пусто отвечает за Мулькиса: — Мы взрослеем.