Пробуждение

      Денис прикрыл слезящиеся от яркого света глаза. С трудом поднялся с постели, медленно, хватаясь за стены, поплелся в ванную. Дрожащими руками раскрывает шкафчик, не глядя высыпая на ладонь горсть белых таблеток.       Парень невольно отшатывается от зеркала: из отражения на него смотрит живой мертвец. Денис Титов проводит по мутному стеклу ладонью, отчаянно вглядываясь в ставшее чужие лицо. Нездоровый, мертвенно-бледный оттенок кожи, под глазами залегли темные тени, а сами карие глаза парня казались блеклыми и безжизненными, воспалено-красными. Денис болезненно морщится, стараясь расчесать всклоченное гнездо на голове, тупо пялится на расчески, разглядывая клок темных волос.       Ему только двадцать четыре а он буквально разваливается на части. Молодой миллионер, гениальный программист, основатель популярного приложения «true talk» отчаянно не хотел умирать, хватаясь за любую, даже призрачную надежду. Денис был молод, амбициозен и думал что мир принадлежит ему, а деньги способны решить любые проблемы. Но все деньги мира оказались бессильны перед лицом смерти, он проиграл крохотной, неоперабельной опухоли.       Свалившиеся популярность и слава вскружили голову юному гению, он так бездарно прожигал жизнь в элитных клубах и тусовках, глотая как воду наркотики и дорогое бухло. Отыгрываясь за то время, когда он был школьным изгоем, нескладным мальчиком-задротом, которого гнобили одноклассники и сторонились даже самые стремные и страшные девчонки.       Слишком долго он списывал усилившуюся головную боль и двоение в глазах, на отходняки после очередной вечеринки. А когда обратился к врачу, было уже слишком поздно. Рак перешел в неоперабельную, четвертую стадию.       Таблетки и наркотики уже давно не помогали. Титов забыл, когда уже нормально спал ночью, больше двух часов. Идея пожертвовать часть средств на реконструкцию детского дома в центре Питера, выглядела как жалкая попытка договориться с богом, выторговать еще немного времени.       Денис даже не помнит, как был на его открытии. Компьютерный гений не знает, зачем решил навестить воспитанников приюта, просто одним утром сел за руль своего красного ламборгини и кружил по городу, пока не оказался у ворот «Рассвета».       Возможно, все дело было в новом воспитаннике, рыжем шестилетнем мальчике, с невероятно взрослыми глазами — Сереже Разумовском.       Титову нравилось заниматься с ним, объясняя основы программирования, маленький вундеркинд все схватывал налету. Денис чувствовал, что Сережа далеко пойдет. Этот потерянный, странный, одинокий ребенок с умными голубыми глазами напоминал ему самого себя в детстве. Присутствие Сережи странным образом отвлекало от боли.       Билеты в далекую деревню под Архангельском лежали в кармане леопардового пальто. Поездка в богом забытый монастырь, казалось последней надеждой и полным бредом. Особенно, учитывая его нынешнее плачевное состояние, он мог просто не добраться до монастыря. Денис должен уехать через два дня. Одно, он знал точно он не мог уехать не попрощавшись. — Ты придешь завтра? — тихо спрашивает Сережа, отрываясь от планшета. — Я должен уехать. — глухо отвечает Титов, чувствуя на языке противной горечь лекарств. — Надолго? — с тревогой спрашивает Сережа, глядя на старшего своими доверчивыми голубыми глазами. «Пожалуйста, не бросай меня.» — Не знаю. На пару дней, может, неделю. — Титов отводит глаза, не в силах вынести несчастного взгляда подопечного, ощущая противную тяжесть вины где-то под ребрами. Словно обманул чужое доверие. — Нет. Ты не должен! — сердито сопит рыжий мальчишка, резко разворачивая к себе лицо Дениса. — Ты не поедешь!       Титов поражено замирает, сталкиваясь с гневным взглядом янтарных глаз. У него что уже глюки начались?! Денис может поклясться, что видел, как глаза ребенка вспыхнули опасным огнем, словно светясь изнутри. — Ты не вернешься из Топей. Он убьет тебя! — холодно говорит Разумовский. — Так вот в чем значит дело. Лицо ребенка на мгновение искажает жуткая улыбка, тонкие пальцы касаются виска. Боль гаснет от касания холодных детских пальцев. Денис не может пошевелиться, гипнотический взгляд пылающий глаз парализует волю. — Тебе не нужно никуда ехать, в отличии от него я не требую от тебя человеческие жертвоприношения, — холодно усмехается Сережа, — но это не значит что я не возьму свою плату.       Тонкие пальцы едва ощутимо касаются лба, обманчиво-ласково и следующее мгновение Денис готов взвыть от резкой боли, но может лишь беспомощно открывать рот, наблюдая, как за тонкими пальцами ребенка тянутся тонкие черные нити. Словно, он вытягивает что-то из него. Это больно и жутко, но Титов не в силах закрыть глаза. На ладони ребенка он видит маленький черный сгусток, Сережа дует на него и туман рассеивается в воздухе. — Ну вот и все, а ты боялся, — жутко смеется рыжий ребенок. — Можешь сходить к врачу, если мне не веришь. — Сережа соскакивает со стула, направляясь к двери.       Темноволосый мальчик заглядывает в кабинет, невольно хмурясь, разглядывая веселящегося рыжего друга. Денис отмирает, неверяще касаясь холодного лба. Впервые не чувствуя изнуряющей головной боли. Прежде чем скрыться за дверью, Сережа оборачивается, задорно подмигивая старшему, прикладывает палец к губам. «Не забывай кому теперь принадлежит твоя жизнь. Я возьму плату позже.»       Задорный детский голос звучит где-то внутри черепной коробки. — Что ты натворил на этот раз? — тихо спрашивает Волков, без страха глядя в янтарные глаза веселящегося Птицы. — Сотворил чудо~, — лукаво улыбается рыжий ребенок. — Пойдем волчонок, а то опоздаем. Сегодня на десерт малиновый пирог.

***

— И чем это ты тут занят? — Федор положил голову на плечо напарника, с интересом разглядывая экран старого монитора, даже присвистнул, изучая длинный список совершенно левых материалов, даже косвенно не относящихся к их расследованию. — А как же двенадцать пропавших холодильников? — весело хохотнул Прокопенко, — Вот скажи: на кой они кому-то сдались? Еще и в таком количестве. — Трупы прятать, — хмыкнул Костя, — По частям. — Ага, а еще скажи: чтобы потом пирожки свежие печь. Безотходное производство, блин! Я тоже в эти выходные «Свинни Тода» по телеку с Любаней смотрел. Она без ума от Джонни Деппа, хотя фильмец конечно мрачноватый вышел, не люблю фильмы ужасов, — фыркает Прокопенко. — Федя, наша работа — покруче любого ужастика будет. — Гром хрипло рассмеялся, закатывая глаза. Присутствие весёлого и добродушного напарника здорово разряжало обстановку. — Пойдем-ка, покурим-ка, — Прокопенко похлопал Костю по плечу, взглядом указывая в сторону пожарной лестницы. — Ты же не куришь, Федя? — удивленно вскидывается Гром. — Так я это…рядом постою, потравлюсь. — Федор подхватывает кожанку напарника, активно подталкивая его в выходу.       Не хватало еще, чтобы коллеги уши грели, а потом, снова доносили на них начальству. Или еще хуже, вновь грязные сплетни распустят. Об их тесной дружбе, с вечно хмурым и нелюдимый Громом, уже давно ходили самые радужные слухи. Даже наличие Любани не спасало ситуацию.       Возможно, отчасти в этом была его вина: он слишком выделялся на фоне других полицейских, обладая довольно яркой внешностью. Большие светло-голубые глаза, вьющиеся кудряшками золотисто-русые волосы, которые майор не стремится обрезать слишком коротко, частое игнорирование формы, любовь к ярким гавайским рубашкам, легкий, веселый характер, излишняя тактильность и невольное игнорирование личного пространства часто понимали… Неправильно.       Выросший в творческой, актерской семье Федор, привык быть живым и открытым, был далек от предрассудков и просто везде был собой, даже в полицейском управлении. Федору как-то пофиг на шепотки за спиной, а реакция Константина на подобные разговоры могла быть непредсказуемой. И вряд ли сплетники тогда отделались бы сломанными носами. Доставлять лишних проблем напарнику, который и без того был все время на грани увольнения, совершено не хотелось. — Ну Костя, колись что задумал? — в лоб спрашивает Федор, как только они оказываются подальше от чужих глаз. — Зачем тебе понадобилось раскалывать всю подноготную приюта «Радуга»? — Я не верю что пожар был случайностью, — Константин облокачивается о кирпичную стену, выдыхая горький сигаретный дым. — Кто-то должен был проснуться и хотя бы попытаться спастись. К тому же у меня есть основания полагать, что двери были заперты снаружи. Доказать конечно все равно ничего нереально, замок оплавился. — Может сторож запер, чтобы дети ночью тайком в город не сбегали? — неуверенно предполагает напарник. — Твоя версия? — У них просто не было шансов проснуться. Уверен, воспитателям и воспитанникам что-то подсыпали в еду, снотворное например. А двери снаружи заперли, что бы уже наверняка. — И кто это по твоему мог сделать? — осторожно спрашивает Федор. — Ту ночь пережили только двое, — криво усмехается майор, — так что вариантов у меня немного. — Костя, Сереже только шесть, он ведь еще совсем ребенок. — Чтобы подсыпать снотворное и двери закрыть снаружи особых физических сил и способностей не требуется. К тому же, речь идет не о вполне обычном ребенке, в его психологической характеристике ясно сказано, что Разумовский сильно опережает сверстников в своем умственном и психологическом развитии. Так что мы имеем дело с вундеркиндом, а не обычным шестилеткой. Вундеркиндом, выросшим в детском доме, без родительской тепла и ласки. Ребенок с раннего детства был белой вороной, терпел издевательства со стороны других детей и полное равнодушие взрослых. Есть с чего озлобится.       Федор никак не комментировал услышанное, красноречиво смотрел на напарника с нескрываемым скепсисом. — Я знаю как это звучит, Федя. Но в совпадения я не верю. Это далеко не первый несчастный случай в стенах «Радуги», произошедший с момента появления Разумовского. Воспитательница напоролось на ножницы, трое детей в сарае заживо сгорели… — Ладно, допустим. Но какое отношение ко всему этому инцидент в церкви? Разве взбесившимися воронами не должны заниматься орнитологи? — А вот здесь начинается самое интересное: отец Николай за несколько недель до инцидента начал активно посещать «Радугу». Как мне удалось выяснить; он читал лекции воспитанникам по основам христианства, активно пытаясь привить детям нравственные ориентиры, — Гром криво усмехнулся, — Директриса просветительскую деятельность священника всячески одобряла, — но я решил копнуть глубже. Приют, который он курировал ранее… В общем, там достаточно мутная и грязная история: трое детей сбежали, еще двое покончили с собой, оставив предсмертную записку сомнительного содержания. — Очередной педофильский скандал? — Прокопенко мрачнеет, нервно сминая в руке кофейный стаканчик. — И как этого ублюдка снова к детям допустили?! — Скандал предсказуемо замяли: молодого психолога, забившего тревогу, быстро уволили, детям заткнули рты. А дневники и записка неожиданно потерялись. — мрачно продолжает Гром, — не знаю, как Сережа узнал об этом, но ему наверняка не нравилось, что этот мутный тип теперь возле их приюта ошивается. — Это не объясняет нападение воронов на прихожан, — резонно замечает Федор. — Сережа любит птиц. Я видел рисунки в его альбоме. — Любить и управлять разные вещи. И это не объясняет смерть сестры Агаты, которая погибла прямо в своей машине, несколько недель спустя. — Я навел справки: сестра Агата была очень близка с отцом Николаем и вполне могла быть его сообщницей. — Я не знаю Костя, если честно, эта все теория выглядит немного притянутой за уши и звучит откровенно бредово. Ты же никогда не верил во всю эту мистическую муть. — Я и сейчас не верю. — мрачно парирует Гром. — но я также не верю в совпадения. Вокруг Разумовского постоянно умирают люди, и он определенно причастен к этому. Не знаю как, но причастен. С этим ребенком что-то не так! — С Олегом тоже не все в порядке, — мрачно добавляет Константин, — его родители погибли в Подмосковье. Официальная версия — нападение диких животных. Точнее, волков. Отец погиб на месте, мать была доставлена в больницу, но травмы оказались несовместимы с жизнью. Нерожденного ребенка чудом удалось спасти усилиями врачей. — Откуда у нас волки в Подмосковье? — Вот и я о том же подумал. И вот еще: Волков не сразу в «Радугу» попал. В возрасте трех лет его усыновила приемная семья. Правда, несколько лет спустя несчастного ребенка вернули обратно. — В смысле, вернули? Он что, вещь какая-то? — Приемная мать объяснила свой поступок резко ухудшившемся финансовым положением семьи. После внезапной смерти мужа, она не могла финансово потянуть содержание двух детей. Выбор разумеется был сделан в пользу родной дочери. — И от чего скончался ее супруг? — осторожно уточняет Федор. — Нападение диких животных, — ехидно тянет Гром, — предположительно, растерзан волком, прямо во время рыбалки. Его пасынка нашли перепачканным в крови и внутренностях, рядом с остывающим трупом, в состояние глубокого шока. Мальчишка не мог говорить несколько дней. В больнице у ребенка никаких травм врачами обнаружено не было. Ничего, ни единой царапины. После этого случая, мать от приемыша постарались по-тихому избавиться и забыть о «сыне» как о страшном сне. — Ладно, допустим. Но накой тебе понадобилось изучать придания шаманов северной Сибири? И причем здесь адепты культа «Ворона»? — Кутха. — машинально поправляет Гром. — Неважно. Эти чокнутые сектанты давно лежат в могиле и ты сам прекрасно это знаешь. Зачем тебе вообще понадобилось ворошить эту историю именно сейчас?! — Я просто пытаюсь понять: что мы видели той ночью? Этот ребенок… Что в нем такого особенного? Что-то мне подсказывает, что их выбор не был случаен. Я чувствую, что между этими есть какая-то связь и должен выяснить какая именно. На днях я разыскал одного профессора теологии и истории. Вышел на него через кафедру института. Святослав Зеленский всю свою жизнь посвятил изучению приданий коренных народов восточной Сибири а также, одно время изучал культ «Кутха». Я договорился встретиться с ним сегодня. Прикроешь меня на пару часиков, Федя? — слегка виновато спрашивает Гром.