***
После завершения учебного дня, первокурсник, как и было велено, отправился к их общему знакомому Ацуши-куну. Ацуши разговаривал с барменом о каких-то мелочах, пока тот закатывал глаза и натирал бокалы. «Боже, да как его болтовню вообще терпеть можно?» — Хей, Ацуши-кун, там новичок пришёл! — Одна из официанток выглянула с кухни и непозволительно громко выкрикнула эту реплику, на что пара посетителей недовольно поморщились. — А-а-а, Чуя? Уже иду! — Накаджима принялся в ускоренном режиме дорассказывать бармену то, что начал, уверенный, что тому безумно интересно. А потом бегом пошел к раздевалке, где сейчас должен был находиться юноша. — Привет! ~ — Ацуши неожиданно крепко обнял рыжика, на что тот немного отскочил, но поняв, что белобрысый не отстанет, похлопал его по спине. — Так, нужно подобрать тебе форму. Вот! — Ацуши протянул вешалку с готовой белой рубашкой, белыми достаточно облегающими штанами и чёрным фартуком. Всё это было идеально подобрано под размер Накахары, из чего можно было сделать вывод, что этот энеджайзер старательно готовился к приходу Чуи. Как только юноша переоделся, не сняв при этом привычные чёрные перчатки и чокер, Накаджима схватил его за руку и потащил в зал, повторно давая инструкции к выполнению обязанностей. Чуя внимательно слушал с улыбкой на лице, что выглядело странно после первой их встречи. — Чуя, а у тебя хорошее настроение? Это так круто! Ты прям сверкаешь! — Я? М-м-м… Ну, день неплохой, ага… — Ахах, будто влюбился! Ладно, иди работай. И Ацуши принялся гордо смотреть, как новый подопечный подошёл к столику с гостями и принялся что-то записывать в блокнот. Войдя в светлое помещение общепита, Акутагава принялся осматривать его на наличие блондинистого. Вот наконец цель была найдена, и обладатели оригинальных причёсок встретились взглядом. Кивнув в знак приветствия, Рюноске подошёл к облокотившемуся о стену Накаджиме. — Привет, — также подпёр стену недочерноволосый. Акутагава никогда не производил впечатление парня, на которого можно было кинуться с объятиями. Они познакомились, когда черноволосый юноша выбежал из туалета кафешки и натолкнулся на Ацуши, требуя вызвать скорую. В самой уборной же лежал Дазай, наглотавшийся каких-то таблеток. Накаджима был добрым парнем, даже слишком, и он до сих пор чувствовал вину за то, что случилось. Чувствовал вину перед начальством, кое-как простившим ему то, что в кафе случилась попытка самоубийства; чувствовал вину перед Акутагавой за то, что не заметил умирающего гостя первым; да даже перед Осаму, хотя ему сотню раз сказали, что тигрёнок мало что мог изменить. — Привет, Акутагава, — дружелюбно улыбнувшись, промямлил Ацуши. — Ты использовал осветлитель? Красиво вышло. — Спасибо. И за осветлитель тоже. — Когда наблюдаешь за жизнью в кафе, сложно не заметить мельтешащее от столика к столику знакомое рыжее пятно. — Слушай, а что тут тот рыжий делает? — кивает он в сторону Чуи. Ацуши гордо взглянул на Накахару, наблюдая, как тот изящно ставит подносик с чашками чая на стол, держа свободную руку за спиной. Правда удивительнее всего было признать, что этот парень ну просто потрясающе открывает вина и шампанское; обычно с новыми официантами много мороки в этом плане. — Накахара-кун? Недавно устроился, сегодня его первая смена. Правда хороший парень? — Я бы так не сказал, — состраивает ворон кислую мину, откидывая голову к стене и прикрывая глаза. Боже, опять он. Сегодня впервые встретились, а ощущение, будто ни на минуту больше от него сбежать не получится. Ха-ха, ещё в своем доме его увидеть не хватает, для полноты картины. Такого рода мысли напрягают. Да и этот коротышка напрягает. Не то, что бы Акутагава яро претендовал на место рядом с Осаму. Он прекрасно понимал, что не сможет заинтересовать или привлечь такого человека, как Дазай, и давно смирился. Но стоять вот так в дверях, незамеченным, наблюдать за тем, как он хвалил и как смотрел на голубоглазого... неприятно, скажем так. В сторону Рюноске такой взгляд был направлен очень редко, и чтобы его заслужить, недостаточно было просто поэму рассказать. Там вопрос глобальней стоял… Погрузившись в тяжкие думы, Рюноске не сразу вспомнил, что пришел сюда к Ацуши, а не сопли жевать. Даже соскучиться по нему успел, столько не видел всё-таки. — Как с родителями отдохнул? Долго тебя не было. — Все было потрясающе! В общем, сейчас такое расскажу… — К несчастью для бармена, возле которого стояли парни, Ацуши начал пересказывать все события последних недель, которые уже недавно слушал уставший работник барной стойки. Иногда Накаджима завышал голос непозволительно сильно, доставляя дискомфорт гостям. Он так же периодически отвлекался на официантов, раздавая указы. Одним словом, история затянулась, а бармен уже мечтал напиться и врезать такому энергичному начальнику. — Ацуши-кун, там кое-что случилось! — Под конец животрепещущего рассказа Накаджимы подбежал один из официантов, тыкая пальцем в другую часть зала, где можно курить. Тигренок мгновенно подскочил, расспрашивая на ходу подопечного, что именно случилось. Ответить парень не успел, потому что раздался звук упавшего бокала. Ацуши метнулся за угол, открывающий вид на зал для курящих, и увидел, как рыжий юноша сцепился с мужчиной наверное лет тридцати. Их быстро разняли. Оба отделались парой синяков, конфликт быстро замяли (по неизвестным причинам оба участника драки наотрез отказались объяснять, что произошло), а Чуя получил строгий выговор, который в исполнении светловолосого администратора скорее звучал с волнением и сожалением. Тут уж Ацуши начал приходить в себя, выискивая глазами друга, и очень обрадовался, что тот не ушёл, а всё это время просто крутился где-то рядом. Это было странно, потому что обычно в таких случаях Рюноске предпочитал не мешаться под ногами. — Хе, сложный сегодня денёк, как видишь, — пробубнил юноша. Всё то время, что длился конфликт, Акутагава стоял и охуевал в сторонке. Ввязаться в драку с посетителем в первый же день работы надо ещё уметь. Предположение о бешенстве рыжеволосого подтвердилось в голове Рюноске, но непонятно, как эту бестию ещё земля носит, и Дазай выносит. Хотя сероглазый ничего толком и не знает про взаимоотношения Дазая и Чуи, но в мыслях уже начертил картину их общего дома за городом, счастливой семьи с тремя детьми и собакой. Чему конечно же ежеминутно сокрушался. — Не удивлюсь, если с таким «прекрасным» сотрудником подобные ситуации станут обыденностью, — сдерживая приступ кашля, вздыхает Рю. — Когда там у тебя смена заканчивается? Ацуши достал телефон и взглянул на время. Было почти девять и Накаджиме пришлось осознать, что его монолог о поездке за город был сильно долгим. — Минут через пятнадцать. — Гин спрашивала: «Может быть Ацуши-сан хочет прийти сегодня? Мы в прошлый раз так и не дошили цветочек». Так что… зайдёшь? — М-м-м. Да, конечно. Я захвачу немного закусок и пирожных для Гин. Посиди тут и подожди меня, схожу переоденусь. Ацуши, всё такой же энергичный и весёлый, поскакал в раздевалку, а затем на кухню. Он любил возиться с детьми, видимо и сам далеко не ушёл. Акутагавой так вообще восхищался, когда наблюдал за тем, как тот заботится о сестрёнке. Ему иногда не хватало такой вот заботы; в семье взаимоотношения были «с переменным успехом», поэтому пропадать целыми днями на работе было чем-то безопасным. Накаджима готов был найти предлог, чтобы пропасть дольше, чем на время учебы и работы в кафе, поэтому с радостью навещал Рюноске, помогая с сестрой. — Так, я тут. Пойдём! — С двумя тяжелыми пакетами с едой, неизвестно какой ценой добытыми, Ацуши вернулся в зал и кивнул ворону. Возвращаться домой во мраке улиц никогда не было чем-то непривычным. Акутагава часто работал после пар, возвращался домой после заката, учиться шёл ещё до рассвета. Чернота была обыденностью. Также обыденно было всматриваться в никогда не зашторенное, с выедающим, ярким светом окно шестого этажа соседнего дома. Окно, возле которого часто можно увидеть длинную фигуру курящего Осаму Дазая. Когда-то это окно познакомило их. Подходить и помогать выпавшему из окна человеку никогда не было мечтой Акутагавы, но не каждый день с неба сыпятся мужики и так отчаянно стонут в кустах от боли. Так Осаму и свалился Акутагаве на голову, и до сих пор не хочет из неё выходить. И уже в семнадцать темноволосый служил для суицидника бригадой скорой помощи. Сейчас же в окне даже свет не горел, что странно, ведь в это время Дазай обычно проверяет тетради. Чувство тревоги поселилось в груди Рюноске, которое он потрудился быстро замять. Мало ли — спит, или в баре сидит. Он бы позвонил, если бы ему нужна была помощь. Позвонил бы, правда? Погрузившись в тревожные раздумья, сероглазый ступил в глубокую канаву и так и остался стоять одной ногой, согнувшейся в колене, на асфальте, а другой на две трети в воде; не заметив этого даже, продолжая самокопания. Ацуши напрягала тишина, в которой шли парни. Накаджима нервно вздрагивал от шороха листьев, от тихих голосов из окон жилых домов, мимо которых его вёл Акутагава. Наверное сейчас тигрёнок и вправду напоминал ребенка, маленького испуганного котика, оборачивающегося по сторонам и, то и дело, ускорявшего шаг. За углом завыла собака. Это было оглушительно громко среди ночной тишины, и Ацуши, окончательно перепугавшись, прыгнул к Рюноске, обвивая своими тонкими ручками его… руку? На том месте только что была рука, но вот это шея парня, который в эту же секунду упал в канаву. Ацуши просто грохнулся сверху, переместив весь вес на чужую грудь. Испуганно метнулся взглядом в чужие глаза, пытаясь разглядеть выражение лица, но лишь увидел в них два хищных красных огонька. — Прости… — промямлил Накаджима, но своё положение так и не сменил. — Ты чего? — Кажись, Аку так и не может допереть, что он теряет конечность в грязи, и почему это его спутник прижимается к нему. Ацуши наконец взял себя в руки, и, стараясь не сильно упираться в друга, поднялся и протянул руку Акутагаве. — Хей, если ты не заметил, ты по колено в люке. Мне очень страшно, пойдем скорее домой. Накаджима хочет попросить остаться у друга на ночь, но думает, что лучше поговорить об этом уже у него в квартире; в теплоте и спокойствии. Переться домой в такую темноту — подобно инфаркту. Акутагава где-то с пол минуты вспоминал что такое люк, и как оно выглядит. Резко нашедшее на него озарение заставило резко опустить глаза вниз и шугануться, быстро вытаскивая ногу, хватаясь с перепугу за Ацуши. Чёрт, что это сейчас было? — П-пошли, ага. — Парни поспешили найти дверь в квартиру черноволосого, пока нога Акутагавы окончательно не онемела от холода. Открыв дверь, Рюноске пошёл в ванную комнату, дабы принять душ, оставляя работника кафе с сестрёнкой. Твою мать, ну как можно было так лохануться? Сраный город. Сраные незакрытые люки. Пока Акутагава возился в душе, Ацуши успел накормить его сестрёнку. Та правда скучала по светловолосому, и вот они уже сидели на полу, когда Накаджима читал ей какую-то книжку, а девочка явно засыпала. Всё-таки переговорив с Рюноске и напросившись на ночёвку, они вместе уложили сестру и отправились на кухню. Милая спокойная беседа, в одиннадцать часов ночи, под чашку чая с пирожными. За окном пищат сверчки, и в дверную щель попадает легкий сквозняк. Здесь так уютно, так хорошо. У Ацуши слезятся глаза и он ссылается на усталость. Они идут спать, один на диван, другой в свою комнату. Всё ещё напуганный ночью, Накаджима просит оставить дверь, разъединяющую двух друзей, открытой. Здесь он может спокойно уснуть, и вскоре Акутагава слышит его милые посапывания. Ворон нервно сжимает подушку, всё ещё думая, почему в ёбанной комнате Дазая не горел свет. Шатен не из тех, кто изменяет своим традициям. Например традиции пытаться умереть. Поворочавшись, он всё же решает остаться здесь /на нем два ребенка, как никак/, и ему сейчас правда хочется, чтобы кто-то был рядом. Ближе расстояния между комнатами.***
Тёплый вечер, ещё не так поздно. Солнце уже закатилось за горизонт, но всё ещё даря тепло, красило улицы в ярко-оранжевый. Сегодня, по понятным причинам, то есть благодаря Чуе, что принёс карри /наверное почти по своей воле/ Осаму был сыт, посему побираться не было нужды. Ввалившись в квартиру, даже не пытаясь хотя бы включить в ней свет, Дазай желал лишь поспать. Столь привычную тишину разрезала громкая трель телефонного звонка. — Да? — Звонят с незнакомого номера, но преподаватель обычно на все телефонные звонки отвечает. Вдруг студенты узнать что-то хотят, или их родители, не дай бог. — Дазай, выслушай меня пожалуйста. Я в Йокогаме, и нам надо увидеться, я… – Что было сказано после этого, шатен не слушал. От знакомого голоса кольнуло в сердце и затряслись руки. Боже… Боооожее. Чёрт! Чёрт! Как же он сейчас хотел разорвать барабанные перепонки, чтобы не слышать этот голос. С того дня, как три года назад сердце Оды остановилось, он не мог больше слышать этот голос; он не мог больше видеть его; знать о нём. Знать о том, что это существо всё ещё живо. Дазай понимал, что любое упоминание его имени приведёт к истерике. Этот человек отвратителен. Настолько, что ничто не способно смыть с него грязь. Смыть кровь с его рук. Это гниющее изнутри, ужасное создание виновато в смерти. В смерти двух самых важных для Осаму людей. Людей, что не дали сдохнуть ещё в молодости. Людей, что вносили смысл в его жизнь. Людей, что дарили чувство полноценности. В груди рождается желание убивать, бить все что находится рядом, ломать кости, сдирать кожу с мясом. Осаму дико трясёт. От воспоминаний, нахлынувших на него, становится невыносимо. Хочется реветь. Хочется умереть. Почему-почему-почему-почему?! — К-как ты смеешь? — Он еле-еле выдавливает из себя слова, задыхаясь от неимения кислорода в лёгких. Дикий гнев в перемешку с отчаяньем ломает в душе плотину, и Осаму срывается. — Как ты вообще смеешь звонить сюда?! — Дазай заходится в приступе истерии, кричит, со всей силы швыряя телефон в стену напротив. Телефон разбивается и разговор прекращается. Осаму валится на пол. Руками, головой бьётся о стену, вопя и рыдая. Боль разрывает его. Он просто больше не может. Одного звонка хватает, чтобы всё то, что он так долго старался спрятать и залечить, хлынуло на него с новой силы. А от осознания того, что этот ублюдок вернулся в город, хотелось вскрыться. Он делает это снова. Чёртов год. Год он держался. Зеркало над раковиной разбивается локтём и пачкается кровью. Он ударяет снова, теперь уже кулаком. Нгх. Он даже не чувствует. Никакая физическая боль не способна перекрыть то, что сейчас творится в его душе. Отбрасывая зеркало куда-то в сторону на пол, перед ним предстаёт неглубокое отверстие в стене. Дазай судорожно вытаскивает из него пыльный, давно лежащий в нетронутом состоянии пакет. Раскрывает упаковку от шприца, отпечатывая затем пакетик с белым порошком. Зажигалка, найденная в кармане, уже растапливает находящийся на трясущейся ложке порошок. Добившись желаемого результата, мужчина отшвыривает зажигалку в сторону, вводит желто-коричневую жидкость в шприц. Вытаскивая из правого кроссовка шнурок, Осаму перетягивает им левую руку чуть выше локтя, туго завязывая. Попасть в вену не оказалось проблемой, и уже через несколько минут разум отчистился, а все живые чувства сменились поддельной эмоцией эйфории и спокойствия.