***
Ноябрь 2003 года. Магическая Британия. День стремительно двигался к завершению. Поскольку на дворе царствовала осень, темнело рано, Иван Долохов терпеть не мог сумерки. Особенно зимой. Он стоял в небольшом сарае на заднем дворе одного из запущенных и заброшенных имений Блэков. Сигнус решил казнить предательницу-любовницу, и это было самое правильное его решение за последнее время. Долохов пытался не осуждать своего принца и друга, но относиться к его странностям и похождениям нейтрально становилось все труднее и труднее. Сигнус всегда был странноват, а в последнее время его заскоки становились все удивительнее и удивительнее. Над этим можно было бы посмеяться, вот только Иван кожей чувствовал, что от его друга в Сигнусе не остается ничего. Иван посмотрел на сидящую прямо на полу Лукрецию, обездвиженную и ослепленную заклинанием. Долохову даже пришлось наложить на нее заклинание немоты, поскольку девушка много болтала и пыталась выторговать себе жизнь. Она все еще надеялась на чудо, что сможет пробудить в нем жалость, а он поможет ей сбежать. Ивана это раздражало. Раздражало нещадно, а если вспомнить, что Лукреция была причиной тревог Шарлотты, то он готов был собственноручно ее казнить, но нельзя. Сигнусу не понравится. Лукреция сидела на соломе, неподалеку от кровати, притащенной по приказу принца. К ней почему-то были приделаны цепи. Долохов кожей чувствовал, что девушку ждет нечто ужасное. У Сигнуса была богатая фантазия, талант матери в полной мере передался ему, а о навыках Темного Лорда и вовсе ходили легенды. Долохову даже было немного жаль предательницу. Была б умнее, не связывалась бы с сыном правителя Магической Британии и не предавала бы его доверие. Взглядом Иван скользнул по крепким ногам Лукреции — кожа у нее была загорелая, блестящая. Грязные, но по-прежнему золотистые волосы ее были взлохмачены и спутаны, губы искусаны, а правая рука изувечена. Лукреция сопротивлялась, когда он ее тащил в сарай, кричала, сыпала проклятьями. Когда Иван толкнул ее на солому, лямка ее сорочки, любезно предоставленная Сигнусом по какой-то причине, сползла, оголив подтянутую грудь. Лукреция была красива даже после пребывания в темницах. Сигнус еще передал ей красивые кружевные трусики и кремовую сорочку с золотыми кружевами. Уж не игрушкой ли он хочет ее сделать? Хотя она и есть игрушка. Иван снова взглянул на кровать с жестким матрасом и цепями у изголовья — он не знал, чего ожидать. — Заждался? — раздался за спиной у Долохова веселый и бодрый голос. Иван обернулся так резко, что с головы его слетел глубокий капюшон. В сарай вошел Сигнус, облаченный в черные одежды Пожирателя. Выглядел он веселым, словно пришел развлекаться, а следом… Следом вошли один, два, три, нет, пять крепких, высоких мужчин, облаченных в небрежные одежды. Выглядели они угрожающе, и одного взгляда на них хватило, чтобы Долохову стало дурно. Это были, скорее всего, оборотни. — Все готово? — небрежно спросил Сигнус у Ивана, тот только и смог кивнуть, таращась на спутников принца. Что вообще происходит? — Вот и славно. — Сигнус потер руки, словно ему не терпелось начать. Иван видел, как оборотни, заметив Лукрецию, сидящую на соломе и дрожащую от холода, начали усмехаться, один из них даже облизал губы и оскалился, обнажив по-звериному острые зубы. Сигнус небрежными взмахами палочки вернул пленнице сначала зрение, затем голос и, наконец, снял путы. Лукреция вздрогнула и начала озираться. Увидела принца и его спутников, задрожала и поспешила отползти к кровати так, что и без того короткая сорочка задралась, оголив бедра. Светлые глаза ее расширились от ужаса. — Что вы? — начала было она, но Сигнус небрежно велел начинать казнь, и Ивана передернуло от ужаса и отвращения. Пятеро оборотней двинулись на пленницу, а принц тем временем наколдовал себе удобное кресло и сел в него, словно пришел в какой-то театр. Лукреция кричала и отбивалась, но что она могла сделать против сильных и крупных мужчин? Оборотни разорвали шелковую сорочку и начали лапать красивое молодое тело везде, где только можно. Девушка заливалась слезами, кричала, молила о пощаде, но оборотней уже ничто не могло остановить. Иван смотрел, как Лукрецию хлопают лапищами по ягодицам, оставляя набухающие красные следы, как трут пальцами промежность, вырывая с губ жертвы вопли. В конце концов оборотни обнажили мужские достоинства и заставили Лукрецию ублажать их ртом. Долохов наблюдал за этим и ощущал тошноту. У него не было сомнений, что Лукреция не перенесет этой ночи. Иван перевел взгляд на друга и товарища, на того, кого знал с самого детства, и ужаснулся. Сигнус сидел, подавшись вперед, чтобы все видеть, глаза его лихорадочно блестели, на губах сияла кривая усмешка, но это был не триумф над предателем, а, скорее, радость от унижения и боли, наслаждение чужими муками. На щеках у принца горел румянец, что еще больше пугало. Иван смотрел на Сигнуса и не понимал, когда тот успел так измениться. Долохов перевел взгляд на оборотней и Лукрецию, которую уже перетащили на кровать, положили на живот так, чтобы она могла видеть Сигнуса. Один из особенно здоровых мужчин пристроился к Лукреции сзади, а через мгновение та завизжала не своим голосом. Ее начали насиловать, резко и жестко, намотав на кулак длинные золотистые волосы. Долохов, увидев перекошенное и заплаканное лицо Лукреции, вздрогнул. На мгновение его рассудок помутился, и он увидел перед собой Шарлотту. Иван снова посмотрел на принца и подумал, не жесток ли он с женой? Разве нормальный человек придумает такую ужасающую казнь? Лукреция — предательница, но когда-то Сигнусу она очень нравилась. Не испытает ли Шарлотта на себе силу его неудержимой и разрушительной ярости? Иван снова посмотрел на мучения Лукреции. На этот раз насильник поменялся. Второй оборотень вошел в нее, сопровождая действо рычанием. Девушка рыдала, задыхалась, но вопли ее не были громкими — рот был занят. Менялись позы. Менялись насильники. Девушку приковали цепями к кровати и начали истязать ее тело. Били ремнями, тушили окурки и не только. В какой-то момент несчастная потеряла сознание, но Сигнус быстро привел ее в чувство, облив холодной водой. — Продолжайте, — велел принц, вставая с кресла. — Иван, позаботься о теле, когда все закончится. С этими словами наследник престола Магической Британии покинул сарай, раздался хлопок аппарации, и тут-то Иван не выдержал. Он стремительно вылетел из сарая, откинул назад голову, подставляя побледневшее лицо под капли холодного осеннего дождя. Ему было дурно, сердце стучало в висках, а руки тряслись. Да, он убивал, да, пытал. Но это были враги, мужчины, которые бежали на него с намерением убить. Иван считал, что предателей прощать нельзя, и разделял желание Сигнуса казнить Лукрецию. Однако Долохов не мог даже предположить, что придет в голову принцу. Вопли Лукреции проникали в самую душу, а мысли, что на ее месте может оказаться Шарлотта, не давали покоя. Интересно, какой Сигнус с ней?***
Рабастан Лестрейндж с удобством разместился в кресле, стоящем у стола в кабинете его старшего и единственного брата. Мужчина то и дело прикладывался к стакану с виски и задумчиво наблюдал за Рудольфусом, который метался по кабинету, как загнанный зверь. В его поведении чувствовалась тревога, гнев пылал в нем, но этот гнев ничто больше не сдерживало. Рабастан хотел бы думать, что Рудольфус зол на Пиритса, который раскрыл Темному Лорду глаза на предательство. Зол на тестя, который отходил после заклинания предательницы Андромеды. Зол на себя за то, что недосмотрел, что расслабился, позволил себе слабость отцовства. Но все это меркло на фоне чего-то другого. Чего-то, что Рудольфус скрывал в глубинах души, но это что-то его грызло изнутри. Скорее всего, дело было в Полумне. Признаться, Рабастан сам не понимал, как его братец уживается с девицей на тридцать с лишним лет младше него самого. Луна Лестрейндж не должна была долго прожить в этом браке. Либо Рудольфус прибил бы ее в пылу гнева, либо девушка наложила бы на себя руки. Но прошло четыре года, а чета Лестрейндж все еще была вместе. Они даже ребенка прижили. И что-то подсказывало Рабастану, что его невестка переживет их всех. Временами Рабастан, наблюдая за братом, не понимал, как тот находит общий язык с юной женой. Они из разных эпох, их воспитывали по-разному. У них нет общих интересов. Полумна легкая и воздушная, милая и слабая, хотя в ее серых глазах все чаще и чаще мелькает хищный блеск, такой же, как и у Рудольфуса. Сэр Лестрейндж же в противовес жене мрачен и холоден, у него довольно тяжелый характер, красота его уже почти увяла, только зеленые глаза были по-прежнему яркими. Они были как небо и земля, как солнце и луна, жертва и хищник. Рабастан прекрасно знал, что противоположности притягиваются. Но одного притяжения-то мало. Ничтожно мало. Его, конечно, достаточно, чтобы промелькнула искра, чтобы привлечь внимание, завлечь. Но вот ужиться вместе после этого — та еще задачка. Взять хотя бы его и Амелию. Они были совершенно разными. Холодная и расчетливая Амелия, и яркий и неудержимый Рабастан… Когда-то и им сулили безоблачное будущее, но что в итоге? А в итоге они пришли к полному краху. И теперь, глядя на брата, Рабастан понимал, что не хочет так же метаться и мучиться. Первый брак Рудольфуса обернулся смертью жены и их общего ребенка. Потом была история с Беллатрикс, затянувшаяся на долгие двадцать пять лет. Честно сказать, Рабастан вообще не понимал, как Рудольфус решился жениться. Откуда у него ресурсы для новой семьи? Если бы был жив Сильвий, сэр Лестрейндж ни за что не взвалил бы на свои плечи такую ответственность. Но Сильвий погиб, и Рудольфус пошел на этот шаг ради процветания рода. Рабастан всегда жалел в глубине души брата и ненавидел себя за это. Жалость — самое худшее чувство. Лучше ненавидеть, чем жалеть. Слова отца Рабастан Лестрейндж помнил так же хорошо, как и девиз их рода. — Руди, давай выпьем вместе, — не выдержал Рабастан, у которого уже в глазах рябило от метаний брата. Рудольфус остановился посреди комнаты и с таким удивленным выражением огляделся по сторонам, словно вообще не понимал, где находится. Должно быть, он слишком глубоко нырнул в свои размышления и тревоги. С ним такое случалось часто. — У нас нет времени, — сказал Рудольфус, но все же подошел к столу и сел не на свое место, как хозяин кабинета, а устроился напротив Басти, в кресле для гостей. Сидел он, как всегда, прямо, словно метлу проглотил. Плечи расправлены, спина напряжена. — Я отправил письма союзникам, — со вздохом сообщил Рудольфус. — Я был самым сильным кандидатом в Министры, сейчас же я выбыл из игры. Остались Роберт Пиритс. — Рабастан, услышав ненавистное имя, подался вперед, ощущая, как в груди полыхнуло жаром. О, он готов был голыми руками его разорвать. — Ричард Уилкинс, мальчишка оказался амбициозен и хитер и явно жаждет мести за отца. Еще один кандидат — Люциус Малфой. — Никто из них не наберет большинство голосов. — В кабинет без стука вошел Асентус Лестрейндж в неизменных черных одеждах. Рабастан вздрогнул от звука голоса сына и с неким напряжением на него посмотрел. На мгновение ему почудилось, что он видит перед собой жену, но наваждение быстро прошло. Проклятье, как Асентус похож на мать, будь Амелия моложе, их можно было бы считать близнецами. — Верно, — кивнул Рудольфус, тоже глядя на племянника, который решительно запер дверь в кабинет и прошел вглубь. А когда-то он боялся даже поднять на дядю глаза, не говоря уж о выражении собственного мнения. Асентус менялся, взрослел, становился жестче и серьезней. Может, он, Рудольфус, ошибся в нем? Когда-то сэр Лестрейндж не считал племянника достойным титула главы рода. Но что в итоге? Асентус начал потихоньку расправлять крылья, думать головой и перестал позорить род. Все, что требовалось — убрать влияние Амелии, иначе мальчишка так бы и остался в тени материнской юбки. — У тебя есть идеи, как нам остаться на плаву и при Темном Лорде? — спросил Рудольфус, окинув прищуренным взглядом Асентуса, подошедшего к окну, за которым густела непроглядная тьма — шел одиннадцатый час ночи. Следующим утром он покинет страну вместе с женой и дочерью и неизвестно, когда вернется. Если вообще вернется. Осознание этого рождало в душе у сэра Лестрейнджа сильную тоску. Но он понимал, что провинился, и смиренно принял наказание за свои ошибки. Но Рудольфус боялся уезжать, зная, что кольцо врагов сжимается вокруг его семьи. Он, безусловно, уже имел план действий и даже разослал письма и дал инструкции брату. Однако Рудольфус сомневался в Рабастане. Оружие Басти — грубая сила, а война давно закончилась. Пришло время политических интриг и осторожности. Увы, ни первое, ни второе не входило в число талантов младшего брата. Рудольфус хотел сделать ставку на племянника. — Темный Лорд создал видимость демократии. Совет якобы голосует, но последнее слово за Повелителем. Увы, господин не может поставить на такую видную должность кого-либо чисто из личных соображений и взглядов. Совет должен выбрать одного из кандидатов, отдать ему большую часть голосов, — заговорил Асентус низким и немного уставшим голосом. Он стоял полубоком к окну и словно пытался что-то разглядеть в непроглядной темноте ночи. — Наши сторонники не станут голосовать ни за одного кандидата, значит, большинство голосов не наберет ни один из них. — Это очевидно, — не вытерпел Рабастан. Асентус взглянул на отца с неким снисхождением в светлых глазах, и тому это не понравилось. Рудольфус поднял руку, призывая брата к тишине. — Нам нужно поддержать одного из кандидатов. Заключить сделку, — предложил Асентус спокойным голосом. — Ага, давайте заключим мир с Пиритсом. Вот же он обрадуется, — с сарказмом отозвался Рабастан Лестрейндж, поерзав в кресле. Он не любил плести интриги, путался в этой мерзкой паутине, не был достаточно терпелив и усидчив. Еще и Андромеда пропала с концами, поисковая группа раз за разом возвращалась ни с чем. От этого Рабастан еще больше психовал и злился. Страдали от этого в первую очередь близкие ему люди. — Поддержим Люциуса Малфоя. Из трех кандидатов он самый нейтральный, — предложил Асентус. — Малфоям доверять, себя не уважать, — излишне эмоционально возразил Рабастан, за что был награжден усталым и словно осуждающим взглядом Рудольфуса. От этого ему сделалось еще более неуютно. — А кто говорит о доверии? — резонно спросил Асентус, ухмыльнувшись кончиками губ. Рабастана передернуло, поскольку это мимолетное изменение в сыне в который раз напомнило ему Амелию. До чего же они похожи, даже в мельчайших жестах. — Мы заключим сделку с Малфоем на выгодных условиях. Он побудет Министром некоторое время до возвращения дяди из ссылки, а дальше уже будет видно. В конце концов на сильного всегда найдется сильнейший. Рабастан перевел взгляд с сына на Рудольфуса и изумился. На лице его брата сияла довольная ухмылка, точнее даже улыбка, полная гордости и радости. И подумать только, сэр Лестрейндж так глядел на Асентуса, на мальчишку, которого многие упрекали в слабости и в отсутствии ума. Да, этот мир однозначно сошел с ума. — Именно так я хочу поступить. Более того, я уже начал действовать, — произнес Рудольфус с расстановкой. Рабастан в который раз за вечер почувствовал себя лишним. — Пиритс сделает все, чтобы победить. И, если он займет пост министра, то нам придет конец. Молодой Уилкинс тоже имеет на нас зуб и довольно большой, чтобы желать сжить весь наш род со свету. С Малфоем же проще договориться, он нейтральная сторона, но с ним нужно быть настороже. Мало ли что взбредет в его белобрысую голову. Голос Рудольфуса звучал твердо и властно, в глазах его, как и раньше, царил холод, вот только все равно что-то с ним было не так. Известие о ссылке сильно его подкосило, оставалось надеяться, что Лестрейндж быстро оправится. — Я написал Малфою, он скоро пришлет ответ. Наши сторонники проголосуют за него на совете, Люциус станет министром магии… — продолжал говорить сэр Лестрейндж. Тут-то Рабастан не выдержал. Он не понимал, почему брат так доверяет, точнее, хочет доверять Малфою. Неужели они в настолько безвыходной ситуации? Рабастан почти скучал по военному времени, когда кровавые битвы сменялись политическими интригами и можно было под шумок перетравить врагов, и никто бы не возразил. Теперь же яды и проклятья внутри организации приравнивались к расшатыванию режима и карались. — Малфой — пиявка, он присосется к должности министра и хрен его отцепишь, — буркнул Рабастан с раздражением. Он, как обычно, в минуты гнева не стеснялся в выражениях. — Он долго не протянет. Ты представь, как взбесится Пиритс. Должность, о которой он грезил столько лет, уйдет у него из-под носа в руки Малфоя. Мне даже как-то жалко так подставлять Люциуса. Роберт глотку ему перегрызет, — усмехнулся Рудольфус. — Для нас выгодна война между Малфоями и Пиритсами. Пока они будут гоняться друг за другом, Лестрейнджи смогут восстановить влияние, — произнес Асентус, который понимал в расстановке сил побольше отца. — Умно, — сдался Рабастан. Когда-то Люциус Малфой был его другом. О, как давно это было, в пору беззаботной юности, когда казалось, что впереди вся жизнь, яркая и прекрасная. Но что в итоге? А итогом стал Азкабан, четырнадцать лет, которые ушли в бездну, седые волосы и старость. Все чаще и чаще Рабастан ощущал приближение старости и не мог в это поверить. Когда сын Асентуса называл его дедушкой, он не всегда понимал, что обращаются к нему. И безусловно Рабастан Лестрейндж завидовал Люциусу Малфою, который не потерял лучшие годы в тюрьме, который не знал лишений и горестей, который имел возможность воспитывать сына и жить с любимой женщиной. Рабастан этого, увы, был лишен. Разумеется, по молодости Басти был не лучшим отцом, роль родителя обременяла его. Но молодость быстро прошла, и что у него осталось? Ничего и никого. Теперь, понимая, что Малфой вот-вот влипнет в проблемы, Лестрейндж испытывал злорадное наслаждение. Есть все же справедливость на свете. — Вы собираетесь применить стратегию Малфоев против них же самих, — усмехнулся Рабастан, встретившись взглядом с сыном. Он знал, что Драко — друг Асентуса, думал, что тот струсит и сжалится над товарищем. Но, видимо, семья для Асентуса на первом месте, что весьма радовало. — Какое еще правило? — спросил Асентус Лестрейндж, подняв темные брови. — Разделяй и властвуй, — усмехнулся Рабастан. План действий был несколько раз обговорен и скорректирован. Пришло письмо от Люциуса Малфоя со всеми условиями. Рудольфус быстро отправил ответ и написал еще несколько писем Руквуду, Мальсиберу, Яксли, чтобы намеченная стратегия имела в конечном итоге успех. Закончили они во втором часу ночи. Асентус покинул кабинет и направился в гостевую спальню, которую занял вместе с женой. Рудольфус и Рабастан снова остались наедине. — Смотри в оба, Басти, — назидательно сказал сэр Лестрейндж, глядя усталым взглядом зеленых глаз в лицо брата. Было видно, насколько Рудольфус измучен. Он не спал несколько ночей, его съедали тревоги и страх перед будущим, в котором Рудольфус, разумеется, не мог признаться. У мужчин не бывает страхов, у Лестрейнджа — тем более. — Не повторяй моих ошибок. — Тебе бы поспать, Руди, — покачал головой Рабастан, видя состояние старшего брата, который всегда был сильным и стойким. Когда-то Басти думал, что его брат, как и ныне покойный отец, отлит из самой прочной гоблинской стали, что он не ведает слабости и жалости. Но, кажется, даже сталь может согнуться и даже сломаться. Рудольфус мотнул головой так, что на его бледный лоб упала прядка рыжих волос, пронизанных сединой. Его лоб пересекали морщины, в глазах снова царила печаль. Сэр Лестрейндж теперь выглядел на свой возраст и это пугало. — Тебя что-то грызет, — сказал Рабастан, снова наполняя два стакана огневиски. Отставив в сторону уже опустевшую бутылку, Басти протянул полный почти до краев стакан брату. Тот молча принял его и сделал несколько больших глотков. Некоторое время после этого Рудольфус молчал. Но потом алкоголь, видимо, всосался в кровь и развязал сэру Лестрейнджу язык. — Я поссорился с женой, — процедил Рудольфус, и Рабастан усмехнулся. Хорошее начало. — Тебе смешно? — спросил Рудольфус, сузив глаза. Рабастан покачал головой, понимая, что должен держать себя в руках, иначе брат разозлится и снова замолчит. — Из-за чего? — спросил Рабастан. — А ты подумай, — буркнул Рудольфус, который все еще злился на жену. — Ее отец так сильно меня подставил, мачеха плела интриги и сбежала, нас обоих едва не казнили, а потом отправили в ссылку, а Луна все о папочке думает… — с раздражением говорил Рудольфус. — Первое, что она сделала после пробуждения от чар Беллатрикс, попросила… Нет, потребовала, чтобы я отвел ее к отцу. Голос его сочился ядом и едва сдерживаемой злостью. Он даже на мгновение прикрыл глаза, что-то вспоминая или же пытаясь совладать с чувствами, горящими в душе и не дающими покоя. — Разумеется, я отказал, — процедил Рудольфус, собравшись с мыслями. — Повелитель приговорил Лавгуда к ссылке без права на возвращение. — На словах о приговоре взгляд сэра Лестрейнджа сделался особенно злобным и холодным. Губы тронула мстительная усмешка. — Предателей прощать нельзя, — сказал Рабастан только для того, чтобы хоть что-то сказать. Рудольфус медленно кивнул в ответ на его слова, а на его лице отразилось сомнение. Кажется, он не мог определиться, делиться ли ему проблемами с братом или нет. Все же советчик из Басти не очень хороший. Однако происходящее, видимо, настолько доконало Рудольфуса, что он со вздохом продолжил говорить: — Полумна начала упрямиться, давить на жалость, мол, она любит отца, он ее семья, самый близкий человек… Когда Луна поняла, что я не отступлю, она расплакалась и начала говорить, что она мне безразлична, хотя подарила мне ребенка. Рабастан поднял брови и усмехнулся. Да, девчонка осваивает игру на новом уровне и вот-вот загонит его брата под каблук, как это в свое время сделала Беллатрикс. Кто бы мог подумать, что соплячка сможет осуществить подобное. На первый взгляд Полумна и Беллатрикс совершенно не похожи. Первая сероглазая блондинка, хрупкая и нежная. Рабастан прекрасно видел, что она не любит мужа и играет роль красивого дополнения к его влиятельной персоне. Дополнение, которое может только краснеть, робко улыбаться и смотреть на кого-то мечтательным взглядом. Рабастан вообще думал, что у Луны нет своего мнения, что в ней нет ничего, что могло бы привлечь внимание. Беллатрикс же была полной противоположностью Полумны. Она обладала внутренней силой и энергией, знала, чего хочет, и понимала, что для этого нужно делать. Она с детства получала желаемое. Вообще Рабастан не понимал, почему выбор Рудольфуса пал на Полумну Лавгуд. Конечно, она юна и красива, но этого мало для брака, очень мало. Покойный отец говорил, что леди Лестрейндж должна быть сильной духом и твердой, как сталь, чтобы обеспечить мужу надежный тыл. Полумна же была слабой. Рабастан помнил, каким задумчивым вернулся Рудольфус с той злополучной инспекции трудового лагеря. Тогда брат закрылся в кабинете и даже не вышел к ужину. Только неделю спустя Басти узнал у Долохова, что во время осмотра бараков одна из девиц умудрилась свалиться в обморок. Прямо в руки к Министру Магии. Рабастан тогда посмеялся и заметил, что маггловские девушки думают только о том, как облегчить свое существование. Цена их не волнует. Рабастан попытался расспросить брата о произошедшем и имел неосторожность сказать: «Видимо хороша девица была, раз на тебя словно Империо наложили. Хотел бы я посмотреть на нее… И не только». Он ожидал, что Руди отмахнется или посмеется, но он неожиданно строго посмотрел на младшего брата и сказал: «Я не намерен это обсуждать. Девушке просто стало дурно от запаха краски». Резкий тон брата насторожил Рабастана. А спустя месяц Рудольфус объявил, что намерен жениться, удивив всех родных. Рабастан же изнывал от желания увидеть избранницу брата. Воображение рисовало писаную красавицу, а Рудольфус привел на семейный ужин тихую и напуганную девицу даже младше собственной дочери, которая всеми силами пыталась казаться храброй, но не была таковой. На Беллатрикс Полумна была не похожа. Впрочем, ни на одну из любовниц Рудольфуса тоже. Да, блондинка, Руди всегда нравились обладательницы светлых волос. Характер у нее тоже был не как у предшественницы. Впрочем, Белла, посмотрев на избранницу бывшего мужа, усмехнулась и сказала, что девочка далеко пойдет, когда отрастит когти и научится ими пользоваться. Все же она будет хозяйкой гнезда ястребов, значит, и когти должна иметь стальные. И вот, слушая брата, Рабастан понял: когти-то уже прорезаются. Еще немного, и Рудольфусу придется туго с женой. Особенно если у нее появится свое мнение. — Мы поссорились, Полумна убежала, сказав напоследок, что я ее совсем не ценю, — скомкано закончил рассказ сэр Лестрейндж. — Спим мы, похоже, сегодня в разных спальнях. — Да, ситуация не очень хорошая, — только и смог ответить Рабастан, видя растерянно-разозленный взгляд брата. Кажется, Рудольфус чувствовал вину и ужасался этому. Ни одна его женщина, кроме Беллы, не позволяла себе перечить ему. А тут… — Временами она ведет себя как Шарлотта, когда та что-то захочет, — цокнул языком сэр Лестрейндж, и Рабастан подавил смешок. — Твоя жена даже младше твоей дочери, Руди, не ожидай от нее взрослых поступков, — улыбнулся Рабастан, но Рудольфус отмахнулся от него. На некоторое время воцарилась тишина, но потом сэр Лестрейндж, кажется, что-то вспомнил. Он встал с кресла, подошел к книжному шкафу, вытащил оттуда свиток с чистым пергаментом. Рабастан с непониманием наблюдал за действиями брата и хмурился. Рудольфус тем временем взмахом палочки отрезал небольшую полоску бумаги, написал пером пару предложений и с сосредоточенным видом протянул записку брату. Рабастан напрягся, не понимая, зачем нужна такая секретность. Он развернул послание и пробежался по нему взглядом, вчитываясь в строки, написанные аккуратным каллиграфическим почерком. Руди всегда писал аккуратно и красиво, в отличие от него. Даже в этом старший сын Сильвия Лестрейнджа был безупречен. Рабастан, дочитав, поднял удивленный взгляд на встревоженного брата, который весь напрягся, как тетива. — Ты уверен? — только и смог спросить он. — Более чем, — кивнул Рудольфус. — Приказ есть приказ. — Когда? — спросил Рабастан, отдавая записку Рудольфусу, который тут же направился к камину, чтобы сжечь клочок пергамента, словно боялся, что он попадет не в те руки. — Спустя пару месяцев после нашего отъезда, когда шумиха утихнет. Подозрений и ненужных слухов не должно быть, — стоя лицом к огню в камине и спиной к брату, сказал сэр Лестрейндж. — Я понял, — кивнул Рабастан. — Значит, яд? — Да, все должно выглядеть как обострение болезни, — вынес вердикт сэр Рудольфус, повернувшись лицом к брату. На его лице снова властвовала равнодушная и холодная маска, даже огонь в зеленых глазах угас, остался лишь лед. Братья разошлись по комнатам. Уже утром Рудольфус вместе с семьей покинет владения, оставив их на брата и племянника. Нужно было выспаться, хотя на душе было паршиво. Хотелось с кем-то поговорить, даже беседа с Басти не смогла разогнать печаль. Сэр Лестрейндж почему-то подумал о жене и дочери. Он направился в детскую, где, сев в кресло у колыбели спящей дочери, некоторое время наблюдал за ее сном. Пандора за последние дни тоже настрадалась. Арест родителей сказался и на ней, малютка плохо ела, плохо спала, изводила себя и окружающих долгими истериками. Вон Лаура выпила флакон снотворного и еще несколько капель зелья от головной боли. Девочка спала, оттопырив нижнюю губу. Рудольфус плохо разбирался в детях, он не воспитывал Шарлотту с рождения, не видел, какой она была. Магнуса он тоже видел редко, хотя Магнус, хоть и родился раньше срока, был значительно крупнее Пандоры. Лина говорила, что их сын будет сильным волшебником. Волшебником… Рудольфус горько усмехнулся, глядя на дочь. Покойная Хоулп нахваливала сына так и сяк. Для нее он был самым красивым, самым добрым, самым сильным и самым лучшим. Но каждая мать любит своего ребенка. Особенно нравилось Лине то, что Магнус невероятно похож на отца. Рудольфусу и самому нравилось это. Но Магнус оказался сквибом, приговора страшнее не придумать. Временами Лестрейндж думал, что лучше бы мальчик умер в детстве. Когда Магнусу было три года, он тяжело заболел. Тогда болел Сигнус и Сильвий, но недуг Магнуса протекал сложнее. Доктор боялся, что он не выживет. Лина ходила сама не своя, спала в кресле у постели сына, плакала и страдала, Рудольфус и сам волновался, но деньги и навыки врача сделали свое дело. Магнус поправился, но лучше бы он умер тогда. Рудольфус поморщился. Да, он прекрасный отец, раз желает своему ребенку смерти. Когда-то ему нравилось, что сын похож на него, теперь же Рудольфус ненавидит его за это. Еще и характер у него просто отвратительный, подлее человека не найти. Сэр Лестрейндж никогда не беспокоился о Магнусе. Особенно после смерти его матери и отправки в пансион. В Азкабане он больше волновался о Шарлотте, о Сильвие и Сигнусе. Магнуса для него не существовало. После Азкабана и знакомства с детьми Рудольфус видел в сыне лишь недостатки, он с первого дня невзлюбил его до крайности. Магнус был завистлив, озлоблен и смотрел на Рудольфуса взглядом побитой собаки, словно сэр Лестрейндж что-то ему должен… Еще и постоянные конфликты с Сильвием раздражали. Понимая, что в голове у него слишком много опального сына, Рудольфус поправил на спящей дочери одеяльце и покинул детскую, оставив у колыбели домовика, чтобы Пандора была под присмотром. После этого Рудольфус направился в гостевую спальню, которую сегодня заняла жена. Он знал, что Луна не хочет его видеть, но оставить ее уже не мог. Слишком привык к ощущению человека рядом и уже не мог представить ночи без этого. В спальне царил легкий полумрак. Единственным источником света служил светильник на прикроватной тумбочке. Луна всегда боялась темноты. Она не говорила почему, но Рудольфус подозревал, что на ней сказалось пребывание в Малфой-мэноре в качестве пленницы. Рудольфус же предпочитал спать в кромешной тьме. Луна мирилась с этим, тем более она знала, что ни одно чудовище не доберется до нее, пока рядом муж. То, что жена видит в нем защитника, льстило самолюбию Рудольфуса. Сэр Лестрейндж велел домовику принести ему пижаму. Пока он выполнял приказ, Рудольфус приблизился к исполинских размеров кровати с резными столбиками и шелковым пологом и всмотрелся в лицо спящей жены. Он помимо воли ощутил, как в груди разливается удивительное тепло, и оно постепенно выталкивает весь гнев и негодование из него. Когда эльф принес пижаму, Рудольфус переоделся и поспешил забраться под одеяло, потушил светильник и обнял жену, притянув ее к себе. Поцеловал ее в затылок и в ответ услышал недовольное сопение. Как же он устал. Как устал. Теперь, когда он больше не министр, нет нужды скрывать чувства и казаться сильным и крепким, как камень. Тяжесть прожитых лет давила на плечи, еще и то, что Повелитель разочарован в нем, грызло изнутри. Сэр Лестрейндж глубоко вдохнул и выдохнул, от волос Луны пахло розами и ванилью. Ему до одури нравился этот запах, он так привык к нему, что он ассоциировался у него с Полумной. Ну ничего, да, они уедут, но однажды они вернутся. Хорошо бы, чтобы к этому моменту у него родился сын. Сын со светлыми волосами Полумны и с его зелеными глазами. Рудольфус не хотел, чтобы мальчик был похож на него, ему с головой хватило Магнуса. Вскоре сон овладел сознанием Рудольфуса Лестрейнджа, он даже не подозревал, что некоторые мечты исполняются в двойном размере.***
Площадь Гриммо, 12. Особняк принца Сигнуса. Шарлотта вышла из детской комнаты, радуясь, что ей удалось уложить детей, не прибегая к помощи нянечки. Салазар, как всегда, ее радовал. Мальчик рос тихим, спокойным и скромным, но вместе с тем не был обделен умом. Шарлотта уделяла особое внимание его воспитанию, пыталась привить ему правильные взгляды и принципы. Девушка прекрасно знала, что человеком становятся еще в детстве, и поэтому делала все, чтобы ее дети выросли достойными людьми. И если с Салазаром было все просто, то с Дельфи постоянно возникали проблемы. Она, кажется, еще в утробе проявляла характер. Пиналась ночами, когда хотела чего-нибудь вкусненького, изводя тем самым мать. Дельфи родилась после Салазара. У Шарлотты на момент ее рождения почти не оставалось сил, однако девочка можно сказать вырвалась в этот мир. Магия у нее была сильнее, чем у брата, характер — упрямее, она редко плакала и даже пошла самостоятельно в десять месяцев. Сигнус часто шутил, что его принцесса хочет быть во всем первой. Сигнус обожал дочь. Если принц кого-то в этой жизни искренне любил, то только Дельфи. Даже Салазар не удостаивался такого внимания со стороны отца. Многие родственники говорили, что Дельфи принадлежит Сигнусу, а Салазар — Шарлотте. Так оно и было. Дельфини помимо всего прочего была любима своими царственными бабушкой и дедушкой. Никто не сомневался, что ее ждет великое будущее. С такой-то родней. Только Шарлотта временами уставала от ее упрямства. Вот и теперь девочка отказывалась ложиться спать, пока не увидит отца. А Сигнус… Сигнус снова куда-то пропал. Умом Шарлотта понимала, что муж отлучился вынести приговор бывшей подстилке. Но он покинул замок к полудню, а сейчас уже поздний вечер. Девушка волновалась и всеми силами тушила в душе огонь ревности. Разумом Шарлотта понимала, что муж никогда не простит предательства, значит, Лукреция обречена. Но сердцу-то не прикажешь. Чтобы хоть как-то скоротать время в течение дня, миссис Слизерин занималась делами благотворительного фонда. Скоро Рождество, значит, нужно дать несколько званых обедов, уделить внимание приютам для детей-волшебников. После войны появилось огромное количество сирот, которых нельзя было бросить на произвол судьбы. Помимо дел фонда, Шарлотта играла с детьми, переписывалась с братом, который неожиданно приболел. Девушка навестила бы его, но пока не было возможности. Да и Магнус мог быть занят чем-то важным. Шарлотта знала брата и знала хорошо, даже с жаром и головной болью он найдет себе фронт работы. Еще Шарлотта ожидала вестей об отце. И они пришли. Милорд помиловал сэра Лестрейнджа, но отправил его в бессрочную ссылку вместе с женой и младшей дочерью. Шарлотта, узнав об этом, расстроилась. У нее не так много по-настоящему близких людей, которым она могла открыть сердце и излить душу. Теперь их почти не осталось. Страх остаться одной снова завладел ее сердцем. Да, они с сэром Лестрейнджем отдалились друг от друга. И все из-за Полумны. Временами Шарлотта эгоистично думала, что Луна отнимает у нее отца, что на эту проклятую выскочку Рудольфус изливает отцовские чувства и любовь, которой так не хватало Шарлотте с раннего детства. Восполнить запасы этой любви миссис Слизерин пыталась уже много лет, но ей всегда было мало. Хотелось быть для кого-то центром вселенной, чтобы на нее молились, чтобы был человек, для которого она — абсолютно все. Когда-то Шарлотта думала, что такой человек есть. Сигнус — ее любимый муж, но со временем сомнения начали съедать ее. Отношения у них холодели, Сигнуса швыряло из крайности в крайность, то он добр и нежен, то холоден и отчужден, то свиреп и жесток. Причем перепады настроения случались с завидной регулярностью. Измены мужа подкосили Шарлотту, и ее уверенность в себе, как и в муже, дрогнула. Если бы он любил ее так же одержимо, как его мать любит Повелителя, то не изменял бы со всякими. Шарлотта с грустью понимала, хотя не хотела в это верить, что предательство Лукреции не исправит мужа. Он продолжит ей изменять, только будет более разборчив в связях. Осознание этого оседало горечью на языке, порождало бурю в душе. Но почему все сложилось так? Когда-то все было иначе. Сигнус смотрел на нее с восхищением и чувствами, был ласков и нежен. В последние дни он раздражен, еще и отказался помогать ее отцу из-за чего они часто ссорились. Как же ей преодолеть этот раскол? Леди Шарлотта направилась в кабинет мужа. Они теперь спали в разных спальнях. Сигнус говорил, что он много работает и не хочет тревожить жену. Шарлотта не особо верила его словам, хотя делала вид, что верит. Холодность мужа обижала ее до поры до времени. А потом служанка доложила, что принц терзается ночными кошмарами, что он кричит сквозь сон, шипит что-то на перстенланге, а проснувшись, долго не может уснуть и пьет вино чуть ли не из бутылки. С Сигнусом что-то явно происходило, но Шарлотта не понимала, что именно. Пару раз она приходила к нему на ночь, и в те ночи, что они спали вместе, кошмары отступали. На вопросы жены принц не отвечал, а только раздражался и огрызался. Он раз за разом отталкивал ее, возводил вокруг себя каменные стены, и Шарлотта уже не знала, как их преодолеть. Безразличие мужа ранило ее. Войдя в кабинет, Шарлотта замерла на пороге, словно в удивлении. Она не ожидала, что супруг уже вернулся. Видимо, аппарировал к задней двери и поднялся в кабинет по черной лестнице. Сигнус как раз снимал с себя черную мантию Пожирателя Смерти, а увидев жену, — о, Мерлин, — улыбнулся. Шарлотта замерла, глядя на него. У Сигнуса было хорошее настроение, губы его были сложены в улыбку, в серых глазах плясали черти, а на щеках горел румянец. О, как же давно Шарлотта не видела мужа таким. — Здравствуй! — бодро сказал Сигнус, сняв мантию и небрежно бросив ее на спинку кресла. Он обошел стол и решительно направился к жене, которая к этому моменту вошла в кабинет и закрыла дверь. Прежде чем Шарлотта успела что-то сказать, Сигнус сократил расстояние, разделявшее их, и впился поцелуем в ее губы. У Шарлотты тут же подкосились ноги, но Сигнус прижал ее сильнее к себе, служа тем самым опорой. — Я соскучился, — бархатным голосом прошептал он на ухо жене, оторвавшись от ее пухлых губ. Шарлотта улыбнулась и уткнулась лицом в его черный сюртук, пряча покрасневшее лицо. — У тебя хорошее настроение, — проговорила она, оторвавшись от Сигнуса и заглядывая в его глаза. Сейчас они казались почти черными, зрачки расширились и поглотили почти всю серую радужку. Сигнус счастливо усмехнулся и покачал головой так, что прядь вьющихся волос выбилась из прически и упала на его высокий и бледный лоб. Шарлотта поспешила легким движением убрать эту прядь назад. — Жизнь налаживается. Я решил небольшую проблему, — ответил Сигнус, и на мгновение в его глазах промелькнуло какое-то жуткое, хищное выражение. Шарлотта даже не успела толком его распознать, как радость вытеснила его. Принц снова наклонился, чтобы вовлечь жену в поцелуй. Он вжал ее в запертую дверь, терзая ее губы, прикусывая их. Руки его легли на плечи Шарлотты так, что она ощутила жар, исходящий от них. На мгновение ей показалось, что мужа лихорадит. Всего лишь показалось. Сигнус бережно и нежно обнимал жену, целовал ее губы, осыпал легкими и невинными поцелуями ее лицо, шею, гладил плечи и спину. Шарлотта даже не представляла, какой страшный зверь дремлет в ее мужчине, ей было достаточно его внимания и ласки. Сигнус увлек жену к камину. Они опустились на мягкий пушистый ковер, глядя друг другу в глаза. Шарлотта широко и ясно улыбалась, наслаждаясь семейной идиллией. Глаза принца же были затуманены воспоминаниями о сладкой и безумной мести. Сигнус расшнуровал корсет темно-синего домашнего платья, в котором была в этот вечер Шарлотта, помог ей избавиться от него. Действия его были неторопливы и аккуратны, он словно хотел растянуть удовольствие, запомнить этот момент на все сто. Сигнус раздел жену, она помогла ему избавиться от сюртука. Ловкие руки Шарлотты расстегнули ширинку брюк мужа … А дальше оба с головой кинулись в омут страсти. Принц повалил жену на ковер, подмял ее под себя, закинув худые ноги супруги себе на плечи, и вошел в ее горячее лоно. Шарлотта застонала в голос. Да, именно этого ей не хватало. Не грубого секса, которым ее чаще всего одаривал муж, а нежного и чувственного. Только такую близость можно назвать занятием любовью. От его размеренных и нежных толчков дрожь проходила по телу, а рассудок улетал в неведомые дали. Шарлотта гладила плечи мужа, целовала его губы, путалась пальцами в его черных волосах и сходила с ума. Чета Слизерин была до такой степени поглощена друг другом, что забыла обо всем на свете. О том, что не наложили звукоизолирующие чары, о том, что в детской спят их дети, о том, что Сигнус велел Ивану Долохову зайти и отчитаться перед ним о проделанной работе. И вот Иван Долохов стоял под дверьми кабинета своего господина и не знал, куда ему деться. Он был главой охраны леди Шарлотты и близнецов, мог посещать замок когда угодно. Это было великой честью, но теперь стало проклятьем для безнадежно влюбленного Долохова. Иван стоял под дверью и глядел на ручку, а в душе у него все переворачивалось, рассудок плавился. Кажется, он сходил с ума от стонов Шарлотты. От мыслей о том, что его принц и друг делает с женой за дверью, становилось дурно. День и так выдался безумным. Перед глазами у Долохова стояла изувеченная Лукреция, которую зверски изнасиловали пять оборотней по приказу принца. Того самого принца, который сейчас исполнял супружеский долг за дверью. Лукреция была мертва. И Иван приложил руку к ее кончине. По приказу Шарлотты. Конечно, Лукреция предательница, а предателей нужно выжигать каленым железом. Но Иван думал, что Сигнус запытает ее Круциатусом и наградит Авадой, но реальность превзошла все ожидания. Лукрецию насиловали несколько часов подряд. Как именно, Иван даже вспоминать не хотел. У него желудок сжимался от рвотных позывов, а ноги начинали позорно дрожать, по спине стекал холодный пот. Кажется, увиденное будет долго преследовать его в кошмарах. Когда оборотни утолили похоть, они начали издеваться над обезумевшей девушкой. Били ее, увечили, на груди вырезали «шлюха», сожгли волосы на голове, выбили зубы. Лукреция под конец совсем рехнулась, она только мычала, а в глазах у нее горело сумасшествие. В конце концов ей перерезали горло, и особенно отмороженный оборотень изнасиловал остывающее тело. Иван Долохов, увидев это, думал, что сам вот-вот рехнется. Где Сигнус откопал этих отморозков? По ним же Авада Кедавра плачет. А если от их рук пострадает мирное население? Долохов решил во что бы то ни стало изолировать этих уродов. Но потом, нужно согласие Сигнуса. Иван сжег изувеченное тело, не в силах отделаться от мыслей, что Лукрецию убил он. Хотелось кинуться домой, упиться до зеленых чертей и принять душ, чтобы хоть как-то отмыться. Но увы… Нужно было отчитаться перед Сигнусом, что все кончено. И вот теперь он, Долохов, стоит под дверьми кабинета наследника престола и не понимает, что ему делать. С одной стороны, хотелось вломиться и вырвать из лап принца Шарлотту, а с другой — пустить себе Аваду в висок. Еще и ревность снова начала жечь душу. Вот бы забыть этот день. Раз и навсегда. Иван отшатнулся от двери, как от боггарта, и решил, что ему, похоже, надо менять место работы. С этой парочкой он скоро помешается. Прав был отец, они его доведут до Мунго. Но Долохов прекрасно знал, что не сможет отказаться от леди Шарлотты. Может случиться так, что ее придется спасать из лап мужа. Неужели она не видит, что Сигнус безумен? Иван Долохов покинул дом на площади Гриммо, чувствуя себя отвратительно. Всю оставшуюся ночь он провел в винном погребе особняка Долоховых.