***
Магическая Британия. Январь 2003 года. Облегчение, огромное, неописуемое облегчение. Вот что испытал Асентус, когда наконец-то увидел любовницу целой и невредимой. В тот день он прибыл вместе с отцом и дядей на встречу с Пиритсом в дремучий лес недалеко от Лестрейндж-холла. О, кто бы знал, чего ему стоило держать себя в руках в присутствии дяди и отца. Он с трудом сдержался, чтобы не броситься вперед и не вырвать заколдованную Розу из лап Пиритса. О, как он его ненавидел! Если он посмел ей навредить или же плохо с ней обращался… Еще сложнее было, когда обмен состоялся, и на Асентуса уставились дядя и отец. А между тем ему хотелось поскорее обнять Розу, вдохнуть запах ее мягких волос, дотронуться до нежных щек, но с грязнокровкой так обращаться было нельзя. Асентус сдержался, хотя было трудно. Напуганная Роза спряталась за его спиной, а сам Асентус, расправив плечи, исподлобья уставился на отца. Его глаза горели злостью и решимостью. — По-моему, он вылитый Лестрейндж, — усмехнувшись, промолвил Рудольфус, глядя в глаза племянника. — Отпустим их с миром? — неожиданно предложил он, Асентус вздрогнул и с неверием уставился на дядю. Рабастан поджал губы, но вынужден был согласиться с Рудольфусом, что было не в его характере. Уже тогда Асентус почувствовал неладное. Рабастан Лестрейндж удивил Асентуса — он не взорвался пламенной тирадой о предательстве крови и недостойном поведении, хотя в последние дни успел изрядно помотать нервы и жене, и сыну. Амелии за то, что она неправильно воспитала Асентуса. Ему же самому за то, что он без пяти минут предатель крови. На этом странности не закончились. Рудольфус сказал, чтобы они отправились в охотничий домик, где Роза сможет спокойно родить и растить ребенка. Более того, сэр Лестрейндж назначил ей годовое содержание и готов был обеспечить внучатого племянника или племянницу всем необходимым. Но Асентус, не послушав доводы разума, обрадовался и, схватив Розу в охапку, переместился в охотничий домик, где поспешил нежно обнять любовницу, наслаждаясь теплом ее тела. О, как он был счастлив быть рядом с ней, видеть ее лучистые глаза и нежную улыбку! Роза приняла душ, поела и, сославшись на усталость, легла спать. Асентус же, позабыв обо всем на свете, лег рядом с ней. Его ничто больше на свете не волновало. Ни чистота его крови, ни наличие жены и сына. Ему было все равно. Он всю жизнь пытался оправдать чужие ожидания, но безуспешно. Теперь настал черед пожить для себя. А ребенок от понравившейся девушки станет началом новой жизни. Так решил Асентус Лестрейндж, нежно обнимая любовницу. Он был так счастлив, что тепло заполняло душу, согревая каждую клеточку организма. Он признал тот факт, что полюбил Розу, однако понял это слишком поздно. Посреди ночи его разбудили мучительные стоны. Асентус открыл глаза и сперва не понял, что происходит, а потом, повернув голову, в ужасе вскочил с постели. Роза металась по кровати, хрипло крича от боли. Ее лоб был покрыт испариной, а волосы спутались и разметались по подушкам. — Как же… Больно, — простонала с мучением она. Асентус, ничего не понимая, стянул с нее одеяло, и его светлые глаза расширились от ужаса. По светлой простыне расползалось багрово-красное пятно. Ужас пронзил душу Лестрейнджа. Шок и неверие обрушились на него, и он сперва растерялся. Однако, кое-как взяв себя в руки, метнулся к камину и вызвал доктора Фоули. Врач прибыл через несколько минут и сразу же начал колдовать над пациенткой, выставив Асентуса за дверь. Впервые в жизни тот готов был молиться, припоминал всех известных ему богов от Зевса до Христа и не знал, что делать. Однако молитвы его не были услышаны. Доктор Фоули вышел из комнаты на рассвете и, хмуро взглянув на Асентуса, сообщил, что оказался бессилен. Мир Асентуса рухнул, когда он увидел тело возлюбленной на окровавленных простынях. Ее голубые глаза смотрели в потолок пустым, стеклянным взглядом. Асентус открыл глаза и поморщился от солнечного света, проникающего в его комнату. Он равнодушно посмотрел в потолок, пытаясь припомнить события минувшего вечера. Выходило из рук вон плохо. Асентус мечтал унять боль потери, вытравить из памяти болезненные воспоминания о теле Розы и ее пустых глазах, но, к сожалению, этого у него не получилось. Он забыл последние три дня, но помнил тот кошмарный рассвет. Асентус приподнялся в постели и увидел на полу разбросанные женские вещи. Проклятье, неужели он кого-то привел домой? Да уж, до такого он точно не доходил раньше. Но все однажды бывает впервые. Интересно, как отреагировала Лаура? Подумав о жене, Асентус нахмурился, глядя на изорванное в клочья светло-голубое платье. Он точно его видел на Лауре, неужели спьяну бросился на нее? Ничего не понимая, Асентус поднялся на ноги и, пошатываясь, дошел до ширмы, за которой на вешалке висел заранее приготовленный халат, надел его и двинулся в уборную. На автомате принял душ, изо всех сил натирая мочалкой бледную кожу чуть ли не до крови. Хотя от алкогольного дурмана болела голова, но Асентус не спешил его развеивать, поскольку остатки хмеля притупляли реальность. Асентус не ощущал всю полноту потери, и пока это было единственным плюсом. Он кое-как привел себя в порядок, посмотрел в зеркало и с неким безразличием заметил, что его глаза словно погасли. В них царил холод и даже равнодушие ко всему: к себе, к семье, к жизни. Асентус вышел в свой кабинет и с удивлением заметил мать, которая сидела в кресле перед камином. Выглядела леди Амелия рассерженной, что не сулило ничего хорошего. Однако впервые в жизни ему было все равно. — Что ты себе позволяешь?! — гневно вопросила миссис Лестрейндж, вставая с кресла. Она приблизилась к сыну, гневно глядя ему глаза. Она была ниже его почти на голову. Но это не мешало ей надменно и с укором смотреть на Асентуса. Бледное лицо женщины тронул румянец, глаза сверкали бешенством, хотя обычно Амелия держалась холодно и отстраненно. — Ты совсем голову потерял от грязнокровки! — распалялась она. — Не смейте так ее называть, — холодно отозвался Асентус, с раздражением глядя на мать. Та задохнулась от возмущения. Еще никогда он не позволял подобное в общении с ней. Неужели она так его воспитала? — Вы ее даже не знали. — И хвала Мерлину, — резко заметила Амелия. — Я понимаю, тебе может быть сейчас больно, но никогда не смей вымещать гнев на Лауре, она твоя жена перед законом и людьми, мать твоего сына. — О, поверьте, я сам жалею, что снизошел до нее, — едко заметил Асентус, толком не помнивший минувшую ночь. Хотя порванное платье Лауры в его спальне явно говорило, что он с ней переспал. — Снизошел?! — вскрикнула Амелия. — Так теперь называется насилие?! Асентус с удивлением смотрел на мать. Он не помнил ни того, как добрался до дома, ни того, как встретил Лауру. Асентус не помнил ничего. Сознание его было окутано вязким туманом. Неужели он сорвал гнев на жене? Асентус смотрел в глаза матери, горящие праведным гневом, и впервые в жизни не знал, что сказать. Где-то в глубинах души начал появляться стыд. Асентус не считал себя жестоким человеком и пытался по мере сил поступать правильно, но у него не всегда получалось. Было трудно признать свою неправоту, поэтому он усилием воли заткнул голос совести и, злобно ухмыльнувшись, промолвил: — Пусть радуется, это был последний раз, когда я посмотрел в ее сторону. Амелия от удивления приподняла брови, не зная, что сказать. Он никогда не разговаривал с ней в таком тоне, не причинял физической боли жене и в целом казался безобидным, но сейчас в него словно дьявол вселился, превратив послушного юношу в совсем другого человека. Холодного, жестокого и злого. Такого же, как его отец. Вот только в Рабастане пылало пламя, а не лед. Осознание этого больно обожгло душу Амелии, и она с разочарованием взглянула на сына. И если раньше подобный взгляд матери вызвал бы у Асентуса острый стыд, то теперь он с безразличием смотрел на нее и усмехался. — Все ошибаются, думая, что ты похож на меня, — проговорила миссис Лестрейндж негромко. — Ты копия отца. Сказав это, Амелия покинула покои сына и, все еще полыхая праведным гневом, направилась к спальне Лауры. В голове ее царил настоящий кавардак. Столько всего навалилось. Дела благотворительного фонда, забота о семье, о внуке, нужно еще невестке уделить внимание, сказать каждому члену семьи доброе слово…. Амелия любила свою семью и пыталась о ней заботиться, вот только теперь это, кажется, никому не нужно. Рабастана ее забота всегда раздражала. Ему казалось, что она пытается ограничить его свободу. Асентус уже вырос и теперь отдалялся. Последние выходки сына здорово пошатнули душевное равновесие Амелии, и она, переживая за него, потеряла покой. Теперь еще один скандал. Амелия вошла в светлую опочивальню и застала невестку сидящей на пуфике у трельяжа. Глаза Лауры были на мокром месте, она слегка оттянула край белого шелкового халата и смотрела в отражение зеркала, на нежную кожу шеи, по которой отвратительными пятнами расползались синяки. Амелия поджала губы, думая, что даже муж не поднимал на нее руку. Рабастан был неукротим в молодости, свиреп, но с женой он обращался бережно, наверное, сказывалось воспитание сэра Сильвия. К сожалению, воспитанием Асентуса никто из мужчин не занимался, поскольку воспитывать его было некому. Рабастан и Рудольфус угодили в Азкабан, их отца, Сильвия, казнили, а отец Амелии не обращал на внука никакого внимания. Вот и вышло, что вышло. — За что он так со мной? — с отчаянием в глазах вопросила Лаура, всхлипнув. Она никак не могла прийти в себя после минувшей ночи, не переставая плакала и стенала. Амелия лишь поджимала губы, жалея, что невестка не обладает ее выдержкой и характером. Амелия почему-то была уверена, что не позволила бы себе так страдать. Безусловно, она понимала горе Лауры, но ее раздражала слабость невестки. Прошло почти пять лет после свадьбы, а она все еще не поняла, куда попала. К тому же Амелия прекрасно знала, как Лаура мечтала вернуть расположение мужа, а когда появилась возможность — ревет. Миссис Лестрейндж подошла к невестке со спины и положила руки на ее вздрагивающие плечи. — Не переживай, все наладится, — сухо промолвила она. Амелия всегда держалась холодно и отстраненно, но видя, как разваливается ее семья, она испытывала страх. Перед глазами женщины все еще стояли картины минувшей ночи, когда на пороге ее спальни появилась заплаканная Лаура в одном нижнем платье, дрожащая от пережитого испытания. Она, обняв свекровь, разрыдалась, сбивчиво рассказывая о том, что произошло в спальне Асентуса. Лаура встретила в коридоре поздно вернувшегося из бара мужа, который был сильно пьян. Она попыталась утешить его, видя, как он переживает смерть любовницы, а Асентус вспылил, схватил ее за руки и грубо потащил в сторону спальни. Там он, разорвав платье на жене, овладел ею, не заботясь о чувствах, после чего благополучно уснул, оставив жену с разбитыми мечтами. Лаура Лестрейндж не привыкла к такому обращению и жестокости. Лаура, единственная дочь обедневшего французского аристократа, всегда росла в любви и ласке. Отец души в ней не чаял, окружал дочь любовью и заботой, она росла как в сказке, и не хватало только принца. Когда к отцу Лауры пришел давний знакомый, Рудольфус Лестрейндж, желающий найти невесту племяннику, отец девушки сразу же дал согласие, желая породниться с такими уважаемыми и богатыми людьми. Лаура, никогда не знавшая ни любви, ни ненависти, восприняла новость о помолвке спокойно. А после знакомства с Асентусом и вовсе начала считать дни до свадьбы. Настолько он ей понравился: высокий, красивый, с темными волосами и голубыми глазами. Он был похож на принца из сказки, вот только она не подумала, что внешность обманчива. В первое время после свадьбы Асентус уделял ей внимание, дарил подарки, каждую ночь они проводили вместе, узнавали друг друга, хотя Асентус и держался отчужденно, но Лаура наивно думала, что сможет растопить между ними лед, но все вышло иначе. Она очень скоро забеременела, и радость обернулась печалью. Асентусу надоела игрушка, и он о ней благополучно забыл. Теперь же после такого обращения со стороны мужа Лаура казалась разбитой и сломленной, она не привыкла к такому отношению. Одно дело, когда причиняют душевную боль, совсем другое — физическую. — Я так устала, — жалко всхлипнула Лаура и, повернувшись, обняла Амелию за талию, уткнувшись лицом ей в живот. Когда она нуждалась в поддержке, то искала ее у Амелии, которая единственная была к ней добра и терпелива. — Я так больше не могу. — Тише, милая, успокойся, — пыталась успокоить невестку Амелия, ненавидевшая любые проявления слабости. Она погладила Лауру по темным распущенным волосам, но та только сильнее зарыдала, цепляясь за нее, как утопающая за спасительную соломинку. Лестрейндж-холл. Норд-Райдинг. На улице шел снег, еще сильнее укрывая округу пушистым одеялом. Деревья стояли оледенелые и напоминали хрустальные фигурки. Рудольфус Лестрейндж спустился в столовую, впервые за несколько дней ощущая спокойствие. Теперь, когда интриги Ближнего круга хоть немного утихли, он мог позволить себе отдых. Рудольфус до такой степени устал от вечных склок и противостояний, что был несказанно рад кажущемуся спокойствию, хотя в глубине души понимал, что все это лишь иллюзия, готовая развеяться в любую секунду. Осознание этого сильно напрягало, но он усилием воли закрыл переживания в глубинах души. В последние месяцы Рудольфус работал практически без выходных и ощущал усталость. Теперь, взяв выходной, он почувствовал тень счастья и радости. Он впервые за несколько недель выспался и позволил себе встать только к завтраку, хотя прежде почти всегда поднимался с рассветом и начинал работать. Все-таки Азкабан сильно пошатнул его здоровье. Когда Рудольфус проснулся, Полумны уже не было рядом. Накануне, вернувшись из мастерской, они оба завалились спать, при этом Лестрейндж по-хозяйски прижал к себе жену, чтобы ощущать тепло человеческого тела рядом с собой. Спал Рудольфус крепко и без сновидений впервые за долгое время и теперь ощущал подъем сил. Все-таки иногда для счастья нужен всего-навсего здоровый сон. Сэр Лестрейндж вошел в столовую, где слуги уже накрывали на стол. Полумна, облаченная в теплое светло-серое платье, сидела у окна на софе и с какой-то отрешенностью наблюдала за тем, как за окном падает снег. Взгляд ее казался задумчивым, губы плотно сомкнуты, а между бровями залегла небольшая складка. Полумна явно о чем-то размышляла, но не спешила делиться с мужем тревогами. Рудольфус вздохнул. Он не понимал причин для таких перемен. Луна только-только начала доверять ему, а теперь снова уходила в себя, что весьма напрягало. Конечно, Рудольфус осознавал, что он далеко не принц из сказки, но и на тролля не особо похож. Он бесшумно приблизился к жене и положил руки на ее плечи, отчего Луна вздрогнула, дернулась всем телом, а потом замерла, затаив дыхание, словно боясь лишним движением вызвать у него отрицательную реакцию. — С добрым утром, — промолвил негромко и спокойно Рудольфус. Полумна лишь кивнула, словно разучилась говорить. На что Лестрейндж лишь нахмурился. Ему не очень-то нравилось состояние жены, но он предпочел не начинать конфликт, чтобы не портить себе настроение. Вместо этого он тоже посмотрел в окно и чуть заметно улыбнулся. — Моя мать всегда любила зиму, — промолвил Рудольфус внезапно. Луна вздрогнула от звука его голоса и обратилась в слух. Лестрейндж редко говорил о своем прошлом, и Луне вдруг стало жутко любопытно. Рудольфус словно не заметил ее оживления и продолжил: — А я ее ненавижу. Сказано это было таким резким тоном, что Луна вздрогнула и напряглась. — Почему? — спросила она, не сумев унять любопытство, и тут же прикусила язык, боясь вызвать гнев у супруга, но тот остался спокойным. — Потому что зимой моя мать умерла, — бесцветным голосом отозвался Лестрейндж, словно эта потеря все еще причиняла ему боль. Луна внезапно ощутила духовное родство с мужем, он тоже лишился матери, впрочем, это наваждение быстро прошло, когда она вспомнила, с кем говорит. — Мы можем выйти на прогулку, сходить куда-нибудь, — внезапно перевел тему Рудольфус. Луна напряглась, не зная, что сказать. Обычно Рудольфус уделял ей внимание, когда хотел близости или же на приемах, когда нужно было показать всем благополучную семейную пару. — Я неважно себя чувствую, — сказала Луна. Отчасти это была правда. Ею владела страшная и пугающая тоска, мир больше не сиял яркими красками, все казалось черно-белым. К тому же Полумна боялась находиться рядом с мужем не только из-за его характера, а из-за своих преступных мыслей. Она каждый день думала о Рольфе и боялась, что однажды Лестрейндж прочитает ее мысли. Что-то подсказывало, что он будет в ярости. А интуиции она привыкла доверять. — Тогда мы просто погуляем в парке, — решил Лестрейндж, и по его тону Луна поняла, что он уже принял решение и отпираться бессмысленно, как и всегда в таких случаях. Вместо ответа она лишь кивнула, ничего страшного, если она проведет немного времени с мужем. Очень скоро слуги закончили накрывать на стол, и чета Лестрейндж начала завтракать. При этом Рудольфус как истинный джентльмен отодвинул перед Луной стул и, только дождавшись, когда она сядет, занял место в главе на противоположном конце длинного стола. Полумна молча взяла нужные столовые приборы и начала неспешно завтракать. Рудольфус ограничился одной лишь овсянкой. Насколько знала Полумна, у Лестрейнджа были проблемы с желудком, отчего он вынужден соблюдать диету. Под взглядом мужа есть совсем не хотелось, однако Луна пересилила себя и все же съела кашу и две вафли с джемом, после этого она отправилась в покои, чтобы переодеться для прогулки. Рудольфус тенью последовал за ней, отчего она внутренне напряглась. К счастью, их пути разошлись. Луна отправилась в свою гардеробную, Рудольфус — в свою. Полумна без особого энтузиазма надела темно-синюю мантию, подбитую мехом, отчего она была очень теплой. Эту мантию купил ей муж в прошлом году, но зима тогда была совсем не холодной, поэтому не было повода ее надеть. Теперь же с приходом морозов появился этот повод. Спустя минут десять чета Лестрейнджей уже шла по заснеженному парку. Луна обвила рукой локоть Рудольфуса, глядя себе под ноги. Несмотря на то, что слуги вычистили дорожку, она все еще представляла опасность. Ее покрывал тонкий слой льда, отчего дорожка казалась жутко скользкой. А лечить переломы Луне не очень-то хотелось. Она кусала губы, невольно вспоминая, как четыре года назад, в феврале, гуляла с Рольфом по маггловскому Парижу. Где их никто не мог узнать. О, какие счастливые это были времена! Сердце Луны вновь сдавила тоска, а настроение в один миг ухудшилось. «Нельзя об этом думать», — подумала Луна и покосилась на мужа, который не спешил нарушать тишину и, кажется, наслаждался прогулкой, что со стороны казалось дикостью. Подумать только, грозный Пожиратель Смерти радуется снегу! Губы Луны тронула легкая улыбка от этой мысли. Рудольфус заметил перемены в ее настроении и усмехнулся, сильнее сжав ее маленькую ладошку, затянутую в черную перчатку. — Вижу, у кого-то поднимается настроение, — с усмешкой промолвил он. — Мы могли бы быть счастливы, если бы ты искала плюсы в нашем браке, — внезапно сказал он. Полумна вздохнула, и улыбка померкла на ее губах. Да, она готова была признать, что Лестрейндж не такой ужасный человек, как о нем писали в газетах. Он окружил ее всем необходимым, но Луне все равно чего-то не хватало. Может, причина в том, что она его не любит? Или в том, что ощущает себя чужой в этом враждебном мире, словно она не на своем месте. Желая отвлечься от дурных мыслей, Полумна, собравшись с мыслями, выпалила: — Сэр Лестрейндж, можно вопрос? Когда она волновалась, ее голос начинал звучать звонче, чем обычно. Луна остановилась и уставилась на супруга, который внимательно на нее посмотрел с все той же усмешкой на губах. — Ты уже его задала, милая, — выделяя последнее слово, промолвил Рудольфус. — И я просил тебя называть меня по имени, мы все же женаты, — напомнил он про то, о чем Луна желала забыть. — Я весь внимание. Луна несколько раз вдохнула и выдохнула, проклиная свое любопытство. Но она усилием воли подавила страх и решила идти до конца. Рудольфус, конечно, был терпеливым человеком, но, если она скажет, что передумала спрашивать о чем-то, вполне может применить ментальную магию, а Луне не очень-то хотелось, чтобы о ее мыслях о Рольфе кто-то узнал. — Почему вы ненавидите Роберта Пиритса? — спросила Полумна, замерев. Ее давно мучил этот вопрос. Да, она понимала, что власть — это далеко не подарок, что у людей, наделенных властью, очень много завистников и врагов, но сэр Лестрейндж и сэр Пиритс питали друг к другу прямо-таки сверкающую ненависть и готовы были вовлечь всю страну в войну этой ненависти. Рудольфус не казался удивленным, или же грамотно скрывал это. Кажется, он не думал, что Луна может заинтересоваться этим вопросом. — На это были веские причины, — уклончиво сказал сэр Лестрейндж. Стало ясно, что он не желает об этом говорить, но это только распаляло интерес Полумны. К счастью, под ее красноречивым взглядом он сдался: — Когда-то мы с Робертом были друзьями. Мы дружили с раннего детства, поскольку у наших отцов было общее дело. Все было хорошо до поры до времени, но уже тогда были первые звоночки… — Рудольфус замолчал на мгновение, супруги двинулись дальше по дорожке. Луна с интересом слушала мужа, не понимая, что могло произойти, раз два друга стали врагами. — Видишь ли, многие люди очень завистливы, они видят только результат, но не видят того, какой ценой он достигается. Таким оказался отец Роберта, Элиот. — Лестрейндж прервался на мгновение, словно собираясь с мыслями. Взгляд его казался отрешенным, будто он припоминал все детали. — Элиот очень завидовал моему отцу, думал, почему все достается одному человеку. Род Лестрейнджей древнее рода Пиритсов, благороднее и более богатый, а последней каплей для Пиритса стало то, что моя мать полюбила не его, а моего отца. Он долгое время скрывал свой гнев, терпел и полнился злобой, видя счастливый брак моих родителей. А потом решил, что если леди Белинда не досталась ему, то она не будет принадлежать и моему отцу. — Луна замерла, прекрасно понимая, что будет дальше. Жалость заполнила ее сердце, но она старательно ее подавляла, понимая, что жалость — хуже ненависти, так однажды ей сказал Рудольфус. — Этот ублюдок отравил мою мать на ее же дне рождения, яд сжег матушке легкие, и она умерла, захлебываясь собственной кровью на руках у отца, — с каменным лицом промолвил Рудольфус, и Полумна с сочувствием на него посмотрела. Сколько же испытаний он пережил в прошлом? Сколько бед свалилось на его плечи? — Пиритс даже пытался утешить отца в его горе, говорил, что на свете много женщин. — Лестрейндж испустил короткий смешок, словно нашел что-то забавное в этих словах. — Отец продолжил дружить с Элиотом Пиритсом, я же нашел друга в лице Роберта, но однажды всплыла правда, мне тогда было тринадцать, и представь, что я испытал, узнав, что отец моего друга — убийца моей матери? Полумна молчала, не зная, что сказать. Скорее всего, Рудольфус перенес ненависть с отца на сына, и друзья стали врагами. Но разве это справедливо? — Отец пришел в бешенство, узнав правду, он очень любил мою мать, а второй раз женился, пытаясь унять боль. Отец вызвал предателя на дуэль и в припадке гнева убил его, — жестко закончил Рудольфус, вспоминая прошлое. На его губах расцвела маниакальная улыбочка, что очень напугало Полумны. Она не любила, когда он становился таким пугающим. В такие моменты Луна вспоминала, что Лестрейндж — узник Азкабана, убийца и тиран. — Вы перенесли ненависть с отца на сына и потеряли друга, — промолвила Луна зачем-то. Лестрейндж угрюмо на нее посмотрел, отчего ее передернуло. — Разве дети виновны в преступлениях родителей? — Мне было тринадцать, и мой мир рухнул, я не смог пересилить себя, — промолвил, словно оправдываясь, Рудольфус. — Видимо, судьба решила, что враги из нас выйдут лучшие, чем друзья, — с надменной усмешкой сказал он, отчего Луна поежилась. В голосе мужа явно проскользнула злоба. — Конечно, Роберт понял, кто виновен в смерти его отца, и мы стали врагами. — Профессор Флитвик был прав, — неожиданно прошептала Полумна, заставив мужа замереть и с удивлением на нее посмотреть. Луна посмотрела на Рудольфуса и пояснила: — Ненависть порождает лишь ненависть, жестокость — лишь жестокость, а месть не дает ничего, кроме мести.***
Поместье Темного Лорда. Тот же день. Беллатрикс вернулась из тренировочного зала, пребывая в прекрасном настроении. Она наконец отбросила прочь волнение. Принц Сигнус добрался в целости и сохранности до Италии, где его встретили с почетом и уважением. Он уже начал переговоры с Министром Магии Италии, что весьма радовало. Рядом с Беллатрикс был Темный Лорд и внуки, что еще нужно для счастья? Впрочем, ей хватило бы и первого пункта, как и всегда. Повелитель всегда был для нее центром Вселенной, точнее уж, центром ее сумасшествия. Она возвела его на пьедестал и неустанно поклонялась ему, отбросив в сторону все остальные привязанности. Даже любимый сын занимал в сердце Беллатрикс второе место. Миледи вошла в опочивальню, оформленную в темно-зеленых тонах. Раньше она очень любила темно-синий цвет, напоминающий о ночном небосводе, но с началом романа с Повелителем ее вкусы начали меняться. Теперь она предпочитала черный и зеленый. Беллатрикс нахмурилась, увидев, как Темный Лорд накидывает на плечи теплую черную мантию с глубоким капюшоном. Он выглядел сосредоточенным и немного напряженным. Волнение тут же проникло в сердце Беллатрикс, но она усилием воли подавляла его. — Повелитель? — обратилась она к Вольдеморту. Тот мельком взглянул на нее, оставаясь равнодушным. — Вы куда-то отправляетесь? — спросила Беллатрикс. В душе уже начали появляться кое-какие подозрения, что жгло самолюбие не хуже огня. Злость пламенем взметнулась в душе, но пока она держала себя в руках. — Я обязан перед тобой отчитываться? — спросил холодно Темный Лорд, смерив Беллатрикс взглядом багряных глаз. Та поежилась. Давненько она не чувствовала от него такого холода. Что же произошло? Она стушевалась, вновь ощутив себя двадцатилетней безоглядно влюбленной девушкой, которая не мыслила своего существования без Его взгляда. — Прошу прощения, Милорд, — изобразила покорность Беллатрикс. — Я буду к ужину, — сказал он и аппарировал. Беллатрикс некоторое время смотрела на то место, где еще минуту назад стоял любимый мужчина, после чего, вздохнув, потерла переносицу. Ее очень пугала холодность Повелителя. Нет, он и раньше не отличался большим спектром эмоций и чувств, был холоден и казался равнодушным, но то, каким взором он одаривал ее, говорило обо всем ярче всяких слов. Теперь же Темный Лорд словно возвел вокруг себя стены, которые трудно было преодолеть. В чем причина? Что не так? Беллатрикс наверняка не знала, но догадывалась. Вокруг Повелителя всегда крутилось много женщин, мечтающих урвать толику власти и богатства. О, скольких она лично отправила к праотцам. Беллатрикс не терпела конкуренции и отстаивала право на счастье палочкой. Вот и теперь рядом с Милордом появилась очередная глупая дамочка, вдовушка Пожирателя Смерти, не понимающая, во что вляпалась. Беллатрикс наверняка не знала, стала ли она любовницей Повелителя, но подозревать хуже, чем знать. У реальности есть границы, а у воображения их нет. Беллатрикс пыталась проследить за Повелителем, но это было глупо с его стороны. Следящие чары не давали результатов. А раз в неделю Темный Лорд исчезал непонятно куда. Возвращался он через несколько часов и казался таким же, как обычно. Что-то точно было не так. Вот и теперь он отправился по «делам». Все эти тайны жутко раздражали. Нет, не для того она столько лет отвоевывала свое счастье, чтобы какая-то дура у нее все отняла. Если Боул действительно связалась с Темным Лордом, она обречена. Однажды она выдаст себя, и тогда приговор будет вынесен, а пока пусть поживет. Так решила Беллатрикс. Желая развеять печаль, она направилась в сторону покоев, отведенных под детские. Уже у лестницы она услышала звонкие голоса детей и шум. Улыбка коснулась губ Беллы, да, она не относилась к тем женщинам, которые превыше всего ставят материнство, но матерью была не такой уж и плохой. По мере сил она заботилась о сыне. Войдя в детскую, Беллатрикс увидела, что Дельфини носится по комнате, разбрасывая игрушки, а Шарлотта и Салазар сидят на мягком ковре и собирают Хогвартс-экспресс. Салазар казался таким сосредоточенным, что в этот момент отчетливо напомнил Рудольфуса. — Госпожа, — заметив свекровь, сказала Шарлотта и хотела уже встать, чтобы поприветствовать ее, но Беллатрикс жестом велела ей сидеть. Та ощутимо напряглась и теперь следила за движениями Миледи. Она никак не могла выбрать подходящую линию поведения. К Беллатрикс тем временем подбежала Дельфини, которая начала к ней ласкаться, чем очень удивила мать. Миледи подняла девочку на руки и, подойдя к одному из кресел, села в него, посадив внучку себе на колени. Шарлотта с удивлением наблюдала, как ее непослушная и неуправляемая дочь с удобством устраивается на руках у бабушки и едва заметно улыбается. — Какая же ты красавица, Дельфини, — с несвойственной для нее улыбкой промолвила Беллатрикс, гладя девочку по черным кудряшкам. — Много мужских сердец разобьешь, — сказала она, на что девочка лишь улыбнулась, наслаждаясь лаской бабушки. Шарлотта против воли ощутила укол ревности. Ее дочь совсем была на нее не похожа и больше тянулась к бабушке и отцу. Другое дело Салазар. Шарлотта перевела взор на мальчика, который играл рядом с ней, и погладила его рыжеволосой голове. В душе у Шарлотты царило волнение. С того дня, как Сигнус покинул страну, она не находила себе покоя и сама удивлялась этому. Принцу точно ничего не угрожает, так почему в душе Шарлотты властвует страх? — Госпожа, — обратилась она к свекрови. Беллатрикс нехотя оторвалась от игры с внучкой и взглянула на невестку. Между ними все еще был холод. — Сэр Сигнус не писал вам? — с робкой надеждой поинтересовалась Шарлотта. Ей-то Сигнус не написал ни строчки. Наверное, очень занят. К счастью, у Шарлотты хватило ума договориться с Иваном Долоховым, чтобы он писал ей обо всем, что касалось мужа. Не то чтобы Шарлотта не доверяла супругу, просто так было спокойнее. — Он прислал отчет Повелителю, — промолвила Беллатрикс, прищурившись в подозрении. — Неужели он не написал тебе, законной жене? — Белла надавила на самое больное место невестки, отчего та напряглась и вскинула на свекровь обиженный взгляд. — Он не писал мне, — промолвила ровным голосом Шарлотта, хотя в душе бушевало пламя обиды и злости на Сигнуса. Как он мог так поступить с ней? Беллатрикс ничего не ответила, но в ее глазах промелькнуло понимание, что в браке сына точно не все гладко. Она прекрасно знала мятежную душу отпрыска. Ему всегда и всего было мало, он эгоистичен и жесток, не знает границ. Как жаль, что Шарлотта не осознала, с кем связала свою жизнь. Похоже, настало время расплаты.***
В это время за много километров, в солнечной Италии, наследник престола Магической Британии даже не думал о жене. Он, проснувшись, принял душ и теперь быстро собирался. В одиннадцать должен состояться совет, на котором будет поднят вопрос о сотрудничестве Магической Британии и Италии. — Мессир, вы забыли запонки, — раздался нежный голосок на ломаном французском языке. Сигнус, усмехнувшись, обернулся и увидел, как к нему медленно, соблазнительно покачивая бедрами, приблизилась прекрасная Лукреция, облаченная лишь в легкий халатик персикового цвета. Она с соблазнительной улыбкой на губах протянула ему раскрытую ладонь, в которой лежали его любимые запонки, сделанные в форме голов змей. Запонки, которые на день рождения подарила ему жена. Сигнус ощутил укол совести, и его настроение ухудшилось. Однако он не привык терзаться переживаниями, поэтому очень быстро заглушил голос совести и взял запонки, коснувшись нежной девичьей кожи. Его новая пассия лишь ослепительно улыбнулась, обнажая белые зубы. Сигнус взглянул на нее и ощутил прилив спокойствия и тепла. В светлом одеянии и с распущенными золотисто-русыми волосами Лукреция казалась воплощением света и тепла. Красота ее была нежной, как только-только распускающийся цветок, и она невольно привнесла разнообразие в его жизнь, озаряя все вокруг ярким светом. Сигнус надел запонки, а прекрасная Лукреция села в кресло и, закинув ногу на ногу, начала есть черешню из вазочки. Сигнус внимательно на нее посмотрел, а она, поймав его потемневший взор, улыбнулась. В ее светло-карих глазах промелькнули искорки веселья. Сигнус уже не понимал, как угодил в ее ловко расставленные сети. В первый же вечер после прибытия в эту солнечную страну для него, важного гостя, устроили представление. Сигнус посетил театр, где прекрасная Лукреция играла Джульетту из знаменитого произведения Шекспира. Все предоставление Сигнус не мог отвести от нее взгляда. Золотисто-русые волосы были завиты в игривые локоны, и Сигунсу хотелось ощутить шелк ее волос. Карие глаза сияли золотыми искорками, когда она улыбалась, а молочно-бледная кожа казалась до того притягательной и нежной, что Сигнус вмиг пожелал обладать этой красавицей, словно она была вещью. — Ее зовут Лукреция, мессир Слизерин, — негромко заметил министр магии Италии, Лоренцо Дориас, заметивший плотоядный блеск в глазах посла. — Она незаконнорожденная дочь одного графа. Чистокровна, умна и весьма хороша собой, — сразу же дал характеристику Лоренцо. Сигнус промолчал, не желая впутываться в очередной роман, хотя… Ему понравилась красивая девушка, что в этом плохого? О браке, который начал тяготить его, он предпочитал не вспоминать, отдавшись страсти. Вечером того же дня, когда Сигнус, думая о прекрасной Лукреции, вошел в выделенные для него покои и замер, не веря своим глазам. На его кровати полулежала Лукреция, облаченная в полупрозрачную белую тогу. Лунный свет освещал ее прекрасный лик, глаза сияли ярче звезд, а улыбка напрочь лишала рассудка. Однако он все же смог сдержать себя. — Уходи, — сказал Сигнус, понимая, что еще чуть-чуть, и он сорвется. Однако Лукреция нарочно медленно поднялась с кровати и приблизилась к принцу, словно направляясь к выходу. Тога почти не скрывала красоты ее тела, и принц скользнул по нему плотоядным взглядом. Лукреция, дразня, двинулась к выходу, но внезапно Сигнус схватил ее за руку и притянул к себе. Так между ними начался роман. Принц понимал, что роман этот быстротечен, что он поступает неправильно, но игнорировал голос разума. Вот и теперь, надев запонки, подаренные женой, Сигнус взял папку, и они оба покинули опочивальню. Принц наложил защитные чары на покои, чтобы никто не смог в них проникнуть. В коридоре его уже ждал Иван Долохов, персональный телохранитель. Долохов покосился в сторону уходящей в противоположном направлении Лукреции, и в его светлых глазах явно промелькнуло неодобрение. — У тебя есть что сказать? — высокомерно осведомился Сигнус, посмотрев на давнего друга. Тот посмотрел на принца и склонил голову в почтении. — Нет, господин, — ответил Долохов, держа негодование при себе. — В таком случае — идем, — хлестко заметил Сигнус и направился прочь, Иван же, ощущая тревогу и тяжесть на душе, направился следом за ним. Он смотрел в спину принца и совершенно не понимал его. Как можно променять бриллиант на блеск стекла? Конечно, не ему судить господина, но все же. Если бы Шарлотта была его женой, он бы сделал все, чтобы она не грустила. Теперь же Долохов ощущал себя паршиво. Сигнус ясно дал понять, что о его романе никто не должен знать, особенно жена. Но Иван помнил об обещании, данном Шарлотте, что он будет докладывать ей обо всем, что касается принца. В Иване боролись два чувства: долг и любовная привязанность. Он не мог ослушаться приказа, но и молчать о романе принца не мог. Долохов усилием воли заглушил второе, понимая, что не сможет разбить мир Шарлотты. Она не перенесет новости об измене мужа, правда ее погубит. И Долохов решил молчать. Так будет лучше для всех. Принц наиграется с новой игрушкой и вернется домой, к жене. Шарлотта будет счастлива, и ее душевное состояние не пострадает.