***
Лондон. Площадь Гриммо, 12.
Крупные капли дождя навязчиво стучали по стеклу так, что появлялись сомнения, выдержат ли окна натиск стихии. Осень уже давно властвовала в стране. Деревья, какое-то время назад окрашенные в красные, желтые и оранжевые цвета, теперь стояли абсолютно голые. Опавшие листья устилали землю, но из-за влаги от непрекращающихся дождей приобрели коричневый цвет и больше напоминали грязное месиво. Солнце не появлялось очень давно, мир был окрашен преимущественно серыми красками. Появлялось ощущение безысходности, о чем неоднократно говорила Шарлотта. Принц Сигнус лишь усмехался, слушая недовольные высказывания жены. Ему-то было комфортно, он всегда любил холод, пасмурную погоду и дожди. Для него было что-то очаровательное в стуке капель по стеклу или карнизу. Да и спалось осенними ночами как-то спокойнее. Шарлотта же в противовес мужу терпеть не могла холод. Ей была ближе солнечная погода, зелень травы и деревьев. Осенью она ощущала тоску и грусть. — Ты куда-то уходишь? — спросила леди Шарлотта, войдя в кабинет мужа. Сигнус допоздна работал, поэтому занял отдельные покои. Шарлотте не нравилось это, но она уже не знала, как изменить ситуацию. Сигнус говорил, что ему нужно личное пространство для работы, что ему нужен здоровый и крепкий сон. А с Шарлоттой, видите ли, он не высыпается. Действительно, девушка имела привычку просыпаться по ночам и ходить в детскую, проверять, спят ли дети или укрыты ли они. К тому же Шарлотта долго не могла выбрать подходящую позу для сна и постоянно крутилась. Сигнус же спал весьма чутко. Шарлотта не хотела, чтобы муж жил в отдельных покоях, но ей пришлось смириться. Она все же любила его и многое ему прощала. Да и матушка говорила, что личное пространство очень важно для каждого человека. — У меня аудиенция с Повелителем, — ответил Сигнус. Вот и еще одна странность. Раньше принц всегда называл Темного Лорда отцом, особенно если находился рядом с женой, матерью или же с кем-то из Лестрейнджей. Но теперь он перестал называть его отцом и обращался к нему так, как подобает Пожирателю Смерти. Шарлотта мало что понимала в отношениях отца и сына, поэтому не лезла с вопросами, считая, что Сигнус в случае чего сам все расскажет. Шарлотта приблизилась к мужу, подобрав двойную юбку темно-зеленого платья, в котором была в этот день. Она заглянула в глаза мужа, что-то в них ища. Сигнус хмурился, что говорило о его скверном настроении. С ним определенно что-то происходило, что-то в нем менялось с каждым днем, и Шарлотта пока не понимала, что именно. Временами она не узнавала в этом человеке своего любимого мужа. Взгляд Сигнуса наливался холодом и яростью, бешенство отражалось у него на лице… Но как показывала практика — это еще не самое страшное. Хуже становилось, когда серые глаза словно затягивала корочка льда, а лицо становилось холодным и пустым, и Сигнус начинал вести себя отчужденно, словно возводил вокруг себя непреодолимые стены. — Ты забыл запонки, — сказала Шарлотта, оглядев мужа. После этого она приблизилась к книжной полке, взяла оттуда шкатулку, быстро открыла ее и выбрала подходящие запонки. — Эти подойдут. — Она показала запонки супругу. Сигнус усмехнулся. Эти запонки ему дарила Шарлотта на прошлый день рождения. Он молча позволил жене надеть их, после чего поцеловал ее в лоб, ощущая угнетающую тяжесть на душе. Как бы он ни пытался убежать от нее, она настигала его день за днем. — Не скучай без меня, — попытался улыбнуться Сигнус, глядя сверху вниз в зеленые глаза Шарлотты, которые, как и раньше, светились любовью. Она прощала ему все, настолько были сильны ее чувства. Принц знал, что любим, и это развязывало ему руки. Он не ведал никаких рамок, творил что хотел, зная, что жена никуда не денется от него. Собственно, поэтому он все еще имел связь с Лукрецией. Шарлотта знала об этом, но больше не выказывала недовольства и раздражения. Не пыталась что-то предпринять. Она молчала и терпела. Принц, глядя в доверчивые и чистые глаза жены, ощутил вдруг презрение к себе. Он понимал как никогда, что есть вещи, которые простить нельзя. И это не измена с другой женщиной, как показала практика, на это миссис Слизерин еще могла закрыть глаза. Шарлотта его любит, но любовь может обратиться в ненависть, как только она поймет, что Сигнус натворил. Больше всего на свете Шарлотта любила детей. Даже любовь к нему меркла на фоне материнских чувств. Шарлотта, что удивительно, была замечательной матерью, намного лучшей, чем Беллатрикс когда-то. Она возненавидит и мужа, и всю его семью, если узнает, что они задумали. Сигнус понимал, что должен сохранить эту тайну, как и велел ему отец. Он дал непреложный обет, значит, замыслы Повелителя в безопасности… Однако Сигнус уже ненавидел себя за то, что сам согласился все сделать, что так доверял родителям и теперь не может ничего предпринять, чтобы защитить тех, кто ему дорог. Единственное, что ему останется — это в бессилии наблюдать за происходящим. От этого становилось только хуже. Он был плохим мужем, но надеялся стать хорошим отцом. Но и эту возможность у него отняли. Сигнус, опасаясь, что жена начнет что-то подозревать, отстранился от нее и, попрощавшись, отбыл в резиденцию Темного Лорда Волдеморта, готовясь к очередной встрече с отцом, которого теперь не любил, а опасался, потому что не мог ненавидеть. Когда Сигнус вышел из камина в замке царственного отца, на его лице уже властвовало выражение светской скуки. В последнее время он все чаще и чаще, желая скрыть опасные тайны, прятался за многочисленными масками. Его с детства учили притворяться, учили лгать. Жизнь в пансионе для детей-волшебников сделала его хитрым и изворотливым, но, к сожалению, не до нужной степени. Он был очень похож характером на мать, резким, вспыльчивым, неудержимым, однако всю жизнь пытался стать похожим на отца и быть таким же холодным, равнодушным и беспощадным. Увы кровь Блэков в нем оказалась удивительно сильной. Выйдя из камина, Сигнус хотел уже вытащить палочку, чтобы очистить черную мантию и в тон ей сюртук от сажи, но не успел даже палочку вынуть. Сажа с его одежд исчезла без следа. Сигнус поднял взгляд и увидел мать, стоящую у окна. Беллатрикс медленно опустила палочку, глядя на сына. Она, как и он, была облачена в черное платье. Миледи, видимо, чувствуя приближение старости, все чаще и чаще отдавала предпочтение одеждам из темных тканей, хотя раньше любила более яркие цвета. Мать и сын, похожие даже в мельчайших жестах и привычках, смотрели друг на друга, не в силах отвести взгляд из упрямства. Они были очень похожи внешне и характерами, но даже это уже не особо сближало их. — Здравствуйте, мама, — вежливо поздоровался Сигнус, найдя в себе силы унять отрицательные чувства. Она его мать, и он любил ее, но поступок Беллатрикс проложил трещину между ними. Неизвестно, смогут ли они когда-нибудь преодолеть эту трещину. Самое главное, чтобы она не стала пропастью. — Здравствуй, — кивнула Беллатрикс, медленно приблизившись к отпрыску. Она смотрела на него, подмечая мельчайшие перемены в его внешности. Во взгляде светлых глаз, направленном на нее, стало больше холода. Под глазами залегли серые тени, лицо осунулось, черты Сигнуса заострились так, что он стал еще больше похож на мать. Принц тоже рассматривал мать, пытаясь узнать в ней родного человека, который по мере сил заботился о нем и защищал. Беллатрикс была не самой лучшей матерью, но раньше Сигнус так не считал. Он любил ее всем сердцем, как и каждый одинокий ребенок. Долгие годы она жила в его душе, ради нее он был готов на все. Сигнус думал, что он для нее самый важный человек, но он ошибался. Самый важный человек для леди Беллатрикс — Темный Лорд. И никакая сила не изменит этого. Жаль, что Сигнус слишком поздно это осознал. Глядя на мать, принц вспомнил день, когда она явилась к нему домой и потребовала приватного разговора. Сигнус тогда не ощутил тревоги. Когда они уединились в кабинете, и миледи наложила заглушающие чары, он был все так же спокоен. В тот день Беллатрикс странно нервничала, она расхаживала по кабинету, одергивала подол темно-синего платья, поправляла прическу. Сигнус не понимал, в чем дело. Наконец миледи заговорила. Она сообщила, что у Повелителя есть для него специальное задание. Задание, которое существенно усилит силу Темного Лорда, обеспечит страну сильным правителем на веки вечные… Сигнус тогда ощутил радость. Наконец-то отец понял, что может ему доверять, наконец-то серьезное задание. Он доверял матери, он верил в отца и даже не подумал, во что в конечном итоге все это выльется. Принц тогда поинтересовался, в чем суть задания, на что Беллатрикс сказала, что Сигнус должен озаботиться будущим наследием, то есть родить еще одного ребенка, мальчика. Ребенок должен быть законным, чтобы Темный Лорд однажды наделил его властью. Принц даже тогда не заволновался. Он был рад возможности стать вновь отцом, к тому же его сын будет править после него. Беллатрикс убедила сына согласиться помочь Повелителю, впрочем, он так и так выполнил бы все его требования и приказы. Сигнус и его мать явились в замок Темного Лорда, там-то и открылась вся правда во всем непривлекательном и даже чудовищном свете. Но для начала Темный Лорд взял с сына и жены непреложный обет. Согласно обету, они не имели права никому рассказывать о тайном замысле, делать намеки, что этот замысел вообще существует. Сигнус не имел права сообщить о плане жене, поскольку она может взбунтоваться… И принц прекрасно понимал почему. После того как клятва была дана, Темный Лорд посвятил отпрыска в план. Согласно ему принц и его жена должны дать жизнь ребенку. И не простому ребенку, а особенному. Астрологи рассчитали подходящую дату рождения для дитя. Темный Лорд проведет ритуал, когда ребенок будет еще мирно спать в утробе матери, и с тех пор это дитя будет обречено. Сигнус и Шарлотта должны будут дать жизнь мальчику, рожденному умереть, рожденному исчезнуть. Темный Лорд намеревался использовать тело внука, как сосуд для своей души. Так он хотел вернуть бессмертие. План был ужасен и жесток, он был фантастичен, но Темный Лорд не ведал границ морали, не ведал преград. Он всегда добивался желаемого и раз за разом попирал законы этого мира и устанавливал собственные. Сигнуса план испугал. Он должен был выступить племенным кобелем. Шарлотта должна стать сосудом. И, самое страшное, принц должен отдать своего ребенка в руки отца. Ребенок-то родится уже с душой, он будет его сыном, его продолжением, а потом после смерти Темного Лорда сын Сигнуса исчезнет, а его тело займет Повелитель. Какой же удар их всех ждет. Принца совсем не волновал тот факт, что, кажется, будущий сын обойдет его в очереди на трон. У него будут знания Темного Лорда, его сила, он будет молод и силен, он будет иметь правильное происхождение. Сигнуса волновало, что он должен убить своего ребенка, чтобы исполнить волю отца. Узнав план Темного Лорда, Сигнус ощутил, как в душе разверзается бездна и засасывает в пучину все его существо. Он глядел на отца и не верил, что Волдеморт готов пойти на такое. Он смотрел на мать и ощущал разочарование в ней. Она с такой легкостью распорядилась жизнью еще не рожденного внука, с такой легкостью выполнила волю мужа, что Сигнус понял: она ему не союзник. Беллатрикс беспокоилась о благополучии только одного человека — Темного Лорда. Когда она попала в Азкабан, а он, ее сын, оказался в магическом пансионе, Сигнус верил, что у матери просто не было выбора. Но теперь иллюзия развеялась. Беллатрикс выбрала Темного Лорда, она выбрала верность клятвам, а не сына. Она тогда думала только о Повелителе. Самое печальное, что, узнав план, Сигнус уже ничего не мог предпринять. Только выполнять волю отца и наблюдать за тем, как Повелитель играет судьбами его жены и ребенка. Непреложный обет, данный Сигнусом по указке матери, которой он безоговорочно доверял, связал ему руки и уберег Повелителя от предательства. Сигнус ощущал себя цепной собачкой, пешкой в чужих играх. И это ему не нравилось, но он ничего не мог сделать. Вот и теперь, явившись в резиденцию Темного Лорда, принц ощутил слабость и чувство безысходности. Он словно снова вернулся на шахматную доску. Повелитель готовится сыграть очередную партию. И Сигнус поможет ему в этом, пусть и не по своей воле. Он пытался убедить себя, что отец поступает правильно. Но отчетливо понимал — самообман не поможет. Он мог обмануть окружающих, обмануть доверяющую ему Шарлотту, но не себя. — Повелитель ждет тебя, — сказала Беллатрикс, чтобы заполнить неловкую паузу. Обычно они могли говорить обо всем на свете часами, теперь же не могли подобрать подходящих слов. — Я знаю, — ответил Сигнус, и они вышли из гостиной, устремившись в кабинет Повелителя. Идя по коридорам замка, который Сигнус считал своим домом, в который мечтал когда-то вернуться, он ощущал, что запутывается в прочных сетях, из которых нет спасения. Теперь ему хотелось унести отсюда ноги и оказаться подальше. Как хорошо, что ремонт в доме на Гриммо завершен, и они переехали. Одолеваемый тяжелыми думами, Сигнус остановился у деревянной двери с резной ручкой в виде головы дракона, ведущей в кабинет правителя Магической Британии. Он укрепил щиты, пытаясь закрыть свои тайны от такого сильного ментального мага, как Темный Лорд. Если Повелитель заметит сомнения, мало ли как он отреагирует и что предпримет. Волдеморт всегда говорил, что сомнения — первый шаг к предательству. Страшно представить, что произойдет, если Темный Лорд заподозрит предательство. Сигнус, выросший сыном величайшего темного волшебника тысячелетия, прекрасно знал, что бывает с предателями. Он и сам считал, предателей нужно выжигать каленым железом, только так можно сохранить все, что тебе дорого. Теперь же Сигнус балансировал на лезвии кинжала, пытаясь удержать равновесие. Если отец захочет его убить, матушка ничего не сможет сделать. А мертвым он точно не сможет уберечь жену и детей, лучше от его смерти никому не станет. Собравшись с мыслями, Сигнус толкнул двери и вошел в просторный кабинет, оформленный в классическом стиле. Преобладали серые и зеленые тона, что создавало мрачную и давящую атмосферу. Взгляд Сигнуса скользнул по помещению и остановился на фигуре царственного родителя, стоящего у массивного камина, в котором горел огонь. — Ты задержался, — промолвил Волдеморт, все так же стоя спиной к сыну. — Прошу прощения, — пересохшими от волнения губами выдавил из себя Сигнус. Беллатрикс вошла следом за ним и закрыла дверь, отрезая путь к спасению. — У меня были причины, — оправдываясь, сказал он, пытаясь унять неестественную дрожь в теле. Нельзя показывать страх, хищники его очень хорошо чувствуют. Темный Лорд — самый опасный хищник на земле. За пять лет, прошедших после окончания войны, Повелитель стал более человечен внешне, но все равно его лик внушал страх толпе людской. Сейчас он как никогда напоминал смертоносную змею перед броском. Сигнус нервно усмехнулся. Если его отец змея, то он, должно быть, кролик. Символично. Вот только у змеи может родиться лишь змееныш, а не кролик. — Тебе, должно быть, интересно, зачем я тебя вызвал, — сказал негромко Темный Лорд, и от звука его холодного и шипящего голоса вдоль позвоночника у Сигнуса прошла стайка мурашек. — Весьма, — кивнул принц, ощущая напряжение во всем теле. Ему стало трудно дышать, воздух словно сгустился и стал тяжелее. Волдеморт тем временем прошел к своему столу, сел на стул с высокой спинкой, напоминавший больше трон, и обратил взор багряных глаз на сына. — Присаживайся, что же ты стоишь, как неродной, — усмехнулся Темный Лорд, указав на стул, стоящий перед его столом. Кажется, у него было хорошее настроение, что удивляло. Сигнус, всеми силами пытаясь унять дрожь в теле, прошел к указанному месту и сел, расправив плечи. Он волновался, боялся, что отец заметит его колебания, поэтому старался ничем не выдавать истинных чувств. Беллатрикс бесшумно подошла к Повелителю, обойдя стол, и встала за его креслом, словно верная тень. Она смотрела на сына немигающим взглядом темных глаз, словно пыталась прочитать его чувства. Беллатрикс понимала сына и видела в нем себя, поэтому его чувства и мысли были ей близки. Но не в этот раз. Сигнус словно возвел вокруг себя неприступные стены, лицо у него оставалось холодным и бесстрастным, как и подобает отпрыску Темного Лорда, взгляд серых глаз казался твердым, как сталь. — Как поживает твоя супруга? — спросил Волдеморт, глядя на Сигнуса. Тот чудом не вздрогнул. Ему никогда не нравилось, когда отец вспоминал о Шарлотте. Таким образом Милорд чаще всего припоминал сыну его проступок в виде внезапной женитьбы и нарушения прямого приказа. Темного Лорда, скорее всего, злило не то, что договор с враждебной страной пошел под откос, а то, что Сигнус ослушался его и поступил в угоду своим желаниям. — Здорова, — ответил принц, поерзав в кресле. Впервые в жизни ему хотелось поскорее отделаться от общества отца. Сигнус всеми силами пытался не выдать волнение, но, кажется, проницательный взгляд Милорда уловил перемены. Темный Лорд впился взором в глаза сына, словно колол острым кинжалом и выворачивал наизнанку душу. Принц всеми силами старался не отвести взгляд. Отец учил его, что в глазах можно увидеть правду. Если во время беседы собеседник отвел взгляд, значит он лжет. Сигнус ощутил едва заметный дискомфорт, словно виски царапнуло. Волдеморт пытался максимально незаметно пройти через ментальный барьер. Поняв это, принц подавил панику и усилием воли воскресил в голове образ жены. Утром он заходил в ее покои. Шарлотта сидела перед зеркалом и расчесывала свои восхитительные рыжие волосы, напевая под нос песню. — Это хорошо, — кивнул Темный Лорд. Сигнус не понимал, к чему эта бесполезная беседа, зачем отец тянет время. Впрочем, вывод напрашивался один — он его испытывает и проверяет. Поняв это, Сигнус ощутил, как страх снова заполняет его сердце. Один росчерк палочки, и его не станет. Впрочем, Сигнус грешным делом подумал, что в случае чего отец даже не удостоит его смерти от волшебной палочки. Зачем действовать так открыто, когда есть яды и сглазы? — Видишь ли… — заговорил Темный Лорд, когда Беллатрикс предусмотрительно наложила заглушающие чары. — Астролог прислал очередные расчеты для нашего дела. Сигнус, слушая тихий и уверенный голос отца, ощутил, как у него недобро засосало под ложечкой. Он бросил взгляд на мать, по-прежнему стоявшую за спиной царственного супруга. Милорд и Миледи часто носили одежды одинаковых цветов, преимущественно черных или темно-зеленых. Вот и теперь они предпочли черное, словно даже в этом показывали единение. — О чем расчеты? — придав голосу интереса, спросил Сигнус, всеми силами пытаясь показать возбуждение и предвкушение. Главное, не переиграть. — Рассчитал подходящую дату зачатия, чтобы твой сын родился в нужный день, — произнес Темный Лорд и подавил судорожный вдох так, что чудом не зашелся кашлем. «Твой сын», — прозвучало у него в голове, отвращение к себе усилилось, и Сигнус, желая унять разбушевавшуюся совесть, схватился за мысль, что ребенок еще не родился, а когда родится, он может оградить себя от него, чтобы не привязаться к обреченному малышу. Но что делать Шарлотте? Она-то обязательно будет любить, она — мать и ни за что не откажется от своего дитя. Да и никто не сообщит Шарлотте о том, что случится с мальчиком, когда придет время. А если сообщит, то на Сигнуса обрушится страшная по силе ярость. — Замечательно, — выдавил из себя принц и ощутил отвращение к себе. Голос его звучал совсем уж слабо. Не желая акцентировать на этом внимание, он спросил: — А если родится девочка? Темный Лорд растянул губы в усмешке. И вновь у Сигнуса появилось стойкое ощущение, что Повелитель видит его насквозь. — Значит мой выбор падет на Салазара, — ответил Волдеморт, и Сигнус рефлекторно сжал руки в кулаки, что не укрылось от цепкого взора правителя. Беллатрикс за спиной царственного супруга напряглась, взгляд ее потемнел и буквально кричал об угрозе, исходящей от Темного Лорда. Сигнус судорожно вдохнул, грудную клетку словно сжал невидимый обруч, стало сложно дышать. Он никак не мог унять разбушевавшиеся чувства, ему будет невероятно сложно дать жизнь ребенку, от которого при желании можно оградиться, чтобы унять свою совесть. Но к Салазару-то Сигнус привязался всей душой. Если принц кого-то по-настоящему любил, то только своих обожаемых близнецов. Салазар рос и креп у него на глазах, он так трогательно бежал к нему, когда Сигнус возвращался домой после службы, так нежно обнимал его за шею пухленькими ручками, так ласкался к нему, желая получить внимание и любовь. От мысли, что его сын, его Салазар, однажды исчезнет раз и навсегда, а его тело займет Темный Лорд, становилось дурно. — Так что постарайся зачать мальчика, — произнес Волдеморт. — Шанс у нас только один. «Нет, отец, это у вас шанс только один. Вы настолько боитесь смерти, что готовы пожертвовать родными внуками, своей кровью и плотью», — зло подумал Сигнус, но тут же одернул себя, понимая, что нельзя развивать предательские мысли. Однако они никуда не исчезали, затаились где-то в голове, словно клубок змей, и периодически шевелились. Сигнус подумал, что мог бы использовать для ритуала Лукрецию. Да, ребенка в любом случае жалко, но его совесть была бы чиста перед женой. Но Темный Лорд на вопрос, может ли он зачать дитя с какой-нибудь посторонней, но чистокровной женщиной, ответил, что мальчик должен быть рожден в законном браке, чтобы иметь права на престол. Значит, Салазару в любом случае трон не светит. Тогда какая участь его ждет? Сигнус в глубине души понимал, какая. Он знал, что отец не любит делиться властью, так что вопрос времени, когда Темный Лорд, возродившись в теле внука, захочет избавится от угрозы. — Я сделаю все, что в моих силах, — ответил, давя голос совести, Сигнус. Открытие, что в любом случае жизнь его старшего сына в опасности, подействовало на него одуряюще. Он посмотрел на мать, которая с волнением смотрела на него, словно сканировала его эмоции. Раздражение царапнуло душу Сигнуса. «Она ведь все знала с самого начала. Знала, но навешала мне лапши на уши, чтобы я дал Непреложный Обет», — с отравляющей злостью подумал принц, желая поскорее покинуть общество родителей. Чтобы скрыть темные чувства, Сигнус на мгновение опустил взгляд на свои колени, на которых держал руки, сомкнутые в замок. Взгляд серых глаз остановился на кольце с рельефной печаткой, которую он иногда использовал как печать, когда отправлял письма. — Тебя волнует судьба старшего сына, — произнес Темный Лорд проницательно. Сигнус вновь посмотрел на него и медленно кивнул. — Он не пострадает, если у тебя будет второй сын. Твоя задача — вырастить Салазара преданным мне волшебником. Когда придет время, он станет щитом для брата. — А Дельфини? — спросил принц, прекрасно понимая, что отец уже все просчитал и продумал. Он уже для всех распределил роли, расставил фигуры на шахматной доске, чтобы в нужный час начать грандиозную партию. — Дельфини укрепит наши позиции в мире и усилит влияние Магической Британии, — ответил Темный Лорд равнодушно. Дурное предчувствие в душе Сигнуса усилилось. Он мгновенно понял, какую роль его отец отвел внучке. Девочке всего три года, а Повелитель уже думал о выгодном брачном союзе. Дельфи, единственную и любимую дочь Сигнуса, продадут как племенную кобылу какому-то иностранцу. Гнев взметнулся в душе принца, но он усилием воли давил его, из последних сил сохраняя ясность рассудка. Когда он злился и давал волю эмоциям, всегда происходило что-то плохое. Пелена застилала разум, ярость выливалась в кровь бурным потоком, стирались последние границы. Сигнус сам боялся этого состояния, поскольку в такие минуты не ведал, что творит. Однажды он накинулся на Шарлотту во время ссоры и силой взял ее. Произошло это больше полугода назад, когда он узнал, что жена угрожает любовнице. Умом-то Сигнус понимал, что так нельзя, что она имеет право злиться и ревновать. Но разум отключился, ярость взяла верх. К счастью, Шарлотта больше не совершала опрометчивых поступков. Она не спешила убивать Лукрецию, чему Сигнус был в глубине души рад. Его привычки становились все грубее и грубее, нужен был объект для выхода эмоций. Лукреция подходила идеально. Она игнорировала его жестокость, в то время как нежная и благородная Шарлотта рано или поздно не выдержала бы и придушила благоверного во сне. Закрыв клокочущую злобу в душе, Сигнус глядел на отца и ощущал, что попал в ловушку. Куда ни кинься — везде пропасть или тупик. — Вы уже подобрали подходящую партию? — спросил он с напускным равнодушием, только сердце безумно стучало в груди. Хотелось поскорее сбежать из замка Повелителя, оказаться где угодно, только не рядом с Темным Лордом и его женой. — Нет, — покачал головой Темный Лорд. — Он должен быть достойным человеком. Лучшим из лучших. Все же Дельфини не простая смертная, а внучка величайшего темного волшебника тысячелетия, — придав голосу фанатичных ноток, сказал Сигнус пылко. — Ты прав, — кивнул Волдеморт. — Можешь идти, мне нужно работать. Скоро начнем готовить леди Шарлотту к материнству. Ты должен будешь подливать в питье жены специальные зелья… И вновь удар ниже пояса. Снова он что-то кому-то должен. Сигнус заверил отца, что сделает все в лучшем виде и, попрощавшись с ним, покинул кабинет, сгорая от бессильной ярости и злобы. Он стремительным шагом, как свирепый ветер, пронесся по коридорам замка, пересек холл и, распахнув тяжелые двустворчатые двери, выбежал на крыльцо. Холодный ветер и крупные капли дождя не смогли унять огонь в его душе, и Сигнус утробно зарычал, ощущая, как магия течет по жилам вместе с кровью. Пальцы на его руках начали подрагивать, в груди появилось тянущее чувство, которое закручивалось, как водоворот и затягивало остатки самообладания. Нет, в таком состоянии нельзя возвращаться домой. Он же убьет кого-нибудь или покалечит, а дома жена и дети. Перед Шарлоттой и так было мучительно стыдно, а тот факт, что детей, скорее всего, ждет не самое лучшее будущее, только добавлял масла в огонь. Как же он сможет смотреть им в глаза? Осознавая, что нужно выпустить пар и прийти в себя, Сигнус крутанулся на платформе туфель и аппарировал прямиком к домику, в котором он поселил прекрасную Лукрецию. К этому моменту он уже потерял остатки самообладания, желая только найти выход для ярости и злобы. Он быстро вошел в двухэтажный особняк, оформленный в мрачном готическом стиле, и направился прямиком в гостиную. Лукреция любила днем сидеть в гостиной и читать что-нибудь. Как Сигнус и ожидал, прекрасная иностранка сидела на диванчике, но не читала, а что-то пила из изящного бокала на тонкой ножке. Лукреция, в отличие от Шарлотты, была не против вина и других алкогольных напитков, она не морщила в отвращении носик, не смотрела осуждающим взглядом. Лукреция не ведала никаких рамок морали, в постели вытворяла немыслимые вещи, и временами Сигнус не мог понять, кто кого развращает: он ее или она его. Вопрос, откуда Лукреция знает многие вещи, часто витал в воздухе, но она не открывала секретов и лишь улыбалась так, что в ее глазах плясали задорные искорки. Рядом с ней отступали его тревоги, и Сигнус упивался этой беззаботностью и спокойствием. Лукреция никогда ничего не требовала и не просила больше, чем он мог дать. Он содержал ее и ей этого хватало. Взамен Сигнус просил не так уж и много: ночи, полные страсти и огня, ночи, которые вышибали из его головы все семейные неурядицы и проблемы. Такие отношения без рамок и обязательств его устраивали. Принц наслаждался красивой игрушкой, пробовал новые вещи в постели и чувствовал себя прекрасно. Муки совести, как и факт наличия молодой и красивой жены, его не особо беспокоил. Да и какие рамки морали могут быть у человека, чей отец Темный Лорд, а мать миледи Беллатрикс? Сигнус никогда не знал отказа и никакие моральные нормы его не сдерживали. С детства у него перед глазами был пример родителей: всесильный, властный и жестокий Темный Лорд, не ведающий жалости и не щадящий никого, даже самых близких, и леди Беллатрикс, женщина, нарушившая все устои консервативного чистокровного общества, женщина, не верная брачным узам. Потеряв родителей на долгие четырнадцать лет, Сигнус тоже рос во вседозволенности. Он познал устройство этого мира еще в пансионе для детей-волшебников. Реальность такова, что победитель получает все. А кто победитель? Самый сильный, самый ловкий и самый хитрый. Сигнус обладал всеми тремя качествами и быстро заслужил уважение среди таких же брошенных детей, как и он сам. Окончив с отличием школу, Сигнус путешествовал по свету в поисках отца в компании Сильвия Лестрейнджа и Ивана Долохова, верных друзей и преданных соратников. Тогда-то он и утвердился, что мир подчиняется только силе и деньгам. Узнав о возвращении отца, Сигнус надеялся на лучшую жизнь, хотел стать достойным сыном, хотел, чтобы отец им гордился, чтобы мать верила и любила его. Однако он уже тогда видел, что матери вполне достаточно отца, а он, как был в тени Темного Лорда, так и остался. После победы Сигнус был объявлен наследником престола, отец признал его, но радость от этой новости быстро развеялась. С титулом принца пришла и ответственность. И Сигнус терпеливо выполнял обязанности, старался соответствовать званию и в какой-то момент случайно заслужил любовь и восхищение Пожирателей Смерти. Он имел неосторожность бросить тень на престол отца, за что Темный Лорд и отослал его подальше от двора, в глушь, чтобы юноша умерил амбиции и занялся «полезным» делом: стал наместником графства. Но новая должность и вроде как доверие отца не умерили пыла Сигнуса. Он верил, что дорог отцу, желал показать себя, желал, чтобы Волдеморт им гордился. Однако эти желания отошли на второй план, когда его сердцем завладело желание иного рода, на этот раз любовное. Шарлотту Сигнус долгое время не воспринимал как женщину. Она была в его глазах младшей сестрой товарища, девочкой, которая вечно встревала в передряги, спорила с Сильвием, вызывала его на дуэль и всячески демонстрировала дерзость и непокорство. В ее глазах бурлила энергия и вызов, она не ведала жалости, подкидывала Асентусу боггартов, пугала Амелию, лезла с расспросами к Сигнусу о заклинаниях и его путешествиях. За всем этим Сигнус долгое время не видел глубокие и сильные чувства, полные обожания и преклонения. А когда увидел, то опешил от их силы и яркости. Шарлотта была слишком красива и прекрасна, чтобы он ее не заметил. Она, кажется, ничего не боялась, и было бы глупо отдать такое сокровище, полное сюрпризов, Пиритсу. Как назло в этот период Темный Лорд вздумал женить сына. Разумеется, против его воли. Сигнус к этому времени уже желал Шарлотту, как запретный и сладкий плод. К сожалению, он не мог просто переспать с ней и забыть ее. Она дочь Рудольфуса Лестрейнджа, пусть и внебрачная, но дочь. Идти против Лестрейнджей опасно, Рудольфус не снес бы такого оскорбления. Поэтому Сигнус пришел к такому важному решению, как женитьба. Так он получил в полновластное владение прекрасную девушку, а ее семья оказалась привязана к нему раз и навсегда. Темному Лорду решение сына не понравилось. Мало того, он проявил неповиновение, расторгнув мирный договор с вражеским государством, так еще и посмел связать себя узами брака с дочерью самого влиятельного человека в Магической Британии, не считая царственной четы. Что это было, желание юного сердца? Или холодный расчет с целью заручиться поддержкой Лестрейнджей? Так или иначе, но Темный Лорд с трудом принял брак сына. Шарлотта первое время боялась, что ее убьют, но, к счастью, страхи оказались напрасными. Долгие месяцы Сигнус и Шарлотта жили на краю мира, выезжая только на приемы. Шарлотта была счастлива в семейной жизни, любила мужа и детей, девушка, которая прежде грезила войной и сражениями, поменяла боевое облачение на семейный быт и не жалела об этом. Все удивлялись, как быстро дикая и непокорная Шарлотта стала примерной леди и матерью. А Сигнус же постепенно стал понимать, что загнал себя в клетку. Пелена чувств сходила с его глаз, и свободолюбивый принц, хоть и питавший какие-то чувства к жене, возжелал вырваться на волю. Чем все закончилось, мы знаем. Увидев Лукрецию, Сигнус вспомнил о первой их встрече и усмехнулся, глядя в светлые глаза любовницы. Он набросился на нее, не помня себя, желая дать выход темным чувствам, клокочущим у него в душе. В первый раз он взял ее там же, в гостиной, на диване. Лукреция, лежавшая на животе, вскрикивала и стонала от размашистых и быстрых толчков, Сигнус тянул ее за волосы, грубо вколачиваясь в любовницу и целуя, как в безумии, ее смуглую спину. — Да, да, мессир, да! — кричала девушка, отводя бедра навстречу принцу, закатывая глаза. Она всегда была развязнее и свободнее Шарлотты, что очень нравилось Сигнусу. Он вышел из любовницы и прошелся серией ударов по ее обнаженным ягодицам. Ее вскрики, пропитанные отголосками боли, еще сильнее возбудили его, и Сигнус снова накинулся на Лукрецию, раздвигая руками ягодицы и проникая в задний проход. Любовница распутно застонала, начиная ласкать себя, кусая губы, а Сигнус совсем потерял разум, ускоряя темп. Он излил семя на спину Лукреции. Она дрожала и лежала без сил на диване. Сигнус шлепнул ее по аккуратным ягодицам, на которых алели следы от его ладоней, и сел рядом с ней, переводя дух. К сожалению, разум начал проясняться, и Сигнус снова вспомнил о ловушке, в которую его загнала мать, и в бессилии сжал руки в кулаки. Хотелось выплеснуть злость и ярость, найти выход, хотелось убежать от чудовищной правды. — Вы не удовлетворены, мессир? — переведя дух, спросила Лукреция, перевернувшись на спину и призывно разведя ноги. Принц перевел на нее взгляд потемневших серых глаз и облизал пересохшие губы. Лукреция, дразня, провела ногой по его ноге, и Сигнус перехватил ее, дернув девушку к себе. — Здесь неудобно. — Когда первая волна похоти прошла, принц озаботился удобствами. Они, обнаженные и порочные, поднялись на второй этаж, в спальню, где имелась большая кровать с бельем из алого шелка, цвета крови. Сигнус толкнул любовницу в постель и сам навалился на нее, пытаясь выбить из головы все ненужные мысли. К счастью, у него получилось. Они закончили, когда уже наступила ночь. Сигнус лежал, разморенный приятной усталостью и слабостью. Он смотрел в потолок, и взгляд его светлых глаз был затуманен и будто бы расфокусирован. Сигнус, конечно, мог отогнать этот морок, но не хотел. Ему казалось, что под этим белесым туманом он надежно спрятался от всех проблем и невзгод. Хотя бы этой ночью он должен отдохнуть, а то Сигнус уже несколько ночей не ведает ни счастья, ни покоя. Он мучился от бессонницы, пытался найти выход из ловушки и не находил его, отчего бесился и психовал больше, чем нужно. Шарлотта уже начала что-то подозревать. Как хорошо, что он перебрался в другие комнаты. Решив, что все проблемы подождут завтрашнего утра, и он обязательно найдет выход на свежую голову, Сигнус перевернулся на живот, отворачиваясь от Лукреции, которая дремала рядом и, обняв рукой подушку, закрыл глаза, проваливаясь в спасительный сон. Разумеется, утомленный Сигнус не видел, как прекрасная Лукреция, вроде как мирно спящая рядом, открыла глаза, прислушиваясь к его дыханию. Когда оно выровнялось, девушка осторожно взяла руку мужчины и ущипнула ее, проверяя, насколько крепок его сон. К счастью, Сигнус даже не пошевелился, кажется, она здорово его утомила, что весьма и весьма хорошо. Страстный и порочный взгляд Лукреции в миг преобразился, став расчетливым и холодным. Девушка осторожно вытащила из-под подушки небольшую емкость и волшебную палочку. Принц рассказывал ей немного, но она смогла выведать, что кольцо с рельефной печаткой на его руке иногда используется им в качестве печати. Конечно, настоящую печать наследника ей не достать, но это уже кое-что. Лукреция осторожно взяла руку любовника и провела палочкой над кольцом, копируя рельеф печатки, после чего повторила заклинание над емкостью с плавким материалом. Оттиск отразился на поверхности материала. Дело было сделано. После этого прекрасная Лукреция спрятала емкость и палочку, легла в постель и потянулась. Да, господин будет ею доволен. Поскорее бы увидеть его вновь. Покосившись на спящего принца, Лукреция поджала губы, вспомнив, как он отшлепал ее. Конечно, она давно привыкла к причудам объектов наблюдения, большинство из которых были наделены властью, но имели извращенные привычки, но этот мужчина переплюнул их всех. В Сигнусе буйным цветом цвело сотни пороков и тайных желаний. Так что вопрос времени, когда они все проснутся, и что тогда с ним будет. Думая об этом, Лукреция повернулась спиной к любовницу и закрыла глаза, всеми силами представляя родные края, полные ярких красок, не то что серая и холодная Магическая Британия. Сигнус проснулся первым через пару часов. Шел третий час ночи, и он, пребывая в мрачном настроении, собрался и покинул особняк, желая принять душ и завалиться спать. Разумеется, он не знал, что его любовница шпионка, поэтому, сухо поцеловав ее в золотистую макушку, отбыл домой. Но там его ждал сюрприз. Шарлотта по какой-то причине, видно ждала возвращения мужа и тосковала по нему, спала в его комнате, в его постели, нацепив на себя вместо шелковой сорочки его черную рубашку. Девушка спала достаточно крепко, чему Сигнус был рад. Он, раздраженно поджав губы, получше укрыл супругу одеялом, чтобы она не замерзла, покинул свою комнату и устроился в гостевой спальне, не желая ложиться в одну постель с женой после любовницы.***
Полумна Лестрейндж тоже ждала мужа. Она уже сама не понимала, почему ждет его вечерами. Когда-то она его ненавидела и презирала, боялась его прикосновений, и в его присутствии страх и ужас захлестывали ее сознание. Но теперь что-то изменилось в их отношениях. Рудольфус больше не казался ей таким жутким. Наверное, дело в том, что они стали родителями, и Луна постепенно рассматривала и изучала мужа. То, что она не видела больше четырех лет брака, теперь стремительно открывалось перед ее взором. Нет, разумеется, она его не любила. Скорее, воспринимала как надежный тыл и защитника от интриг высшего общества, свидетельницей которых Луна невольно была, но не желала в них участвовать. Однако с каждым днем Полумна все больше и больше понимала, что она теперь — Лестрейндж, а значит, пройдет год, максимум два, и ей придется стать игроком, пока кто-то не сделал из нее фигуру на шахматной доске. Рудольфус в первые годы брака ей не доверял и не посвящал в свои планы, не делился мыслями, но после рождения общего ребенка стал прислушиваться к мнению жены, рассказывал ей об обстановке в Министерстве. Кроме того, Лестрейндж интересовался ее размышлениями касательно некоторых событий и комбинаций политических ходов. Луна сперва терялась и пугалась, боялась открывать свои мысли, боялась ошибиться, но Рудольфус, словно терпеливый учитель, исправлял ее ошибки, направлял ее, и постепенно Луна уже начала понимать, что к чему. Были свои и были чужие. Свои хорошие, чужие плохие. Каждый преследовал собственные цели, все же большинство членов организации — выпускники Слизерина. Муж и жена сближались и притирались характерами. Луна сама не замечала, как ее глаза постепенно холодеют и их выражение становится таким же, как у супруга. Она была хорошей ученицей, и Рудольфус иногда говорил, что, возможно, Луна еще покажет себя. Девушка лишь смущенно улыбалась и отводила взгляд. Она по-прежнему притворялась невинной и тихой овечкой, которая всегда оставалась в стороне и наблюдала, подмечая мельчайшие детали. Никто не знал, что происходит в ее голове, и Луна не спешила ни с кем делиться мыслями. Так было проще. В этот вечер Луна самостоятельно убаюкала дочь и уложила ее в колыбель. Девочке было чуть больше месяца, она росла и крепла день ото дня. Тихая в первые недели после рождения, теперь Пандора все чаще и чаще требовала внимания. Она обладала на редкость пронзительным плачем, который мог разбудить всю прислугу. Луна души не чаяла в дочери, проводя с ней все свободное время. Муж был на работе, и от скуки Полумна отдавала всю себя материнству, не в силах надышаться на столь желанного и любимого ребенка. Она даже не подозревала, что сможет полюбить кого-то так сильно. А ведь когда-то, когда контракт был только-только заключен, Луна думала, что после родов отдаст ребенка мужу и исчезнет из их жизней, вырвется на свободу. Наверное, из чувства вины за столь неправильные и предательские мысли Полумна любила дочь так сильно и окружала ее заботой. Луна, устроив девочку в колыбели, на свой страх и риск поправила на ее голове чепчик, боясь разбудить дочь. Но та не проснулась. Получше укрыв Пандору, леди Лестрейндж взмахом палочки приглушила свет свечей и покинула детскую. Час царил поздний, но спать почему-то не хотелось. Вдохновения рисовать, как прежде, тоже не было. Тогда Луна пришла в большую гостиную на первом этаже, где стояло массивное пианино из черного дерева. На нем время от времени играл Асентус, когда оставался в замке. Рудольфус, насколько знала Луна, тоже обладал музыкальным талантом, но за годы их брака он лишь дважды сыграл на пианино. Времени не хватало на такие глупости, он был слишком занятым человеком для развлечений такого рода. Луна, войдя в гостиную, подошла к инструменту и открыла крышку. Провела пальцами по белым клавишам и грустно улыбнулась. Рудольфус говорил, что пианино принадлежало его матери. Когда леди Белинды не стало, сэр Сильвий, отец Рудольфуса, отказался убирать его. Скорее всего, покойный сэр Лестрейндж очень любил свою первую жену, что не помешало ему жениться во второй раз спустя год после ее гибели. Странные все же люди эти аристократы. Луна села на пуфик, пододвинула его к пианино. Она не умела играть на музыкальных инструментах, хотя всегда мечтала об этом. Но как-то времени не было учиться. — О, ты решила заняться музыкой, — насмешливо произнес Рудольфус Лестрейндж, войдя в гостиную. Луна вздрогнула и подняла на него затуманенный мыслями взгляд. Она не поднялась с места, чтобы поприветствовать мужа, как прежде. Теперь они встали на одну ступень и не нужно было преклоняться. — К сожалению, у меня нет слуха, — выжала из себя улыбку Луна. Рудольфус подошел к ней, не сводя с нее усталого взгляда зеленых глаз, пододвинул взмахом палочки к инструменту второй пуфик и сел. — Тут все проще, чем кажется, — сказал он спокойным тоном и совершенно неожиданно начал исполнять какую-то мрачную и жутковатую мелодию. Музыка наполняла гостиную, и Луна поспешила наложить звукоизолирующие чары, чтобы музыка не разбудила их ребенка, мирно спящего на втором этаже замка. Полумна смотрела на мужа, который, кажется, растворялся в музыке, льющейся из-под его пальцев. Когда он закончил играть, Луну охватила дрожь. — Жутковатая мелодия, — произнесла она, натянуто улыбаясь. Рудольфус обратил на нее мрачный взгляд зеленых глаз и усмехнулся. — Она должна быть таковой, поскольку повествует о предательстве, жестокости и возмездии, — сказал он. — Ее написали в честь моего отца. — Неужели? — спросила Полумна, широко распахнув глаза от удивления. Она даже не подозревала, что о Лестрейнджах кто-то может написать песню. — Да, — кивнул Рудольфус, словно собираясь с мыслями перед долгим рассказом. Луна нетерпеливо заерзала на месте, желая поскорее узнать очередную тайну семьи. — К этой мелодии есть даже слова, — сказал Лестрейндж и, призвав домовика, велел ему принести какую-то тетрадь из его кабинета. Пока эльф выполнял приказ, Рудольфус начал рассказ: — Эта история случилась много лет назад. Мой отец, Сильвий Магнус Рудольфус Лестрейндж, был третьим сыном сэра Рудольфуса Мортимера Лестрейнджа. К сожалению, из-за семейного проклятья старший сын и наследник семьи долго не прожил. Следом угасла и жена сэра Рудольфуса. Но, увы, несчастья не закончились, — покачал головой Лестрейндж. — Семью словно кто-то проклял. Неудачи сыпались одна за другой. Бизнес с трудом держался на плаву, мой дед тщетно пытался стабилизировать ситуацию, но все было напрасно. Возможно, у него бы получилось осуществить это, но сэр Лестрейндж внезапно скончался от неизвестной хвори. Скорее всего, его отравили. Луна ужаснулась словам мужа. Кажется, вокруг Лестрейнджей во все времена царила борьба за власть и богатство. Они же живут в постоянном страхе, в клубке интриг и выживают. — Семью возглавил Вильгельм Лестрейндж, старший брат моего отца. В ту пору он был еще молод по меркам волшебного мира. Ему было всего двадцать пять лет. Но у него не хватило сил вернуть могущество роду. Блэки, объединившись с Малфоями, постепенно вытесняли нас с рынка артефактов, дела в золотых шахтах шли не лучшим образом. Моему отцу тогда было всего шестнадцать, и он не мог помочь брату, поскольку еще учился в школе. Но хуже семей, которые действовали открыто, были другие. Те, кто действовал за спиной и тайно. Те, кто оплетал Вальгельма Лестрейнджа паутиной интриг. У моего деда был друг детства — Уильям Макс, они вместе вели бизнес, он был советником моего деда, который доверял ему слишком сильно. Ошибку покойного отца повторил и Вильгельм, и Макс воспользовался этим. Он свел в могилу Вильгельма. Луна слушала, затаив дыхание, предчувствуя что-то очень плохое. Уж слишком тон Рудольфуса стал мрачным и холодным. Лестрейндж глядел в пространство перед собой и, кажется, видел другие события. — Мой отец возглавил род, когда ему едва-едва исполнилось восемнадцать. Он был очень юн, но уже тогда обладал сильным и свирепым характером. Вокруг него стало много врагов. Макс, который приходился Лестрейнджам давним родственником, хотел отнять богатство и власть, получить родовой замок. Кольцо врагов вокруг отца сжималось, но он долгое время не знал, кто играет против него, кто действует из тени. Отец пытался спасти семейный бизнес, разомкнуть круг вокруг себя, вел расследование смерти брата и отца, и это принесло плоды… Сильвий узнал, кто вероломно предал сэра Лестрейнджа, кто свел в могилу Вильгельма, кто готовил покушение на него. — Ваш отец убил Макса, — продолжила за мужа Луна, понимая, к чему все идет. — Да, сэр Сильвий явился в дом Макса и вызвал его на дуэль. Секундантом сэра Лестрейнджа был молодой Темный Лорд. Отец жестоко убил предателя, а перед смертью сказал: «Зря ты пошел против ястреба, Макс. Ястребы — хищные птицы и летают очень и очень высоко, тебе никогда не взмыть так высоко. Ты посмел предать и погубить моих родных, настал час платить по счетам», — закончил рассказ Рудольфус Лестрейндж, и Луна содрогнулась, представив то, что мог сделать разъяренный Лестрейндж с врагом. — Я ничего не слышала о Максах, — сказала Луна. — Род иссяк. Скорее всего, дело в родовом проклятье Лестрейнджей, которое навел мой отец, желая отомстить. Но многочисленные Максы после смерти Уильяма перегрызли друг другу глотки за наследство. Те, кто выжил в борьбе за богатство, болели и умирали. Дети рождались сквибами… Род угас. — Неужели ваш отец избежал наказания? — спросила Луна с удивлением. Она все еще верила в справедливость, и слова мужа изумляли ее. Рудольфус наградил ее насмешливым взглядом. — По правилам дуэлей того времени победитель имеет право убить проигравшего. Да и отец знал, кого подкупить, чтобы выйти сухим из воды, — объяснил он, и Полумна нахмурилась еще больше. Это было очень жестоко и неправильно, ладно глава семьи, но в чем виноваты дети Макса? — Это ужасно, — прошептала, побледнев Полумна, отчего Рудольфус лишь криво усмехнулся. — Таков закон жизни. Слабые умирают, сильные процветают, — сказал Лестрейндж, и Луна недовольно на него посмотрела. Мерлин, теперь ей стало понятно, почему Рудольфус и Рабастан часто действуют жестокостью. Их этому научил отец, он прививал им извращенную мораль, не указывал на простые истины и учил, что власть и золото стирают любые рамки. — Так или иначе, в высшем обществе знали, что случилось с Максами, и стали уважать Лестрейнджей. Даже песню посвятили моему отцу. Тем временем вернулся домовой эльф с тетрадью в черной обложке. Рудольфус открыл ее на нужной странице и протянул Луне. Она взяла ее и увидела на желтоватых страницах текст песни, выведенный черными чернилами. — К сожалению, я не умею петь, — усмехнулся Лестрейндж, снова начиная играть на пианино, а Луна тем временем погрузилась в чтение текста песни, ощущая, как страх начинает теплиться в груди. Я расскажу вам кое-что О ястребе и зле, Случилось то давным-давно, Об этом помнят все. Погиб внезапно старый сэр, Затем угас и сын, В живых остался лишь юнец Сэр Сильвий — новый пэр. Враги кружили над юнцом, Смеялись, скаля рот. Хотели все к рукам прибрать, И предал друга друг. Громче всех смеялся Макс, Он был хитер и смел, Он погубил родных юнца И власть отнять хотел. Но смех его затих, и крик Сорвался с бледных губ, В ночи раздался грозный рык, Явился Сильвий вдруг. Он хищной птицей воспарил, Поднялся над врагом. «Ты погубил моих родных, И я убью твоих». Прошли года и вот конец… Исчез весь Максов род. Коль ты пойдешь войной на птиц, Не жди другой исход. Луна дочитала текст песни, испытывая смешанные чувства, закрыла тетрадь и поспешила отложить ее на пианино, словно строки песни начали жечь ей пальцы. Она пропела ее про себя, и теперь слова эти звучали у нее в голове. Полумна перевела взгляд на герб рода Лестрейндж, висящий над большим камином. Венценосный, прекрасный и свирепый в своей силе ястреб развернул крылья на полотне, вцепившись стальными когтями в корону. — Именно после случая с Максом пошла поговорка, что Лестрейнджи не прощают. И не забывают, — вырвал Полумну из размышлений голос мужа. Она вздрогнула и посмотрела на супруга. В ее глазах царило смятение, которое, кажется, не очень-то пришлось по душе Рудольфусу. Он произнес строгим и властным тоном, от которого дрожь прошла по телу Луны: — Теперь ты одна из нас. Одна из ястребов. Ты — Лестрейндж. Луна кивнула, чувствуя, как сбивается ее дыхание. Щеки внезапно тронул румянец, настолько слова Рудольфуса были пропитаны чувствами и уверенностью. Он подался к жене и, наклонившись к ее уху, вкрадчиво спросил: — На чьей ты стороне? — Я на вашей стороне, Рудольфус, — ответила Луна с неожиданной силой в голосе. Она не одобряла методов мужа, но понимала как никогда: есть только Лестрейнджи и враги. У них есть дочь, она Лестрейндж, и Полумна, как и всякая мать, будет оберегать свою девочку. Лестрейндж довольно усмехнулся, а в следующий миг властно притянул ее к себе и впился требовательным поцелуем, полным порока и огня, в губы жены. Луна замерла на мгновение, не ожидая такого пыла, но все же ответила на этот поцелуй.***
Тем временем Ксенофилиус Лавгуд, кутаясь в простую черную мантию с глубоким капюшоном, торопливо шел по Косому Переулку, всеми силами пытаясь не привлекать внимания. Ему казалось, что за ним следят, но мужчина упрямо гнал от себя дурные мысли, думая, что фантазия дурно шутит над ним. Ксенофилиус так спешил, что не накладывал на себя водоотталкивающие чары. Ему хотелось поскорее выполнить поручение Андромеды, хотелось поскорее вернуться домой. Дождь же лил как из ведра, не останавливаясь ни на минуту. Мантия Лавгуда, как и одежда под ней, промокла и липла к телу. Ксенофилиус никак не мог понять, почему ему так тревожно и страшно. В последний раз он испытывал столь сильные отрицательные чувства больше пяти лет назад, в день Битвы за Хогвартс, когда явился в объятую пламенем войны школу, чтобы спасти дочь. К сожалению, спасать пришлось его самого. Наконец Лавгуд остановился у ничем не примечательной лавочки, которая обеднела еще во времена войны. Именно это помещение Андромеда хотела купить под магазин, и Ксенофилиус не понимал почему. Рудольфус Лестрейндж пожаловал им большую сумму, но Андромеда почему-то выбрала самое убогое помещение из всех возможных. Да и средства разделила и дала не все. Это она объяснила следующим: купить помещение мало, нужно сделать ремонт, нанять рабочих, поваров и прочий персонал, также необходима реклама. Лавгуд понял позицию сожительницы, но проще и спокойнее от этого не стало. Он был аморфным и меланхоличным человеком, для которого самое важное, чтобы его не трогали. Так было проще. Не привык Ксенофилиус и к ответственности, поэтому не видел, что Андромеда Тонкс, объятая жаждой мести, играет им, как верной марионеткой. Поежившись от порыва ветра, Ксенофилиус толкнул дверь старой лавки, покупку которой ему предстояло оплатить, и вошел внутрь. Там было темно, и Лавгуд, щуря глаза, вытащил волшебную палочку и, пробормотав под нос заклинание, зажег свет на кончике палочки. Огляделся, подмечая запущенный вид старого зала и мебель, накрытую полотнами, покрытыми слоем пыли. Как давно это помещение никто не использовал? Лавгуд огляделся, чувствуя страх. Он не был смелым человеком, он не был воином, не обладал силой и отвагой, характерной для гриффиндорцев, поэтому ему стало неуютно. Чувствуя страх и давя желание сбежать, Ксенофилиус прошел вглубь помещения, сжимая в руке палочку, как единственное оружие, но едва ли он бы смог ее использовать. Лавгуд плохо владел боевой магией. — Здравствуйте, — раздался в тишине негромкий мужской голос. Прозвучал он так неожиданно, что Лавгуд подпрыгнул на месте и едва не уронил палочку. От страха он направил палочку в ту сторону, откуда донесся голос. — Уберите ее. Свет режет глаза, — сказал неизвестный. Лавгуд повиновался, и из угла, объятый тенями, вышел высокий человек, завернутый в черный балахон. — Вечер добрый, — сказал Ксенофилиус, рассматривая незнакомца, но не смог ничего увидеть, поскольку темнота и одежда надежно скрывали личность человека. Лавгуд подумал, что все походит не на сделку, а на подпольную операцию. Но тут же отмел эту мысль. Наверное, это прошлый хозяин лавки, магглорожденный, боящийся нового режима и стремящийся поскорее получить деньги и сбежать подальше от власти Темного Лорда и его тирании. — Вы принесли то, что нужно? — спросил неизвестный. Лавгуд поспешил кивнуть и вытащил из кармана мантии увесистый мешочек с деньгами. — Здесь не вся сумма. Она переведет остальное, когда сделка будет закончена, — сказал Ксенофилиус, протягивая мешочек незнакомцу. — Передавайте ей привет и благодарности, — спокойно промолвил мужчина, принимая деньги и пряча их карман мантии. — На этом мы вынуждены расстаться, — сказал он и спешно покинул старую лавку, оставив Лавгуда стоять в темноте в полном изумлении. Только спустя несколько минут до него начало доходить, что сделка была уж слишком странной и необычной. Самой необычной из всех возможных. Почему они встретились в маленькой, старой и заброшенной лавке, почему не составили и не подписали договор купли-продажи?.. Слишком все необычно, но Андромеда сказала, что этому незнакомцу можно верить, она отправила его сюда. Ксенофилиус, ощущая сомнения, покинул лавку и двинулся прочь от нее, намереваясь немного прогуляться и подумать, прежде чем аппарировать домой. Что-то было нечисто. Точнее, все. Конечно, он знал, что Андромеда, как и он, ненавидит новую власть, что она связана с повстанцами. Но за последние месяцы они не давали о себе знать, не связывались с ними, да и Андромеда не упоминала о них и об их планах. Может, они не доверяли ему? Или миссис Тонкс ведет тайную игру, имеет какие-то тайные замыслы. Ксенофилиус неожиданно ощутил раздражение. Оборотни побрали бы этих слизеринцев и их хитрость. Одни проблемы от них. Нет, он придет домой и расспросит сожительницу о ее планах и странной сделке. Погруженный в мысли Лавгуд, одолеваемый сомнениями и тревогами, конечно же, не заметил, что за ним внимательно наблюдает домовой эльф, облаченный в белую сорочку, на которой вышит фамильный герб. — Хозяин будет доволен, — прошептал он, и в его голубых, навыкате глазах, отразилась буйная радость. Нужно поскорее доложить о результатах наблюдения, а еще лучше поймать человека, с которым встречался волшебник с белыми волосами. Эльф переместился в родовой замок своего господина и предстал перед глазами хозяев. — Благородный господин, Тилли выполнил ваш приказ, — промолвил домовик, видя, как его хозяин весь подобрался, желая поскорее узнать подробности.***
Не только Ксенофилиус Лавгуд в эту ночь был вне дома. Рабастан Лестрейндж расхаживал по гостиной в своей Лондонской квартире, в которой встречался с любовницей. Мужчина поглядывал на часы, хмуря темные брови, в его карих глазах царило нетерпение, но не такое, какое бывает у мужчины перед долгожданным свиданием, а мрачное и решительное, с которым чаще всего что-то меняют в жизни. Рабастан поправил мантию, чувствуя, что начинает потеть. Неудивительно, в комнатах было весьма тепло. Хмурясь от раздражения, мужчина снял мантию и кинул ее на кресло, стоящее напротив камина. После этого он подошел к журнальному столику на резных ножках, взял стоящую на нем бутылку вина, открыл ее и налил красный напиток в стакан на тонкой ножке. Утолив жажду, Лестрейндж сел в кресло, ожидая прихода любовницы, отношения с которой стали ему в тягость. Раньше ему была интересна эта хитрая и умная женщина, знающая себе цену. Теперь же в его глазах, когда она начала испытывать к нему более сильные и глубокие чувства, чем страсть, Изольда перестала отличаться от других. Рабастан всегда знал, как очаровывать женщин, как обрушить их оборону. Ему нравилась эта игра, и даже годы не изменили это. Но в последнее время любовные победы не приносили ему былого удовлетворения. Кажется, вместе со смертью сына в нем стал угасать огонь жизни. Может, дело было в том, что Изольда ему наскучила. Она стала для него вредной привычкой, как, например, огневиски после рабочего дня или итальянские сигары, или жажда битв и крови, которая неистово пылала в его сердце. Связь с Изольдой теперь тяготила его, и он стремился избавиться от этого груза, чтобы снова стать свободным, как птица в небе. Наконец огонь в камине окрасился в зеленый, и взору Рабастана предстала все еще красивая, статная женщина, облаченная в красное платье. Красный цвет — цвет порока и желания, цвет алчности и жажды, он прекрасно подходил Изольде Гринграсс, хотя в глазах многих она оставалась примерной матерью и женой. Как же наивны люди и как просто их обмануть, особенно, если лжец красив и обаятелен, как леди Гринграсс. — Рабастан, — улыбнулась Изольда, выйдя из камина. Она, соблазнительно покачивая бедрами, приблизилась к мужчине, который не сводил с нее пронзительного и твердого взгляда. — Доброй ночи, — произнесла она, заглядывая в его глаза. Решимость в них и теплеющий на дне огонек напрягли ее, но она не подала вида, прекрасно понимая, что любовник хочет расслабиться в ее объятьях. — Чем займемся? — спросила Изольда низким и тихим голосом, обходя кресло, в котором устроился Рабастан, и кладя руку на его плечо. Лестрейндж, однако, перехватил ее руку и сжал хрупкое запястье. Он не спешил поцеловать его, как прежде, и вел себя странно. — Надо поговорить, — решительно промолвил Рабастан, поднимаясь с кресла. Он отошел от любовницы к камину, повернулся к нему спиной и скрестил руки на груди, словно желая оградиться от нее. Это не укрылось от цепкого взора голубых глаз. — Я слушаю, — улыбнулась Изольда, ощущая, что что-то не так. Вокруг Лестрейнджа выросли стены, хотя он и раньше не очень-то открывался в ее присутствии. — Наши отношения не имеют будущего, — произнес Лестрейндж. — Да неужели? — спросила, усмехнувшись, Изольда. Она всегда об этом знала. Она замужем, он женат. Она полукровка, он чистокровный, о каком будущем может идти речь? Изольда, хоть и была красивой женщиной, но выросла не в розовых садах и смотрела на мир логично. Она никогда не верила в сказки о любви и рыцарях на белых конях. Именно поэтому десять лет назад Изольда предпочла расчет, а не любовь. Ее семья была бедна, и девушка всегда хотела лучшего, всегда считала, что достойна чего-то большего. Когда Джон Гринграсс, ее нынешний муж, впервые увидел ее, он был очарован ее красотой и умом. Изольда вцепилась в возможность изменить жизнь и ответила на ухаживания Гринграсса, поставив ультиматум: обладать ею будет только муж. Сэр Джон, в то время завидный жених и красавец, был так увлечен, что наплевал на все: на друзей, на врагов, на прошлое и будущее, на происхождение нового увлечения. Изольда ловко опутала его сетями, надежно привязала его к себе невидимыми нитями. Она знала, как играть на струнках мужского сердца, знала, за какие ниточки дергать, чтобы марионетка слушалась. Гринграсс взял ее в жены, ослепленный ее красотой. Но иллюзия развеялась, пелена спала, и жизнь Изольды стала кошмаром. Она по-прежнему правила в семье, распоряжалась жизнями падчериц, за что ее тихо ненавидели, но долги и азартные игры мужа завязывали петлю на шеях Григрассов. Встретив Рабастана Лестрейнджа, сильного, дикого, как огонь, и по-своему привлекательного, Изольда решила, что сможет его очаровать. Он обратил на нее внимание, и завязался роман. Вот только роли быстро поменялись. Кукловод, которым ранее мнила себя Изольда, стал марионеткой в ловких руках Рабастана Лестрейнджа. Она стала его шпионкой, приносила ему различного рода информацию, старалась угодить и быть полезной, а он пользовался ею и ее умом. — Наши отношения завершены, Изольда, — проникновенно глядя в голубые глаза теперь уже бывшей любовницы, произнес Рабастан, словно вынес приговор. Миссис Гринграсс вздрогнула всем телом, но на лице ее не отразилось ни единой эмоции. Она быстро скрыла чувства за каменной маской, только в голубых глазах мелькнула обида. — В таком случае, мистер Лестрейндж, приятного вечера, — произнесла Изольда ровным и спокойным голосом. Рабастан кивнул, радуясь, что обошлось без истерик и слез. Он в который раз невольно восхитился этой женщиной, как никогда не восхищался женой. Изольда всегда сохраняла самообладание и не опускалась до унизительных просьб и молений. Даже Амелия в пору юности давила на жалость и плакала, задетая его холодностью или грубостью. С Изольдой все обстояло иначе. — До встречи, миссис Гринграсс. Я переведу на ваш счет подарок, — сказал Рабастан, который с детства усвоил, что деньги могут сгладить все обиды и недомолвки. Миссис Гринграсс кивнула ему напоследок и, войдя в камин, держа спину неестественно прямо, взяла летучий порох, который ей заботливо предоставил бывший любовник. Женщина кинула порох под ноги, произнеся адрес, и зеленое пламя унесло ее домой. Рабастан Лестрейндж мысленно порадовался, ощущая, как оковы, которые сковывали его по ногам и рукам, пали и теперь он стал хоть немного да свободным. Разумеется, он не мог видеть, как холодная и надменная Изольда Гринграсс, женщина, красоте которой все завидовали, вышла из камина в родном особняке и закрыла рот рукой, тщетно сдерживая слезы, выступившие на ее глазах. Не зря она всю жизнь остерегалась любви и считала ее величайшей слабостью. Теперь и она стала слабой.