***
12 августа 2003 года. Магическая Британия. Лондон. Дом Лестрейнджей. Неверие, боль, злоба и страшная, пугающая ненависть, пламенем разгорающаяся в душе. Такие чувства сейчас охватили Рабастана Лестрейнджа, напрочь лишая его рассудка. Недаром он слыл безумцем. Недаром его боялись. Рудольфус тоже был жестоким человеком, но он все же руководствовался разумом. Рабастан же был больше подвержен чувствам. Вот и теперь они захлестнули его сознание. На глаза опустилась белая пелена, бешенство стремительным потоком выливалось в кровь, превращая его в чудовище. И что же послужило причиной к такому превращению? Ответ прост и дик одновременно. Леди Амелия Лестрейндж — вот причина его безумия, точнее, то, что Рабастан о ней узнал. Ох, и как ему жить с этим знанием и не сойти с ума? Как принять это? В глубине души теплилась надежда, что все это обман, что он жестоко ошибся, и жена не могла так его предать, что она не виновата в произошедшем. Однако реальность сметала все иллюзии. Если она не виновата, то почему так дрожит, хотя тщетно пытается взять себя в руки? Почему не говорит правду? Почему не хочет давать Непреложный обет? Да, Амелия пыталась что-то объяснить, уверить мужа, что невиновна, но он уже не верил ни одному ее слову. К сожалению, у него с собой не было сыворотки правды. Оставалась только легилименция, но Амелия закрыла разум, что в очередной раз уверило Рабастана в том, что она виновна. Можно еще применить Круциатус. Он должен узнать правду, какой бы горькой она ни была, иначе не сможет жить спокойно. Впрочем, если его подозрения подтвердятся, разве его жизнь станет спокойной? Едва ли. Рабастан смотрел на жену, которая сидела, забившись в угол дивана, и смотрела на него перепуганным взглядом голубых глаз. Несмотря на страх, который охватил все ее существо, она лихорадочно думала, о чем красноречиво говорил блуждающий по комнате взгляд. Она искала путь к спасению, но не могла его отыскать. Было заметно, как Амелия пытается взять себя в руки, не дать панике захлестнуть сознание, но в глубине души она уже понимала, что всем ее планам пришел конец. И где же она допустила ошибку, что не рассчитала? Никогда в жизни леди Амелия так не боялась мужа, и никогда в жизни он так на нее не смотрел. Рабастан выглядел совершенно безумным. Лицо его покраснело от ярости, волосы пришли в полный беспорядок, на виске вспухла венка. Он не шевелился, сверля супругу мрачным взглядом, сжимая в руке волшебную палочку так, что костяшки пальцев побледнели. Рабастан чувствовал, как весь гнев, бушующий в душе, сворачивался в комок где-то в районе сердца. Ему нужен был спусковой крючок, чтобы взорваться, одно неверное слово или движение. Собственно, именно поэтому Амелия не шевелилась и даже боялась дышать. Она не предпринимала попыток к бегству. Ее волшебная палочка осталась лежать на столе. Рабастан, ворвавшись в кабинет, запер дверь и, подскочив к опешившей Амелии, схватил ее за запястье и выволок из-за стола и хорошенько встряхнул так, что у нее голова закружилась. Впрочем, даже если бы у Амелии была волшебная палочка, предпринять что-то против Пожирателя Смерти она не смогла бы. Он намного сильнее ее, как в физическом плане, так в магическом. Рабастан поморщился, ощутив укол в сердце. Моргана, неужели это не сон? Уж лучше бы он ничего не знал и, как и раньше, считал жену глупой и слабой женщиной, занимающейся хозяйством. Перед глазами Лестрейнджа проносились картины допроса схваченного егерями аврора. Еще войдя в камеру, Рабастан узнал его обожженное проклятьем лицо. Такие приметы запоминаются мгновенно. Он видел его в тот самый день. В день, когда умер его старший сын, Сильвий. Они с братом прибыли на место происшествия, на подмогу, но было слишком поздно. Аврор с изуродованном лицом успел скрыться. Рабастан и Антонин начали допрос. Аврор попался стойкий, но Пожиратели Смерти не привыкли отступать. Пленник мог знать, где скрываются повстанцы, поэтому Долохов начал накладывать пыточное, чтобы ослабить ментальный блок, а Рабастан применил легилименцию. В голове у аврора была каша из образов, но в какой-то момент Лестрейндж выцепил что-то знакомое. А именно брошь-застежку на мантии. Ухватившись за эту зацепку, Рабастан начал с новыми силами переворачивать воспоминания пленника и наткнулся на кое-что интересное. Аврор со все тем же обожженным лицом сидел за барной стойкой. Вокруг было полно народа, столики были забиты, играла ненавязчивая музыка. Бармен протирал стаканы чистым полотенцем. Аврор пил огневиски и выглядел захмелевшим, но взгляд его еще был ясным. В какой-то момент на свободный стул рядом с ним сел неизвестный, завернутый с макушки до пят в черную мантию. Незнакомец был невысок и строен, голова его была скрыта глубоким капюшоном. Даже глаз не было видно. — Трудный день? — спросил, усмехнувшись, аврор, глядя на соседа. Тот некоторое время молчал, словно обдумывал что-то. Взгляд аврора тем временем остановился на броши-застежке мантии. Обыкновенное, вроде бы, серебряное кольцо, но сверху инкрустированное тремя голубыми камнями. — Не представляешь, насколько, — ответил незнакомец, усмехнувшись. — Огневиски мне и моему другу, — сказал он. Бармен тут же выполнил просьбу. Аврор принял стакан и сделал глоток под цепким взором собеседника, который, стоило стражу порядка отставить стакан, подался вперед, дождавшись, когда бармен уйдет. — Мне птичка на ушко нашептала, что в пятницу вечером семья главного казначея Визенгамота будет убита. В рейд пойдут шестеро. — Незнакомец встал и стремительно покинул кабак. Аврор же смотрел ему вслед и пытался вникнуть в его слова. Наконец в его глазах отразилось понимание, и, кажется, он в один миг протрезвел. Вскочив с места, аврор кинулся следом за осведомителем, но, выскочив на крыльцо, никого не увидел. Темная ночь окутывала заведение, а незнакомец растворился во тьме. — Я спрошу один раз, Амелия, — процедил Рабастан, покачав головой, чтобы отогнать болезненные мысли. Как только он увидел воспоминания аврора, то сразу кинулся домой. Он узнал брошь, которую когда-то носила Амелия. Вот только после смерти Сильвия она куда-то пропала. Хотя мало ли, будто Лестрейндж внимателен к жене. — Это из-за тебя погиб мой сын? — спросил он, сжимая руки в кулаки. Амелия глубоко вздохнула, стараясь не отводить взгляд. Моргана, неужели она попалась? Где же она ошиблась? — Разумеется, нет, — собрав мысли в кулак и уняв страх, промолвила Амелия твердым голосом. Нужно отрицать свою вину, главное, чтобы в гневе он ее не убил. Ей обязательно помогут. Обязательно. Дома Асентус, он не даст отцу убить мать. Он что-нибудь придумает. Главное продержаться до подмоги. — Лжешь, — процедил Рабастан, и тут комок в его груди взорвался, застилая взор яростью. Пелена опустилась на глаза. Он взмахнул палочкой, и луч Лайтуса прошел в миллиметре от виска Амелии и срезал прядь иссиня-черных волос. Женщина вскрикнула и зажмурилась. Она понимала, что супруг промахнулся не случайно, что он в последний момент отвел руку. Рабастан Лестрейндж просто не мог промахнуться. — Послушай, Рабастан, ты не в себе, — сохраняя самообладание, промолвила Амелия, пытаясь успокоить супруга. Сердце билось где-то в висках, к горлу подступала мучительная, мерзкая тошнота, живот скрутило. Такое с Амелией часто бывало в минуты сильного волнения, но, к счастью, она все еще сохраняла самообладание, и паника не застилала ее взор. Миссис Лестрейндж искала пути к спасению, но по невменяемому взору Рабастана понимала, что тот уже слетел с катушек. — Открой разум, чтобы я все увидел, Амелия, не заставляй меня применять силу, — прорычал Рабастан, подавшись к жене и схватив ее за предплечье. Он с силой стиснул ее руку, причиняя боль. Миссис Лестрейндж поморщилась, сдержав болезненный стон. Она всегда была крепче, чем казалась на первый взгляд. — Что же ты скрываешь от меня, дорогая? — спросил Лестрейндж и хорошенько встряхнул супругу. Амелия молчала, тогда Рабастан не выдержал и, взмахнув палочкой, проник в мысли жены, переворачивая все на своем пути. Видит Мерлин, он уже был на грани помешательства. Ему нужно было удостовериться, что он ошибся, что это просто совпадение. Но удача была явно не на его стороне. Рабастан увидел воспоминание, один в один совпадающее с воспоминанием плененного аврора. Это Амелия слила информацию, это из-за нее отряд Сильвия напоролся на засаду. Это из-за нее его сын погиб, как и четыре других волшебника. Моргана, в том рейде мог умереть и Асентус, он тоже напросился в отряд брата, хотел, чтобы отец им гордился. Как знать все это и не сойти с ума? Рабастан от переизбытка чувств отшатнулся от жены и расхохотался, как умалишенный. Нервы сдавали, никогда в жизни он не ощущал себя таким идиотом, никогда не чувствовал такой страшной боли. Мерлин, его жена, которую он считал тихой и слабой, убила Сильвия! Безумие, настоящее безумие. Лестрейндж смеялся и смеялся, а на глазах помимо воли вскипали слезы. Мерлин, все могло быть иначе, если бы не предательство, вероломное предательство. Подумать только, опаснее всех врагов оказался член семьи! — Предательница! — процедил Рабастан, уняв мучительный смех. Он наотмашь ударил жену по лицу, отчего та только дернулась и пискнула, накрыв ушибленную щеку рукой. Лестрейндж смотрел на сжавшуюся в кресле Амелию, которая держалась за голову, испытывая сильную боль от грубого вторжения в голову и пощечины. Все же рука у Лестрейнджа была тяжелая. — А предателей нужно убивать, — мрачно заключил он, направляя на супругу палочку. Видит Мерлин, он готов был произнести два слова, способных быстро оборвать жизнь человека, но… Не успел. Дверь с грохотом распахнулась, и в кабинет ворвались Рудольфус и взволнованный не на шутку Асентус, встретивший на своем пути взбешенного отца около пятнадцати минут назад. Интуиция его не подвела, он сразу же отправил Лауру к дяде, а сам пытался докричаться до родителей, но безуспешно. — Басти, что ты устроил? — сразу уже напустился на брата Рудольфус, подходя к нему. Он хотел положить руку на плечо Рабастану, чтобы успокоить. Обычно это срабатывало, но Рабастан метнул на Рудольфуса такой дикий взгляд, что тот замер, ничего не понимая. Никогда младший брат не выходил из себя до такой степени. Хотя его трудно назвать спокойным человеком. Сэр Лестрейнж перевел взор на Амелию, которая, кажется, вздохнула с облегчением, утирая с губ кровь. Получив пощечину, она прикусила язык. — Что ты творишь? — спросил Рудольфус таким вкрадчивым тоном, каким обычно беседуют с душевно больными. — Она убила его… Она виновата и заслуживает казни, — говорил несвязно Рабастан. От шока и боли он разучился формулировать мысли и теперь казался совершенно чокнутым. Зрачки его расширились, лицо побагровело от гнева, на виске вспухла венка. — Я ее убью, — с ненавистью заключил Рабастан, от его фразы Асентус вздрогнул и подошел к матери, всматриваясь в ее бледное лицо, словно пытался прочитать что-то по глазам родительницы. — Кого она убила? — спросил, ничего не понимая, Рудольфус, с беспокойством глядя на Рабастана. Тот неопределенно мотнул головой и поднял на супругу палочку. Рука его при этом странно дрожала. Рудольфус схватил брата за руку, а Асентус внезапно встал между отцом и матерью, вскинув подбородок. В его голубых глазах горела решимость. Он готов был защищать родного человека даже ценой жизни. Асентус сжал волшебную палочку в руке, глядя в полные ненависти глаза отца. И почему-то ему не было страшно. — Она убила Сильвия, — прошептал странно тихо Рабастан и вскрикнул, пошатнувшись. Его лицо стремительно побледнело, и он положил руку на грудь. Асентус дернулся, словно от удара, услышав страшную правду. На его лице проступила растерянность, а потом страх захлестнул его с головой. — Басти! — вскрикнул Рудольфус, придержав брата, когда тот вновь пошатнулся. Рабастан мучительно застонал, чувствуя нарастающую боль в груди, и начал оседать на пол. — Асентус, скорее врача! — рявкнул сэр Лестрейндж не своим голосом, опускаясь на колени, поскольку Рабастан был довольно тяжелым. Младший Лестрейндж лишился чувств, закрыв глаза, а Рудольфус тщетно пытался привести его в сознание. Асентус, не помня себя от ужаса, бросился к камину и начал пытаться связаться с целителем, но тщетно. Лишь Амелия ровно села в кресле, расправив плечи. Она холодно смотрела на мужа, который пребывал в беспамятстве и не реагировал на внешние раздражители. В глазах миссис Лестрейндж царил холод. Мужа она давно не любила. Его невозможно было любить. Через некоторое время доктор Фоули, вызванный из летнего поместья, вышел из комнаты, куда временно поместили Рабастана Лестрейнджа. Врач мрачно посмотрел на бледного Асентуса, который стоял у окна и прокручивал в голове минувшие события. Моргана, все это напоминало страшный сон. Отец, вернувшись со службы, закрылся вместе с матерью в кабинете, затем угрожал убить ее и обвинил в смерти старшего сына, потом вовсе упал в обморок. Врач теперь боролся за его жизнь, поскольку всегда здоровый и сильный Рабастан Лестрейндж, кажется, перенес сердечный приступ. Рудольфус заперся вместе с Амелией в одной из комнат и вел допрос. Асентус не нашел в себе сил присутствовать при этом. Он не верил, что мать причастна к смерти брата, но одновременно с этим боялся узнать правду. Матушка не могла так сделать, она любила Сильвия и заботилась о нем, но тому это не было нужно. Его смерть — результат войны, и леди Амелия к этому непричастна. Асентус пытался в это верить, но с каждой минутой его уверенность таяла. — Мистер Лестрейндж, — промолвил доктор Фоули, приблизившись к стоящему у окна Асентусу, который смотрел на улицу. Услышав врача, молодой человек обернулся и посмотрел на него. — У вашего отца больное сердце. — Он всегда был здоров и силен, — ответил с сомнением Асентус. — Магия поддерживала в нем силы. Ваш отец прошел две войны, провел в Азкабане четырнадцать лет, все это сказалось на его состоянии. К тому же он весьма занятой человек, но такой образ жизни не для него, — перечислил мрачно доктор Фоули. Асентус слушал доктора с неверием, и его душу медленно начал охватывать страх. Моргана, неужели отец болен? Неужели он может умереть? Асентус любил отца и пытался заслужить его одобрение. — И что же нам делать? — спросил дрогнувшим голосом Асентус, потерев переносицу. Когда он волновался, то всегда так делал. Вот и теперь от волнения его начало потряхивать. — Постельный режим в течение двух недель, отсутствие физических и психологических нагрузок, прием лекарств по расписанию, — промолвил Фоули. Асентус с облегчением вздохнул, поняв, что здоровье отца еще можно вернуть хотя бы частично. — Благодарю вас, сэр, идемте, я вам заплачу, — сказал он, жестом велев доктору идти за ним. Они вошли в личный кабинет Асентуса, тот открыл выдвижной ящик стола и вытащил оттуда черный бархатный мешочек. Рассчитавшись с врачом и сопроводив его домой по каминной сети, Асентус направился к кабинету матери, где Рудольфус вел допрос леди Амелии. Моргана, поскорее бы стала известна правда, иначе он с ума сойдет от напряжения. Матушка невиновна в смерти Сильвия, сколько уже можно вести допрос? Приблизившись к кабинету, Асентус замер, глядя на дверь. Было немного страшно узнать правду. Но все-таки он решился. Отворив дверь, он вошел и нерешительно замер на пороге. Дядя Рудольфус сидел на массивном стуле за столом. Он сверлил напряженным взглядом леди Амелию, сидящую в кресле напротив него. Рудольфус постукивал волшебной палочкой по ладони и выглядел крайне раздраженным, его глаза метали молнии. Было видно, что он с трудом сохраняет самообладание. Леди Амелия, кажется, была под действием сыворотки правды. Она говорила и говорила. Ее голос звучал звонко и отрывисто и, кажется, она совсем не понимала, что происходит. Асентус приблизился к матери и посмотрел на нее. Взгляд ее был затуманен, и она смотрела сквозь сэра Лестрейнджа. — … И я сообщила аврорам о рейде, — закончила говорить миссис Лестрейндж. Асентус почувствовал, как в груди что-то оборвалось и рухнуло вниз. Сердце сдавила тупая боль. Моргана, за что ему это? Как она могла? Она же его мать, добрая, любящая мать, не способная на хладнокровное убийство. Вместе с тем боль захлестнула сознание. Асентус понял, что виноват в смерти брата. Не только потому, что не смог помочь ему, когда его убивали у него на глазах, но и в том, что родился на свет. Амелия совершила злодеяние ради сына. Асентус не был глупцом. Он прекрасно понимал, что матушка хочет, чтобы он унаследовал титул, стал главой рода. Сперва Асентус охотно верил словам матушки о будущем, даже встретившись с отцом спустя годы, он верил в это. Но со временем его иллюзии обращались в прах. Сильвий явно был лучше него. Бесстрашный, веселый и смешливый, похожий на отца, он стал любимцем родителя и дяди. Асентус отошел на второй план. А после смерти брата и других участников того рейда у него на на глазах Асентус вовсе отказался от планов матери. Ему ничто не нужно. Не такой ценой. Рудольфус откинулся на спинку стула и мрачно смотрел на Амелию, словно пытался прийти в себя. Асентус тоже стоял как громом пораженный. Вина, ужасная вина грузом упала на его плечи. Асентусу было жаль брата, но одновременно с этим появился липкий страх за мать. Что с ней будет? Асентус не питал иллюзий. Он знал, что за люди его отец и дядя, что Лестрейнджи не прощают и не забывают. — Что теперь будет? — спросил Асентус и удивился тому, каким слабым и тихим был его голос. — Не знаю, — ответил Рудольфус, неопределенно пожав плечами. Асентус ощутил дурноту. Что ему делать, когда даже всесильный дядя не знает, как быть? — В любом случае судьба твоей матери в руках Рабастана. Только он имеет право судить ее, — промолвил Рудольфус сдержанно. Асентус кивнул, не зная, как быть. Он не мог простить матери совершенное злодеяние, но и не желал ей смерти. Она дала ему жизнь, она его любит. Она не заслужила смерти. Значит, нужно сделать все, чтобы ее спасти. — Запри ее в спальне, — приказал Рудольфус, глядя на племянника. Он думал, что тот воспротивится, встанет на защиту матери, но Асентус только кивнул и, подойдя к Амелии, взял ее за предплечье и поставил на ноги, отвел в спальню и запер дверь, чувствуя в душе некую пустоту. Рудольфус внимательно смотрел на племянника и словно видел его впервые. Юноша был бледен и встревожен, у него мелко подрагивали руки, однако взгляд голубых глаз изменился. Стал твердым и собранным, как у него самого. Сэр Лестрейндж, переживая за брата, встал из-за стола и направился в его комнату. Там он, приблизившись к постели, с сочувствием посмотрел в лицо лежащего без сознания брата и угрюмо поджал губы. Рабастан был бледен, его смугловатая кожа стала зеленовато-серой. Он хрипло дышал, словно каждый вдох был болезненным. — Присматривай за ним, — промолвил Рудольфус, посмотрев на вошедшего следом племянника, который неловко замер, глядя на дядю. — А лучше сообщи мне, когда он придет в себя. — Вы не останетесь? — спросил Асентус. — Нет, мне нужно вернуться домой, — ответил Рудольфус. У него было полно дел, которые он не мог отложить на потом из-за семейных проблем. Простившись со странно тихим и мрачным племянником, сэр Лестрейндж вернулся домой по каминной сети. Выйдя из камина в своем кабинете, Рудольфус приблизился к столу на негнущихся ногах и тяжело оперся о столешницу, закрыв глаза. В голове все еще звучали слова Амелии о том, как она рассчитывала план убийства, как говорила о своих непомерных амбициях, как заметала следы. Мерлин, дай ему сил. Как же жить ему с этим знанием, как принять то, что опаснее всех врагов оказался член семьи?! Как?! Самое неприятное, что Рудольфус верил в слухи о том, что информацию о рейде слил Магнус. Он сам думал об этом и именно поэтому остановил расследование, поскольку боялся в глубине души, что слухи окажутся правдой. В таком случае сэр Лестрейндж должен был покарать отпрыска, но он бы не смог его убить. Магнус, конечно, не самый добрый и благородный человек. В нем есть подлость и жестокость, как и в Рудольфусе, но провернуть такое он бы не смог. Как Рудольфус раньше это не осознал, как не заметил несостыковок? — Проклятье! — прорычал сэр Лестрейнедж, смахнув со стола чернильницу и папку с документами. Чернильница со звоном упала на пол, чернила запачкали ковер. Из спальни тут же выскочила испуганная Лаура, которая, увидев мужчину, замерла, с волнением глядя на него. — Все в порядке? — спросила она. Ответом ей послужил тихий утробный рык. Но через мгновение Рудольфус взял себя в руки и посмотрел на невестку. — Да, — кивнул он. — Асентусу требуется твоя поддержка. Он все тебе объяснит, — сказал Лестрейндж. Лаура удивленно на него посмотрела, словно не понимала, что он говорит. Муж не баловал ее вниманием, и вот уже несколько лет они жили словно в параллельных мирах, соприкасаясь только на крупных приемах, когда нужно было всем показать идеальную семью. — Я попрощаюсь с мадам Лестрейндж, — справившись с удивлением, сказала Лаура и вернулась в спальню. Рудольфус кивнул и, вытащив волшебную палочку, взмахнул ею, убирая чернила с ковра. Оставалось надеяться, что домовик сможет убрать пятно. Но в связи с последними событиями — это была не самая большая проблема. Сэр Лестрейндж сел за стол, развалившись в кресле. Хотелось напиться до беспамятства, лишь бы забыть то, что он сегодня узнал. Все же Рудольфус любил племянника. Лаура вернулась в кабинет и, пожелав Рудольфусу спокойного вечера, покинула замок. Сэр Лестрейндж лишь усмехнулся про себя. Да, вечер определенно будет спокойным, особенно после того, что он узнал. Его племянник, юный Сильвий, юноша, которого он видел своим преемником, погиб и, что хуже того, погиб по вине члена семьи. О, как они, Лестрейнджи, могут выстоять под натиском врагов, когда семью сжигают распри и ссоры? Рудольфус посмотрел на фамильный перстень на безымянном пальце левой руки. Отец отдал его ему в восемьдесят первом, когда Лестрейндж-холл начали штурмовать авроры и члены Ордена Феникса. Те страшные дни Рудольфус никогда не забудет. А обреченный, но твердый взгляд отца, потерявшего в Хэллуинскую ночь названого брата в лице Темного Лорда, Рудольфус запомнил на всю жизнь. «Теперь семья в твоих руках. Помни, Лестрейнджи не прощают и не забывают», — сказал сэр Сильвий, передав сыну кольцо. А дальше началась оборона замка. Битва оказалась проиграна. К рассвету Лестрейндж-холл пал. Сэра Сильвия вместе с многими другими волшебниками казнили. Рудольфус чудом избежал смерти. Его из пропасти вырвала Беллатрикс, взявшая на себя часть преступлений мужа. Рудольфус смотрел на кольцо и чувствовал, словно отец где-то рядом. — Мне жаль, что я не так тверд и беспощаден, как вы, папа, — в пустоту едва слышно прошептал он и тут же скривился словно в отвращении. Сэр Сильвий явно не одобрил бы его приступ сентиментальности, он вообще не выносил никаких проявлений слабости и не позволял сыновьям опускаться до сентиментальных глупостей. «Отец, ты всегда знал, как поступить. Я же никак не могу выбрать правильный путь», — подумал про себя Рудольфус, потом глубоко вздохнул и выдохнул. Взгляд его зеленых глаз стал тверд и остр, как и прежде, словно не было этого приступа сентиментальности. Рудольфус уже принял решение касательно судьбы Амелии, хотя гнев его был велик. Он желал ей смерти, но понимал, что не властен над этим. Амелия — жена Рабастана, и она убила его сына. Значит, приговор вынесет Рабастан. Рудольфус готов был смириться с любым решением брата, как с казнью, так и с помилованием. Вдруг внимание Лестрейнджа привлекло шевеление со стороны двери, ведущей в спальню. Он резко повернул голову и встретился с робким взглядом жены, которая, кутаясь в шаль, стояла на пороге и смотрела на него. Ее волосы растрепались и, завиваясь, спадали на точеные плечи. Она казалась хрупкой и маленькой, во всем ее облике выделялся округлившийся живот. — Почему ты встала? — слишком резко спросил Рудольфус, все еще не унявший пламя, бушующее в душе. Но он тут же обругал себя, поскольку Полумна вздрогнула и инстинктивно втянула голову в плечи, накрыв живот рукой. — Целитель прописал тебе постельный режим. Не нужно его нарушать, — уже мягче сказал он, поднимаясь с кресла, решительно подошел к юной жене, которая смотрела на него с испугом, но в ее серых глазах явно угадывалось любопытство. Ей было интересно, что произошло в доме Рабастана, но задать свой вопрос она, конечно же, не решилась. Рудольфус, взяв жену под локоть, завел ее в спальню и подвел к кровати. — Ляг, — приказным тоном сказал он. — Мне стало лучше, — негромко промолвила Полумна, которой надоело лежать в постели. Она весь день провела в кровати и изнывала от скуки. — Луна, не противься. Рекомендации врача следует выполнять. Ты должна родить мне здорового ребенка, — негромко промолвил Рудольфус, положив руки на плечи жены и слегка сжав их. Полумна нахмурилась, прижимаясь спиной к мужу, который наклонился к ее уху с сережкой. — Не стоит со мной спорить, — с тенью угрозы добавил он. Его фраза подействовала на Полумну как ушат ледяной воды. Моргана, как она могла забыть, кто ее муж? Это же ненормальный Лестрейндж. По сути он всю их совместную жизнь ей угрожает и давит на нее. Луна была намного слабее мужа. Она была младше него, поэтому прогибалась раз за разом. Но в последнее время что-то в их отношениях изменилось, и Луне начало казаться, что, наконец наступит равновесие. Но как она могла думать, что рождение ребенка изменит его отношение к ней? Рудольфус никогда не слушал ее, всегда заставлял что-то делать против ее воли. Он принуждал ее к близости, когда она этого не хотела. Он принимал решения за нее вплоть до того, какое платье выбрать на торжество, какие драгоценности лучше подойдут к наряду и какие цветы будут стоять в вазе на ее столе. Даже сейчас он перетягивал одеяло на себя. Ремонт в детской был в самом разгаре. Рудольфус сам выбрал подходящую колыбель. Да, она была очень красивой, с резными бортиками и гербом рода, но все же, с Полумной он даже не посоветовался. Цвет обоев в детской, конечно же, тоже выбрал Лестрейндж. Светло-зеленые, от этого цвета Луну уже начинало мутить. Ну хотя бы не со змейками. Гнев и злоба не были свойственны характеру Полумны, но временами в столь враждебной среде они вспыхивали в ее душе. Вот и теперь, слепо поддавшись им, Луна вывернулась из объятий мужа, глядя на него с обидой. Тот, кажется, не понял, в чем причина столь резкой смены настроения. — Не давите на меня, — промолвила она, глядя на супруга, который лишь вздернул бровь. Он сел на кровать и усмехнулся. Его усмешка еще больше разозлила Луну. Она знала, что он в любом случае не причинит ей вред. Она носила его ребенка и была неприкосновенной. — Вернись в постель, Полумна. Если мой ребенок пострадает по твоей глупости, я точно не буду рад этому, — промолвил Рудольфус, встав с постели. Он прошел мимо замершей в жены и отправился в гардеробную. Луна, опустив голову, прикрыла на мгновение глаза, возвращая себе утраченное самообладание. Да, Рудольфус был прав во всем. Он хотел как лучше, просто временами перегибал палку и сильно давил. Полумну уже начинало раздражать это давление, но она не в том положении, чтобы показывать характер. Если пострадает их ребенок, Рудольфус ее уничтожит. Он и так в последнее время вспоминал про прошлый выкидыш Полумны. Конечно, не со зла, он просто беспокоился о ребенке, которого она носила сейчас, но все равно было гадко на душе. Словно того мальчика Луна потеряла по собственной глупости, словно она во всем виновата, словно за выкидышем не стоял Магнус. Вспоминая про погибшего ребенка, Луна поджала губы и все же легла в постель. Она должна выносить и родить этого малыша. Полумна положила руку на живот и улыбнулась. До срока оставалось чуть больше четырех месяцев. Скоро она станет матерью и прижмет к груди своего ребенка. Честно сказать, Полумна до сих пор в это не верила. Она сама еще чувствовала себя ребенком, но ей уже двадцать два года. А ее мать родила ее в девятнадцать. «Как жаль, что тебя нет рядом, мама», — подумала с тоской Луна, а в следующий миг ощутила слабый толчок изнутри. Она резко приподнялась и замерла, прислушиваясь к себе. Положила руку на живот. Слабый толчок повторился. Ребенок шевелился. Полумна, задрожав от переполнивших ее чувств, рассмеялась. На душе вмиг стало радостно и светло. Рудольфус вышел из гардеробной, услышав шум. На его лице промелькнуло беспокойство, но, увидев радостную жену, которая пять минут назад дулась на него, он в непонимании замер. — Он шевелится, ребенок шевелится, — проговорила Луна, улыбаясь. Взор ее застелили слезы радости. Рудольфус тут же поспешил к жене и, сев рядом с ней, по-хозяйски положил руку на ее живот. Ребенок толкнулся вновь, почувствовав прикосновение. — С ним все в порядке, хвала Мерлину, — улыбнулся Лестрейндж, с нежностью, так не вяжущейся с его характером, глядя на живот жены.***
Когда Рабастан Лестрейндж открыл глаза, уже наступила ночь. Об этом красноречиво говорил лунный свет, проникавший в опочивальню. Но, к сожалению, он не давал достаточного освещения. Лестрейндж потер глаза и огляделся. Было трудно понять, где он. Виднелись лишь очертания предметов. Мужчина, чувствуя слабую боль в груди, поморщился и начал шарить руками по тумбочке в поисках волшебной палочки. Но ее там не было. Тогда он засунул руку под подушку, но тоже пусто. Ничего не понимая, Рабастан хотел встать с кровати. В голове у него царила невообразимая каша. Утро, завтрак, Министерство Магии, кажется, он хотел навестить брата и встретиться с Изольдой. Но потом… Потом его вызывали в замок Темного Лорда, допрос пленного и… Амелия. Пазл сложился. Рабастан взвился на ноги и, пошатнувшись, схватился за резной столбик кровати, чтобы устоять на ногах. Эта предательница, убийца, его жена, она убила его сына. Она во всем виновата. Мерлин, что же делать. «Убить, убить, убить», — сразу же замелькало в голове яркими вспышками, но остатки здравого смысла твердили, что этого делать нельзя. Особенно в гневе. К тому же он не в лучшей форме. Рабастан, думая о погибшем сыне, со стоном опустился на кровать и закрыл лицо руками, пытаясь избавиться от мелькающих перед внутренним взором образов. Август 1974 года. Норд Райдинг. Лестрейндж-холл. … Он впервые взял новорожденного мальчика на руки. Его отец очень горд и счастлив, получив внука, законного наследника всех земель и богатств. Сэр Сильвий со словами: «Взгляни на сына, Рабастан», передает увесистый сверток непутевому отпрыску, только-только вернувшемуся домой после очередного кутежа. Рабастан принял сверток из пеленок и кружев и вгляделся в припухшее личико малыша. Взгляд у ребенка расфокусированный, но уже понятно, что у него темно-карие глаза. Он громко кричит, что говорит о его богатырском здоровье. У новорожденного темные волосы, выглядывающие через край кружевного чепчика. Ясно, что он вырастет похожим на отца, и Рабастан, никогда не желавший детей, неожиданно ощущает тень теплоты к этому маленькому существу. Лестрейндж уже представлял, как будет учить сына играть в кивддич, как посадит его на первого пегаса, как пойдет вместе с ним на платформу девять и три четверти. Тень радости мелькает на смугловатом лице мужчины, даже слова лекаря о том, что его юная жена при смерти, не столь важны для Рабастана. Альберту Руквуд он никогда не любил, и она была нужна только для рождения наследника. — Поздравляю, брат, — говорит Рудольфус, держащий на руках маленького черноволосого и сероглазого Сигнуса, который с любопытством смотрит по сторонам. Для всего мира Сигнус Лестрейндж — любимый сын Рудольфуса, но это не так. Мальчик чужой ему по крови, и в глазах Рудольфуса явно мелькает зависть, когда он смотрит на ребенка на руках у своего непутевого брата. Рабастан Лестрейндж покачал головой, словно это могло развеять воспоминания, унять пламя в сердце. Но боль потери все сильнее и сильнее разгоралась в его душе, причиняя сильные муки. Рабастан считал себя сильным человеком, думал, что он выше всех земных привязанностей. Но почему он тогда ощущает всю полноту боли? «Нужно выпить», — подумал Лестрейндж и щелчком пальцев призвал домового эльфа, который явился в ту же секунду и склонился в поклоне, готовый услужить. — Принеси бутылку огневискии что-нибудь на закуску, — велел Рабастан, поморщившись от боли в груди. Кажется, он словил сердечный приступ, но все это мелочи. Когда эльф оправился выполнять приказ, Лестрейндж вновь прикрыл глаза, и воспоминания о сыне снова встали перед внутренним взором. Март 1978 года. Норд-Райдинг. Лестрейндж-холл. Сильвию три года. Он невысок ростом и крепко сложен. У него по-детски пухлые ручки, темно-карие, веселые глаза и смугловатая кожа, унаследованная от отца. Мальчик много улыбается, и часто детскую оглашает его заливистый смех. Сильвий любим всей семьей, даже Сигнус, происхождение которого было известно мужской половине семьи, незаметно отошел на второй план. Все же Сигнус — не Лестрейндж, не законный наследник этой семьи. Спустя пару лет после смерти первой жены Рабастан Лестрейндж вновь женился. Он сам не понял, как это произошло. Амелия де Малфлуа, дальняя родственница Люциуса Малфоя, быстро завлекла непутевого Лестрейнджа в свои сети. Он был ею буквально очарован. Распаляло его интерес и то, что девушка явно имела характер и не собиралась так просто пускать свое будущее под откос из-за минутной слабости. Она действовала с умом и хитростью, заручилась поддержкой матери Рабастана, Лукреции, и очень скоро вошла в Лесстрейндж-холл женой младшего из братьев. Впрочем, интерес Рабастана к молодой жене быстро угас. Он был крайне непостоянным и ветреным. Не знал слова нет и вообще не был обременен высокими моральными принципами. Стоило свадьбе состояться, Рабастан пустился во все тяжкие, поскольку больше не смог получать от нее плотские наслаждения. Амелия родила сына, но едва ли он много значил для Рабастана. Он был молод и глуп и считал, что дети — не самое важное в жизни. Его больше влекла война и разврат. Но к маленькому Сильвию, с каждым днем все больше и больше похожему на отца, Рабастан все же питал теплые чувства. — Тебе нравится братик, Сильвий? — ласково спросила Амелия у Сильвия, стоящего у детской колыбели, в которой лежал, дергая ручками, маленький Асентус. — Да, — кивнул Сильвий, глядя на брата. Он с любопытством его разглядывал и улыбался, вызывая на лицах деда и бабушки умиленные улыбки. Рабастан стоял у окна и тоже наблюдал за происходящим. В его карих глазах вспыхивало раздражение каждый раз, когда он смотрел на молодую жену, но стоило его взгляду коснуться Сильвия, как мужчина начинал улыбаться. Не насмешливо и надменно, как обычно, а вполне искренне. Амелия, довольно улыбнувшись, провела рукой по черным волосам пасынка и поцеловала его в макушку. — Я хочу с ним играть, — сказал мальчик, посмотрев на деда. — Пока он еще очень мал, Сильвий, — промолвил сэр Лестрейндж и, подойдя к внуку, взял его за руку. — Но наступит день, и вы станете неразлучны. — Я всегда буду защищать брата, — сказал Сильвий, взглянув на Амелию. Та лишь улыбнулась, с теплотой глядя на пасынка. Рабастан, стоявший у окна, лишь фыркнул. Вернулся домовой эльф с бутылкой огневиски и стаканом. Поставил все это на прикроватную тумбочку и исчез, оставив Рабастана вновь один на один со своими мыслями. Мужчина встал с кровати, приблизился к тумбочке и, открыв бутылку, наполнил янтарной жидкостью стакан. После чего поспешил испить алкоголь, желая поскорее забыться и прекратить калейдоскоп воспоминаний, мелькающих перед внутренним взором. Как он не заметил в Амелии опасность? Как раньше не понял? Он, Рабастан Лестрейндж, считал себя самым умным, думал, что никто не рискнет бросить ему вызов. Как же жестоко он ошибался. Смерть Сильвия целиком и полностью его вина. Огневиски обожгло горло, в носу закололо так, что Рабастан на мгновение задержал дыхание, после чего пошатнулся и схватился за резной столбик кровати, поставил пустой стакан на прикроватную тумбочку. В голове снова набатом звучало одно лишь слово: «Убить». Боль потери ослепляла. Лестрейндж никак не мог вспомнить, где его волшебная палочка. Кажется, после допроса аврора он кинулся домой, ворвался в кабинет жены и даже приложил ее легким пыточным, но не надолго. Схватил ее за предплечье и швырнул в кресло, чтобы начать допрос. Палочка была при нем. Он хотел убить жену, но у него не получилось. Грудь пронзила острая боль, и мир померк. Рядом оказался Рудольфус… Может, это Рудольфус забрал у него волшебную палочку, чтобы он не смог наказать предательницу? Глупости. Рудольфус не стал бы мешать в восстановлении справедливости. Скорее уж Асентус, закрывший мать от отца, отнял у него артефакт, чтобы избежать неприятных последствий. Ничего не понимая, Рабастан подумал, что с предательницей можно расквитаться и позже, когда он получит волшебную палочку. Хотя ему даже ее не нужно. Он удавит Амелию голыми руками и будет смотреть, как огонь жизни угасает в ее голубых глазах… Сдавленно застонав от бессильной злобы и боли в груди, Рабастан вновь наполнил стакан огневиски. Сделал очередной глоток, стремясь поскорее забыться. Февраль 1996 года. Магическая Британия. Малфой-мэнор. После побега из Азкабана жизнь текла своим чередом. Долгое время Рабастан не мог поверить в реальность происходящего. Ему казалось, что все это ему снится. Солнце, ветер, белый снег, укрывающий сады Малфой-мэнора — все плод его воображения. Однако Рабастан так долго находился в тюрьме, что почти забыл, как выглядит окружающий мир. Он учился заново жить и, как бы странно это ни звучало, ему помогал в этом сын Сильвий. Он был так юн, так активен и полон энергии, что Рабастан словно заражался его молодостью. В нем Лестрейндж видел себя. В каждом его жесте, в насмешливой ухмылке, в выражении карих глаз, в привычке взъерошивать темные вьющиеся волосы и громко смеяться. Просто поразительно, как иногда проявляется наследственность. В тот день Рабастан решил прогуляться и, идя к выходу, услышал какой-то странный шум, доносящийся из тренировочного зала Малфой-мэнора, где время от времени упражнялись Пожиратели Смерти. Не совладав с любопытством, Лестрейндж подошел к двери и приоткрыл ее. Он почти сразу же увидел старшего сына, отрабатывающего заклинание на чучеле. Сильвий, не останавливаясь ни на минуту, обрушивал град проклятий на манекен. Было заметно, что он весьма силен и упрям. Движения палочки выверены и точны. Сильвий остановил натиск и отвел от лица пряди растрепавшихся волос, упавших на лицо. Рабастан пересек порог тренировочного зала, подумав, что неплохо было бы тоже размяться. — Добрый день, отец! — звонко проговорил Сильвий, улыбнувшись. Он заметил вторжение и теперь внимательно наблюдал за родителем. Юноша казался напряженным, но на самом деле он просто сильно волновался. Он столько лет мечтал о встрече с отцом и теперь боялся, что не понравится ему. — Добрый. Как идет тренировка? — спросил Рабастан, взглянув на манекен. На его взгляд, дело продвигалось неплохо. Сильвий же, вопреки этому, не выглядел довольным. Он нахмурился и поджал губы. Повел плечами, словно пытался отделаться от каких-то навязчивых мыслей. — Мои проклятья недостаточно сильны, — сдавшись, признался молодой человек. — Проклятье должно было обратить манекен в пыль, но вместо этого он все еще цел, — с досадой промолвил он. — Может, ты что-то делаешь не так? — спросил Рабастан. Сильвий недоверчиво на него покосился и хмыкнул. Рабастан узнал этот самонадеянный взгляд. В силу юности Сильвий считал, что во всем поступает верно и не хотел признавать своей ошибки. Рабастан был таким же. Старший Лестрейндж усмехнулся, глядя в лицо отпрыска. — Я тренируюсь уже несколько недель, — заметил Сильвий немного погодя. — Охотно в это верю, — согласился Рабастан. — Встань в стойку, — промолвил он повелительным тоном. Да, учитель из него не самый лучший, но попробовать стоит. Вдруг получится. Сильвий послушно выполнил приказ отца. Рабастан вытащил палочку и произнес невербальное заклинание, возвращающее манекен в первоначальное состояние. — Попробуй еще раз, — приказал старший Лестрейндж. Сильвий тут же выполнил его просьбу. Он резко рассек воздух волшебной палочкой, заклинание пронеслось в воздухе, обрушиваясь на манекен, который раскололся надвое. Рабастан удовлетворенно усмехнулся. Да, он понял, в чем дело. — Ты слишком сильно взмахнул палочкой. Движения должны быть более плавными, ты не от мух отбиваешься, — промолвил он, взглянув в глаза Сильвия. Тот задохнулся от возмущения. Видимо, сравнение отца пришлось ему не по вкусу. Однако Сильвий все же подчинился. Он встал в стойку и взмахнул палочкой. Результат был точно таким же, что и в прошлый раз. — Не задерживай дыхание, это мешает току магии по жилам, — сделал очередной замечание Рабастан, отчего Сильвий сильнее сжал древко палочки. Да, критику было неприятно слушать. Сильвий считал себя сильным волшебником, но он хотел отточить свои навыки, поэтому терпел. В конце концов, когда он вновь сможет поупражняться с отцом? Рабастан снова починил заклинанием манекен, и Сильвий начал отрабатывать проклятье раз за разом, и очень скоро результат превзошел все ожидания. Заклинание словно стало в два раза мощнее и разнесло манекен в пыль. Сильвий отпустил палочку и, довольно улыбнувшись, перевел радостный взгляд на отца, который задумчиво на него смотрел. — Молодец, — сухо сказал Рабастан, вспоминая свои тренировки с покойным отцом, который готовил его ко вступлению в Ближний Круг. От похвалы родителя Сильвий буквально расцвел и просиял. — Отец, — обратился он к Рабастану, замявшись. — Когда я получу метку? — спросил юноша и затаил дыхание, глядя выжидательно на отца. Тот нахмурился. Что же сыну так не сидится на месте? Он все рвется на поле битвы. Рабастан словно забыл, что сам был таким в его возрасте. — Скоро, сын мой, — пообещал Лестрейндж. — Рудольфус обещал поднять этот вопрос на аудиенции у Повелителя. — Я жажду служить ему так же верно, как служила вся моя семья, — с фанатичным блеском в глазах промолвил Сильвий. Рабастан лишь улыбнулся, радуясь, что сын вырос похожим во всем на него. Может, и выйдет из него что-то великое. Тут же Лестрейндж подумал о том, каким вырос его младший сын, которого он еще не видел после освобождения из тюрьмы. Нужно бы найти мальчишку. Впрочем, он еще школьник. Много ли будет пользы от него? Воспоминания никак не обрывались. Даже алкоголь не останавливал их. Рабастан опустошил бутылку почти на половину. Перед глазами все плыло, но в голове все еще царствовали воспоминания, что совсем не давало покоя. Рабастан думал о сыне, и чем дольше он думал о нем, тем яснее понимал, что смерть Сильвия — его вина. Это он привел Амелию в свой дом, это он подпустил ее к сыну. Но кто мог знать, что за ядовитая змея скрывается за маской хрупкой красавицы? Никто. Но он, Рабастан, должен был догадаться. Лестрейндж после выхода из Азкабана нашел жену и младшего сына, о чем уже жалел. Лучше бы он этого не делал, и тогда Сильвий был бы жив. Амелия ни за что не добралась бы до него. Поддаваясь какому-то странному порыву израненной души, Рабастан встал на ноги и, вызвав домового эльфа, произнес немного заплетающимся языком, когда он явился: — Доставь меня в фамильный склеп Лестрейнджей. Домовик тут же выполнил приказ хозяина. Взял нетвердо стоящего на ногах Рабастана за край рубашки и переместил его в фамильный склеп. Лестрейндж ощутил приступ дурноты, когда все вокруг завертелось и закрутилось. Почувствовав твердую почву под ногами, Рабастан пошатнулся, но устоял на ногах. Домовик, к счастью, сам догадался зажечь факелы, стоящие вдоль стен. Рабастан Лестрейндж стоял в четырех стенах. Позади него была железная дверь с коваными решетками. Мужчину не волновало то, как он выберется отсюда. Почему-то хотелось поскорее дойти до могилы старшего сына, упасть на колени и молить о прощении, поскольку он очень виноват перед ним. Фамильный склеп Лестрейнджей был просто огромным. Он уходил под землю на три этажа. В нем покоились только законнорожденные представители рода. Для бастардов существовало отдельное кладбище на опушке тисовой рощи не так далеко от склепа. Прислугу хоронили на старом кладбище. Рабастан двинулся вдоль надгробий, даты на которых становились все свежее и свежее. Он нашел взглядом могилу матери Рудольфуса, Белинды, следом располагались могилы Селены Лестрейндж и малыша Мариуса, первой жены Рудольфуса и его новорожденного сына, которому не суждено было повзрослеть. Рабастан на мгновение остановился у памятника, посвященного племяннику и невестке на объединенной могиле. Прекрасная девушка в платье и ангельским нимбом над головой держала на руках дивно хорошенького младенца с кудрявыми волосами. Лестрейндж поджал губы, ощутив черную тоску на душе. Почему-то в их роду внезапно возросла смертность. Обычно представители рода доживали до преклонных лет, женщины рожали крепких и здоровых детей и сохраняли здоровье. Но теперь что-то было не так. Рабастан не знал, в чем причина. Он бы подумал, что дело в войне, в которой участвовали Лестрейнджи. Однако все началось задолго до первой магической. Рабастан думал, что их прокляли. Представители рода Лестрейндж были известны своей гордыней, спесью и властолюбием. Наверняка нашлись враги, готовые на все, чтобы искоренить их семью. Может, какая-то обиженная кем-то из Лестрейнджей девушка прокляла род, раз каждое поколение теряло выдающихся представителей. Размышляя в подобном ключе, Рабастан дошел до могилы сына. Все посторонние мысли тут же улетучились из головы Лестрейнджа, когда он коснулся надписи на табличке. «Сильвий Корвус Лестрейндж (2 августа 1974 года — 3 сентября 1997 года)», — прочитал Рабастан и глубоко вздохнул, ощущая дурноту. Сильвий был слишком молод, слишком силен, чтобы оказаться в могиле. Мерлин, это он, Рабастан, должен лежать в земле, а никак не его сын. Разве родители должны хоронить своих детей? Разве это правильно? Земля под памятником в виде статуи смерти просела под тяжестью минувших лет. Рабастан глядел на табличку с именем и все еще не мог поверить в реальность происходящего. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Рабастан опустился на колени. Боль разрывала сердце, отравляла разум. — Прости меня, сын. Не уберег, — едва слышно прошептал Лестрейндж, чувствуя ком в горле и предательские слезы в глазах. — Я виноват в твоей смерти. Я не увидел в ней опасности. Я позволил себя обмануть, — говорил он как невменяемый. Июль 1997 года. Магическая Британия. Малфой-мэнор. Лето было в самом разгаре. Рабастан Лестрейндж вышел из замка Малфоев и устремился в сад по чистой и сухой дорожке. Солнечные лучи проникали сквозь густые кроны деревьев, ветерок ласкал лицо, и казалось, что наконец-то наступила счастливая пора. Эх, знал бы он, насколько хрупко счастье. Но в тот летний день Рабастан Лестрейндж не думал о таких глубоких вещах. Он просто наслаждался теплой погодой и думал о будущем. Война вот-вот закончится, Дамблдор мертв, Министерство на последнем издыхании. Осталось только поймать и убить Поттера. К счастью, у мальчишки скоро день рождения, Милорд сказал, что они поймают его, когда чары его матери развеются. — Держи щит, Асентус! — послышался звонкий голос Сильвия. — Я держу, но ты слишком сильно бьешь! — возразил Асентус с присущим ему упрямством. — Авроры не будут милосердны к тебе, брат, — ответил Сильвий. Рабастан пошел на звук голосов сыновей и вышел на просторную поляну, скрытую от обитателей замка живой изгородью и деревьями. Сильвий и Асентус тренировались. Рабастан ухмыльнулся, глядя на сыновей. Ему нравилось то, как Сильвий влияет на брата. Рядом с ним Асентус словно становился свободным и смелым. За этот год они стали неразлучны, хотя нелюдимый и тихий Асентус избегал компании принца и Долохова. К счастью, он стал отдаляться от матери и во всем подражал брату. Может, рано или поздно в нем сгладятся черты характера матери и проснутся черты Лестрейнджей. О, Рабастан желал этого всем сердцем. Лестрейндж наблюдал за сыновьями, подмечая их навыки. Сильвий был очень силен, недаром Темный Лорд дал ему командование небольшим отрядом. Почему-то своими движениями, гримасой гнева на смугловатом лице, растрепавшимися черными волосами и огнем в глазах Сильвий напоминал отцу ястреба, готового накинуться на жертву и растерзать ее когтями. Асентус же был намного слабее брата. Он в основном защищался, но делал это как-то слабо и вяло. В какой-то момент Сильвий использовал невербальное заклинание, и младший из братьев не успел поставить блок и отлетел на добрых метров пять, как сухой лист. Юноша распластался на траве, прижав к себе руку, и сдавленно застонал. Сильвий в тот же миг переменился в лице и кинулся к брату. Рабастан тоже вышел из тени дерева, поскольку испугался за здоровье сына. Сильвий тем временем уже помог Асентусу встать на ноги и придержал его под локоть.</i> — Если не успеваешь выставить щит, уходи в сторону, — промолвил Сильвий, глядя в голубые глаза Асентуса. Тот сосредоточенно кивнул, поморщившись от боли в руке. Но стоило ему увидеть приближающегося к ним отца, как боль отошла на второй план. И он покраснел то ли от смущения, то ли от унижения. Не каждый день тебя кладут на лопатки на глазах родителя, которым ты восхищаешься. — Все в порядке, я надеюсь? — спросил Рабастан, оглядев младшего сына. — Да, мы просто тренировались, — с ровным выражением на лице ответил Асентус, потерев щеку. Получив заклинание от брата, он поцарапал лицо. Рабастан вытащил из кармана мантии платок и протянул его сыну, думая о том, что Амелия ему весь мозг выест, увидев на лице обожаемого сына царапину. — И как? — спросил Рабастан, переводя взгляд с одного сына на второго. — Хорошо, — ответил, широко улыбнувшись, Сильвий. — Асентус делает большие успехи. Думаю, скоро он удостоится чести получить Темную Метку, — промолвил он, открыто глядя на отца. В его карих глазах царило веселье, что передалось и Рабастану. Асентус, который всегда был тенью брата и которому не хватало внимания отца, с благодарностью взглянул на Сильвия. Тот ему подмигнул. — Надеюсь, так и будет, — кивнул Рабастан. — Даже мальчишка Малфой получил метку, а он тот еще неженка. Неужели мой сын ее недостоин? — Рабастан протянул руку к младшему сыну, отчего тот вздрогнул и взъерошил его черные волосы. Асентус, довольный таким вниманием, улыбнулся, став еще больше похожим на мать. — Полагаю, нам нужно вернуться в замок. Скоро обед. Лестрейнджи вместе вышли на дорожку и неспешно двинулись в сторону замка. Рабастан обвил сыновей за локти, так что Сильвий оказался по правую руку, а Асентус — по левую. — Отец, известно что-нибудь об Ордене Феникса? — спросил Сильвий, заинтересованно глядя на отца. — Члены Ордена скрываются. Но все это временно. Они не смогут противостоять Повелителю, — ответил Рабастан, наслаждаясь обществом сыновей. И как он мог думать когда-то, что в жизни нет ничего важнее развлечений? Ну и намучалась с ним мать в дни далекой юности. Теперь же Рабастан понимал, что ничего нет важнее семьи. — Я в этом не сомневаюсь. Поскорее бы власть Темного Лорда стала незыблемой, — мечтательно вздохнул Сильвий и улыбнулся. Рабастан усмехнулся, как будто могло быть иначе. — Думаю, скоро мы возьмем Министерство, — проговорил он, остановившись на мгновение, чтобы проследить за реакцией сыновей. И если глаза Сильвия вспыхнули огнем, то Астентус побледнел, покосившись на брата. Он был слишком ранимым и тихим. Слишком похожим на родню матери, что не очень-то нравилось Рабастану. Лестрейндж хотел еще что-то сказать, как вдруг им навстречу из замка вышла леди Амелия, облаченная в темно-серое закрытое платье. — Моргана, вы опять таскались по парку. Там же грязно! — вскрикнула она, напустившись на юношей. — Мы тренировались, мадам, — ответил Сильвий, глядя на мачеху. Пусть он не очень ее любил, но все же был вежлив. Амелия улыбнулась ему и перевела взор на сына, который стоял рядом с отцом. — Что случилось? — спросила миссис Лестрейндж, приблизившись к единственному ребенку. Она протянула к его лицу руку, желая взглянуть на царапину, но Асентус отшатнулся. — Не стоит, мама, — промолвил он, взглянув на нее. Юноша покосился на отца, которому явно не нравилось то, как жена опекает сына. — Я просто беспокоюсь, — возразила Амелия. — Ваше волнение беспочвенно, мама. Прошу меня простить, но мне нужно переодеться к обеду, — промолвил вежливо Асентус и поспешил скрыться в замке. Сильвий поспешил следом. Он хотел бы подколоть брата по поводу излишней заботы матери, поскольку в глубине души всегда завидовал ему, но понял, что нужно промолчать. — Ты слишком опекаешь его, — мрачно промолвил Рабастан так, словно ставил это в вину жене. — Он мой единственный ребенок, я люблю его, — возразила Амелия спокойно, посмотрев на мужа, который сверлил ее недовольным взглядом. — И все же, ему нужно больше свободы. В конце концов, он Лестрейндж, — упрямо сказал Рабастан. — В первую очередь он мой сын, и я всегда буду беспокоиться о нем, — возразила Амелия, чем вызвала в муже тень негодования. Он не любил, когда ему возражали. Супруга же часто с ним спорила, из-за чего они постоянно ссорились. Но то ли погода была хорошая, то ли общество сыновей подействовало на Рабастана благотворно, но он предпочел не начинать очередной конфликт и молча покинул компанию жены, скрывшись в замке.</i> «В первую очередь он мой сын, и я всегда буду беспокоиться о нем», — звучали в голове слова Амелии. Рабастан глухо застонал и тут же закусил губу. Мерлин, кто бы мог подумать, что Амелия увидит угрозу в Сильвии? Кто бы мог подумать. Как объяснить ее вероломство? Она хотела, чтобы титул главы рода унаследовал Асентус, а не Сильвий, ради сына она пошла на такое предательство. Как осознавать это и не сойти с ума? Впрочем, Рабастан уже сомневался, а в своем ли он уме? Может, происходящее — плод его больного воображения? О, он хотел бы, чтобы дела обстояли так.***
Рудольфус Лестрейндж сквозь сон почувствовал, как нагрелось кольцо главы рода на безымянном пальце левой руки. Открыв глаза, он схватился за него и тут же одернул руку. Мерлин, как оно нагрелось. Разум, объятый туманом дремоты, тут же прояснился. Рудольфус приподнялся в постели, стараясь не разбудить спящую жену, которая выглядела такой слабой и хрупкой. Лестрейндж встал с кровати, взял с вешалки мантию и накинул ее поверх пижамы. Взял с прикроватной тумбочки волшебную палочку. Нужно было спешить. Кольцо нагрелось — значит, кто-то проник на территорию родового поместья. К счастью, Рудольфус мог узнать кто. В кабинете он хранил особый артефакт, напоминающий внешне карту. Но это была не просто карта. На ней был изображен замок и прилегающие к нему постройки и территории. По этой карте можно было отследить перемещения каждого, кто находился на территории замка. Рудольфус уже почти приблизился к двери, ведущей в кабинет, как вдруг в тишине покоев раздался сонный голос Луны: — Что-то случилось? — спросила она, приподнявшись в постели. Полумна выглядела сильно уставшей и смотрела на мужа затуманенным взглядом серых глаз. Волосы ее пришли в полный беспорядок и теперь торчали во все стороны. — Все в порядке, спи, мне просто не спится, — ответил Рудольфус. Полумна, к счастью, поверила. Сэра Лестрейнджа иногда одолевала бессонница, и ни одно снотворное не могло ему помочь. В такие ночи он старался работать. Луна снова откинулась на подушки и очень скоро вновь уснула. Войдя в кабинет, Рудольфус первым делом закрыл дверь, взмахнул палочкой, зажигая свечи. Он приблизился к письменному столу, открыл выдвижной ящик и вытащил оттуда артефакт-карту. Расстелил ее на столе и вгляделся в план замка. На этаже прислуги спали слуги, их имена высвечивались согласно расположению их комнат. Рудольфус провел пальцем по надписи: «Полумна Пандора Лестрейндж», скользнул взором дальше. «Рабастан Сильвий Лестрейндж», — прочитал он и удивленно приподнял брови. Что за черт? У Басти сердечный приступ, он должен быть дома под присмотром лекаря, а не в фамильном склепе. Но ошибки быть не могло. Выругавшись про себя, Рудольфус поспешил переодеться, все же в пижаме в склепе особо не побегаешь. К счастью, Полумну он не разбудил. Лестрейндж вернулся в кабинет и аппарировал в фамильный склеп, чтобы вытащить оттуда брата. Все вокруг завертелось и закрутилось так, что сэр Лестрейндж ощутил дурноту, но он быстро справился с ней, стоило ему почувствовать твердую почву под ногами. Он стоял перед дверью, ведущей в фамильную усыпальницу. Взмахнув палочкой, Рудольфус отворил ее и вошел внутрь. В нос тут же ударил запах сырости. Несмотря на лето, в склепе было холодно и очень тихо, что неудивительно. Рудольфус шел мимо памятников и не мог отделаться от ощущения, что на месте памятников стоят его родные, которые пристально смотрят на него. «Когда-нибудь и я найду в этих стенах покой», — подумал он, но тут же отмел эту мысль. Ну уж нет, у него еще много дел, чтобы так быстро покинуть подлунный мир. Фигуру преклонившего колени брата у последней могилы Рудольфус увидел и узнал сразу. Он ускорил шаг и приблизился к Рабастану, который опустил голову, закрыв глаза. Сэр Лестрейндж хотел отругать брата за его глупость, у него больное сердце, а он вместо постельного режима сидит на холодном полу в склепе, но слова застряли в горле. Рудольфус положил руку на плечо брата и сжал его в знак поддержки. В их обществе не было принято проявлять чувства, но они братья и должны стоять друг за друга горой. В конце концов, всегда так было и будет. Нет ничего прочнее кровных уз, Рудольфус в этом не сомневался. Рабастан поднял голову и взглянул на брата, который с беспокойством всмотрелся в его бледное лицо. Выглядел Рабастан крайне болезненно, но хуже всего было видеть его потухшие глаза. Он был раздавлен правдой. И еще, кажется, сильно пьян. От него разило за милю. Рудольфус внезапно ощутил гнев на Асентуса. Он же ясно сказал мальчишке присматривать за отцом, а тот даже с этим не справился. Недоумок. — Мне так жаль, — проговорил сэр Лестрейндж, глядя в глаза брата, который тяжело вздохнул и сгорбился. Он словно постарел лет на десять за один вечер. — Не стоит сидеть на холодном, брат, — промолвил Рудольфус и помог Рабастану подняться. Того словно ноги не держали, и он пошатнулся. Тогда сэр Лестрейндж обнял брата. Тот уронил голову ему на плечо, и внезапно плечи его затряслись от беззвучного плача. Рудольфус Лестрейндж опешил. Никогда в жизни он не видел Рабастана таким раздавленным и сломленным. Даже в Азкабане. Рабастан всегда был веселым и жизнерадостным, он словно заряжал всех своей энергией и лучился обаянием. Теперь же все это в нем угасло. — Тише, тише, — неловко похлопал по плечу брата Рудольфус. Тот лишь что-то невнятно пробубнил, после чего отстранился и, отвернувшись, утер слезы. — Нам стоит вернуться в замок. Ты приболел, Басти, тебе нужно беречь себя. — А смысл? Сына это мне не вернет, — едва слышно, заплетающимся от выпивки языком, промолвил Рабастан. — У тебя есть еще один сын и внук. В конце концов, ты — Лестрейндж, разве можешь ты так просто сдаться? — спросил Рудольфус вкрадчиво, глядя на брата. Тот вроде бы успокоился. — И ты нужен мне. Без тебя я не выстою, — признался Рудольфус. Рабастан поднял на него взгляд и медленно кивнул, словно принял какое-то решение. Выглядел он немного скованно, словно стеснялся своей слабости. Рудольфус же молча взял брата за руку и аппарировал из фамильного склепа. Им обоим там делать нечего.