***
Декабрь 2003 года. Магическая Британия.
Утро выдалось мрачным, холодным и каким-то жутким. Никогда еще Полумне не было так тяжело покидать постель. Хотелось подольше поспать, понежиться под теплым одеялом. Однако сегодня она вместе с мужем и дочерью покидает Магическую Британию на неопределенный срок. Оттого настроение у нее с самого пробуждения было отвратительным. Мало того, что она не выспалась, ей снились кошмары, в которых Луна раз за разом переживала смерть отца — самого близкого и любимого человека на свете. Полумна тут же поправила себя: второго своего близкого человека, все же теперь у нее есть красавица-дочь. Так еще Рудольфус ночью пришел в гостевую спальню, чтобы лечь с ней. О, как же Луна разозлилась на мужа. Он никогда ее не оставлял, даже когда она пребывала в расстроенных или в разгневанных чувствах. Складывалось ощущение, что Лестрейндж преследует ее и стремится ограничить ее свободу. Полумна была зла на мужа. Она таила обиду на отца, который так ее подвел. Луна столько всего для него сделала, принесла себя в жертву ради его здоровья, а он обесценил все ее усилия. Складывалось ощущение, что Лавгуд совсем ее не ценил. Но, как бы там ни было, отец есть отец. У нее он один раз и навсегда. Полумна хотела с ним встретиться, поговорить. Конечно, она знала, что Андромеда стерла ему память, но ей нужно было убедиться, что отец жив и здоров, что он помнит о ней хоть что-то. Рудольфус не позволил. Луна сердилась на мужа, обвиняла его в равнодушии и безразличии, давила на жалость, пыталась внушить чувство вины, даже выложила последний козырь — рождение Пандоры. Но, увы, Рудольфус остался непреклонен, что еще больше бесило. Полумна демонстративно легла в гостевой спальне. Жаль, что не заперла входную дверь. Она не думала, что Лестрейндж придет к ней ночью. А он пришел. В итоге она проснулась в его объятиях. Была у Рудольфуса отвратительная привычка во сне обнимать ее и прижимать к себе так, что временами Луна, просыпаясь ночью, не могла вывернуться из кольца его рук. Казалось, что Лестрейндж боится, что ночью она куда-то сбежит. Вот только бежать ей давно некуда. Утром, выбравшись из кольца рук мужа, Луна сходила в душ, жалея о том, что так и не смогла встретиться с отцом. Выйдя из душа, она не застала Рудольфуса в спальне. Видимо, он решил не стеснять ее. За завтраком супруги даже не смотрели друг на друга и молча заняли места в противоположных концах стола. Рудольфус тут же заговорил с братом и племянником, которые сидели по правую и по левую руку от него. Луна же невпопад отвечала на вопросы леди Лауры, которая тоже присутствовала на завтраке вместе с сыном. — Я буду тосковать без тебя, — говорила Лаура, вздыхая. Она теребила рукав белой блузы, которую надела в этот день вместе с черной юбкой в пол. — Я буду писать тебе, — ответила Полумна, уныло перемешивая овсянку в тарелке. Кусок в горло не лез, почему-то она испытывала волнение. Складывалось ощущение, что, когда она вернется в Лестрейндж-холл в следующий раз, многое изменится. Луна не очень любила перемены. Большинство перемен, которые постигли Магическую Британию в последние годы, смело можно назвать катастрофами. — Возможно, мы как-нибудь вас навестим, — задумчиво сказала леди Лаура и перевела взгляд на мужа, который удивленно приподнял темные брови. Луна взглянула на Асентуса и ее передернуло. В нем появилось что-то хищное и жуткое. Наверное, все Лестрейнджи несут угрозу в себе с самого рождения. Интересно, проявятся ли семейные черты в Пандоре? Луна не хотела бы этого. — Поживем — увидим, — ответил Асентус, снова начиная говорить с дядей о политике и о каком-то голосовании. Мальсиберы и Малфой прислали письма… Луна не слушала мужчин, зачем, если она покинет страну? Полумна, поняв, что кашу не доест, отодвинула тарелку от себя и начала пить кофе, глядя на маленького Руди. О, она всегда его любила, как своего ребенка. Волосы у мальчика были прямые и послушные, глаза голубые, как весеннее небо, кожа бледная и гладкая, без изъяна. Руди-младший был тих и скромен, он не любил шумные игры, вел себя сдержанно, был вежлив со всеми и всюду следовал за матерью, которую любил детской чистой любовью. Почему-то Луне показалось, что у нее никогда не будет такого тихого и воспитанного сына. Воображение упрямо рисовало рыжего и зеленоглазого мальчишку с характером Шарлотты или Магнуса. Полумна взглянула на мужа, который даже не смотрел на нее. Да, если вспомнить нрав Рудольфуса, от змеи действительно может родиться только змееныш. Но касается ли это правило Пандоры? Луна допила кофе и поспешила проведать дочь. Нянечка-кормилица должна была собрать девочку в дорогу. Кормилица сама не ехала, к досаде Луны. Она не хотела, чтобы ее дочь в дороге питалась смесью из бутылочки, но что поделать. Кормилица не решилась на переезд даже за дополнительную плату. Пандора, судя по всему, единственная из Лестрейнджей, была в хорошем настроении. Девочка не плакала, лежа в колыбели. Она была облачена в костюмчик и глядела на игрушки, парящие над ней. — Моя маленькая принцесса, — проворковала Луна, беря на руки дочь. Лаура умиленно замерла в дверном проеме, глядя на мать и дочь. — Мне жаль, что ты сегодня покинешь родной замок, но однажды мы вернемся, моя госпожа. — Луна поцеловала дочь в лоб. А ведь если у нее не будет сына, то Пандора станет хозяйкой замка. Или нет? Луна взглянула на Лауру и ее сына, который тоже пришел в детскую, как обычно не отходя от матери далеко. Законы чистокровных таковы, что мальчик всегда идет впереди девочки. Но разве это правильно? Разве девочки чем-то хуже мальчиков? Если у Луны не будет сына, то Пандора останется ни с чем. Ее выдадут замуж и забудут о ней. Она будет рожать детей непонятно от кого, как ее мать. Луну передернуло, и она сильнее прижала к себе дочь. Нет, у Пандоры судьба будет другая. Она познает всю силу взаимной любви, счастье материнства, будет жить и процветать. Уже через час Лестрейнджи покинули замок, чтобы отправиться в дальнюю дорогу. Перелет должен был занять восемь часов. Мелко моросил дождь, тучи нависали над замком и прилегающими к нему владениями. Полумна посильнее завернулась в мантию и посмотрела на нянечку, которая держала в руках люльку с Пандорой. Луна усилием воли подавила волнение. За девочкой хорошо смотрят, она облачена в чистые и теплые одежды, завернута в плед, еще и необходимые чары наложены. С ней ничего не случится, она не должна простыть. Но материнское сердце не знало покоя. Полумна, не желая видеть мужа, явно пребывавшего в мрачном настроении, поспешила проститься с Лаурой и залезть в просторную карету, запряженную четверкой черных пегасов. Она забрала дочь из рук нянечки и поставила люльку на сидение, сама села рядом, с раздражением глядя на герб рода на мягких спинках. Перспектива пробыть столько часов вместе с мужем, на которого она была зла, не радовала Полумну. Оставалось надеяться, что Рудольфус не захочет с ней разговаривать после вчерашнего. В случае чего можно поворковать над Пандорой или почитать книгу, стащенную из библиотеки Лестрейнджей. Луна выглянула в окошко кареты и увидела, как к Рудольфусу, подобрав юбки черного, словно траурного, платья, спешит Шарлотта. Она явно боялась опоздать попрощаться с отцом. Девушка сбежала по ступеням главного крыльца, ринулась к родителю, который, кажется, улыбнулся и, повернувшись спиной к карете, раскрыл для дочери объятия. Помимо воли Луна ощутила злость и досаду. Они, отец и дочь, хотя бы могут попрощаться. А Полумну лишили такой возможности. Она с завистью глядела в лицо Шарлотты, румяное от бега, с растрепавшимся пучком рыжих волос, как и всегда горящих пламенем. Шарлотта обняла отца за шею, прильнула к нему, положила голову на его плечо, а Рудольфус сильно-сильно обнял ее в ответ. Наверняка у Шарлотты дыхание перехватило от этих сильных объятий. — Мне так жаль, папа! — вскликнула Шарлотта эмоционально. Она отстранилась от отца, глядя на него снизу вверх печальными зелеными глазами. Губы ее дрожали, брови приподнялись так, что лицо приобрело жалостливый и несчастный вид. Никогда Луна не видела Шарлотту такой уязвимой и слабой. — Повелитель не забыл всего, что вы для вас сделали. Я уверена, скоро вы вернетесь. — Дай Мерлин, Шарли, дай Мерлин, — ответил Рудольфус низким голосом. Таким же голосом он обычно что-то рассказывал Пандоре. — Эта ссылка несправедлива, почему высылают вас, а не ее? — шепотом спросила Шарлотта, как ребенок надув губы. Луна напряглась, прекрасно понимая, что эта фраза не предназначалась для ее ушей, как и для ушей остальных Лестрейнджей, которые отошли подальше от отца и дочери и делали вид, что с интересом разглядывают верхушки голых деревьев в саду. — Шарлотта, — строго произнес Рудольфус так, словно одернул дочь. — Помни, ты говоришь о моей жене. — Как о таком можно забыть? — пробубнила Шарлотта с раздражением. Луна поджала губы, не понимая, почему падчерица так взъелась на нее. Казалось бы, взрослый человек, даже старше ее самой, а ведет себя как ребенок. — Как же я без вас? — спросила девушка с тоской, вновь посмотрев в глаза отца. — У тебя есть муж и дети, — ответил Рудольфус, осторожно заправив прядь рыжих волос, выбившихся из пучка, за ухо дочери. Та грустно усмехнулась. — Это не то, — покачала она головой. — Я написала Магнусу о вашем отъезде, — начала говорить Шарлотта, и Луна тут же напряглась, почувствовав, как искра неприязни к пасынку начинает тлеть у нее в душе. Будь ее воля, она бы выслала его куда-нибудь в полную нищету, чтобы Магнус испытал на своей шкуре все, что сделал окружающим людям. Одна Мадлена, вернее, то, как он с ней обошелся, чего стоит. Рудольфус тоже не пришел в восторг от упоминания опального сына, которого он, кажется, искренне ненавидел. Но Шарлотта словно не замечала отношения отца к сыну и всеми силами пыталась уменьшить пропасть между ними. Она служила связующим звеном и все пыталась их помирить. Вот только становилось все хуже и хуже. — Но брат приболел, — вздохнула Шарлотта. — Где Сигнус? — Сэр Лестрейндж поспешил перевести тему, и его дочь поджала губы, расстроенная, что не смогла пробудить в нем отцовские чувства. — В Министерстве. Он не смог прийти, — ответила Шарлотта, вздохнув. — Еще и Иван начал пить, кажется, у него что-то случилось. — Иван? — удивленно спросил Рудольфус, явно не ожидавший подобных новостей. Шарлотта кивнула. — Не случилось ли что-то у него? — Я не знаю, сегодня он должен был меня сопровождать на Косую Аллею, но пришло письмо от его жены, что он не в состоянии. Луна отпрянула от окошка, понимая, что ничего интересного не услышит. Она снова склонилась над колыбелью и начала ворковать над дочерью, любуясь чертами ее маленького лица. Девочка должна вырасти очень красивой. Все же отец у нее был красив, Луна видела фотографии Рудольфуса в молодости, брат и сестра у Пандоры тоже, как бы Луна ни хотела обратного, весьма привлекательны. Особенно Магнус… Интересно, скверный нрав идет в комплекте с яркой внешностью или нет? Послышались шаги, а в следующий миг дверь кареты отворилась. Полумна думала, что это Рудольфус хочет сесть в карету, подняла голову, но увидела падчерицу. Шарлотта, презрительно взглянув на мачеху, вошла в карету, желая, видимо, проститься с сестрой. — Не знаю, когда мы увидимся в следующий раз, но надеюсь, это случится скоро, — произнесла миссис Слизерин, вглядываясь в личико сестры. Они были поразительно разными. Единственная общая черта — это зеленые глаза. Тем не менее кровь у них одна. — Расти сильной, Пандора. Сказав это, Шарлотта коснулась рукой щеки девочки так, что Луна невольно напряглась. Руки у Шарли наверняка холодные, да и мало ли, что она сделает. Полумна вообще не доверяла детям Рудольфуса Лестрейнджа. От них можно ожидать любой подлости, особенно когда они милы и нежны. Все же у змеи могут родиться только змеи. Шарлотта же, не заметив взгляда мачехи, покинула карету, даже не взглянув на Полумну, которую, видимо, считала предметом интерьера. Но тем лучше. Луна не очень-то желала говорить с падчерицей и иметь дело с ее ядовитым языком. Полумна снова проверила, не замерзла ли дочь, после чего вновь посмотрела в окно кареты. Братья Лестрейндж прощались. Они обнялись, казалось бы, двое взрослых мужчин, прошедших две войны, но сейчас они напоминали мальчишек. Рабастан печально улыбался, хлопая брата по плечу. Рудольфус, наверное, тоже. Луна не видела выражения лица мужа, но, скорее всего, он нацепил маску равнодушия, чтобы не показать подлинных чувств даже родным. Но вот Рудольфус что-то произнес, Луна не расслышала. Улыбка на губах Рабастана померкла, он нахмурился и стал серьезным и собранным. Сосредоточенно кивнул и заверил, что все сделает в лучшем виде. Но что именно? Потом Рудольфус пожал руку Асентусу, который тоже был растерян, но пытался собраться с мыслями. Сэр Лестрейндж пожелал всего доброго Лауре, поцеловал ей руку, отчего та засмущалась. И напоследок Рудольфус щелкнул маленького внука брата по носу, и мальчик, не выдержав, обнял его за ноги. Сэр Лестрейндж, рассмеявшись, отцепил Руди-младшего от себя, поцеловал его в лоб и поспешил к карете. Луна тут же отпрянула от окошка, задернув занавеску. Рудольфус забрался в карету и сел напротив жены, расстегивая на ходу теплую мантию. — Готова к путешествию? — усмехнулся он криво. Луна нашла в себе силы только кивнуть, опустив взгляд на свои руки, сложенные в замок на коленях. — Не холодно? — спросил сэр Лестрейндж, взяв руки супруги в свои и начиная их растирать, хотя можно было наложить чары. Полумна покачала головой, из упрямства не желая говорить с супругом. Рудольфус цокнул языком. — Ну ладно, играй дальше в молчанку, — ухмыльнулся он, уверенный, что рано или поздно она сама придет к нему с какой-то просьбой. Это читалось в его глазах, и Луна отняла свои руки из рук супруга и поспешила вытащить книгу из сумки. Ее почему-то разозлило самомнение мужа. Вскоре карета взлетела так, что Полумна вздрогнула и поспешила придержать люльку, в которой лежала дочь, но опасности не было. Домовики наложили специальные чары, девочка была в безопасности. Полумна мельком посмотрела на мужа. Он сидел напротив и с невообразимой тоской смотрел в окно. На то, как исчезает из виду родной замок, хозяином которого он был по праву рождения. Башенки становились все меньше и меньше, знамена, развевавшиеся на высоких шпилях, стали маленькими точками. Интересно, когда они снова увидят их? — Не печалься, Шарлотта, все образуется, — негромко проговорил Рабастан Лестрейендж, подойдя к племяннице. Та кусала губы и смотрела в маленькую точку в небе — карету, в которой находился самый родной ее человек. — Не думала, что мы когда-либо снова расстанемся, — хриплым голосом сказала Шарлотта, и Рабастан понял, что племянница борется со слезами. Он растерялся, поскольку совершенно не знал, что делать, куда женщины плачут. — Идем в замок, выпьем чаю, может, что-то покрепче, прежде чем заняться делами, — предложил Рабастан, как и всегда в таких ситуациях делая вид, что ничего особенного не происходит. — Простите, дядя, — пожала плечами Шарлотта, повернувшись лицом к Рабастану. Она была одного с ним роста, и мужчина увидел покрасневшие от с трудом сдерживаемых слез глаза, родные зеленые глаза, которые он привык видеть у брата. — Я оставила детей с няней. Сигнус вот-вот вернется. — Сигнус не ребенок, а взрослый мужчина, — хмуро заметил Рабастан, все еще желая завлечь племянницу в замок на чай. — Да, взрослый, — запоздало повторила Шарлотта и почему-то нервно улыбнулась. — Но принц желает, чтобы мы пообедали вместе, — промолвила она и поспешила прочь, даже не кивнув хмурому Асентусу и озадаченной Лауре, которая проводила жену наследника напряженным взглядом карих глаз. Шарлотта Слизерин аппарировала домой, пребывая в скверном настроении. На душе было максимально гадко и тоскливо, еще и погода не внушала оптимизма. Холод, ветер, тучи, дождь и грязь. Шарлотта всем сердцем ненавидела осень и, как и всегда в эту пору, мечтала о лете. Она покинула Гриммо, когда ее дети еще были в постелях. Но, вернувшись, обнаружила Салазара в детской, сытого и одетого. Мальчик сразу же кинулся к матери, обнял ее за ноги и улыбнулся. Шарлотта поцеловала мальчика в лоб, провела рукой по рыжим кудрям и улыбнулась ему. Рядом с детьми ее тоска отступала. Окинув взором детскую, Шарлотта озадаченно нахмурилась. Дочери поблизости не было. — Где твоя сестра? — спросила она у сына. — Она пошла в кабинет папы, — ответил Салазар. — Ей что-то приснилось. Шарлотта тяжело вздохнула. Дельфи была привязана к отцу и всегда больше стремилась к нему, ему она доверяла все, абсолютно все. Они, отец и дочь, понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда. Даже у Шарлотты и Салазара не было такого взаимопонимания. Миссис Слизерин, оставив сына с няней, отправилась к кабинету мужа, гадая, что могло произойти, раз Дельфини поспешила к кабинету отца. Сигнус ушел рано утром, тихо покинул постель, где они уснули в обнимку, поцеловал жену в лоб и ушел. Подойдя к кабинету супруга, Шарлотта почти сразу увидела дочь. Девочка сидела на полу, прислонившись спиной к запертой двери, и ковыряла пальчиком белое кружево на своем синем платье. Миссис Слизерин утром, покидая покои мужа, заперла кабинет. Судя по всему, отец семейства еще не вернулся. — Дельфи, — позвала Шарлотта девочку. Та не шелохнулась, увлеченная порчей платья. — Девочка моя. Только когда мать приблизилась к ней, принцесса очнулась словно ото сна. Она вздрогнула, вжалась посильнее в дверь, а после замерла. — Что случилось? — спросила Шарлотта, встав на колени рядом с дочерью, чтобы они были примерно на одном уровне. Она начала рассматривать девочку. Кажется, все в полном порядке, но что-то все равно не так. Дельфини выглядела бледной и словно напуганной. Ее серые глаза казались огромными. — Когда папа придет? — спросила девочка. Шарлотта поджала губы, вчера, когда она укладывала ее спать, девочка уснула с этим вопросом на губах. И вот с утра пораньше тот же вопрос. — Папа занят, солнце… — Он умер, да? — неожиданно бахнула Дельфини, пристально глядя в глаза матери. — Я не сказала Салазару, не хочу, чтобы он плакал… Шарлотта замерла, широко распахнув глаза от изумления. Откуда в голове ребенка такие мысли? А Дельфини тем временем продолжала смотреть на мать, кусая губы так, словно пыталась сдержать слезы. Она всегда казалась старше своих лет, но при этим была крошечной малышкой. — Нет, моя девочка, конечно же, нет! — начала говорить Шарлотта, привлекая к себе дочь. Дельфини сперва упрямилась, но позже сдалась и прильнула к матери, обняв ее за шею. Шарлотта начала успокаивать ребенка, которого от волнения даже потряхивало. — С папой все в полном порядке. Он же у нас самый сильный и самый умный, разве он может умереть? — говорила Шарлотта, а у самой в душе росло беспокойство. — Мне приснился плохой сон, — немного погодя, начала говорить Дельфини, продолжая обнимать мать за шею. Шарлотта ощущала кожей ее неровное дыхание, а сама пыталась всеми силами ее утешить. — Там был мой брат… — Салазар? — спросила Шарлотта. — Нет, — возразила Дельфини. — Другой брат, взрослый и страшный, с красными глазами. Он был в доспехах папы и сидел на троне Повелителя, а вокруг на коленях стояли люди. У брата на плече сидела птичка, черная, красивая… Она плакала. И знамена были другие, не со змеей, а с птицей. Шарлотта слушала дочь и не понимала, что к чему. В вещие сны она не верила, но рассказ Дельфини напряг ее. Детей миссис Слизерин больше не планировала, но кто тогда этот брат, не Салазар? — Почему ты решила, что папа умер? — спросила Шарлотта. — Потому что он умер, — всхлипнула Дельфини. — В том сне он умер. Все умерли. Принцесса не выдержала и разрыдалась в голос, крепко-крепко вцепившись в мать, как в последнее спасение. Шарлотта поспешила встать, все так же прижимая к себе маленькую дочь, которая ревела в голос от страха. Шарлотта пыталась успокоить девочку, твердя, что это просто глупый сон, а сама ощущала панику. Кажется, у Дельфини жар. Нужно срочно вызвать врача и притащить за шкирку к ребенку папашу, чтобы принцесса убедилась, что с родителем все в полном порядке.***
Жизнь Элизабет Баркер была однообразна и мрачна. Женщина, никогда не обладавшая жизненной стойкостью и пережившая столько невзгод, уже не жила, а существовала. Существовала крайне скромно и по привычке, иначе это состояние не назовешь. Утром она просыпалась еще до восхода солнца. Просыпалась и сама не понимала зачем и почему. Большую часть дня Элизабет проводила в постели, сил вставать не было, да и зачем? Все равно ничего не изменится. Ей постоянно хотелось спать, но засыпала Лиза с трудом, только после приема снотворного, но даже во сне воспоминания и ночные кошмары ее не оставляли. Кошмары приходили к ней каждую ночь. Они обретали облики близких людей, людей, которых она любила и которые по совместительству являлись ее мучителями. Отец, никогда ее не любивший и говоривший ей в лицо, что она ошибка природы, что ее не должно было быть. Лиза даже во снах пыталась заслужить любовь отца, достучаться до него, хотя Аммикус Кэрроу-старший уже мертв. Еще Элизабет снился Рудольфус. Сны с его участием были самыми жуткими и тяжелыми. Лестрейндж, как всегда унижал ее, говорил, что она не заслуживает любви и внимания, что она ничтожна и глупа. А Лиза только и могла, что молча глотать слезы унижения и боли. Иногда приходила во снах Шарлотта, которая твердила, что жалеет, что Элизабет ее мать, что она представляла маму иначе. Этого рассудок несчастной женщины уже не мог вынести. Да, самую страшную боль причиняли ей близкие люди. Они наносили самые страшные раны, которые долго не могли зажить и болели, болели, болели. На этом фоне сны об Азкабане и пытках в подземелье аврората как-то меркли. Что есть физическая боль, когда есть душевная? Элизабет просыпалась от собственного крика и начинала плакать навзрыд, как маленький ребенок, обнимала себя за плечи, как когда-то в детстве, когда осталась без матери и мучилась от кошмаров. Годы прошли, а ничего не поменялось. Как и в детстве, ей хотелось, чтобы ее обняли и утешили, чтобы помогли унять боль. Хотелось ощутить тепло живого человека рядом, но ничего из этого у нее не было. Приходилось довольствоваться обществом старого домовика, но он не мог заменить ей близких. Женщине казалось, что она ни дня в своей жизни не была счастлива. Конечно, счастливые моменты были, но все они были приправлены горечью или впоследствии обернулись катастрофами. Элизабет мысленно возвращалась в прошлое, когда только-только начинался ее роман с Рудольфусом Лестрейнджем, когда она была юной и невинной, когда верила в лучшее и видела мир в розовых красках. Тогда ей казалось, что у нее вся жизнь впереди, что счастье в любви. Она верила красивым речам Рудольфуса и находила утешение и покой в его теплых объятиях. Элизабет хотела бы вернуть те времена, чтобы снова ощутить симптомы нежной влюбленности, только-только расцветающей в ее сердце. О том, что было после, она предпочитала не думать, а зря. Элизабет вспомнила прошлое и это, с одной стороны, дарило ей утешение, а с другой — терзало. Становилось все хуже и хуже, и не с кем было поделиться болью и печалью. Мисс Баркер из-за мрачного нрава, привычки жаловаться и страдать и детских черт в характере мало кто выносил. Подруг у нее не было никогда, Амелия Лестрейндж, единственная, кто терпел ее, сама в опале. Дочери Элизабет не очень-то нужна. Они никогда не были близки, а у Шарли своя жизнь. А с Рудольфусом они расстались не очень-то хорошо. Он ни разу не навестил ее и не справился о ее состоянии, хотя лекаря, особняк и содержание Элизабет оплачивал целиком и полностью. Но Лизе было мало, очень мало. Вот и в этот пасмурный день Элизабет, лежа в постели, смотрела в окно, за которым было видно серое, зимнее небо и мысли ее крутились вокруг любимого, несмотря ни на что, мужчины. Она все пыталась взрастить в душе ненависть к нему, но все было бесполезно. У нее ничего не получалось. Элизабет помнила, как ее только-только выписали из Святого Мунго и доставили в Малфой-мэнор. Тогда она еще плохо соображала, в больнице ее накачивали зельями, которые здорово туманили рассудок. В мэноре, стоило ей отоспаться и отойти от дурмана зелий, в ее покои вошел мужчина, облаченный в черные одежды. Она мгновенно его узнала, хотя он изменился за прошедшие годы. Только выражение зеленых глаз и рыжие волосы остались неизменными. Элизабет кинулась к нему и повисла у него на шее, как маленькая девочка, хотя ей было уже за тридцать. — Рудольфус, любимый мой, единственный, — сбивчиво шептала Элизабет, обнимая Лестрейнджа, а он неожиданно сильно обнял ее в ответ так, что у мисс Баркер дыхание перехватило, и закружилась голова. — Давно не виделись, — сказал Лестрейндж низким, хриплым голосом и попытался отстранить женщину от себя, но та так вцепилась в его одежды, что у него ничего не получилось. Элизабет совершенно неожиданно рассмеялась от переизбытка чувств. Все же Азкабан и отделение Святого Мунго для душевнобольных не прошли без следа. Рудольфус, если и был удивлен, вида не подал. Он продолжал ее обнимать и гладить по плечам, отчего Элизабет никак не могла успокоиться. В какой-то момент ее смех перешел в сдавленные рыдания. Она не понимала до конца, что чувствует, кроме буйной радости. Однако радость сменилась тревогой, а после удушающим страхом, что происходящее — сон, иллюзия, созданная больным воображением. Сколько раз она во снах видела их встречу? Сколько раз так же обнимала Рудольфуса и дочь, а потом приходила в себя после действия лекарственных зелий и понимала, что все, что она видела — неправда. Она, находясь в больнице, даже не знала, жив ли Лестрейндж. Попытки расспросить персонал ни к чему не приводили. С дочерью вообще все было трудно. Отец сказал Лизе, что Шарлотта умерла в результате заражения драконьей оспой, однако Элизабет просто не могла в это поверить. Ей хотелось думать, что девочка жива, что она ходит по этой земле. Представить, что Шарлотта мертва, означало потерять себя окончательно. — Это сон, — между всхлипами бормотала Элизабет, продолжая обнимать Рудольфуса, теплого и вроде бы живого, за плечи. — Нет, это явь, Бетти, — тихо сказал Рудольфус, и Элизабет замерла. Только он так ее называл. Женщина нерешительно отстранилась, окинула заплаканным взором стоящего рядом Рудольфуса, протянула руку к его лицу, коснулась щеки с рыжеватой щетиной… Теплый. Живой. Дышит. Неужели правда? — Шар… Шарлотта, — заплетающемся языком произнесла Элизабет, чувствуя, что рассудок снова накрывает белая пелена. Она не могла не спросить о дочери, Рудольфус, если это, действительно, он, должен знать. — Жива и здорова и, более того, она в этом замке, — ответил Лестрейндж, поняв Элизабет без лишних слов. Мисс Баркер с громким всхлипом снова кинулась ему на шею, прижалась щекой к груди и зарыдала. Она пыталась рассказать все, что пережила, но то и дело срывалась и выла чуть ли не по-волчьи, но Рудольфус, что удивительно, терпеливо ее слушал и не перебивал. Он отвел ее к постели. Они вместе сели на нее, а после легли, поскольку мисс Баркер намертво вцепилась в плечи Лестрейнджа. В конце концов Элизабет уснула в объятиях любимого мужчины, и впервые за долгое время кошмары ее не терзали. Следующий день после воссоединения Элизабет запомнила хорошо, поскольку она познакомилась с дочерью. О, какой красивой и юной была Шарлотта. Она светилась счастьем, благоухала и ослепляла красотой. Энергия била из нее ключом, и Элизабет не могла поверить, что эта цветущая девушка — ее плоть и кровь. Еще через несколько дней мисс Баркер познакомилась с Сильвием, Асентусом, сыном Амелии, и встретилась с самой Эми, которая сильно изменилась. Амелия Лестрейндж, ее единственная подруга юности, если можно так сказать, стала увереннее, тверже и прекрасней. Глаза ее горели синевой и напоминали твердые, холодные сапфиры, в то время как глаза Лизы напоминали мутную воду. Да и выглядела Амелия здоровее и счастливее. Сильвия Элизабет нашла веселым юношей, он ей нравился, пока она не узнала от Шарлотты, что он конфликтует и задирает ее старшего брата. Однажды Лиза услышала из уст Сильвия презрительное «сквиб» и «ублюдок» и вся симпатия, которую она начинала испытывать к старшему сыну Рабастана, испарилась. Элизабет сперва не поняла, к кому обращается Сильвий, а потом познакомилась с Магнусом. Его она увидела случайно, в саду. Они с Шарлоттой вышли на прогулку в цветущий сад и встретили Магнуса, который сидел в беседке, в дальнем закутке парка, куда мало кто заходил, и что-то писал в книге с черной обложкой. Сперва Элизабет показалось, что она вернулась в прошлое и видит перед собой молодого Рудольфуса. Те же рыжие, чуть вьющиеся волосы, те же зеленые глаза, бледная кожа, нос с горбинкой и правильные черты лица. Но мираж рассеялся, когда Шарлотта вскрикнула: — Здравствуй, братик! Элизабет поняла, что это Магнус. Она слышала о нем еще до Азкабана, Рудольфус не любил о нем говорить, и женщина знала, что мальчик — сквиб. Она думала, что его отправили к магглам, но, судя по всему, она ошиблась, раз он в Малфой-мэноре. Магнус поприветствовал сестру, хмуро кивнул Лизе и вернулся к своим делам. Кажется, она ему не очень-то понравилась. Элизабет же наблюдала за юношей и подмечала все больше и больше различий с Рудольфусом. Первое и самое главное отличие: глаза Рудольфуса горели самоуверенностью и надменностью. Взгляд Магнуса же был уязвленным и озлобленным. Элизабет, заглянув в глаза пасынка, мгновенно поняла, что он чувствует. Только сирота может понять сироту, только бастард поймет бастарда. Она сама находилась в такой ситуации, она сама росла без матери и при безразличном и холодном отце. Магнус был незаметным и тихим, старался не привлекать внимания, но тенью ступал за отцом. Рудольфуса встречи с сыном раздражали, но Элизабет пыталась унять его растущее раздражение. — Он сирота и он рос без вашей ласки, — говорила Лиза, когда они с Лестрейнджем оставались наедине. Да, не прошло и двух недель с освобождения Элизабет из больницы, как они снова стали любовниками. Терять обоим было нечего, Рудольфус нуждался в любовнице, Элизабет — в возможности быть с любимым мужчиной хоть иногда, пусть даже ночью. Так они и стали близки, и теперь Лестрейндж заходил к мисс Баркер два-три раза в неделю. В этот день Лиза сидела на кровати в одной ночной сорочке цвета слоновой кости и расчесывала свои длинные светлые волосы, пронизанные сединой. Рудольфус же расхаживал по спальне в форме Пожирателя Смерти и метал молнии, одна из которых готова была вот-вот угодить в голову Магнуса, который снова что-то натворил, чем навлек на себя гнев отца. Элизабет прониклась к юноше симпатией и поэтому пыталась оградить его от проблем. — Это его не оправдывает, — резко заметил Лестрейндж, испепелив Элизабет свирепым взглядом так, что та поежилась, но все же выдержала его взгляд. Она бывала рядом с Лестрейнджем и в моменты похуже этого, поэтому страх ее притупился. — Он снова сцепился в драке с Сильвием. Как маггл какой-то, впрочем, он и есть маггл. Послал Мерлин сыночка на смех всем врагам. — А из-за чего случилась драка? — спросила Элизабет, пытаясь понять мотивы пасынка. Сильвий ей самой не очень-то нравился. Его высокомерный и неприятный взгляд раздражал, он смотрел на окружающих, как на пыль под ногами и оскорблял Магнуса. — Разве важна причина? Важен результат, — категорично заметил Рудольфус, продолжая расхаживать по спальне. Элизабет поджала губы, понимая, что переубеждать Лестрейнджа в чем-то, пока он так взбешен, бесполезно. Он всегда был упрям и жесток. Оставалось надеяться, что Рудольфус в припадке ярости не проклянет сына. Понимая, что конфликт нужно как-то погасить, она встала с кровати и бесстрашно приблизилась к Рудольфусу, хотя ее и потряхивало от волнения. Она никогда не была смелой и не могла соблазнять, вот и теперь на ум не пришло ничего умного. Элизабет просто обняла Лестрейнджа, прижимаясь у нему всем телом. Она из-за Азкабана и больницы осталась по-девичьи хрупкой и стройной. — Прошу, не забывайте о самом главном. Магнус — ваш сын, — сказала мисс Баркер негромко. — О таком я даже, если захочу, не смогу забыть, — сквозь зубы процедил Рудольфус. Общество Рудольфуса и дочери шло Элизабет на пользу. Ее недуг отступал, она чувствовала покой и ей казалось, что теперь она будет счастлива. Но потом Лестрейнджи попали в опалу в министерстве, их отправили в Азкабан, а Повелитель не торопился их вытаскивать. Тогда-то, в отсутствие старших Лестрейнджей, война между Магнусом и Сильвием разгорелась с новой силой. Они воевали, неистово соперничали, Магнус все время проигрывал и получал унижение за унижением. Причем публичные. Сильвию нравилось вытирать о кузена ноги и наслаждаться его болью. В конце концов Магнус не выдержал и сбежал на съемную квартиру, но сестру-то он навещал, и все начиналось по новой. Элизабет пыталась поговорить с Сильвием, но тот не считал ее за человека. Слова Амелии тоже не действовали. Элизабет, глядя в черные глаза Сильвия, думала, что однажды он сам найдет себе могилу, и оказалась права. Такие характеры сгорают первыми. Магнуса тоже не ждало светлое будущее. В нем таилось слишком много боли, слишком много яда, который мог отравить его же самого. Так пролетел год, Рудольфус вышел на свободу, и Лиза снова стала его любовницей. Война шла полным ходом, но они были вместе. Дочь их была рядом с родителями, и Элизабет видела, как она восхищается и тянется к отцу. Рудольфус поощрял интерес Шарлотты к военному делу, тренировал ее, и девушка делала успехи. У них по-прежнему было мало общего, но Элизабет все равно была счастлива. В конце августа девяносто седьмого года Лестрейнджей постигла страшная трагедия. В боевой операции, которая была тайной, погиб Сильвий Лестрейндж, наследник и надежда рода. Вся семья скорбела о нем, а вся вина досталась почему-то Магнусу. Якобы это он выдал информацию о рейде, это он все подстроил. Магнус, конечно, мог, но Элизабет не верила, что это он. Все же в этом юноше была человечность. Пока была. Вот только ее никто не видел. Рудольфус еще больше отдалился от сына и теперь просто не хотел его видеть, но не запрещал дочери общаться с братом, понимая ее чувства. Юноша посещал мэнор, навещал Шарлотту. Но старался не попадаться отцу на глаза. А если попадался, то каждый раз с затаенной надеждой смотрел на него, словно чего-то ждал. Но раз за разом натыкался на стену презрительного равнодушия. Когда Пожиратели Смерти победили в Битве за Хогвартс, и власть Темного Лорда была признана законной, счастью Лизы не было предела. Еще больше ее осчастливил развод Рудольфуса и Беллатрикс. Теперь, когда врагов не стало, Беллатрикс нечего было бояться. Рудольфус стал свободным, и в душе Элизабет, которая ранее даже думать о подобном не смела, зародилась надежда на брак. Она была с Рудольфусом почти двадцать лет, у них общий ребенок. Да, она бастард и не совсем чистокровна, но она любит его. Элизабет верила в лучшее… А после того, как узнала радостную весть, весть, которая была настоящим чудом, и вовсе воспарила над землей. Мисс Баркер ждала ребенка. Ее начало тошнить по утрам, грудь стала чувствительной, пропал цикл, но женщина не придавала этому значения, поскольку не думала, что может понести. Возраст не тот, Азкабан да и здоровье слабое, но чудо все же случилось. Амелия, как и в первую беременность Лизы, первая заподозрила неладное и посоветовала ей применить заклинание, выявляющее беременность. Элизабет испробовала его, и беременность подтвердилась. Взбудораженная женщина сообщила обо всем Рудольфусу. Он, конечно, удивился, но обрадовался. А потом Лиза пребывала словно в сладком сне. Лестрейндж желал сына для продолжения рода, и Лиза надеялась, что он все же возьмет ее в жены. Тогда Шарлотта станет его законной дочерью, и их второй ребенок родится в браке. Из уст Амелии Лиза узнала, что Рудольфус действительно подумывал узаконить их отношения, и счастью ее не было предела. Да, Элизабет была рада. Ей казалось, что она выиграла войну, что теперь-то все будет хорошо. Долгожданное, выстраданное счастье после стольких лет боли и унижений рождало в душе чувство эйфории. Мисс Баркер словно помолодела лет на десять. Ее болезнь отступила, беременность не приносила проблем, хотя в первое время по утрам ее тошнило. Рудольфус, опасаясь сглаза, велел держать беременность любовницы в секрете. Знали только Рабастан, Амелия, Шарлотта и Магнус. Последний, разумеется, узнал все от Шарлотты и воспринял эту новость удивительно спокойно. Шарлотта была озадачена, но быстро пришла в себя. Она стала проводить больше времени с матерью, и в обществе дочери Элизабет обрела долгожданный покой. Магнус же при встречах с мачехой молчал и хмурился, он не показывал враждебности, но в его глазах Лиза читала жалость и снисхождение, словно он понимал истинное положение вещей, но не спешил делиться своим мнением. Отношение Рудольфуса тоже изменилось, но изменилось в лучшую сторону. Он стал терпелив, заботлив и внимателен. Элизабет радовалась переменам, лелеяла надежду родить сына и верила, что у нее наконец-то будет семья. Однако все рухнуло в одно мгновение. Однажды вечером, когда Элизабет была на третьем месяце беременности, она ощутила слабость и отправилась в свои покои, прилечь. Рудольфуса не было дома, Шарлотта отправилась вместе с Магнусом на Косую Аллею. В замке была только семья Рабастана Лестрейнджа. Элизабет легла спать, и это была ее ошибка. Спустя час она проснулась от сильной боли внизу живота и сперва не поняла, что происходит. Но стоило ей скинуть с себя одеяло, как вопль ужаса сорвался с ее губ. Подол ночной сорочки из бежевого шелка и простыня были окрашены в кроваво-красный цвет. Она потеряла ребенка. Ребенка, который был ее главной надеждой на светлое будущее. Элизабет не верила в случившиеся, надеялась, что ошиблась, но боль и количество крови не оставляли сомнений. Ее сын умер, не успев родиться. От физической и душевной боли рассудок женщины помутился, и она каким-то чудом выбралась из постели и выползла в коридор, то ли пытаясь найти помощь, то ли пытаясь убежать от чего-то. Выйдя в коридор, Элизабет оперлась о стену и расплакалась пуще прежнего, ощущая мучительные спазмы, которые продолжали изгонять из нее останки плода ее надежд. В таком состоянии ее нашла Амелия, возвращавшаяся из библиотеки в свои покои. Увидев Элизабет, миссис Лестрейндж вскрикнула от изумления, но быстро пришла в себя. Амелия всегда обладала холодным рассудком и трезво мыслила, в отличие от Элизабет. — Прошу, помоги мне, — взмолилась мисс Баркер, когда миссис Лестрейндж приблизилась к ней и придержала заваливавшуюся на бок несчастную под локоть. Амелия молча помогла Элизабет зайти в комнату, довела ее до окровавленного ложа и посадила на него. Когда она хотела метнуться к камину, чтобы вызвать лекаря, мисс Баркер схватила ее за руку и с безумием в голубых глазах посмотрела на нее. — Нет, не говори ему, прошу! — взмолилась Элизабет. Конечно, Амелия поняла, о ком идет речь. О Рудольфусе, чьи надежды мисс Баркер пыталась оправдать. — Тебе нужен лекарь, — возразила Амелия, с жалостью глядя на подругу, которая дрожала от рыданий и выглядела раздавленной очередной потерей. — Нет, — возразила Элизабет, давясь горькими слезами. Она откинула от лица светлые волосы и закусила губу, посмотрела на свои руки, лежащие на коленях. По ногам ее струилась кровь, на полу были красные разводы, запах крови стоял в комнате. — Ты истекаешь кровью, — сказала Амелия, глядя на эту ужасающую картину. Элизабет, кусая губы то ли от физической, то ли от душевной боли, помотала головой, словно упрямый и глупый ребенок. — Пусть так, чем Рудольфус узнает, что я не уберегла его дитя, — прошептала Элизабет, продолжая плакать. Амелия сжала губы в узкую полоску, должно быть, удивляясь упрямству подруги. — У тебя есть Шарлотта, подумай о ней, — возразила миссис Лестрейндж. — Тебе меня не понять, — прошептала тихо мисс Баркер, и Амелия тяжело вздохнула, жалость в ее глазах сменилась раздражением. Миссис Лестрейндж все же смогла убедить Элизабет вызвать врача, которому щедро заплатила за молчание. Целитель остановил кровотечение, личный домовик Амелии убрал покои и сменил белье. Лизу же обтерли влажной тряпкой и уложили в постель. Женщина лежала в кровати и пустым взглядом смотрела в потолок, понимая, что это конец всем ее надеждам. Она тщетно искала выход из сложившейся ситуации, но в голове звучали слова лекаря: — Вы не сможете выносить дитя. Организм слишком слаб, вам надо беречь себя, а не думать о детях. — Нужно сообщить сэру Лестрейнджу, — в очередной раз сказала Амелия Лестрейндж, которая в эту ночь подрабатывала сиделкой. — Нет, — упрямо возразила Элизабет, боясь гнева, а еще больше увидеть разочарование в глазах Рудольфуса. Она так пыталась заслужить его любовь, что уже не могла оценивать трезво ситуацию. — Я сама ему скажу, когда приду в себя. — Только не впутывай меня в свои разборки с сэром Рудольфусом, — произнесла с расстановкой Амелия. Элизабет нашла в себе силы кивнуть. Миссис Лестрейндж покинула опочивальню, и Лиза осталась одна. У нее уже не было сил плакать и страдать. Она слишком устала и провалилась в спасительную темноту. К счастью, в ту ночь Рудольфус к ней не пришел. Они встретились только следующим вечером, когда Лиза нашла в себе силы прийти к нему. Изначально она хотела сообщить о выкидыше, но стоило ей ощутить тепло объятий возлюбленного, как страх завладел ее сознанием, и Лиза не рискнула заговорить о трагедии, постигшей ее. Рудольфус справился о самочувствии Элизабет, та заверила его, что все в полном порядке, тогда Лестрейндж предложил поужинать вместе, и мисс Баркер согласилась, хотя и испытывала неловкость. Страх разоблачения точил ее изнутри, она боялась смотреть Рудольфусу в глаза и боялась, что он применит ментальную магию… Но Лестрейндж ничего не заподозрил. Они поужинали вместе, после чего Элизабет ушла в свои комнаты, где снова расплакалась, понимая, что ничего не может изменить, что не может сообщить любимому мужчине правду, что боится разоблачения. К счастью, еще толком не сформированный плод был уничтожен лекарем, простыни сожгли, больше ничто не говорило о том, что этот ребенок вообще был. Однако Элизабет знала правду, и она была хуже любого яда. Мисс Баркер пыталась прийти в себя. Думала о лучших целителях, о ритуалах, которые могли помочь ей родить, но пока организм был слаб после выкидыша, рано было думать о новой беременности. Пока Элизабет лелеяла в душе надежду и боялась разоблачения, правда все же вскрылась. А произошло это спустя неделю. Мисс Баркер выходила из душа и у нее закружилась голова. Она лишилась чувств и упала на пол. В таком состоянии ее обнаружила дочь, которая тут же вызвала целителя и сообщила о случившемся отцу. Элизабет пришла в себя следующим утром и увидела рядом со своей постелью раздраженного Рудольфуса, который сверлил ее злым взглядом зеленых глаз. Женщина сжалась под одеялом, нутром предчувствуя бурю. — Ты ничего не хочешь мне рассказать? — спросил Лестрейндж ледяным и угрожающим тоном. Мисс Баркер боялась пошевелиться, с ужасом глядя в лицо Рудольфуса, на котором застыла маска ледяной ярости. — Скажи, Бетти, почему я узнаю о выкидыше от лекаря, а не от тебя? — спросил Лестрейндж, садясь рядом с женщиной на кровать. Лиза малодушно зажмурилась, словно пыталась спрятаться от взгляда мужчины. — Отвечай! — резко вскрикнул Рудольфус, схватив ее за руку и сжав запястье. Мисс Баркер вскрикнула и распахнула глаза, на которые тут же навернулись слезы. — Почему ты лгала мне почти неделю? — Простите, — пролепетала Элизабет, всхлипывая и пытаясь разжать стальную хватку на запястье. — Я хотела сказать, но не смогла, я боялась. — Боялась? — переспросил Рудольфус с раздражением в голосе. — Кто помог тебе скрыть потерю ребенка? — спросил он вкрадчиво. — Никто, я сама, — ответила Лиза, дрожа от слез. Она снова чувствовала себя одиноко. После тяжелой потери хотелось внимания и ласки, а Рудольфус кричал на нее, еще и силу применил. — Значит, сама, понятно, — сказал Лестрейндж и, отпустив руку мисс Баркер, встал с кровати. — Ты разочаровала меня Лиза, — промолвил он, с презрением взглянув на нее. — Ты солгала мне. — Прошу, простите… Я боялась… я не хотела, — затараторила Элизабет, подаваясь к Лестренджу и с безумием глядя в его глаза. — Было глупо полагать, что ты сможешь родить здорового ребенка, — тихо, словно разговаривал сам с собой, сказал Рудольфус и, взглянув на плачущую Лизу, произнес, словно приговор: — Все кончено, Элизабет. Я не желаю тебя видеть. Сказав это, он покинул опочивальню, а мисс Баркер в очередной раз разрыдалась в голос, понимая, что упустила последнюю возможность стать счастливой. Спустя еще пару дней Рудольфус отправил ее в дальний особняк в глуши, но хоть не выкинул на улицу. А спустя месяц Элизабет узнала, что Лестрейндж намерен жениться, чтобы продолжить род. Если до этого момента она надеялась на продолжение их безумного романа, то теперь стало понятно, что Рудольфус раз и навсегда поставил в нем точку. С тех пор мисс Баркер безвольно плыла по течению, тонула в прогрессирующем безумии и ждала, ждала, ждала. Вот только чего?***
Непонятно откуда взявшийся сквозняк колыхал изумрудно-зеленые знамена с изображенной на них змеей. В тронном зале резиденции Повелителя повисла звенящая тишина. Такая, что, казалось, будто на всех разом наложили Силенцио. Рабастан Лестрейндж, облаченный в церемониальное облачение Пожирателей Смерти, как и все присутствующие, состоящее из черного сюртука, брюк с широким ремнем и тяжелой мантии из черного бархата, откинулся на спинку кресла. Он впился взглядом темно-карих глаз в круглое лицо Роберта Пиритса и ощутил, как весь его разум охватывает чудовищное по силе злорадство. Рабастан пожалел, что его брат не видит перекошенной от ярости рожи Пиритса. Рудольфус бы точно оценил эту картину. Мистер Лестрейндж мельком взглянул на сына, который сидел напротив него, и усмешка коснулась его губ. Асентус тоже злорадствовал. Глаза его горели неистовым пламенем, на губах застыла ледяная усмешка, а лицо приобрело особенно жесткое и отталкивающее выражение. Да, так Роберту и надо. Этим утром Повелитель собрал Совет двадцати восьми, на котором должен был быть выбран новый Министр Магии. Как бы Рабастан ни желал этого, но Рудольфус сделал все, чтобы большинство голосов получил Люциус Малфой. Так и получилось. Союзники Лестрейнджей отдали голоса Малфою, вырвав столь лакомый кусочек из лап Роберта Пиритса. С вердикта Повелителя прошло всего несколько минут, а тишина по-прежнему звенела. — Кто-то не согласен с голосованием? — высоким голосом, не терпящим возражений, спросил лорд Волдеморт, восседая во главе стола на престоле из черного дерева. По правую руку от него сидел его сын, наследник престола, по левую — жена. Повелитель окинул твердым взглядом багряных глаз подданных, но никто не рискнул возразить. Рабастан заметил, как Роберт Пиритс покраснел от ярости и возмущения и впился взглядом, полным ненависти, в Люциуса Малфоя, который олицетворял собой ледяную статую. Однако Лестрейндж неплохо знал Малфоя и по горящим глазам понял, тот очень-очень счастлив. — Люциус. — Милорд кивнул Малфою, и тот поднялся из-за стола, чтобы приблизиться к трону Государя. Стук его сапог по паркету казался особенно громким. Малфой склонился в поклоне у трона Повелителя, но под его колючим взглядом опустился на одно колено. Милорд протянул ему ключ от Министерства Магии — символ власти министра, который столько лет принадлежал Рудольфусу Лестрейнджу. Рабастан сжал руки в кулаки, понимая, что вырвать этот ключ получится только из мертвых рук Люциуса Малфоя. Новый Министр принял ключ, поцеловал его, а после поцеловал край одеяния Повелителя. Люциус Малфой встал на ноги новым Министром Магии, но Рабастан сомневался, что он проживет долго и счастливо. Один взгляд Роберта чего стоит, словно Пиритс уже готов с голыми руками накинуться на нового министра. «Земля тебе пухом, Малфой», — с усмешкой подумал Рабастан, понимая, что Роберт теперь будет занят местью Малфоям, а его семья временно уйдет в тень, чтобы однажды вернуть себя всю полноту власти. — Благодарю за оказанное доверие, Мой Лорд, — произнес Люциус Малфой, в голове которого билась только одна единственная мысль — поскорее вернуть жену, леди Малфой, из ссылки. Теперь-то у него хватит власти и влияния. После заседания Пожиратели Смерти начали покидать большой зал для собраний, стремясь разнести последние новости по стране. Семья-фаворит сменилась, можно сказать, сменилась власть. Рабастан Лестрейндж решил подойти к давнему другу и поздравить его с назначением. Малфои вышли в числе первых и теперь принимали поздравления. Кто бы мог подумать, что они спустя столько лет вернут влияние. — Люциус, мой скользкий друг, — улыбнулся Рабастан, хотя терпеть не мог подлизываться и притворяться. Но Малфою стоит напомнить, кому он обязан победой. — Рабастан, здравствуй, — кивнул Малфой, пристально глядя в смуглое и скуластое лицо школьного товарища. — Надеюсь, вы не забудете друзей, — сказал Рабастан небрежным тоном. — Малфои, как и Лестрейнджи, не забывают ни друзей, ни врагов, — ответил Люциус Малфой, продолжая смотреть в глаза Рабастана Лестрейнджа. Почему-то интуиция шептала ему, что он находится на пороге грандиозных неприятностей. Когда Асентус Лестрейндж покидал зал для собраний, его окликнули. Обернувшись, мужчина увидел приближающихся к нему сыновей Роберта Пиритса — Анри и Элиота, — имевших крайне воинственный вид. — Чем обязан? — спросил Асентус, прекрасно понимая, что при таком скоплении людей они на него не набросятся, но чем черт не шутит. — Это ваших рук дело? — спросил Элиот, бешено вращая глазами. — Из-за вас наш отец не стал министром. — В самом деле? — спросил Асентус равнодушно. — Так решил совет, моя семья ни при чем. — Ну конечно, — хмыкнул Анри Пиритс, больше похожий на тучного отца. Если раньше он и был привлекателен, то с годами набрал лишний вес, и теперь лицо его поплыло, тело стало дряблым. — Будь осторожен, Асентус, — прошипел Элиот Пиритс, подавшись к Лестрейнджу. — У тебя очень красивая жена, мало ли что может с ней случиться… Времена нынче неспокойные. Кровь отхлынула от лица Асентуса Лестрейнджа, кожа стала бледной, как бумага, а глаза наоборот, казалось, посинели. — Если вы что-то посмеете сделать моей жене, я вас уничтожу, — чуть ли не прорычал мужчина, взбешенно глядя в глаза врага. Да, у Лестрейнджей ненависть к Пиритсам в крови. — Интересно, как? — с издевкой спросил Элиот, словно наслаждаясь тем, что вывел собеседника на эмоции. — Ты даже брату своему не смог помочь, когда его убивали. Последняя фраза явно была лишней, поскольку Асентус ощутил, как в душе разгорается пламя бешенства, а на глаза опускается белая пелена. Воспоминания о брате, точнее, о том, как и по чьей вине он погиб, до сих пор причиняли боль. И не было возможности избавиться от нее. Асентус отвлекался, как мог, кутил, пил, гулял, но боль все равно его преследовала. Оставался только один способ — прожить эту жизнь так, как хотел Сильвий, так, как он не прожил. Тим Асентус и занимался. Понимая, что дуэль в глазах Повелителя будет подстрекательством к бунту, за что можно отправиться в Азкабан, Асентус все же унял ярость и надменно улыбнулся Пиритсам. — Есть масса способов лишить человека жизни, не прибегая к боевым заклинаниям, — сказал Лестрейндж, понимая, что ему нужно запастись самыми действенными ядами. На всякий случай. Времена нынче не очень-то спокойные. Асентус Лестрейндж направился к отцу, который закончил разговор с Люциусом Малфоем, и думал о том, что следует усилить охрану Лауры и сына. Вдруг эти идиоты все же рискнут напасть на них. — О чем говорил с этими недоумками? — спросил Рабастан, кивнув в сторону Пиритсов. — Делились впечатлениями, — злобно процедил Асентус и направился прочь, в сторону парадного выхода. Настроение у него испортилось, и хотелось поскорее оказаться в Лестрейндж-холле, где они теперь все обитали до возвращения сэра Рудольфуса из ссылки. — Дядюшка добрался до Германии? — спросил Асентус у отца. — Да. Еще ночью, — ответил Рабастан, идя следом за сыном, который пребывал в своих мыслях и казался чем-то озабоченным. Но Басти предпочел не копаться в душе у отпрыска, поскольку сам обдумывал план дальнейших действий. Самый первый пункт в плане — ликвидация Ксенофилиуса Лавгуда. Все нужно сделать так, чтобы ни у кого не возникало сомнений, что Лавгуд умер от болезни, а не от чьего-то злого умысла. Все-таки Рудольфус умный человек. Он прекрасно понимал, что тесть заслуживает смерти, но не мог допустить, чтобы Темный Лорд казнил его. Полумна любит отца и никогда не простит Повелителю его смерть. Сам Рудольфус тоже не мог убить тестя, как бы ему ни хотелось. Он боялся потерять расположение жены, как бы странно это ни звучало. Поэтому сэр Лестрейндж разыграл целое представление. Во-первых, он убедил Милорда «помиловать» Лавгуда. Во-вторых, отправил его в ссылку с неплохим содержанием. А в-третьих, поручил своему брату, единственному, кому мог доверять, позаботиться о родственнике. Лавгуд должен умирать долго и мучительно. Все, в первую очередь Полумна, должны думать, что он скончался от болезни. Тогда они избегут больших проблем и раскола внутри семьи. И воля Повелителя, его закон будет исполнен.