Ноябрь 2006 года. Магическая Британия
Приятная усталость разлилась по телу, которое все еще помнило настойчивые и умелые ласки мужа. Луна и сама не понимала, в какой момент сдалась и приняла то, что она теперь Лестрейндж. Близость с мужем и исполнение супружеского долга перестали быть для нее каторгой. Конечно, мужа она не любила и временами хотела, чтобы он был моложе и красивей, чем был. Но приходилось иметь дело с тем, что есть — с мужчиной старше нее более чем на тридцать лет. Да, они волшебники, Лестрейндж благодаря магии выглядел значительно лучше магглов в свои годы, но Азкабан, стресс и время делали свое гнусное дело. Лестрейндж был уже не так красив, как в молодости. Полумна видела фотографии мужа в молодые годы. Но они же напоминали ей о Магнусе. Хоулп внешне — копия отца. Лестрейндж провел часть жизни в Азкабане с дементорами, а такие условия кого угодно сломают и сделают стариком. Азкабан все же наложил на Лестрейнджа отпечаток. Рудольфус упоминал, что в детстве и в юности не отличался крепким здоровьем, в отличие от Рабастана. И в Азкабане он выжил чисто из-за упрямства. После Азкабана Лестрейндж принимал много лекарственных зелий и настоек, многие из которых пил и по сей день. Обезболивающие отвары стали его повседневными спутниками — боевые травмы до сих пор его преследовали. Еще он пил что-то для головы, чтобы его не мучили чудовищные видения из прошлого. Луна никогда ими не интересовалась. Ей просто не хотелось знать, какие кошмары преследуют ее мужа. Сперва она его боялась и ненавидела, теперь просто не хотела думать, какие именно зверства в военное время совершал ее муж теми же руками, которыми сейчас гладит головы их детей. Незнание помогало отвлечься и представить, что у них обычная, нормальная семья, даже если таковой она никогда не была. Полумна наполнила ванну, налила туда побольше пены с ароматом ванили и, сняв халат, нырнула в эту пену, желая расслабиться и смыть с себя следы ласк мужа. Она откинула голову на бортик ванны, вытянула ноги, нежась в теплой воде. Но окончательно у нее окончательно так и не получилось. Полумна переживала. Но о чем? Да обо всем и сразу. В голове спутался такой клубок мыслей, им не было конца и края. Полумну волновал Магнус, вернее, то, как он смотрел на ее детей, на ее бедных ангелочков. Казалось, что Хоулп голыми руками хочет задушить их. Луна надеялась, что Магнус до братьев никогда не доберется. Да и разве он им брат? Нет, всего лишь бастард, порочное дитя, рожденное глупостью матери и изменой отца. Еще и сквиб… Ревнивый, глупый и жестокий сквиб. Луна прикрыла глаза, ужасаясь своим мыслям. Она сама не помнила, в какой момент начала делить людей на своих и чужих. В какой момент начала считать себя выше, чем другие люди только из-за фамилии мужа. Видимо, высокомерие Лестрейнджей передается воздушно-капельным путем. Или она слишком много времени проводит вместе с мужем, слушая его речи, рассуждения и истории. Еще Полумна переживала за Дафну Крэбб. Получится ли устранить ее мужа? Как бы Крэбб не узнал о заговоре и не навредил жене и нерожденному ребенку. Когда-то Дафна была жемчужиной Слизерина, прекрасной девушкой, на которую заглядывались многие студенты. Теперь она стала тенью самой себя. Печальная участь. И что же задумал Рудольфус в отношении Крэбба? Луна сразу после выполнения супружеского долга попыталась узнать план мужа. После близости Рудольфус был расслаблен, настроение имел хорошее и в этот час из него можно было веревки вить. Но Лестрейндж только отмахнулся от нее и велел не забивать хорошенькую головку всякими глупостями. Да, сказал это он усталым и вроде добродушным тоном в то время, пока Луна лежала рядом с ним и обнимала его, но за его словами таилась угроза. «Не лезь не в свое дело, женщина», — вот смысл его слов. Луна отступила, не желая портить их и без того странные отношения. Она отправилась принять ванну перед сном. Еще Полумну волновал Асентус. Вернее, то, насколько он стал похож на мать умом. И когда только мозги прорезались? Или они всегда у него были? Луна переживала, поскольку боялась умных людей и видела в них потенциальных врагов. Поняв, что не может больше думать, Луна поспешила закончить водные процедуры. Нужно было выпить зелье от нежелательной беременности. Больше детей она не хотела. Последняя беременность и роды едва ее не убили. Больше рисковать Луна не хотела. Она вытерлась приготовленным домовиком полотенцем, высушила заклинанием волосы, расчесала их также простеньким заклинанием, натерла тело специальным молочком, чтобы кожа приятно пахла и была нежной на ощупь. Ей нравились все эти процедуры. Ей нравилось ухаживать за собой. Спустя годы Луна все же признала, что красива. Во многом этому способствовали деньги Рудольфуса. Облачившись в свежее белье и ночную сорочку темно-красного цвета, Полумна подошла к шкафчику, в котором среди косметики прятала противозачаточное зелье. Но едва она вытащила заветный неприметный пузырек с желтоватой жидкостью из шкафчика, как двери в ванную распахнулись и на пороге возник ее муж. Луна испуганно дернулась, пузырек выскользнул из ее рук и разбился. Полумна успела только отскочить и замерла, глядя на пол — по кафелю расползалось желтоватое пятно и рассыпались мелкие осколки. Она уже хотела посетовать, что разбила специальное масло для тела — Рудольфус не знал о том, что она принимает зелье. Но ее остановил голос мужа. — Ты не поранилась? — спросил Лестрейндж, подходя к ней. Луна подняла на него испуганный взгляд. Рудольфус оглядел ее, убедился, что она в порядке, и взмахом палочки убрал с пола осколки и разлитую жидкость. — Я знаю, что ты пьешь зелье… Пронзительный взгляд мужа колол не хуже иглы или кинжала. Луна проглотила вставший в голе ком. Не нужно было уточнять, что за зелье она пьет. Он понял. И что теперь будет, как он отреагирует? Луна втянула голову в плечи, боясь гнева мужа. Она часто видела гнев Рудольфуса в адрес кого-то, но никогда не становилась объектом этого гнева. — Что же ты так пугаешься? — спросил Лестрейндж и провел рукой по ее волосам так, что сердце Луны, кажется, ушло в пятки. Лестрейнджу нужны наследники, ради них они и заключили контракт, а тут она принимает у него за спиной зелье. — Я принимаю твой выбор не заводить больше детей, троих вполне достаточно, с ними бы справиться. Луна с неверием уставилась на мужа. С ним точно все в порядке? И когда он стал считаться с ее мнением? — Ты не сердишься? — спросила она испуганно. — Нет, — покачал головой Рудольфус. — Наш первый ребенок умер прежде своего первого вдоха, Пандора родилась раньше срока и оттого слаба здоровьем. Беременность близнецами проходила не лучшим образом — ты не покидала наших покоев. Роды едва не убили тебя и детей. Я не желаю тобой больше рисковать. Рудольфус говорил, глядя ей в глаза. На секунду Луне показалось, что Лестрейндж хочет сказать еще что-то, но нет. Вместо этого он просто ее обнял за талию, а она обняла его в ответ, встав на цыпочки, все же ростом они отличались. Прижавшись к теплой мужской груди, Луна вдруг поняла, что больше не боится его. Наоборот, рядом с ним как-то спокойно и надежно. — Нашим детям нужна мать, я не хочу, чтобы они росли сиротами.***
Тем временем Асентус Лейстрейндж не ведал, что стал причиной тревоги дяди. Мужчина, несмотря на поздний час, сидел у себя в кабинете и работал. Он еще в школьные годы понял, что пик его продуктивности начинается ночью. Да и что может быть прекраснее ночной темноты и тишины, когда весь мир объят сном и ничто тебя не отвлекает? Асентус считал, что ничего. Прошли годы, он повзрослел, совершил огромное количество ошибок, самая большая из которых — гадкое отношение к жене. К счастью, Асентус не был похож упрямством на отца и дядю, не считал, что есть только два мнения: его и неправильное, поэтому он все же смог признать свои ошибки и начать их исправлять. О, у Асентуса ушли годы на то, чтобы наладить отношения с женой и сыном. Он знал, что Лаура, его нежная и добрая Лаура, ставшая для него точкой опоры после предательства матери, давно его простила. Лаура просто не умела долго злиться и обижаться. Проблема была в том, что Лаура-то его простила, а он себя — нет. Это ввергало в хандру, и Асентус с новыми силами пытался все изменить и исправить. Он как никогда был благодарен матери за достойное воспитание и образование, что она настояла на изучении иностранных языков, политики, экономики и философии. Амелия многое сделала для Асентуса, растила его так, как считала нужным… непохожим на Рабастана Лестрейнджа. Благодаря собственному уму и хитрости Асентус Лестрейндж в отсутствие дяди смог не только удержать, но и приумножить фамильные богатства. Он успешно управлял семейным бизнесом по выделке драконьей кожи, золотыми копями, даже успел поддержать перспективный бизнес по производству квиддичных метел и выиграл от этого. Помимо этого, Асентус занимал должность в Министерстве магии. Еще в конце войны дядя пристроил его в министерство, вот только тогда Асентус был слишком глуп и слаб, сломлен смертью брата, чтобы оценить труд дяди по достоинству. Только оставшись с проблемами один на один и лишившись опоры в виде матери, он смог взять себя в руки. Теперь Асентус продвигался по карьерной лестнице так быстро, насколько это было возможно. Люди не считали его серьезным соперником на политической арене, думали, что он просто очередной богатый маменькин сынок, ни на что не способный и глупый. Такое впечатление сыграло на руку Асентусу, и он смог сбросить овечью шкуру и стать волком тогда, когда враги этого не ждали. В Ближнем Круге он тоже сумел найти себе место. Когда-то он переживал, что не сможет стать Пожирателем Смерти, храбрым воином Темного Лорда, его карающим мечом, как отец, брат и дядя. Так и вышло. Он не смог стать сильным бойцом, характер был не тот, в нем не было злобы и жестокости, в нем не было беспощадности и любви к пыткам, рассудок его не был затуманен горькими потерями и невзгодами… Асентус был политиком, он умел говорить с людьми, выступать на конференциях, склонять людей в нужную сторону. Как выяснилось, временами слова лучшее оружие, чем волшебная палочка. Если оружием отца была магия, то оружие Асентуса — его язык и ум. Помимо прочего, Асентус смог сберечь семью, укрыть ее от врагов. Но тут скорее играла роль репутация Рудольфуса и Рабастана Лестрейнджа. И, что самое главное, став видной фигурой на политической арене, Асентус все еще был жив. Это дорогого стоило. — Пойдем спать, милый, — услышал Асентус голос жены и оторвал взгляд от очередного отчета. От долгой напряженной работы болели глаза, но ум Асентуса все еще был ясен и чист. Он устремил взор на замершую на пороге кабинета жену, кутающуюся в бежевый шелковый халат. Асентус замер, любуясь супругой. До чего она была нежна и прекрасна! Длинные черные волосы растрепались и ниспадали до самой талии, светло-карие, янтарные глаза были заспанными. — Сейчас проверю последний отчет, — произнес Асентус и усилием воли вернул внимание к бумагам, хотя во рту помимо воли пересохло. Хотелось встать, обнять жену и ощутить тепло ее тела. — У нас есть управляющий, — заметила Лаура, которую, кажется, немного раздражала привычка мужа все контролировать. — Я знаю, — ответил Асентус. — Иди спать. Я почти уже закончил. - Ну уж нет, — возразила Лаура, прекрасно зная характер мужа. Она уйдет спать, а супруг соизволит явиться только под утро, чтобы пару часов поспать. Почему-то ему не нужен был семичасовой сон, ему вполне хватало трех-четырех часов, после которых Асентус был полон энергии. Лаура временами ему завидовала. Она, бывало, и после восьми часов сна ощущала слабость и разбитость. Асентус усмехнулся, когда увидел, что жена подошла к его письменному столу и села на край подлокотника его кресла. — Тебе удобно? — с сомнением вопросил он, покосившись на супругу. — Вполне, — ответила Лаура, прижавшись плечом к его плечу. — Нам надо приготовить наряды для рождественского бала-маскарада, — произнесла она. — Кем хочешь быть? Асентус поджал губы, задумался, после чего вновь взглянул на жену: — Собой. Лаура рассмеялась на выпад мужа. Она провела рукой по его зачесанным на пробор черным волосам и заглянула в его голубые, холодные глаза. — Руди хочет на Рождество новую метлу, — сообщила Лаура. — Полагаю, новая модель молнии придется в самый раз. — Она слишком быстрая для него, как бы чего не случилось, — возразил Асентус. — Надо объяснить это Руди, он все поймет. Асентус радовался, что его сын не был избалован и с ним можно было договориться, если все объяснить. Мальчик чаще всего соглашался с аргументами родителя и редко упрямился. — Ты прав, — не желая ссориться, согласилась Лаура с мужем. — Как поживает леди Амелия? Асентус напрягся, услышав имя матери. Он все еще ее не простил. Он хотел бы ее ненавидеть за то, что она натворила, но просто не мог. Она его мать, она дала ему жизнь, держась за ее руку, он впервые встал на ноги. Она учила его быть собой, дала ему образование и поддержку… Он любил мать и просто не мог ее забыть. А еще он любил брата и прекрасно понимал, что стал косвенной причиной его гибели. Как бы они сейчас жили, если бы Сильвий остался жив? Воображение Асентуса рисовало счастливые картины возможного будущего, однако какая-то часть его противилась этому. Сильвий был слишком дерзок, слишком вспыльчив и неуправляем. Он желал брать от жизни абсолютно все: и любовь, и ненависть. Скорее всего, Сильвий сам бы нашел могилу. Такие характеры сгорают первыми. — Ей лучше, — ответил Асентус и замолчал, не желая говорить о матери. Леди Амелия болела. Неизвестно откуда взявшиеся проблемы с сердцем и желудком точили ее изнутри. Она все чаще и чаще лежала, когда Асентус ее навещал. Некогда черные волосы поседели, морщины исказили ее лицо. Амелия похудела и теперь была такой маленькой и хрупкой, что Асентусу неизменно хотелось ее защитить. Было морально тяжело видеть всегда сильную и выносливую мать, которая никогда на его памяти не плакала и не страдала, не жалела себя, не корила судьбу за невзгоды, такой слабой.***
Леди Амелия Лестрейндж презирала слабых и недалеких людей. Тех, кто не признавал своих ошибок и сетовал на судьбу. Тех, кто не мог здраво оценивать свои возможности и не жаждал большего. За всю свою жизнь Амелия встречала разных людей: хитрых и умных, алчных и амбициозных, слабых и ранимых. Одними она восхищалась, другие вызывали стойкое раздражение или ненависть. Элизабет Баркер Амелия презирала вдвойне. Если в молодости ей нравилось общаться с нежной и чуткой Лизой, близкой ей по возрасту, то с годами привязанность рассеялась подобно туману. Юная Элизабет была хороша и добра, подобно ангелу. Кто бы мог подумать, во что она превратится с годами. А превратилась она в осунувшуюся женщину с серым лицом, вечно скорбным выражением лица и пустыми глазами. Плечи ее всегда опущены, спина сгорблена, словно мисс Баркер привыкла склоняться перед всеми. Впрочем, так и было. Элизабет долгие годы была при Рудольфусе. На него она молилась, его она боготворила. А он играл ею, словно куклой. Относился как к неодушевленному предмету, но эта идиотка продолжала петь песни о любви. Даже Азкабан не вправил ей мозги. Будь Элизабет немного другой, похожей на ту же Беллатрикс нравом, Амелия, вполне может быть, восхитилась бы ее верностью и преданностью, поскольку сама не обладала этими качествами. Единственный человек, кому была всю жизнь предана Амелия, она сама. Но Элизабет не была похожа на Беллатрикс. Слабая и жалкая, она сперва вызывала жалость, но потом все переросло в презрение. Жалость — худшее чувство, а мисс Баркер целенаправленно вызывала в людях именно его. Ей хотелось, чтобы ей сопереживали, чтобы ее жалели. Словно жалость была эквивалентом любви, которой мисс Баркер всю жизнь недоставало. Амелия тоже росла в тени братьев и ее не очень-то любили. Да, ей повезло жить без клейма полукровки и бастарда, но все же она не стала жалкой подстилкой и вечно ноющей аморфной массой. Амелия считала, что каждый сам творит свою историю. И исходные данные на эту историю не влияют. Мы — это результат постоянного выбора. Амелия выбрала быть сильной и независимой, поскольку не верила в любовь и считала, что она что-то большее, чем красивое дополнение к мужчине. Рабастан ее воспринимал как красивую куклу и тело для вынашивания наследника, но Амелия не согласилась с таким раскладом. Хотя, если честно, в юности она тоже грезила о любви. Вот только реальность быстро развеяла ее розовые мечты, и Амелия поняла, что полагаться можно только на себя. Элизабет же этого так и не осознала. Что в юности, что в зрелом возрасте она во всем винила судьбу и обстоятельства. И ни в коем случае не Рудольфуса или себя. Будь Элизабет похожа на Амелию хоть чуть-чуть, она бы устроилась получше. Она была любовницей сэра Лестрейнджа, родила ему дочь. Уж выбить пост в министерстве или открыть мелкий бизнес, тот же магазин косметики можно было. Или отправиться в кругосветное путешествие за его счет. А если вспомнить, что дочь Элизабет — жена наследника престола… Это открыло бы Элизабет путь в высшее общество, и мало кто осмелился бы упрекнуть ее в низком происхождении, когда ты в родстве с самим Владыкой. Подумать только, потомки мисс Баркер будут править страной, ее кровь не канет во тьме. Она уже вошла в историю как мать леди Шарлотты! И где тут справедливость? Амелия всегда вгрызалась в жизнь и расчищала для себя место под солнцем, прорывалась вперед, даже омыла руки в крови сначала Сильвия, затем нерожденных детей Рудольфуса, а мисс Баркер с ее куриными мозгами когда-то удачно раздвинула ноги, родила девочку и все. Она ее даже не воспитывала, ни в детстве, ни в подростковом возрасте. А ведь Шарлотте всегда не хватало матери, она нуждалась в ней, что было заметно. Но Элизабет жалела только себя и никого больше. Элизабет Баркер могла добиться многого, если бы использовала обстоятельства в свою пользу, но она умела только страдать да жаловаться. Впрочем, сейчас ей, Амелии, это на руку. Сильная и стойкая Элизабет никогда бы не попала под ее влияние. — Я никому не нужна, — в который раз, как мантру, бесцветным голосом произнесла мисс Баркер, глядя на огонь в камине. Амелия подавила раздражение. Она поерзала в кресле, в котором сидела рядом с диваном Элизабет, и потерла переносицу. Временами ей хотелось приложить собеседницу проклятьем. Чем больше Амелия общалась с этой никчемной женщиной, тем сильнее понимала, почему Рудольфус так и не привязался к ней. Она своим нытьем мертвого из могилы поднимет. — У тебя есть дочь, — промолвила Амелия. «Еще ты живешь в роскошном доме, моя хибара на фоне особняка, за который платит сэр Лестрейндж, сарай», — про себя подумала Амелия. Содержание Элизабет раз в десять превышало ту сумму, которую на Амелию тратили Лестрейнджи. С такими средствами Элизабет могла открыть какую-нибудь лавку. Амелия поджала губы, глядя равнодушно на собеседницу. Да, она ей улыбалась, но улыбки ее никогда не касались глаз. Играть на чувствах слабой и травмированной женщины оказалось просто. Нужно было просто писать ей, навещать ее, называть милой подругой. Вот и все. Элизабет по уровню эмоционального интеллекта походила на семилетнего ребенка и была очень доверчивой, особенно к людям, которые уделяли ей внимание. Амелия втерлась к ней в доверие всего за пару месяцев. «Дружили» они уже полтора года. Началось все это после того, как Амелия узнала о повторной беременности Луны. Женщина рвала и метала. Да, девчонка в первый раз потеряла ребенка, во второй — родила девочку, которая, по слухам, была слаба здоровьем. В третьей раз могло и не повезти, хотя проклятье, наложенное Амелией, должно было свести к минимуму шанс на зачатие и вынашивание. Амелия все еще хотела сделать сына главой рода, хотя Асентус был против. Это читалось в его действиях. Да, он изредка интересовался ее здоровьем, увеличил ее содержание. Но держался холодно. Амелия не рисковала говорить с сыном о том, что он может возглавить семью, если у Рудольфуса не будет сыновей. Асентус не простил ее за смерть брата, а за интриги мог и вовсе ее возненавидеть, поэтому Амелия играла роль послушной и кроткой, благо знала слабые места сына. Асентус ее очень сильно любил, когда-то он чуть ли не ел из ее рук и всегда все ей рассказывал и советовался. Но после всплывшей правды о кончине Сильвия он резко переменился и отдалился. Но Амелия сыграла на проблемах со здоровьем. Асентус любил мать, вид ее слабости растопил его сердце. Все-таки он хороший и добрый сын. Амелия не хотела рисковать его расположением. Поэтому планировала расчистить дорогу чужими руками. К сожалению, из всех людей только общение с мисс Баркер не вызывало подозрений. Две одинокие и брошенные женщины нашли поддержку друг у друга. Какая прелесть. План был прост: посеять в Лизе семена ненависти к Рудольфусу и убедить, что маленькие близнецы недостойны жить, раз уж дети Лизы в могилах. Все бы ничего, Амелия успешно сблизилась с Элизабет, была желанным гостем в ее особняке, но каждый раз, когда она начинала сеять зерна сомнения и дурно отзываться о Рудольфусе, как у мисс Баркер начинался припадок. В таком состоянии она плакала, во всем винила себя, пару раз даже кинулась на Амелию, поскольку та плохо отзывалась о добром сэре Лестрейндже. Амелия бесилась и психовала. Но продолжала оплетать женщину паутиной, поскольку вода точит камень. Рано или поздно все получится. Лучше, конечно, рано. — Вот бы мой сын был жив, — мечтательно проговорила Элизабет, и ее светлые глаза заволокла дымка. Амелия вновь подавила раздражение. Так часто бывало, Элизабет словно выпадала из реальности и переносилась в мир грез. В такие моменты Амелии даже становилось совестно. Последний выкидыш, который уничтожил возможность Лизы быть с Рудольфусом, спровоцировала именно она. Это было просто. Они пили чай, Амелия посоветовала Элизабет отвар из маггловских трав, который якобы пила во время своей беременности, и вуаля — Элизабет своими же руками убила свое дитя. Возможно, будь мисс Баркер здоровее, выкидыша не произошло бы. Но Азкабан, нервные потрясения, пытки и дурдом сделали свое гнусное дело. Если совесть у Амелии и была, то ее тихий глас смолк, стоило ей представить перстень главы рода на пальце сына. — Ему было бы уже семь лет. Я знаю, он был бы копией отца… Мечтательный голос Элизабет вызвал у Амелии приступ тошноты. В такие моменты она всегда думала, что теряет время. Можно было просто позаботиться, чтобы близнецы подхватили какую-нибудь детскую магическую болячку. Но слишком опасно для нее. Нужны чужие руки. — Рудольфус был бы горд, он был бы рад. Он бы любил меня. Амелия вздохнула, глядя на сумасшедшую и сломленную женщину. Она давно не мыла голову, волосы блестели и выглядели ужасно. Их Лиза собрала в пучок, лицо ее было серым, а под глазами залегли темные тени, кожа на губах шелушилась. Элизабет все равно шла к пропасти. Она угасала. Некогда милая девушка, обладавшая красивой внешностью, которая нравилась бы многим мужчинам, умирала в одиночестве. Видя это, Амелия ужасалась, что с людьми делает любовь. Элизабет всю жизнь любила только одного мужчину, и разве она хоть мгновение была счастлива? Нет. Рудольфус вел себя ужасно, да одно только зачатие Шарлотты чего стоит. Рудольфус изнасиловал девушку после того, как понял, что она его опоила приворотным зельем! Он ни во что ее не ставил, поднимал руку, повышал голос. Да если бы Рабастан позволил что-то подобное в адрес Амелии, он бы на утро просто не проснулся. А тут… Полное восхищение не самым лучшим человеком, который тебя жестоко предал и бросил. Даже теперь, говоря о погибшем сыне, который даже не сделал в этом мире вдоха, которого Элизабет так и не взяла на руки, она думает о Рудольфусе, хочет ему угодить. — Ты права, — поняв, что можно сыграть на этом, согласилась с подругой Амелия. Она выглядела полной ее противоположностью — худощавая и тонкая, как юная девица. Амелия была крепкой и несгибаемой. Черные волосы, пронизанные сединой, она собирала в пучок на затылке, волосок к волоску, ни одна прядь не выбивалась из прически. Время уже наложило отпечаток на ее лице, сеточка мелких морщинок пересекала лоб от гримас злости и ярости, они же оплетали область вокруг глаз. Но в целом Амелия оставалась привлекательной. Элизабет посмотрела на Амелию с болезненной надеждой, словно та могла дать ей свободу, повернуть время вспять и вернуть ей любимого мужчину. То, с какой одержимостью она любила Рудольфуса, ужасало. Мужчин нельзя любить, она дуреют от этого, становятся невыносимыми. — Твой сын был бы истинным Лестрейнджем, не то что дети Луны. Она родила двоих мальчиков год назад, ты знала? Элизабет кивнула, а в ее глазах заблестели слезы. — Почему она смогла подарить сразу двоих, а я ни одного? — спросила женщина, шмыгнув носом. — Ей просто повезло, незаслуженно повезло, — увещевала Амелия, зная, что бьет собеседницу по самому больному. Она никогда не была садисткой, поэтому не испытывала наслаждение, видя крупные горькие слезы, покатившиеся по лицу Элизабет. Но цель оправдывает средства. — Ты была бы лучшей леди Лестрейндж, чем Полумна и Беллатрикс вместе взятые. — Почему-почему-почему она? — заикаясь, прохныкала Элизабет. — Все просто, она не такая добрая и хорошая, как ты, — произнесла Амелия и пересела на диван, поближе к плачущей Лизе. Она положила руку на вздрагивающее плечо женщины, приобняла ее, игнорируя неприятный запах, исходивший от Элизабет. Мисс Баркер тут же прильнула к ней, сжала ее ладони, впиваясь в кожу нестрижеными ногтями. — Она подлая и алчная, сделала все ради нового положения. Подлые люди могут воспользоваться добротой хороших людей, — говорила Амелия, и ей показалось, что она что-то объясняет пятилетнему сыну. Но Асентус даже в пять лет не был настолько глуп и задавал вопросы, чтобы все сделать по-своему. — Говорят, она свалилась в его объятия, когда Рудольфус инспектировал лагерь. — Так оно и есть, — согласилась Амелия. — Девочка просто поняла, что иначе ей не выжить, и решила попытать счастье. Она упала прямо в его руки, когда он проходил мимо нее… Эту историю помнили до сих пор, но никто о ней не говорил, опасаясь Рудольфуса. Ее называли романтичной, но на деле — это стечение обстоятельств. Луне стало плохо от запаха краски, скудного питания и слабости, Лестрейндж удачно оказался рядом. Чудо, что он вообще ее поймал, а не переступил через ее тело и не ушел прочь. Странно другое, почему из всех женщин он выбрал именно ее. Так сильно понравилась? Вряд ли. Рудольфус не тот человек, который может потерять голову. — Потаскушка, пока я оплакивала нашего с Рудольфусом ребенка, она кинулась ему в объятия, — процедила злобно Элизабет. И Амелия поняла, что вызвать ненависть в Элизабет в адрес Рудольфуса бесполезно. Она любит его до сумасшествия, она одержима им. А вот перенести ответственность с поступков Рудольфуса на Луну можно легко. А после с Луны ненависть Лизы, подобно пламени, перекинется на близнецов. Оставалось только довести дело до конца, и Амелия была готова потратить на это свое время и потерпеть общество Элизабет Баркер, которая сейчас, плача в ее объятиях, стала марионеткой в руках «доброй подруги».***
После выполнения приказа настроение у Рабастана было не самое лучшее. Его напрягало, почему брат решил избавиться от Крэбба. Да, тот был соратником Пиритса, но всегда оставался в тени покровителя, не рисковал действовать открыто, за его спиной. И угрозы от него никакой не исходило. По крайней мере, Рабастан так думал, а в политике он не был силен. Ему было больше по душе размахивать палочкой, чем просчитывать шаги и предугадывать действия противника. Рабастан с детства предпочитал решать вопросы грубой силой, пожалуй, поэтому он и стал карающей силой сначала Повелителя, затем и брата. Рудольфус отличался от него настолько, насколько могут быть различны братья, рожденные разными матерями. Да, в повседневной жизни Рабастан редко вспоминал, что матери у них разные. Отец учил их, что они Лестрейнджи вне зависимости от того, какая женщина дала им жизнь. Но все-таки временами младший из братьев вспоминал, что Рудольфус брат ему только по отцу. Они были различны, как день и ночь. Огонь и вода. Рабастан был силой, грубой и опасной, Рудольфус — разумом, хитрым и осторожным, но от этого не менее опасным. Рабастан привык быть в тени брата. В тени было проще, да и Рудольфус всегда знал, как делать правильно. Рабастан же понятия не имел, как реагировать на интриги и подставы. Сначала его защищало имя отца, близкого друга Повелителя, затем сила брата, а теперь и сына. Когда он думал о единственном живом сыне, Асентусе, то ощущал странную смесь тревоги и гордости. Тревоги, поскольку Асентус поразительно напоминал Амелию в жажде власти. Теперь, когда мальчишка взял себя в руки и перестал напоминать жалкого идиота, это стало особенно заметно. Асентус занял должность посла Магической Британии и часто отправлялся за границу на важные встречи и конференции. Он нес волю Темного Лорда и занял достойное место в Ближнем круге. К тому же Асентус управлял семейным бизнесом в отсутствие Рудольфуса и вполне мог стать главой рода, если бы был старшим сыном нынешнего главы. Рабастан, видя это, напрягался. Амелия убила Сильвия ради перстня главы рода, неужели она уже тогда видела потенциал сына? Главное, чтобы Асентус не восстал против семьи, а с такими мозгами он вполне мог это сделать. От подобных размышлений становилось дурно. Уж лучше бы Асентус, как его брат и отец, был воином. Сегодня Рабастан, испив оборотное зелье, привел приговор брата в исполнение. Рудольфусу понадобилась смерть Уолтера Крэбба. Рабастан стал палачом для Крэбба, что не впервой для него. Крэбб вечерами пятницы любил выпить в одном модном заведении Лютного Переулка. Рабастан и сам любил этот клуб, но в последнее время разгульный образ жизни ему надоел. Видимо, старость делает гнусное дело, раз даже он ищет тихую гавань. Крэбб нашел свою погибель во мраке ночи, когда решил прогуляться по переулку в нетрезвом виде. Рабастан, чтобы не вызвать подозрений, выпил оборотное зелье, превратившись в рыжего, крупного мужика жуткого вида, раздобыл маггловский кухонный нож и настиг жертву в Лютном. Крэбб даже не понял, что происходит, когда Рабастан напал на него со спины и вонзил нож точно в сердце. Чтобы запутать следы и отвадить людей от поиска политической подоплеки в гибели Крэбба, Лестрейндж стащил бумажник и золотое кольцо с пальца Крэбба. От них он впоследствии избавился с помощью магии. Тучное тело Крэбба так и осталось лежать в Лютном Переулке, когда Лестрейндж, вернув себе свою внешность, отправился на вторую важную встречу, запланированную на этот вечер. И зачем было убивать Крэбба? Рудольфус никогда просто так ничего не делал, что же произошло в этот раз? Интуиция Рабастана кричала, что в этом замешана Полумна. Признаться, Рабастан все еще не понимал, как брат уживается с девчонкой. Впрочем, похоже, Луна поняла, кто она теперь. Это радовало. Все тревожные мысли вылетели из головы Рабастана, стоило ему войти в гостиную небольшого лондонского дома, который он купил в магическом квартале не так давно. На диванчике перед камином спала молодая женщина, облаченная в выходное платье черного цвета. Она всегда предпочитала черный, говорила, что черный — самый элегантный и благородный цвет. Рабастан приблизился к спящей женщине, и помимо воли губы его тронула улыбка. Он уже не пытался заглушить чувства, тлеющие у него в груди. Она ворвалась в его жизнь внезапно, подобно урагану, и все перевернула с ног на голову за считанные месяцы. Она не была юной и глупой девочкой, как Луна, когда его брат представил ту семье. Нет. Избранница Рабастана была уже созревшей девушкой, пережившей потерю мужа, родившей двоих прекрасных сыновей. — Милли, — тихо позвал Рабастан, дотронувшись до плеча спящей девушки. Та нахмурилась во сне и что-то пробормотала. Но не проснулась. — Пора открыть прекрасные глаза, спящая красавица. — В его голосе прозвучала нежность, и Рабастан ужаснулся. Мерлин, что эта женщина с ним делает?! Так уж получилось, что в его жизни было много женщин. Кто-то был красив, кто-то умен. Но ни одна из этих женщин не значила для Рабастана столько, сколько значила она. Рабастан, видя страдания брата в браке с Беллатрикс, поклялся, что никогда не будет любить. Первую жену, мисс Руквуд, он не любил. Да и умерла она очень быстро, так что Рабастан не успел к ней привязаться. Амелия вызывала в нем стойкое раздражение. А после того, как вскрылась правда о кончине Сильвия, Рабастан хотел ее убить самым жестоким образом. Вот только их общий сын, Асентус, этого не понял бы и не простил. Какой бы тварью ни была Амелия, она его мать. После предательства Амелии Рабастан вдруг понял, что остался совсем один. Да, у него был брат, сын, внук. Были племянники, но ни с кем он по-настоящему не был близок. Он остался совершенно один. И в отсутствие брата просто не знал, куда податься. Рейды случались все реже и реже. Асентус не нуждался в его советах, да и в политике Басти ничего не понимал. Покорные шлюхи быстро надоели ему, он разорвал связи со всеми своими любовницами. Казалось, что жизнь закончена. Рабастан всю жизнь бежал от обязанностей и любви, но как-то так получилось, что ему понадобилась эта любовь. И тут в его жизни появилась Миллисента. Да, они раньше встречались. Она была женой Грегори Гойла, и Рабастан часто видел ее на балах. Он долгие годы не замечал ее, здоровался, кивал при встрече, но она ничего для него не значила. Но год назад все изменилось. На одном из рейдов, когда они вышли на след Андромеды Тонкс, этой мерзкой предательницы крови, погиб Гойл. Андромеда хладнокровно его убила третьим непростительным. Рабастан помнил, как пытался настичь предательницу, но та сражалась, как сумасшедшая. Не на жизнь, а на смерть. С такой же одержимостью обычно сражалась Беллатрикс, отдавая всю себя темной магии. Но к стилю Беллы Рабастан привык. Однако увидев, насколько сильна Андромеда, он напрягся. Лестрейндж никогда не думал о бывшей невесте, как о сильной сопернице. В его глазах она была слабой и жалкой женщиной, которая когда-то предпочла семье маггла. То, насколько была свирепа в бою Андромеда, сперва напугало, а затем разозлило Рабастана. Он пытался до нее добраться, перебил нескольких спутников Тонкс, швырнул в нее мощное родовое проклятье, дробящее кости… Но Андромеда успела аппарировать. Лестрейндж надеялся, что она издохла где-то в канаве, как и подобает предательнице крови и подстилке маггла. В том бою погиб Грегори Гойл. Тонкс без мук совести применила Аваду Кедавру. Гойл не успел увернуться, и смерть настигла его. Операция оказалась провальной. Рабастан был в ярости. Мало того, что не схватил эту жалкую тварь, так еще потерял ценного бойца. Передавал тело Гойла его родным тоже Рабастан. Так повелось, что командиры сами сообщают родственникам о гибели бойцов. По недавней традиции, заложенной Темным Лордом, вместе с телом родственникам передают и знамя страны — череп со змеей и маску Пожирателя Смерти. Рабастан хорошо помнил тот злополучный день после рейда. Он помнил, как явился в особняк Гойлов, как встретил убитых горем родных Грегори — вести шли впереди него. Он помнил, как рыдала леди Гойл, мать Грегори, получив от него коробочку со знаменем и маской Пожирателя Смерти. Он помнил, как плакали маленькие сыновья Пожирателя Смерти, пока их мать сохраняла королевское достоинство. Лицо ее осталось холодным, только в глазах царила печаль. Но она не позволила ни одной слезинке сорваться с глаз. Можно подумать, что Миллисента совсем не любила мужа. Но это не так. Рабастан знал об этом. То, с какой нежностью она каждый раз вспоминала о покойном супруге, говорило ярче всяких громких признаний, криков и слез. После похорон и поминок они начали встречаться. Сначала случайно, затем намеренно. Рабастана впервые за столько лет мучила совесть. Гойл погиб отчасти из-за его ошибки в командовании. Он прикрывал его спину. Вот и вышло, что вышло — молодой сильный Гойл погиб, а такая старая развалина, как он, Басти, выжил. Поддаваясь зову совести, Рабастан пытался заботиться о Миллисенте, писал ей, узнавал, не нуждается ли она в чем-то. И если сперва миссис Гойл отвечала на письма холодно, то после привыкла к его покровительству. Они встречались несколько раз в неделю, часами разговаривали — Миллисента тоже увлекалась квиддичем, как выяснилось. Они болели за одну и ту же команду. Еще миссис Гойл хотела стать Пожирателем Смерти, чтобы отомстить за супруга. Рабастан сперва относился к этому желанию снисходительно. Сколько женщин мечтало о черной метке, в итоге только две ее получили. Темная метка открывала двери в высшее общество, давало статус. Но пыл Милли, как ее называл Рабастан, не угасал. Вскоре они начали тренироваться вместе, и Рабастан учил ее темной магии. Ученицей она оказалась способной. Разумеется, они вышли из отношений учитель-ученица. Рабастан помимо воли привязался к женщине, а она к нему. Но стоит заметить, несмотря на длительное общение, оба еще не переступили черту. Рабастан, впервые открывший для себя подобные нежные чувства, дорожил ими и не спешил идти напролом. Ему нравились такие невинные отношения. После стольких лет разврата они были подобно глотку свежего воздуха. И ему это было по душе. Рабастан больше никуда не торопился… И был почти счастлив. — Доброй ночи, соня, — усмехнулся Лестрейндж, когда Милли открыла глаза. Они встречались в доме, купленном Рабастаном. Только так можно было скрыть их отношения. Милисента окончательно проснулась и, потянувшись, села, смущенно глядя на мужчину. — Ты долго меня ждала? — спросил Рабастан. — Всего лишь часик, — сонно пробормотала Миллисента. И Лестрейндж не удержался и накрыл ее губы своими. Сонная и растрепанная — она казалась такой настоящей, такой домашней и уютной. Рядом с Амелией всегда царил холод. Эми любила порядок во всем и следовала правилам. Миллисента же своим присутствием дарила покой и уют. — Чем займемся? — спросила миссис Гойл, когда он разорвал поцелуй, чтобы заправить прядь черных волос ей за ухо. Рабастан чуть ли не любовался ею. Она была далека от современной моды. В моде были худые и бледные девушки. Миллисента же была девушкой в теле, и она нравилась ему намного больше худышек. — Я что-то устал за сегодня. Видимо, возраст. Колени хрустят. — Лестрейндж усмехнулся и потер колено, садясь рядом с любимой женщиной на диван. Миллисента фыркнула. — Ты вовсе не старый, а мужчина в самом расцвете сил! — запальчиво сказала она. Рабастан рассмеялся. Его всегда умиляло, как она отрицала его возраст. Словно от ее слов он помолодеет. — Я хотела бы что-нибудь почитать, — произнесла миссис Гойл, поправив смятое черное платье. — Как тебе угодно, Милли.