***
3 ноября 2003 года. Магическая Британия. Норд-Райдинг. Лестрейндж-холл.
Когда брат и сестра, объятые ужасом, прибежали к детской и увидели детей, целых и невредимых, но очень напуганных, у них от сердца отлегло. Детская была объята огнем и оттуда валил дым, который заполнял и коридор перед детской. Шарлотта тут же кинулась к сыну, который стоял у стены и глядел широко распахнутыми глазами на открытые настежь двери детской. Он был так напуган и бледен, что словно не заметил появления матери. Шарлотта начала осматривать сына, видит Мерлин, от паники она перестала соображать, Магнус тем временем оглядел маленького Рудольфуса Лестрейнджа, сына Асентуса, да Арлетту Малфой, которая боязливо выглядывала из-за спины Лестрейнджа, и ее серые глаза выражали настоящий ужас. Девочке было всего ничего, но она уже ощущала повисшую в воздухе опасность. Магнус нахмурился, понимая, что что-то не так. — Где Дельфини? — спросила Шарлотта, наконец придя в себя. Она огляделась в поисках дочки, и сердце ее пропустило удар. — Она вышла, — сказал Рудольфус. — Выбежала впереди меня, я видел, — промолвил мальчик дрогнувшим голосом, его голубые глазах тоже казались просто огромными, а зубы стучали от страха. — Помогите! — раздался тихий писк из детской, объятой пламенем. К счастью, домовики, каким-то образом узнав о пожаре, уже начали тушить огонь. Шарлотта, только-только выпрямившись, ощутила, как ноги внезапно подкосились, а тело налилось слабостью. Она бессильно осела на пол, ощущая нешуточное волнение и дурноту. Магнус, вновь услышав зов о помощи, не раздумывая кинулся в детскую. Да, он никогда не считал себя храбрым героем и всегда в первую очередь заботился о себе и своей безопасности. Но временами на его глаза опускалась белая пелена, которая охватывала рассудок и толкала на безумства. Сейчас и настал такой момент. Хоулп, рванув в комнату, объятую огнем, задохнулся от едкого дыма. Горела лакированная мебель, наполняя пространство отвратительным черным дымом. Магнус уже готов был пожалеть о своем рыцарском благородстве, когда из глубины комнаты раздался детский вскрик. Хоулп слепо подался вперед, ощущая жар и пот, струившийся по спине. Волосы липли ко лбу, закрывая обзор, легкие жгло от горячего воздуха и едкого дыма. Глаза слезились. Но, несмотря на все препятствия, Хоулп пробивался вперед, пытаясь найти принцессу, которая оказалась в огненной ловушке. Языки пламени охватывали все больше и больше пространства. Огонь рокотал, шипел и свирепо рычал, дышать становилось нечем. Магнус как никогда сожалел, что не волшебник. Он даже не мог его потушить. Прищурив глаза, он огляделся и увидел принцессу Дельфини, которая лежала на полу, в ужасе озираясь по сторонам. Девочка каким-то образом оказалась в огненной ловушке. Вероятно, она упала и повредила ногу или произошло еще что-то. Как иначе объяснить то, что она не покинула помещение в числе первых? Магнус поспешил к племяннице, которая, увидев его, протянула к нему руки. Ее лицо было покрасневшим от слез, губы дрожали, а серые глаза казались просто огромными и в них плескался настоящий ужас. Хоулп прорвался через пламя к принцессе, которая попыталась встать, но со всхлипом осела на ковер. Пламя подбиралось все ближе и ближе, и это заставляло ее в ужасе дрожать. — Помогите! — взвизгнула девочка. Магнус наконец прорвался к племяннице, опалив край мантии. Все вокруг трещало и пылало, нужно было поскорее хватать девочку в охапку и бежать, иначе эта комната станет для них склепом. Хоулп склонился над принцессой, пытаясь ее получше обхватить, чтоб поднять, и тут Дельфини протяжно закричала. Ее глаза стали просто огромными и она смотрела на потолок. Магнус не успел проследить за ее взглядом, как раздался отвратительный треск, потолок загорелся, а в следующий миг обрушилась деревянная перекладина прямо над ними. Мужчина, не успев толком подумать, инстинктивно кинулся на девочку, коршуном нависая над ней, чтобы закрыть ее собой. Все произошло так быстро, что Магнус даже не успел ничего понять. Секунда, и спину обожгло невыносимой болью, в глазах потемнело, а кожу рук лизнуло пламя. Поднялся дым, от которого Магнус закашлялся, где-то в глубине души радуясь, что все еще жив. Он попытался отстраниться от Дельфини, которая осталась невредима и вцепилась в его костюм маленькими, но цепкими ручонками. Магнус, закусив губу, чтобы не застонать от сильной боли, пронзавшей его плечо и руки, обожженной рукой прижал к себе принцессу, чтобы в случае чего укрыть от пламени, подбиравшегося все ближе и ближе, а второй начал убирать с себя обломки деревянной перекладины, объятой огнем. Пламя лизало его руки, рождая адскую боль, но мужчина кусал губы, игнорируя дискомфорт. Он должен выбраться, он должен спасти девочку, иначе не простит себе этого. Боль слепила и лишала рассудка, сердце стучало в висках, по спине стекало что-то липкое, а голова становилась мокрой. Кажется, перекладина ранила не только его спину, но и его голову. Кое-как освободившись из плена обломков, Магнус нашел в себе силы взять принцессу в охапку, прижать к себе и подняться на ноги. Перед глазами все плыло. Пот заливал обзор, легкие жгло от повышенной температуры и едкого дыма. Однако Магнус Хоулп упрямо пробирался к выходу, идя напролом через языки пламени, которые могли причинить ему существенный вред. Но, несмотря на это, Хоулп, игнорируя слабость и боль, выбрался из огненной ловушки и, более того, вытащил из плена принцессу. Магнус нашел в себе силы положить принцессу на пол, а сам упал рядом, задыхаясь от боли и нехватки воздуха. Шарлотта, объятая ужасом и безумием, увидела их и расплакалась, что-то шепча под нос. Она чуть ли не на четвереньках подползла к родным, первым делом начиная осматривать дочь, которая сразу же кинулась в объятия матери. Дельфини трясло от пережитого ужаса, она в голос рыдала, задыхаясь то ли от слез, то ли от дыма. Шарлотта, дрожа от ужаса, начала осыпать лицо и руки дочери поцелуями. Магнус тем временем попытался подняться с четверенек, однако силы покидали его, перед глазами все плыло, а сознание, кажется, покидало тело. Послышался топот множества ноги, и через мгновение в коридор выбежали немногочисленные гости. Женщины кинулись утешать детей, некоторые причитали и плакали. Лаура и Асентус начали осматривать сына, при этом Лаура задыхалась от слез, а Асентус был бледнее обычного и, кажется, с трудом соображал от ужаса. Арлетта Малфой оказалась в объятиях напуганного отца, который подхватил девочку на руки и что есть мочи прижал к себе, радуясь, что любимый ребенок цел и невредим. Дети плакали и стенали, женщины причитали, мужчины же кинулись тушить детскую. Сигнус, оглядев сына, увидел дочь и жену, которые сидели на полу. Шарлотта как безумная осматривала свою принцессу. Спустя несколько мгновений она поняла, что Дельфини повредила ногу. Девочка морщилась и хныкала, кусая губы. Она даже не пыталась сдерживать чувства. — Папа! — взвизгнула она, увидев отца, и протянула к нему руки. Сигнус опустился на колени, тоже начиная осматривать любимую дочь. Беллатрикс тем временем занялась маленьким принцем, который беззвучно плакал, не понимая, что вокруг происходит. В поднявшейся суматохе никто не замечал Магнуса, который получил травму, сражаясь со стихией. Он отполз к стене и тяжело к ней привалился, глядя мутным взглядом прямо перед собой. Как бы он ни пытался бороться со слабостью и дурнотой, силы покидали его. Голова кружилась, а веки тяжелели. Вскоре темнота завладела сознанием Магнуса и он рухнул в пропасть, ощутив, как кто-то начал трясти его за плечи.***
На следующий день.
Магнус пришел в себя. Открыл глаза, игнорируя слабость и дурноту. Он огляделся и понял, что находится в роскошных покоях, которые никак не напоминали убранство его собственной спальни в его доме. Мгновение, и Магнус вспомнил все: свой день рождения, визит в поместье отца, беседу с отцом и пожар. Мерлин, повезло же ему опять влипнуть в неприятности. Хоулп приподнялся в постели, окинул взором роскошные покои. Голова кружилась, но слабость не уходила. Да, хорошо он вчера приложился головой. Интересно, принцесса в порядке? Магнус резко подался вперед, вырываясь из плена одеяла. Нужно увидеть Шарлотту и убедиться, что все хорошо. Однако от слабости Хоулп снова осел на постель, ощущая тошноту. Все плыло перед глазами, спина ныла, но боль была скорее фантомной. Посидев некоторое время, чтобы прийти в себя, Магнус снова сделал попытку подняться. И она увенчалась успехом, хотя слабость никуда не исчезала. Магнус оглядел себя и понял, что облачен в пижаму из дорогой темно-зеленой ткани. Очевидно, папочка предоставил ему одежду. Очень мило с его стороны. Хоулп пригладил пришедшие в беспорядок волосы и прошелся по комнате, оглядел свои руки, которые должны были быть обожжены. Кожа была цела и невредима, очевидно, что целитель уже подлатал его. Какая забота. Магнус уже хотел покинуть комнату, чтобы навестить сестру, как вдруг Шарлотта сама явилась к нему. Она выглядела очень бледной и встревоженной. Глаза ее были красными то ли от слез, то ли от недосыпа. Черты лица заострились, а губы потрескались. И все эти перемены произошли всего за одну ночь. — Как ты? — спросила Шарлотта, и голос ее предательски дрогнул, словно его обладательница боролась со слезами. Она приблизилась к замершему посреди комнаты брату и заглянула ему в глаза. — В полном порядке, — ответил Магнус, попытавшись улыбнуться, но вышло как-то натянуто и лживо. — Как дети? — спросил он. Тут маска на лице Шарлотты треснула, и она с коротким всхлипом шагнула в объятия брата, обняла его за шею, уткнулась носом в грудь, задыхаясь от слез. — Мерлин, я просто ужасная мать. От страха перестала соображать, упала на пол и ничего не могла сделать, не в силах подняться, — в перерывах между всхлипами бормотала Шарлотта, дрожа в объятиях брата. — Это я виновата. Не досмотрела… — Тише, сестра, ты ни в чем не виновата, — говорил мягко Магнус, пытаясь унять слезы сестры. Он гладил ее по спине, обнимал за талию, ощущая, как ткань его пижамы становится мокрой от слез сестры. — Ты спас ее, — проскулила Шарлотта, отстранившись от брата и заглядывая в его глаза. — Спасибо, спасибо, спасибо тебе. Я тебе обязана, Сигнус тебе обязан. Проси, что пожелаешь, мой муж сделает для тебя все что угодно… — словно безумная, говорила Шарлотта и на щеках ее расцветал лихорадочный румянец, губы ее дрожали, а глаза блестели. — Главное, что с детьми все в порядке, — проговорил Магнус с расстановкой. — Но ты знаешь, что мне нужно, — сказал он немного погодя, все так же обнимая сестру. — Я все устрою, — глухо произнесла Шарлотта, положив голову на плечо брата. Страх все еще жил в ее сердце, и она не могла так просто забыть пережитый кошмар. Шарлотта всегда считала себя сильной и стойкой, способной принимать трудные решения и рисковать жизнью и здоровьем. Но так ли это на самом деле? То, что случилось накануне, показало, насколько ничтожна и слаба Шарлотта на самом деле. Когда ее ребенок оказался в смертельной опасности, когда принцесса задыхалась от дыма в объятой пламенем детской, она не смогла ничего предпринять. Ее охватил ступор, а ноги подкосились, страх захлестнул сознание. Как она могла сидеть и в бессилии наблюдать? Магнус молчал, слушая размеренное дыхание сестры. Шарлотта успокаивалась в его объятиях, что не могло не радовать. Хоулп внезапно осознал, что в его душе начала тлеть надежда, которая все чаще и чаще причиняла ему боль. Что, если его отец, наконец увидел его настоящую суть? Понял, какой он на самом деле? — Что было после того, как я отрубился? — спросил Магнус с плохо скрываемой надеждой в голосе. — Они потушили детскую и только тогда заметили, что ты лишился чувств. Прости меня, я должна была… — смущенно заговорила Шарлотта и в голосе у нее прозвучала вина. — Тише, — шикнул Магнус, снова погладив сестру по рыжим волосам, чтобы та успокоилась и не волновалась. — Отец ничего не сказал. Просто велел оказать тебе помощь, — произнесла Шарлотта, и Хоулп лишь усмехнулся. На что он рассчитывал? Что отец спустя столько лет прибежит к нему, начнет просить прощения? Как наивно. Рудольфус никогда не признавал свои ошибки, разве несчастный случай должен изменить его отношение к сыну? Тем более, что Магнус для него не более чем ошибка молодости. Хоулп глубоко вдохнул и выдохнул, понимая, что теперь он должен окончательно расстаться с прошлым ради призрачного будущего. Лучше уже точно не будет, отец не видит дальше своего носа, и он никогда не был достоин сыновьей любви. Магнус окончательно понял, что ему нет и не будет места среди Лестрейнджей, потому что он не Лестрейндж и никогда им не станет. Значит, он должен покинуть замок как можно скорее, пока в сердце его есть решимость. Стоит ему увидеть отца, и он снова попадет в плен надежды, которая изводила его долгие годы и вела прямиком к пропасти. Так дальше жить нельзя.***
Рудольфус Лестрейндж всю ночь не находил себе места. Он раз за разом прокручивал в голове воспоминания минувшего вечера и каждый раз приходил в ужас от того, чем все могло закончиться. Пожар мог запросто отнять жизни детей, оставить род без наследника и, что хуже всего, погубить маленькую принцессу. Сэр Лестрейндж задавался вопросом, как такое могло произойти в его доме? Как он мог недоглядеть, не убедиться в полной безопасности? По первым данным возгорание произошло из-за неправильно заколдованный свеч. Найти бы того криворукого волшебника, кто это учудил, и оторвать голову. Но никаких следов не осталось. Огонь уничтожил все, а прислуга ничего не знала. Рудольфус лично проводил допросы. Если от сыворотки правды, которую он использовал, можно было найти антидот, то от угроз Рабастана применить Круциатус — едва ли. Слугам хватало лишь упоминания второго непростительного, как они начинали заливаться соловьями и рассказывали все свои тайны. Рудольфус обессиленно откинулся на спинку кресла и смежил веки. Некоторое время он так и сидел. К счастью, дел было не так много, в Министерстве наступила странная тишина, и Лестрейндж, наученный горьким опытом, что после затишья непременно следует разрушительная буря, оставался напряжен. Еще и дома были проблемы. Младшая дочь родилась раньше срока и имела слабое здоровье, что обещало принести в будущем проблемы. Теперь ко всему прибавился пожар. Моргана, маленькая Пандора, находящаяся в смежном помещении, могла надышаться дымом. — Рудольфус? — тихо позвал мужчину женский голос. Он открыл глаза и устало взглянул на вошедшую в кабинет жену, облаченную в домашнее серое платье. Волосы Полумна собрала в простую косу. Платье ее не отличалось роскошью, и даже в нем она была весьма хороша собой. Невысокая и миниатюрная, она обладала приятной внешностью, к тому же после родов ее формы налились и округлились. Рудольфусу было приятно на нее смотреть, и он никак не мог определиться, что именно чувствует к юной жене. Полумна смотрела на мужа чуть смущенным взглядом, словно боялась заговорить. На самом деле она пыталась понять, в каком он настроении, чтобы осуществить просьбу отца. За года брака Луна постепенно научилась типично женским хитростям. Она изучила повадки мужа, природная наблюдательность здорово ей помогала в этом плане. Луна знала, что лучше всего с ним говорить после ужина или близости, когда он расслаблен и спокоен. Когда Рудольфус раздражался, его глаза вспыхивали воинственным пламенем, а на лице проступало свирепое раздражение. Улыбался Лестрейндж тоже по-особенному, кончиками губ, словно насмешливо. — Что случилось? — спросил он, жестом подозвав жену к себе. Луна покорно к нему подошла, и Рудольфус усадил ее себе на колени. Раньше подобное действие вызвало бы у Луны сильное смущение и неловкость. Однако теперь она к этому привыкла, к тому же подобное могло усмирить Лестрейнджа. Полумна поерзала на коленях мужа, устраиваясь поудобнее, скользнула взором по письменному столу, подмечая бумаги с печатями министерства. Супруг, как всегда, работал. Временами Луне казалось, что он женат не на ней, а на работе. Что поделать, в первую очередь Рудольфус — Пожиратель Смерти. — Вы сильно заняты? — задала вопрос Луна, хотя прекрасно понимала, что у Лестрейнджа очень много дел. Но она привыкла играть глупость, наивность и непосредственность, даже если эти качества постепенно в ней умирали. — Не очень, — ответил с усмешкой Рудольфус, бережно обнимая жену за талию. Полумна лишь порадовалась, что ей месяц после родов нельзя делить с ним постель. Однако в глубине души почему-то появилась досада. Поймав себя на этом, Луна вдруг покраснела. — Я хотела поговорить с вами, — начала издалека Полумна, отводя взгляд. Конечно, она могла сказать все прямо, но лучше смягчить его страхом и смятением. Так будет проще. Лестрейнджу нравилось видеть рядом с собой покорную игрушку, за годы брака Луна поняла это. Рудольфус осторожно, но настойчиво взял ее за подбородок и заставил смотреть ему в лицо. — Мой отец желает открыть магазин и ему нужны средства… — Неужели твой отец рискнул просить об этом? — спросил Рудольфус с кривой усмешкой. — В прошлый раз мне показалось, что он желает запихать мои деньги мне в глотку, — произнес он, погладив жену по спине. Луна напряженно его слушала, вспоминая тот день, когда муж в очередной раз помог тестю. С наводки Полумны, разумеется. — Ему трудно переступить через себя, — негромко сказала Луна, нахмурившись. Лестрейндж неожиданно презрительно улыбнулся, отчего черты его лица ожесточились. Зеленые глаза полыхнули гневом и раздражением, которые он блестяще скрыл. Рудольфус умел держать себя в руках и редко срывался. А если срывался, то становился неоправданно жестоким и еще более беспощадным. — Ну, конечно, — хмыкнул Лестрейндж. — Он верен своим принципам лишь на словах, как и большинство людей. Почему же он просит через тебя? Боится прийти сам? — спросил он, настойчиво взяв жену за подбородок, чтобы заглянуть в ее глаза. Луна встретилась взглядом с мужем и поежилась, поерзав у него на коленях. Ей резко сделалось нехорошо и неудобно. Пронзительный взгляд Рудольфуса был похож на кинжал и резал не хуже. — Отец испытывает неловкость. Он все еще не смирился с моим… Нашим браком, — начала увещевать Луна, думая, как бы ей уйти от столь опасной темы. Отец и муж не выносили друг друга, понятно почему. Рудольфус — правая рука Темного Лорда, его верный цепной пес, готовый уничтожить всякого, кто встанет на пути Повелителя. Он был наделен колоссальной силой и властью, которую мастерски использовал. Еще он был убийцей и чудовищем. Монстром. Луна никогда не забывала, кто ее муж. Она знала, на что он способен, и понимала, что Рудольфус может действовать вероломно и крайне жестоко. Луна временами удивлялась, как он еще не причинил ей существенного вреда. Конечно, она помнила, как он раз за разом овладевал ею, склонял к близости. Тогда Луна думала, что Лестрейндж ее насилует и принуждает. Но теперь она задумывалась о том, что все могло бы быть намного хуже, если бы Рудольфус не пытался держать свой свирепый нрав в узде. Да, он давил на нее, заставлял спать с ним, но ни разу не перешел ту черту, после которой начиналось откровенное насилие. Да и близость, если закрыть глаза на то, с кем Луна спит, приносила ей удовольствие, в чем она долго не могла себе признаться. Теперь, когда ненависть, выращенная войной, погасла в ее душе, уступив место равнодушию, Луна могла смотреть на ситуацию без лишних эмоций. Рудольфус был не самым ужасным мужем, хотя и не считался с ее мнением и не умел выражать чувства. Но в его возрасте, наверное, меняться уже поздно. Лестрейндж никогда не поднимал на нее руку, ограждал от бед, держал подальше от интриг Ближнего Круга и любых опасностей. А во время беременности вообще глаз не спускал с жены. Теперь же он еще больше к ней привязался. Неудивительно, она родила ему дочь. — А ты смирилась? — внезапно спросил Рудольфус, глядя в серые глаза жены. Луна открыла-закрыла рот, словно вопрос мужа сбил ее с толку. Отвела взгляд, закусила губу, не зная, что ответить. Конечно, она тосковала по прошлому, представляла, как бы сложилась ее жизнь, если бы победил Гарри, если бы у нее была возможность быть с Рольфом… Но Луна не давала этим пагубным мыслям ход. Поздно сожалеть, когда выбор сделан. Все сложилось не так уж и плохо. У нее есть ребенок. Если бы не Рудольфус, ее Пандора, ее крошечный белокурый ангелочек, который сейчас мирно дремал в детской, не появился бы на свет. Нет, Полумна не сожалела, что когда-то приняла предложение Рудольфуса. Не сожалела, что родила от него. В конце концов, следует вспомнить, при каких обстоятельствах мисс Лавгуд встретилась с сэром Лестрейнджем. Если бы во время того памятного визита в лагерь Полумна находилась в другом корпусе, то она бы не упала в руки Рудольфуса. Он бы никогда не узнал о ее существовании. Ее отец наверняка бы умер в лагере. И тогда Луна осталась бы совсем одна. Сломленная и уничтоженная минувшей войной, раздавленная потерями. Прибавим ко всем этому условия жизни в лагере и тот факт, что охраняли лагерь различные отбросы общества, желающие заполучить лояльность нового правительства. Так что существовала вероятность быть изнасилованной и убитой. В любом случае Луна долго не прожила бы. Ее жизнь сложилась не так уж и плохо. Она богата, у нее есть деньги, крыша над головой, она спит в теплой постели, носит лучшие одежды и драгоценности, может заниматься любимым делом. Рудольфус отнял у нее свободу, но дал неограниченные средства. Когда-то Луна услышала выражение: «Если свобода — это голод и нищета, то рабство предпочтительнее». Пожалуй, оно подходило к ее ситуации. Пусть она была связана оковами брака с Лестрейнджем, но все же она жива и здорова. Ей не нужно думать, где найти ночлег и добыть еду. А что касается любви, то жить можно и без нее. В конце концов у нее есть кого любить. Дочь и отца. — Я смирилась, — ответила Луна, заглянув в глаза мужа. Тот улыбнулся кончиками губ и, притянув ее к себе, поцеловал. Не властно и грубо, как обычно. А нежно и трепетно, отчего Луна невольно задрожала в объятиях мужа. Кажется, после и беременности и родов в ней открылась порочная натура, раз тело вспыхнуло огнем, стоило Рудольфусу сжать ее груди и углубить поцелуй. Луне стыдно было признаться себе, но она желала мужа. Раньше она считала, что любовь и похоть — это одно и то же. И спать можно только с тем, кого любишь. Однако Рудольфус за годы брака объяснил ей, что любовь и похоть могут существовать по отдельности. — Рудольфус, нет, — пискнула Луна, когда Лестрейндж начал задирать подол ее платья и его рука скользнула по обнаженным ногам вверх. Она вцепилась мертвой хваткой в его запястья и отпрянула. — Что не так? — спросил он чуть хриплым от вожделения голосом, глядя затуманенным взглядом на жену. — Мне пока нельзя, — сообщила Луна, покраснев от смущения. — Лекарь говорит, что еще слишком рано. — Моргана и Мерлин, поскорее бы прошел этот месяц. Я ждал столько времени, — простонал Лестрейндж. Луна хихикнула, видя на его лице обреченное выражение. Она не задумывалась о том, есть ли у супруга кто-то на стороне. Чистокровные волшебники часто имели любовниц и содержали их. Взять хотя бы Элизабет, мать Шарлотты. Да, она давно потеряла свой статус, но Лестрейндж содержал ее. Интересно, есть ли еще кто-то у него? — Ты считаешь это забавным? — спросил деланно сурово Рудольфус, посмотрев на жену, которая сидела у него на коленях и ягодицами ощущала интересную выпуклость под собой. — Есть у меня пара мыслей… — протянул он, спихивая жену со своих колен. Луна с непониманием на него посмотрела, одернув подол платья. — Помнишь уроки ублажения? — спросил Лестрейндж, глядя на покрасневшую от смущения жену. В его зеленых глазах плясали искры. Луна закусила губу, вспомнив, как пару лет назад супруг учил ее некоторым блудным трюкам. Мерлин, как же неловко и стыдно. Понимая, что хочет супруг, Луна не решилась спорить. К тому же он еще не согласился дать денег ее отцу на магазин. Придется постараться. Полумна опустилась на колени рядом с письменным столом, взялась за кожаный ремень брюк и начала расстегивать его. Рудольфус слегка отодвинул кресло назад, чтобы стол не мешал им, взял палочку со стола и наложил звукоизолирующие и запирающие чары на дверь. Будет неловко, если кто-то застанет их в такой ситуации. Луна расстегнула застежку брюк, отодвинула белье и вытащила мужское достоинство. Она неловко замерла, чувствуя взгляд Лестрейнджа, положила руку на естество и сжала его в кольце пальцев, потом сделала несколько движений вверх-вниз, отчего Рудольфус откинул голову назад, прикрыв глаза. Полумна, помедлив, взяла в рот головку члена и несколько раз облизала, изо всех сил стараясь угодить мужу. Она зависела от его средств и настроения. Вобрав половой орган в рот, Луна начала двигать головой вверх-вниз. Ответом ей служили низкие стоны мужа, который положил руку ей на затылок и собрал волосы в кулак. Все его жесткие привычки никуда не исчезали. Через некоторое время, когда Луна ублажила супруга, она сидела на пуфике для ног у его кресла, положив голову ему на колено. Рудольфус перебирал ее светлые волосы, думая о чем-то своем. — Так вы поможете моему отцу? — спросила Полумна немного погодя. — Разве могу я тебе отказать, милая Луна? — спросил Лестрейндж с усмешкой на губах. — Все-таки ты умеешь просить. Луна невесело усмехнулась. Да, умеет. По сути она его игрушка со статусом жены, но она все еще зависит от его мнения и желаний. Вот и обратная сторона ее брака. Хотелось обрести свободу, полную свободу. Самой вершить свою судьбу, выбирать, что надеть, что говорить. Но для этого нужны власть и влияние, сила и опыт, которых у нее не было. Да, она леди Лестрейндж, но она еще так юна и неопытна в глазах общества, в котором вечно шли какие-то интриги. Луна давно избрала свой путь, выбрав девиз, который когда-то принадлежал королеве-консорту Англии: «Готовая повиноваться и служить». Полумна вела себя тихо, скромно, притворялась глупой девочкой, которую интересуют только украшения, картины и наряды. Таких никто не считал опасностью, таких никто не замечал. Луна же искала пути, как ей реализовать себя, но пока не находила. Она хотела быть собой, но, к сожалению, изучать магозоологию ей не дадут. Полумна понимала, что может реализовать себя через мужа, но как сделать, чтобы он ее слушал? Она пока не знала, но понимала, что однажды найдет выход.***
В это время еще одна женщина с фамилией Лестрейндж сидела за вышивкой в покоях, временно обустроенных под детскую. Лаура Лестрейндж хмурилась, делая стежки золотыми нитками по красному фону, изредка бросая взгляды на троих детей, скачущих по покоям. К счастью, Руди быстро оправился от потрясения, вызванного пожаром. Салазар тоже не выглядел напуганным. Он так же был тих и спокоен, как и прежде. Бегал за ее Руди, играя в догонялки. Мальчики хорошо ладили, поскольку были похожи характерами. Обычно в детской было шумно, но не в этот раз. Дельфини, которая была заводилой среди всех детей своего возраста, сейчас казалась тенью самой себя. Обычно девочка носилась, словно маленький смерч, ломала игрушки, отнимала их, командовала. Но не сегодня. Минувшим вечером она едва не погибла и произошедшее сильно потрясло девочку. Дочь Шарлотты всегда была слишком сообразительной для своих лет, слишком умной. Лаура думала, что она не ведает страха, но страхи есть у всех. Теперь он появился и у Дельфини. Принцесса сидела на подоконнике, дышала на стекло и выводила на нем узоры пальчиком. Она хмурила темные брови, серые глаза ее грозно сверкали, но Лаура чувствовала, что принцесса боится. Напряжение, исходящее от Дельфини, витало в воздухе. Вздохнув, Ларуа встала с кресла и приблизилась к девочке. Дельфини не шелохнулась, продолжая сидеть в той же позе и водить пальцем по стеклу. — Ты когда-нибудь вышивала, Дельфи? — спросила Лаура как можно ласковее. Она не знала, как общаться с внуками Повелителя, ведь они гораздо выше нее по статусу. Дельфини смерила девушку прямо-таки презрительным взглядом и отрицательно покачала головой. — Хочешь научиться? — спросила миссис Лестрейндж, пытаясь растормошить девочку. Лаура редко общалась с детьми Шарлотты, поскольку опасалась нрава их матери. Шарлотта обладала поразительной способностью доводить окружающих до гнева или слез парой фраз. Пожалуй, в этом они с Асентусом были схожи. Лаура глядела на девочку, пытаясь поймать хоть одну эмоцию на ее бледном, но хорошеньком личике. Лестрейндж знала, что и в обычном состоянии принцесса не отличалась разговорчивостью, все ее фразы и выражения имели повелительный тон и походили на приказы, а после пожара девочка вовсе замкнулась и молчала. — Нет, — резко ответила Дефльни, зло взглянув на леди Лауру. Та поджала губы, но уже хотела начать уговаривать девочку, как вдруг та спрыгнула с подоконника и побежала прочь из детской. На входе принцесса едва не столкнулась с Асентусом и, недовольно на него посмотрев, выбежала. — Кто-то не в духе? — спросил Лестрейндж, проводив племянницу заинтересованным взглядом. Мужчина перевел взор на жену, неловко замершую у окна. Она уже хотела последовать за девочкой, но передумала, решив, что малышка, как и все дети ее возраста, поспешила к матери. К Асентусу подошел маленький Руди, который тут же начал ласкаться к отцу, как котенок. Асентус, видимо, был в хорошем настроении, поскольку погладил сына по угольно-черным волосам, позволив ему обнять себя за ногу. Мужчина был облачен в брюки, белую рубашку и жилет темно-синего цвета, расшитый серебряной нитью. Жилет очень шел к глазам Лестрейнджа, словно делал их выразительнее и привлекательнее. Лаура всегда знала, что ее муж очень красив. Впервые увидев его, она влюбилась именно в его внешность, хотя в ней, как утверждала старшая сестра Лауры, слишком много холодности и высокомерия. Девушка приблизилась к супругу, который что-то прошептал сыну, и мальчик, кивнув, отправился к корзине с игрушками. — О чем ты говорила с принцессой? — спросил Лестрейндж, когда Лаура подошла к нему поближе. Краем глаза она заметила, как Салазар тоже подошел к корзине с игрушками и начал в ней копаться, как и Рудольфус. — Хотела утешить девочку. Она показалась мне испуганной и одинокой, — ответила Лаура. — Неудивительно, Дельфини едва не погибла, — сказал тихо Асентус, наблюдая за детьми внимательным взором синих глаз. — Слава Мерлину, Магнус спас ее. Не представляю, какое горе охватило бы Шарлотту, если бы девочка погибла, — задумчиво проговорила Лаура. — Хорошо, что Магнус был в замке. — Да, уж, хорошо, — хмыкнул презрительно Асентус Лестрейндж, и Лауру передернуло, поскольку ее муж мгновенно стал прежним человеком, отталкивающим и холодным. Периодически в Асентусе просыпалось что-то жуткое и темное, что завораживало и пугало, а острый язык резал не хуже кинжала. — Вы тоже ненавидите брата? — спросила Лаура и тут же прикусила язык. Они никогда не касались в разговорах членов семьи, не обсуждали и не осуждали их. У Асентуса были не самые лучшие отношения с родней. Все постоянно что-то от него ждали, и юноша чувствовал себя одиноким и брошенным. Но, несмотря на это, перемывать кости членам семьи было запрещено. Лаура никогда не спрашивала мужа о его отношении к родным, и не зря. — Он — сквиб и бастард, — ответил Асентус так, словно эти жуткие слова объясняли все. Лаура ужаснулась словам мужа. Она жила в этой стране больше пяти лет, но все равно приходила в ужас от варварских законов. Даже член семьи для Лестрейнджей — человек второго сорта, что уж говорить об остальных? — Леди Шарлотта любит брата и не обращает внимания на традиции, — напомнила зачем-то Лаура. Асентус смерил ее насмешливым взглядом голубых глаз, словно смеялся над ее словами. — Моя кузина любит идти против правил, — ответил Лестрейндж с тенью насмешки. — Она всегда была упрямой и игнорировала любые приличия, в этом они с Магнусом похожи. — Разве это не свобода? — спросила Лаура тихо, подавшись к мужу. Тот усмехнулся, глядя в глаза жены. Он был выше нее почти на голову и словно возвышался над ней, что очень ему нравилось. — Это глупость. Глупо идти против законов, которые действовали тысячи лет, — ответил Асентус, накрыв рукой щеку супруги. Некоторое время он смотрел в ее карие глаза, словно подумывал что-то сделать, но присутствие детей отрезвило его, и Лестрейндж покинул детскую. Лаура смотрела вслед мужу и думала над его словами. Ей казалось, что идти против тысячелетних законов не глупость, а смелость. А Шарлотта никогда не была труслива, Магнус, как оказалось, тоже. Удивительно, что бастард спас принцессу. Он был храбр и смел, имел доброе сердце, но окружающие привыкли видеть только худшее. Лаура плохо знала Хоулпа, но, наслушавшись рассказов и сплетен о сыне сэра Лестрейнджа, заочно презирала его, не видела за всеми этими слухами обычного человека.***
Леди Беллатрикс Лестрейндж шла по коридорам замка, который когда-то считала своим домом, и вспоминала прошлое. Почему-то воспоминания каждый раз накатывали на нее, стоило оказаться в Лестрейндж-холле. Уж слишком много моментов было связано с этим местом. Здесь она впервые встретила Темного Лорда, здесь она вышла замуж, родила сына, здесь приняла Темную Метку, здесь же командовала сражением в далеком восемьдесят первом году, когда орды грязнокровок штурмовали замок. Миледи желала выйти в сад и немного освежить мысли. Темный Лорд опять куда-то отправился. Разумеется, отчитываться он не стал, что неудивительно для человека его статуса. Беллатрикс лишь надеялась, что Повелитель не попал под влияние очередной женщины. О, сколько этих дур она отправила к праотцам своими руками, вспомнить трудно. Беллатрикс даже не помнила их имен и лиц, но то, что она с ними делала, помнила в мельчайших подробностях. Временами Беллатрикс думала остановиться, сдаться. Что толк в очередной убитой сопернице, когда на ее место придет другая? Темный Лорд любил красоту, женщин у него было много, они сменяли друг друга, и временами Беллатрикс думала, помнит ли он имена любовниц? Едва ли. Беллатрикс не могла сдаться. Блэки не сдаются, а Лестрейнджи не прощают и не забывают. Поэтому она боролась за внимание любимого мужчины и всегда выигрывала, потому что Блэки не проигрывают. «Он просто занят», — убеждала себя Беллатрикс, кутаясь в мантию, подбитую мехом. Зима в этом году пришла рано. Прошлой ночью выпал снег и теперь верхушки деревьев блестели от наледи. Холод должен был успокоить ее, помочь привести мысли в порядок. Когда Беллатрикс преодолела очередной поворот, в нее врезалась Дельфини. Леди Слизерин придержала внучку за плечо, не дав ей упасть, посмотрела на нее и поняла, что девочка едва ли не плачет. Никогда до этого Беллатрикс не видела внучку в таком состоянии. Разгневанная, веселая, активная, жизнерадостная, свирепая — Дельфини могла быть какой угодно, но не расстроенной до слез. Временами Беллатрикс удивлялась тому, сколько масок имеет этот маленький ребенок. — Что с тобой? — спросила как можно ласковее Беллатрикс. Она никогда не сюсюкалась ни с сыном, ни с внуками и пыталась быть хорошей матерью и бабушкой. Но бабушка из нее получилась лучше, чем мать. Сигнус был рожден для укрепления позиций в качестве фаворитки, из желания привязать к себе любимого мужчину. Конечно, Беллатрикс его очень любила, но Темного Лорда она любила намного сильнее. Сигнус всегда это знал. Дельфини же знала, что бабушка ее любит, и тянулась к ней. Неудивительно, как говорил Сигнус Блэк, только Блэк может по-настоящему понять Блэка. А Дельфини вобрала в себя почти все черты Беллатрикс. — Я… — пискнула девочка и тут же начала тереть кулачком покрасневшие глаза. Она до сих пор переживала о пожаре, сильный стресс потряс ребенка до глубины души. — Просто испугалась, — призналась Дельфини, опустив черноволосую голову. — Я искала папу, хотела кое-что ему рассказать… — Что ты хотела ему рассказать? — не удержалась от вопроса Беллатрикс, присев на корточки перед девочкой. — Ты не расскажешь маме? — спросила Дельфини с испугом. Леди Слизерин вопросительно приподняла бровь. Она никогда не видела и не слышала, чтобы внучка боялась матери. Шарлотта была мягка и нежна с детьми, неужели Дельфи сделала что-то, что могло вызвать гнев у рыжеволосой леди, как иногда называли Шарлотту? — Не расскажу, — ответила Беллатрикс. Дельфини подалась к ней, заглядывая в глаза бабушки. В серых глазах плескался страх. — Это я подожгла комнату вчера, — призналась девочка и прикрыла глаза, мелко задрожав. — Я не хотела, — покачала головой она, всхлипнув. — Тише, — шикнула Беллатрикс, погладив внучку по кудрявым волосам. — Я просто хотела поджечь лебедя, но загорелась штора, я так испугалась, мы побежали к выходу, и я наступила на платье, — рассказывала в перерывах между всхлипами Дельфини. — Это я виновата, меня накажут? — спросила девочка, открыв глаза и посмотрев в глаза бабушки. Беллатрикс Блэк-Слизерин за свою жизнь видела много событий, к большинству из них она имела непосредственное отношение. Люди смотрели на нее по-разному. Кто-то восхищался ее талантами и красотой, кто-то отдавал должное уму, но чаще всего на нее смотрели со страхом, с надеждой, с мольбой. Но ни разу Беллатрикс не поддалась жалости или иным слабостям. Она никогда не щадила ни себя, ни врагов. Теперь же она испытывала жалость, глядя в глаза внучки и видя в них неподдельный страх. Но страх перед чем? Перед наказанием? Шарлотта не посмеет наказать дочь, дети ей не принадлежат. — Тебя не накажут, и ты не виновата, — заверила внучку Беллатрикс, встав во весь рост. Дельфини откинула голову назад, чтобы видеть ее лицо. — Ты растешь, и твоя магия растет вместе с тобой. Думаю, скоро я буду с тобой заниматься и учить тебя контролировать свою силу, — улыбнулась Беллатрикс, увидев в серых глазах знакомый огонек. Да, ее внучка тоже очень любила магию, любила ее намного больше, чем Салазар или Шарлотта. Когда-то мать Дельфини грезила сражениями, но променяла боевую форму на семейный очаг. Значит, не так уж и велико было ее желание сражаться. Значит, она не так сильно любила мгновения, когда магия струится вместе с кровью по венам. Дельфини же ждало великое будущее. Она точно пойдет по стопам бабушки и принесет славу своей семье на поле битв. Глядя на внучку, Беллатрикс видела ее выросшей и окрепшей. О, Дельфини обещала стать настоящей красавицей. Высокой и статной, как и ее отец и мать, с блестящими черными кудрями, красивым лицом и пронзительными серыми глазами. Глядя на трехлетнего ребенка, леди Слизерин уже ждала дня, когда сможет лично обучать ее магии… — Я хочу колдовать сейчас, — поделилась девочка, взяв бабушку за руку. Она преданно заглядывала в ее глаза, словно искала поддержку. — Всему свое время, принцесса, — ответила Беллатрикс, и Дельфини поморщилась, словно такое обращение ей совсем не нравилось. К счастью, она хотя бы не противилась и носила платья, как маленькая леди. С Шарлоттой, если верить Кэрроу, было намного труднее. — А куда ты идешь? — спросила Дельфини, поняв, что собеседница облачена в выходные одежды. — Хочу погулять в саду, — улыбнулась Беллатрикс, чувствуя, как пламя тревоги, вызванное отъездом Повелителя, постепенно гаснет в душе. Рядом с внуками она словно исцелялась. — Можно с тобой? — капризно поинтересовалась Дельфини, нахмурив темные брови. Беллатрикс кивнула, не в силах отказать внучке. Девочка мастерски вила из родных веревки и всех это устраивало, хотя Шарлотта временами пыталась воспитывать дочь. Едва ли у нее это получалось, Дельфи имела удивительно строптивый нрав. — Пойдем, найдем Пэт, тебя следует одеть для прогулки, — сказала миледи и, держа внучку за руку, направилась в сторону спальни девочки. Дельфи смиренно шла рядом, крепко вцепившись в руку бабушки. Уже у самых дверей в гостевую спальню, выделенную для принцессы, она внезапно остановилась, потянув бабушку за руку. Беллатрикс посмотрела на нее сверху вниз и встретилась взором с не по-детски серьезным взглядом серых глаз. — Умирать больно? — тихо спросила Дельфини, и в ее глазах появился огонек страха. Впервые в жизни леди Беллатрикс Слизерин не знала, что ответить. Магическая Британия. Норд-Райдинг. Лестрейндж-холл. Вечер того же дня. Когда Рабастан Лестрейндж вошел в кабинет брата, чтобы позвать его к ужину, он застал крайне занимательную картину. В кабинете Рудольфуса не оказалось, но зато из спальни, дверь в которую была распахнута, доносился тихий детский писк и нежное женское пение. Рабастан, чувствуя себя не в своей тарелке, приблизился к двери и замер в проеме, глядя на картину, которая развернулась перед ним. На большой двуспальной кровати на белом одеяльце, обшитом кружевами, лежал крохотный ребенок, который плакал, требуя внимания и ласки, а по обе стороны от младенца сидели ее родители. Полумна показывала девочке игрушку — золотистого дракончика, который звенел при потряхивании. Рудольфус же молча наблюдал за этим действием и на губах его играла до ужаса странная улыбка. Нет, это была не насмешливая ухмылка победителя, имеющая место, когда Рудольфус выигрывал очередное политическое сражение. Это был не кровожадный оскал, когда враги Лестрейнджей в муках умирали у его ног. Это была именно улыбка, настоящая и теплая. Зеленые глаза Рудольфуса Лестрейнджа заполнились искренней и совершенно не поддельной нежностью, когда он смотрел на своего младшего ребенка, который пока совсем на него не походил. То же тепло царило во взгляде Лестрейнджа, когда взор его касался молодой жены. Рабастан Лестрейндж наблюдал за братом и пытался вспомнить, когда он в последний раз видел брата таким настоящим и таким счастливым. У него ничего не получилось. Рудольфус Лестрейндж раз за разом всплывал в памяти Рабастана в качестве бесстрашного воина, карающего меча лорда Волдеморта или же хладнокровного политика, лицо которого напоминало каменную и оттого бесчувственную маску. В том, что брат наконец-то счастлив, Рабастан Лестрейндж не сомневался. Он редко лез в душу брата, поскольку ценил его личное пространство, но временами не понимал его действий. Если бы жена Рабастана стала фавориткой Темного Лорда и принесла ему столько неприятностей и мук, то он бы, не задумываясь о последствиях, подал на развод. Рудольфус же был совершенно другим. Теперь же видя брата счастливым, Рабастан внезапно ощутил, как его с головой захлестнула зависть. Он тоже хотел, чтобы рядом был кто-то, кто бы любил его. Кто называл бы его отцом. Совсем скоро дочь Рудольфуса подрастет и в ней проявятся черты Лестрейнджей. Через год она уже будет бегать на своих маленьких ножках, называть Рудольфуса «папа», улыбаться ему. А Рудольфус… Рудольфус, безусловно, будет любить свое маленькое чудо и оберегать его. А что останется у Рабастана? Он всю свою жизнь положил к ногам Темного Лорда, как и брат. Но в отличие от него, не следовал правилу: «Во имя своей семьи». Рабастан готов был на многое ради близких, но он не хотел создавать свою семью, считая, что семья — это лишние проблемы. Девизом Рабастана были слова: «Жить нужно так, чтобы больше не хотелось». И он жил так назло отцу, брату, родной матери, которая терпеть не могла Рудольфуса и все пыталась воспитывать сына. Рабастану было плевать на ее мнение, она всего лишь женщина, и она не в праве все решать за него. Рабастану с детства позволялось то, что нельзя было Рудольфусу. Рудольфус — наследник, будущий глава рода, он должен быть холодным и бесстрастным, он должен думать головой. И, безусловно, не поддаваться эмоциям. Отец желал видеть Рудольфуса идеальным сыном, и старший сын оправдал все надежды сэра Сильвия. Но жизнь его от этого проще не стала. В восемнадцать лет Рудольфус отправился во Францию в составе делегации посла Магической Британии. Там же сэр Сильвий выгодно женил сына, не заботясь о его чувствах. Но даже тогда Рудольфус не взбунтовался, поскольку прекрасно знал, что любые действия сэра Сильвия направлены на укрепление семьи. Рабастан не помнил первую жену брата, он видел ее от силы пару раз. В памяти остались только голубые наивные глаза и светлые волосы. Первая жена Рудольфуса долго не прожила. Не смогла оправиться от родов. Первенец Рудольфуса, наследник, о котором так мечтал сэр Сильвий, тоже надолго не задержался в этом мире. Тогда-то Рудольфус вернулся на родину, вновь одинокий и не связанный никакими обязательствами. Рабастан тогда малодушно радовался такому стечению обстоятельств. Наконец-то рядом будет любимый старший брат! Старший из сыновей сэра Сильвия вернулся домой повзрослевшим, более уверенным, но нрав его уже начал меняться. Черты, которые были в Рудольфусе едва заметны, обострились. Он стал мстительным и жестоким. Благородство, храбрость и жажда справедливости, за которые Рудольфус едва не угодил на Гриффиндор, угасли в его душе и сменились другими, более низменным чертами. Чертами, которые в итоге помогли Рудольфусу выжить. Даже обновленный Рудольфус был больше достоин отцовской любви, чем Рабастан. Басти Лестрейндж всегда это понимал, ему было суждено жить в тени старшего брата, и его это устраивало. Он никогда не стремился к большему. Зачем, когда он и так богат, когда все дела решают отец и брат? Вместо изучения военной стратегии, политики и политических игр Рабастан проводил время с куртизанками, играл в покер, проигрывал и выигрывал, ввязывался в дуэли и, конечно, соблазнял служанок. Стоит заметить, в этом они с братом были схожи. Рудольфус тоже был не против любовных игр. Особенно после того, как впутался в сети Беллатрикс, влюбился в нее и вышел в борьбе за любовь проигравшим. После истории с Беллой Рудольфус очень изменился, стал худшей версией себя. Чтобы никто не видел его слабостей, он начал носить маски безразличия. Чтобы никто не смел нападать на него, нападал первым. Любой урон, который наносили Рудольфусу и его семье враги, возвращался с удвоенной силой. Помимо этого, Лестрейндж спутался с Долоховым и это еще больше усугубило ситуацию. Отныне он не боялся ничего. Не сдерживался пресловутыми рамками морали, не видел границ дозволенного. Судьбы окружающих людей, если они не носили фамилию Лестрейндж, его мало заботили. Он играл с людьми, особенно с молодыми и красивенькими девушками, которые летели на огонь, как мотыльки, и сгорали в этом пламени. Рудольфус обладал каким-то темным магнетизмом, девушки попадали в плен его чар, отдавали ему себя, а он, утолив жажду, забывал о них. И это был, пожалуй, лучший расклад. Только так можно было вырваться из плена Лестрейнджа. У судьбы своеобразное чувство юмора. Вокруг Рудольфуса было полно женщин разных сортов, он мог делать все, что ему хотелось, но над той, которую он любил, его чары были не властны. Пожалуй, в жажде жизни и в пороках Рудольфус и Рабастан были невероятно похожи. У них были разные матери, но один отец. Сэр Сильвий тоже не был образцом морали. Не удивительно, что его сыновья выросли такими. Яблоко от яблони недалеко падает. Но тем не менее, несмотря на все многочисленные пороки, Рудольфус был лучше брата, умнее, хитрее, осторожней. То, что Рабастан брал магией и напором, его брат получал хитростью и интригами. Антонин Долохов однажды неудачно пошутил, что, если бы он не знал покойную Белинду Яксли, подумал бы, что Рудольфус — сын Абраксаса Малфоя. И вот теперь все воспоминания проносились перед глазами Рабастана Лестрейнджа, когда он наблюдал за тем, как его брат смотрит на крошечную дочь. Между Рудольфусом и его женой царили мир и покой, по крайней мере, так казалось. А что происходит в семье Рабастана? Рабастан Лестрейндж не был близок со своим младшим сыном. Когда Лестрейндж попал в Азкабан, Асентусу было всего три года, он не считал ребенка человеком. Что он понимает? Даже в Азкабане Рабастан редко о нем вспоминал. Временами он думал о Сильвие, своем первенце, так похожем на него, но эти мысли быстро уходили. Амелию Рабастан тоже никогда не любил. Да, в начале она его увлекла, но наваждение быстро прошло и пришло раздражение от того, что девушка пыталась его контролировать. Рабастан всегда ценил свободу и не любил власть над собой. Вот он и боролся за эту свободу. Выйдя из Азкабана, Рабастан сблизился со страшим сыном. Сильвий был очень похож на отца, словно его копия, безусловно, лучшая копия. Да, он был жесток и свиреп, считал, что ему по праву рождения и происхождения дано больше, чем остальным. Но Сильвий был лучшим из Лестрейнджей. Молодой, красивый, пылкий, сильный, он обещал стать великим человеком, достойным титула и власти, но… все рухнуло. В Асентусе не было и половины тех достоинств, что были в его старшем брате. Сильвий был храбрым, Асентус — трусливым. Сильвий был сильным, Асентус слабаком, коих еще поискать. Сильвий был душой компании, много смеялся и шутил, Асентус же был тихим и нелюдимым. Помимо этого, Асентус был очень похож внешне и характером на мать. Высокий, худощавый, бледный, с вечно напуганными голубыми глазами. Рабастан никогда не любил Амелию и перенес отношение к жене на сына. В этом заключалась его величайшая ошибка. Осознав ее после смерти Сильвия, Лестрейндж пытался наладить с единственным отпрыском отношения, но у него ничего не получалось. Асентус, который всегда преданно заглядывал в его глаза, ища поддержку, теперь не стремился в общество отца. Власть Амелии над сыном наоборот росла. В глубине души Рабастан любил сына и переживал из-за их конфликтов, но никак не мог сблизиться с ним. Пороки сына слишком его раздражали. Но после того, как всплыла правда о гибели Сильвия и роли Амелии в трагедии, с трудом установленное перемирие между отцом и сыном обрушилось. Рабастан был Лестрейнджем, а Лестрейнджи, как всем известно, не прощают и не забывают. При других обстоятельствах Басти убил бы Амелию с особой жестокостью, но этих обстоятельств не существовало. Он потерял Сильвия из-за Амелии и не хотел потерять второго сына. Если бы Рабастан убил мать Асентуса, тот бы никогда его не простил. Так отец и сын жили под одной крышей, родные, но бесконечно чужие. Их объединяла только фамилия, и только она держала их вместе. Рабастан пытался заглушить боль потери, судить беспристрастно поступки сына, быть терпеливым. Но, увы, эти черты не входили в число его добродетелей. Асентус был живым напоминанием о смерти Сильвия. Он был слишком похож на мать. Даже больше, чем все думали. Рабастан уже не мог жить с сыном под одной крышей. Видя его каждый раз за столом, он словно видел перед собой Амелию. И каждый раз в душе вспыхивала злоба и жажда мести. Рабастан боялся, что однажды он заявится в особняк, где коротает дни предательница-жена, и вскроет ей глотку Секо. Но страх окончательно остаться одному не давал поступить так, как велит сердце. Мужчина подумывал о переезде. У Лестрейнджей много владений, в одном из них он обязательно найдет себе место. Жаль только, что он будет совсем один. У Асентуса была жена и сын. У Рудольфуса тоже есть семья. А где ему, Рабастану, искать приют и спасение? Рабастан Лестрейндж никогда не считал, что семья — это все, но теперь понимал, что ошибался. На старости лет его разобрала сентиментальность, и теперь он частенько вспоминал молодость, забавы с братом, свои многочисленные романы и, конечно же, старшего сына. Ах, если бы Сильвий был жив… Все могло быть иначе. Но не будет. И вот теперь Рабастан, человек, которого боялись и ненавидели, человек, который не ведал ни страха, ни жалости, стоял на пороге спальни брата и с тоской в карих глазах наблюдал за Рудольфусом и его семьей. В груди у него разгоралось пламя ядовитой зависти, и ничто не могло его унять. Лестрейндж пришел позвать брата к ужину, но теперь слова и мысли вылетели из его головы. Мужчина покачал головой, отчего вьющиеся волосы упали ему на лоб. Он уже хотел уйти, оставив Рудольфуса и Полумну с дочерью, как его присутствие заметил сэр Лестрейндж. — Басти, проходи, — велел Рудольфус спокойным и даже добрым голосом. Обычно он командовал, в его голосе звучали власть и уверенность. Теперь же он больше напоминал человека. Рабастан, не в силах противостоять соблазну быть принятым в круг семьи и сопротивляясь одиночеству, которое с каждым днем становилось все сильнее и сильнее, прошел вглубь спальни, впервые ощутив тень неловкости. Он никогда не смущался, теперь же ему казалось, что он зашел то ли в храм, то ли в личное пространство брата. — Я пришел позвать вас к столу, — промолвил Рабастан и удивился, как слабо и устало прозвучал его голос. Рудольфус сузил глаза в подозрении, глядя на брата. Он всегда мог читать его, как открытую книгу. — Благодарю, но еще есть время, — сказал сэр Лестрейндж, мельком взглянув на настенные часы. Полумна сидела на кровати, взяв на руки дочь, и с неловкостью смотрела на деверя. Они никогда не были близки, что неудивительно с разницей в возрасте и во взглядах на жизнь. Рабастан всегда пугал Луну даже больше, чем Рудольфус. — Я отнесу Пандору в детскую, — пролепетала смущенно Полумна, но Рудольфус поднял руку, жестом велев жене сидеть. Та замерла, глядя на него с непониманием. Рабастан усмехнулся, его брат всегда мог командовать женщинами, но почему-то не имел власти над Беллатрикс. Да и Шарлотта в последнее время все чаще и чаще не повинуется приказам отца. — Не хочешь подержать племянницу? — спросил Рудольфус, глядя пронзительным взглядом на Рабастана. Тот кивнул, замявшись у кресла. Он нерешительно приблизился к кровати, и леди Лестрейндж, мельком взглянув на мужа, встала и приблизилась к деверю, бережно прижимая к груди столь желанного и любимого ребенка. — Главное, держите головку, — произнесла негромко Луна, передавая дочь в руки Рабастану. Тот удивительно бережно взял девочку, опасаясь, что она заплачет. Рабастан не любил детей. Особенно таких маленьких. В молодости он и к сыновьям-то не подходил. Сильвием мужчина заинтересовался, когда мальчик уже начал ходить и проказничать. Асентус так и остался для него мальчишкой, бегающим за матерью и держащим в руках подол ее платья. Внука Рабастан держал на руках от силы раз семь или восемь. Рудольфус-младший не пользовался его любовью из-за сходства с бабушкой. Держать крохотного ребенка на руках спустя столько лет было волнительно. Рабастан заглянул в маленькое, но уже румяное личико девочки и невольно взор его потеплел. Пандора уже успела похорошеть, пока непонятно, на кого она будет похожа, но Рабастан надеялся, что кровь Лестрейнджей возьмет верх. — У нее твои глаза, — произнес зачем-то Рабастан, взглянув на Рудольфуса. Тот усмехнулся кончиками губ. Луна неловко стояла рядом с Рабастаном, с волнением следя за тем, чтобы он случайно не причинил малышке вред. — Да, — с гордостью сказал Рудольфус Лестрейндж, поднимаясь с кровати. Он едва не зашипел, поскольку правое колено вновь невыносимо заболело. Да, Грюм в свое время пробил ему коленную чашечку и повредил сустав, травму вылечили не сразу, поскольку травму Лестрейндж получил во время штурма Лестрейндж-холла в восемьдесят первом. Да и целители аврората не очень-то хотели помогать раненым пожирателям. К счастью, здоровье Рудольфуса сильно не пострадало, но после Азкабана Лестрейндж временами испытывал сильную боль в ноге. Но по привычке предпочитал не подавать виду, что ему больно. Вот и сейчас ни один мускул не дрогнул на его бледном лице. Рабастан не заметил состояния брата, поскольку внимательно рассматривал младенца на своих руках. Пандора была очень крохотной, намного меньше его сыновей в этом же возрасте. Кожа у нее была бледная и очень тонкая так, что под ней при хорошем освещении были видны кровеносные сосуды. На щеках уже играл румянец, а пушок светлых волос более темный, чем у Полумны казался удивительно мягким. Рабастан Лестрейндж хотел прикоснуться к щеке девочки, но его рука замерла над головой Пандоры. Девочка, высвободив ручонку из пеленки, внезапно схватила дядю за палец, глядя неосмысленным взглядом прямо перед собой. Вероятно, внимание девочки привлек золотой перстень с гербом рода, которое Рабастан в свое время получил от отца и с тех пор носил. — У нее очень прочная хватка, — заметил младший Лестрейндж, испытывая крайне смешанные чувства от общения с маленькой мисс Лестрейндж. В душе удивительно потеплело, стало спокойнее. — Она точно Лестрейндж, своего не упустит. Сказав это, Рабастан поочередно взглянул на родителей ребенка. Луна довольно улыбнулась, радуясь, что в очередной раз смогла угодить Лестрейнджам. Да и ребенка она очень ждала и любила. Рудольфус же казался спокойным и уверенным, как и всегда. Только в глазах таял лед. К ужину братья Лестрейндж и Полумна спустились вместе. Перед этим Луна отнесла дочь кормилице, полукровке по происхождению, найденной по приказу Рудольфуса Лестрейнджа. У кормилицы было двое детей трех лет и двух месяцев. Она жила в замке, а ее муж в постройке неподалеку. Он работал в конюшне, и сэр Лестрейндж обещал за верную службу дать ему домик на своих землях. В столовой собрались люди, которые имели отношение к дому Лестрейндж. Стул во главе стола пустовал. Луна знала, что это место принадлежит Темному Лорду, и даже принц Сигнус не имеет права садиться на него. Волдеморт, как обмолвился однажды Рудольфус, был его крестным отцом, значит, он давно уже член семьи. Напротив пустующего стула гордо восседала леди Беллатрикс Слизерин, облаченная в домашнее платье из черного бархата. Ее все еще густые черные кудри, пронизанные редкой сединой, были собраны в прическу. До прихода Лестрейнджей она о чем-то переговаривалась с сыном, сидящим по правую руку от места своего отца. Рядом с бабушкой сидела маленькая принцесса Дельфини. Салазар же занял место между матерью и отцом. Рудольфус и Полумна прошли к своим местам, и сэр Лестрейндж отодвинул стул перед Луной, позволив ей сесть, и пододвинул его к столу. Сам он занял место рядом с женой, переговариваясь с Беллатрикс о погоде. Лаура расположилась между сыном и мужем и что-то объясняла отпрыску, а мальчик внимательно ее слушал, опасливо косясь на принца Сигнуса, который имел крайне мрачный и недовольный вид, словно его что-то очень беспокоило. Об этом красноречиво говорили сдвинутые к переносице черные брови, холодный взгляд серых глаз, обращенный в пространство перед собой, и плотно сжатые губы. — Повелитель почтит нас своим присутствием сегодня? — спросил Рабастан Лестрейндж, заняв свое место так, что рядом с ним остался пустующий стул. Стул, который всегда занимала леди Амелия. Отныне ей не было места среди членов семьи, но слуги не додумались убрать стул. — Увы, нет, — ответила леди Беллатрикс, наблюдая, как Рабастан с ходу берет кувшин с вином и наливает себе напиток в кубок. — Печально, — пожал плечами тот. Луна же считала иначе. Она хотя бы сможет спокойно поесть без страха подавиться и умереть самой глупой смертью из всех возможных. Полумна наложила себе бараньих ребрышек в соусе. Она раньше особо не любила мясо, могла спокойно обходиться без него, но во время второй беременности вдруг начала поглощать мясные блюда и отныне не могла прожить без них и дня. Кроме того, теперь ее даже птица не устраивала. Рудольфус шутил, что теперь она точно Лестрейндж. Он сам предпочитал мясные блюда, и его дети, кажется, тоже. Ужин прошел сносно. Луна уже искала предлоги, чтобы отправиться к дочери, как вдруг начались беседы. Детей к тому времени отправили в игровую с нянечкой. — Я слышал, что сэру Селвину поступило выгодное предложение от сэра Пиритса, — негромко произнес Асентус Лестрейндж, который теперь основательно занялся карьерой в министерстве магии. — Я тоже слышал об этом, — промолвил Рабастан, покосившись на брата, который лениво пил вино, откинувшись на спинку стула. — Это так, мне уже доложили, — кивнул Рудольфус, подтверждая слухи. — Разве это не усилит влияние Пиритсов? — спросил Асентус, с беспокойством покосившись на принца, который, кажется, мыслями был где-то очень далеко. — Пиритс хочет женить своего старшего сына на дочери сэра Селвина. Септимус Селвин — наместник Ирландии, и Роберт таким образом желает заручиться его поддержкой, — начал говорить Рудольфус Лестрейндж. — Но для чего? — спросил Асентус, за что был награжден холодным взглядом дяди. — Вероятно, он хочет лишить отца должности, — ответила за родителя леди Шарлотта, которая уже разбиралась в политике и хитросплетениях интриг. Присутствующие усмехнулись, словно сомневались, что подобное возможно. — Я бы посмотрел на это, — усмехнулся Рабастан, который не сомневался в уме и хитрости брата. Рудольфус польщенно усмехнулся, понимая, что его навыки давно оценили по достоинству. — Селвин откажет Пиритсу. Его род гораздо богаче и древнее, чем род Роберта. К тому же сыновья Роберта не самые лучшие игроки, — уверенно заметила Беллатрикс. В ее глазах отражалось пламя свеч. Леди Слизерин не была сильна в дворцовых и политических интригах, предпочитая хитрости магическую силу. В интригах она всегда полагалась на мужа и даже после расторжения брака поддерживала все его начинания. Враги Рудольфуса были ее врагами. — Эшли глуп и вспыльчив. Считает, что чистая кровь вознесет его куда угодно. Анри более осторожен, хотя часто не учитывает мелочи, что может обернуться крахом, — сказал уверенно Асентус. — А если брак будет заключен? — спросила Шарлотта с тревогой в голосе, взглянув на отца. — Расклад все равно не изменится, — ответил Сигнус, вырвавшись из дум. — Лестрейнджам точно ничего не угрожает. Каким бы ни был Роберт Пиритс, но он точно не идиот и не самоубица. Всем известно, что Лестрейнджи не прощают и не забывают, — в усладу самолюбию жены произнес принц. — Меня больше волнует Малфой, — проговорил Рабастан. — Который из? — спросил Асентус с интересом, готовясь в случае чего защищать единственного друга. — Разумеется старший. Младший слишком поглощен горем, чтобы строить козни. Старший же может самого дьявола обмануть, — немного раздраженно заметил Рабастан, расстегнув несколько пуговиц сюртука, словно ему стало душно. — Как-то ему это не очень помогло, — усмехнулась Шарлотта с мстительной усмешкой. В ее зеленых глазах вспыхнули злобные огоньки. Луна подумала, где ей так насолили Малфои. — Не Люциус Малфой сейчас министр магии. — Он был бы им, если бы не проступок Нарциссы, — немного резковато заметила Беллатрикс, недовольно глядя на невестку, которая смело встретила ее полыхающий взор. Между ними все еще были напряженные отношения. Леди Слизерин все еще не простила брак сына. Поскольку Сигнуса она не могла не любить, вся вина доставалась Шарлотте. — Если бы Малфой хотел, то он бы давно подставил меня. В интригах ему нет равных. К счастью, не Малфои наши враги, а Пиритсы. Роберту не хватает терпения и хитрости для ловушек и долгосрочных планов, поэтому он раз за разом проигрывает, — терпеливо объяснил Рудольфус Лестрейндж. Голос его звучал властно и уверенно. Он уже давно не сомневался в своей власти и силе. — Полагаю, нам остается лишь порадоваться, что Лестрейнджи умеют выбирать себе правильных врагов, — усмехнулся Рабастан Лестрейндж, вновь наполняя свой кубок вином. Луна случайно поймала взгляд деверя и неловко отвела взор, думая о том, что услышала. К счастью, имен повстанцев не прозвучало. Вероятно, пока Пожирателям не до них, они грызутся за место под солнцем. «И когда же эти сколки и противостояния закончатся?», — подумала Полумна, вздохнув. Она понимала, что никогда. Еще она понимала, что однажды ее дочь может стать разменной монетой в политических играх отца. Оставалось надеяться, что к тому времени Луна сможет влиять на мужа и попробует организовать дочери счастливый брак, чтобы она смогла реализовать себя.