Пробуждение

— Олежа, ты спишь? — чуть слышно спрашивает рыжий, свесившись с кровати. — Нет. — Олег устроился под одеялом на полу, закинув руки за голову старательно изучал паутину на потолке. Тусклый свет луны проникал в маленькую каморку под крышей, освещая жуткие рисунки Разумовского. В такие лунные ночи Олег никогда не мог уснуть, как ни старался. Все восприятие и чувства обострились. Звуки становились ярче, сотни новых запахов дразнили обоняние. В полнолуние он всегда ощущал это странное волнение, его словно влекло куда-то. Туда, где шумел лес и полевые травы. Хотелось скинуть обувь и бежать по мокрой траве… — Спасибо, что остался со мной сегодня. Я не хочу быть один после того, что произошло. Я боюсь засыпать, Олег, — Разумовский опускает голову, чувствуя себя жалким и слабым. — Я могу держать тебя за руку, пока ты не уснешь, — ласково улыбается Олег, сжимая в своей ладони маленькие холодные пальцы друга. — Спасибо, — чуть слышно шепчет рыжий. — Ты правда не помнишь что произошло сегодня в церкви? — Нет, — испуганно шепчет Разумовский. — Совсем ничего. Со мной иногда так бывает. Я словно засыпаю, а потом резко открываю глаза… Только я не сплю. Но я не помню что происходит, когда я исчезаю. — Ладно. Постарайся поспать хоть немного. — Хорошо.       Олег отчетливо слышит, как Сережа ворочается на кровати, а потом бросает попытки уснуть, просто смотрит в темноту. — Олег… ты чувствовал когда-нибудь присутствие? — голос Разумовского звучит тихо и испугано. — Присутствие чего, Сережа? — Олег осторожно приподнимается на локтях. — Не знаю, как назвать это. Словно кто-то у тебя в голове, смотрит на мир твоими глазами… Мне страшно, Олег, так страшно.       Волков прижимает к себе дрожащего друга, чувствуя, как тонкие пальцы вцепляются в его рубашку. Разумовский беззвучно рыдает на его плече, уткнувшись в его шею холодным носом. — А я чувствовал. Это, — всхлип, — всегда так страшно… Я так боялся, что ты мне не поверишь. — Я тебе верю. Теперь ты не один, Сережа, — Олег сильнее прижимает к себе маленького друга. На самом деле он тоже напуган не меньше Разумовского, хотя и пытается это скрыть. И да, он верит. После того, что он видел сегодня… — Это как образы в моей голове, как фотографии или рисунки. Навязчивые, пугающие картинки. Он показывает их мне. Я не создаю их, они просто есть. А потом это происходит в реальности. Я не хотел… — Ты не виноват, Сережа. Я знаю, что ты никому не хотел причинить боль. — Но я причиняю!       Олег отстраняется встречаясь с огненным взглядом янтарных глаз. Жуткая пугающая улыбка застыла на губах ребенка. — И мне жаль, — лазурь проступает сквозь янтарный огонь, слезы стекают по бледным щекам. — Это не прекратится, — истерично смеется Разумовский, — никогда.       А потом вдруг совершенно другим голосом добавляет: — Олежа? — Алые всполохи гаснут, лазурь затапливает радужку глаз Сережи, мальчик испуганно смотрит в лицо своего друга. — Я тебя никому не отдам, — тихо шепчет Олег. Волков порывисто притягивает к себе друга, прижимая к своей груди, обнимает, словно хочет спрятать и защитит от всего мира.

***

      Волков просыпается посреди ночи чувствуя на себе чей то взгляд: холодный, изучающий, потусторонний. Мальчик резко открывает глаза, все инстинкты буквально вопят об опасности.       Глаза Сережи в ночной тьме словно светятся изнутри, вновь и вновь вспыхивают демоническим пламенем. Бледное лицо обрамленное рыжими волосами напоминает застывшую фарфоровую куклу. Пустую оболочку, ведомую искусным кукловодом. «Сережа» с непосредственным садистским любопытством наблюдает за смятением своего единственного друга, а потом вдруг слегка толкает его в грудь маленькими пальцами ног. — Вот так, волчонок. Твое место у ног хозяина, — надменно смеется рыжий мальчишка. — Сережа был сегодня на редкость разговорчив, да? — Что ты такое? — неверяще шепчет Волков, неосознанно пытался уйти от прикосновения, отползая назад. — О, у меня так много имен. Но Сережа называет меня Птицей, — снова этот смех, странный, демонический, потусторонний. Он режет ночную тишину подобно стеклу.       Рыжий мальчик спрыгивает с кровати, мгновенно оказываясь напротив своего перепуганного друга, вцепляется в плечи маленькими острыми ногтями, заставляя смотреть в демонически пылающие глаза. — Мы Падшие, волчонок, но мы восстанем, — зловеще хохочет Птица. — Зачем тебе именно Сережа? Он же просто ребенок, возьми меня, а его прекрати мучать! — Олег дрожит от страха перед, вероятно, древним и опасным могущественным существом но его руки все равно неосознанно сжимается в кулаки. Он не отдаст своего друга этой кровожадной твари, он будет бороться! — Ты такой наивный, волчонок. Но мне нравится твоя преданность. Вы оба принадлежите мне. С самого начала. — Я не принадлежу тебя, — в ужасе возражает Олег. — Ритуал, — насмешливо-снисходительно произносит «Разумовский», — мои последователи сотни лет ждали моего пробуждения. Мне его обещали, впрочем, как и тебя. — Это ложь! — Сердце твое доброе и чистое, волчонок. Но какой в этом смысл, если ты проклят с самого рождения? Однажды вкусив человеческой плоти, зверь внутри тебя будет жаждать убивать. Пока ты рядом, я могу контролировать твой голод, но ты не сможешь вечно противостоять древнему зову полной луны.       Олегу слышится шелест перьев, чудится как тень огромных крыльев расползается по стенам. Глаза медленно расширяются от ужаса. Мальчик не замечает, как отползает назад, пока спина не касается холодной стены. Хочется закрыть уши и убежать, не слышать этого леденящего душу жуткого шепота, не смотреть в пылающий огонь демонических глаз.       Но он словно леденеет, не в силах отвести взгляд. Что-то внутри него рвется наружу, яростное и неудержимо, словно часть него всегда знала отвратительную правду. — Ты пожертвовал своей человечностью, чтобы спасти свою маленькую сестру, — безжалостно продолжает Птица. — Ты поддался проклятию и сам призвал зверя. О, ты был в отчаянии! Ты чувствовал себя таким ничтожным и слабым, потому что не смог ее защитить. Но ведь ты и сам был маленьким ребенком. Что ты против него мог сделать? Я знаю, как боль и бессилие затмило твой разум, уступая место всепоглощающей ярости. Она ведь была твоим солнцем, единственным близким тебе существом. Маленькая, светлая и беззащитная. Ее смех был как звон колокольчиков. И было уже не важно, ссорились на кухне приемные родители, кричали ли на тебя учителя в школе незаслуженно снижая оценку за очередную драку. Не важны были даже дети, дразнившие тебя из-за уродливого шрама.       А потом Лиза перестала улыбаться. Ты сразу заметил перемену. Она словно медленно угасала, стала зашуганная и тихая. Вздрагивала от каждого шороха. Ходила с запутанными волосами, в грязной одежде, кричала и плакала, когда мать пыталась искупать ее. Как напрягалась в присутствии отчима, становясь словно каменной статуй. Как дрожала и боялась оставаться с ними в одной комнате. Как цеплялась за мамины колени и просила ее не уходить на дежурство. Отчим лишь хмурился и говорил жене, что она слишком разбаловала дочь, приучила к рукам, вот она стала капризной.       А однажды ночью Лиза пробралась в твою комнату, залезла под одеяло как делала когда боялась чудовищ и долго горько плакала. Сестра тогда тебе все рассказала: про то, как отчим по ночам заходит в ее комнату, ложится на ее кровать и трогает под одеялом. Как заставлял играть в странные игры. Как ей было страшно. Как он трогал и щипал ее. Как смотрел на нее после купания. Лиза боялась рассказать матери, знала, что эта недалекая овца ей не поверит. А ведь она была права: Мария была слепой влюбленной дурой, которая просто не хотела видеть, что происходит у нее под носом. — Откуда ты… — А вот ты ей поверил. Стал прятать ее в в своей комнате по ночам, старался не отходить от сестры ни на шаг. Вот только ты не мог находиться с ней все время, ведь была еще школа. А отчим все равно находил способ добраться до нее. Он видел в тебе досадную помеху, от которой нужно избавиться. Он почти убедил приемную мать вернуть тебе обратно в приют, мотивируя это плохой кровью. Говорил, что ты агрессивен и можешь представлять угрозу для Лизы. А помнишь, как отчим взял тебя с собой на рыбалку в те выходные? — Нет! — Ну конечно ты помнишь. Запах лесных трав, полную луну в темном небе? Это было настолько страшно, что ты забыл все что произошло той ночью в лесу. Раннее превращение это очень больно, да. Без стаи, без наставника. Казалось, дикий зверь разрывает твою грудную клетку, пытаясь пробить путь наружу. Когда тело трансформируется в первый раз боль адская. Тело выламывает в смертельной агонии, разрывается кожа, ломаются кости и сухожилия. Но есть еще кое-что…       Что ты почувствовал, когда зверь впервые обрел свободу. Тебе ведь это понравилось, волчонок? Запах чужого страха и боли. Когда клыки смыкаются на шее, а глотку наполняет горячая свежая кровь. Рвать тело мощными когтями, погрузить лапы в горячие внутренности, вырывая их наружу. Утолить свой дикий голод, жадно пожирая человеческую плоть? Это было так страшно, что психика заблокировала все твои воспоминания, но это не значит, что они исчезли, — усмехается крылатый демон, — ну ничего, я помогу тебе вспомнить.       Холодные пальцы касаются висков Олега. — Нет, нет, нет, — словно в бреду повторяет Олег стараясь оттолкнуть чужие руки, спрятаться от болезненных воспоминаний. Но уже слишком поздно. В его голове словно ломается невидимая плотина: разум затапливают воспоминания, Олегу кажется, что он тонет. Во рту отвратительный вкус человеческой крови. Всем существом вновь ощущается зверский голод. Радость дикого хищника, нападающего; агония истекающей кровью жертвы. Первородный, необузданный голод.       Мальчик кричит, отчаянно безнадежно закрывая лицо руками. — Олег? — голос Сережи доносится как сквозь толщу воды. Волков вновь видит перед собой бледное лицо с небесно-голубыми глазами. Рыжий мальчик кусает губы, выглядит растеряно и виновато. Разумовский неуверенно тянет руки к своему другу, но Олег инстинктивно отстраняется. И тут же сожалеет об этом, видя море отчаяние и боли промелькнувших в лазурных глазах. — Прости! Прости меня, Олежа, пожалуйста! — горькие слезы стекают по бледным щекам рыжего мальчика. — Ты ни в чем не виноват, — выдавливает Волков. — Мне просто кошмар приснился. Вот и сижу, как дурак, на полу. — Правда? — всхлипывает Сережа. — Иди сюда, — тихо зовет Волков, крепко обнимает рыжего друга за плечи. — Не бойся, я тебе не оставлю, обещаю.