Пробуждение

— Что-то сегодня рано, Костя, — Федя зевает, прикрывая рот ладонью, забавно кривится отпивая горький кофе из стаканчика, — фу, ну и гадость. И зачем тебе понадобилось поднимать нераскрытые дела по пропавшим без вести в Питере за последние десять лет?       Федор смотрит на фотографии, мелькающие на экране старого компьютера: «Слепая девочка-пианистка, пропала без вести, дело закрыто», «Пропал известный молодой художник, страдающий шизофренией. Ушел из дома и не вернулся. Тело до сих пор не найдено». С фотографии не него смотрел голубоглазый парень с ярко-синими волосами, и забавным пластырем на носу. Вот этого Федор даже запомнил. Его в отделение за глаза прозвали Мальвиной. Его лысый друг ходил в отделение как на работу, устраивал скандалы, требуя возобновить расследование. Убеждал всех, что его Шурик не мог просто сбежать или покончить с собой. Что, он несмотря на болезнь, был стабилен и регулярно принимал таблетки. Он бы и дальше сюда ходил, пока ему не пригрозили исключением из института, и сроком за угрозы стражам порядка. И просто разворачивали еще на входе.       Феде по-человечески было жаль парня, детдомовец, потерял единственного, пусть и чокнутого друга, тут любой с катушек слетит. Но сделать ничего не мог, они тогда с Константином ловили очередного серийника, да и поиск пропавших людей никогда не входил в их компетенцию.       На экране дальше мелькают фотографии: «Профессор математики вышел из дома и не вернулся», «Исчез молодой хирург, последний раз его видели утром на автобусной остановке.»       «Все как говорил чокнутый профессор» — хмурится Константин. — «Петербург — город заблудших душ. Он как магнитом притягивает сюда странных, необычных и талантливых людей. Белые вороны словно мотыльки сами слетаются на пламя.» — Смотри, Федя, это статистика по пропавшим в Питере за последние десять лет. Видишь, вот здесь, — максимальный пик был шесть лет назад, как раз до инцидента в церкви. А вот статистика с за три года до этого. Вот здесь. Резкий взлет исчезновений за несколько лет. Тысячи нераскрытых дел. Их даже серьезно никто не искал, Федя! В большом городе так легко затеряться. Люди просто исчезают и это происходит каждый день. Однажды они просто ушли из дома и не вернулись. Большинство жертв были необычными людьми, также имели ментальные проблемы и вели достаточно уединенный образ жизни. Ни друзей ни родственников. Либо они были слишком далеко. — С каждым разом им требовалось все больше крови белых воронов, — бормочет Гром, — все сходится. — Хочешь сказать, что всех этих людей убили последователи Кутха? — Прокопенко округлил глаза, рассматривая графики.       «Когда все части доспехов соберутся воедино и кровь белых воронов омоет его тело» — Видишь, вот здесь. После инцидента в церкви, статистика похищение резко идет на спад. — Хочешь сказать, последователи культа Кутха убили всех этих людей?! — присвистывает Прокопенко, внимательно рассматривая распечатанные графики. — Собирайся, Федя! Мы должны съездить в одно место. Но сначала думаю нам следует навестить профессора Зеленского, у меня осталось к нему пару вопросов.       Краем уха Константин улавливает шум работающего телевизора. Кто-то переключил с прогноза погоды на новости. «К другим новостям. Тело профессора теологии Всеволода Зеленского найдено сегодня утром во дворе аварийного дома. По словам коллег, в последние годы профессор вел уединенный образ жизни и не с кем не общался. По неподтвержденным данным причиной самоубийства послужила затяжная депрессия.»       Гром резко вскакивает из-за стола, уставившись на экран, накидывает старую кожанку и хватая за руку напарника, тащит его в сторону служебного выхода. — Стой, подожди. Может хотя бы объяснишь, что происходит? — насмешливо интересуется напарник. Не то чтобы он был особо против свалить из департамента с утра пораньше. — Я говорил с этим профессором буквально два дня назад. — раздраженно шипит Гром, — Старик был бодр, прибывал в ясном уме и депрессией явно не страдал. — Думаешь, это было не самоубийство? — понимающе прищуривается Прокопенко. — Уверен. ****       Дверь в квартиру Зеленского оказалась предсказуемо заперта и опечатана. — Костя, просто напоминаю у нас нет ни ордена и ты не можешь просто так… — Вряд ли Зеленский на нас в суд подаст за незаконное проникновение, — усмехается Гром, привычным движением выбивает дверь с ноги, буквально влетая в чужую квартиру. — По крайней мере, я попытался, — смеется напарник. Константин прекрасно знает, что Федору на самом деле всегда поддерживает его идеи и грубоватые методы ведения расследования. Он вообще за любой кипишь, лишь бы с бумажной работой не возиться. А на выговоры начальства ему плевать, так же как и Косте. В нем после академии еще не сдох дух авантюризма и жажда справедливости. — Не похоже, чтобы здесь кто-то побывал до нас. — скептически пожимает плечами Федор, оглядывая кабинет. Ни перевернутой мебели, ни вывернутых ящиков. Бумаги аккуратной стопкой сложены на столе. — Либо здесь работали профессионалы.       Гром хмурится, выдвигая ящик стола, направляется к книжном шкафу, чтобы подтвердить свои худшие подозрения. — Они были здесь, — раздраженно бросает Гром. — Все исчезло: записи, фотографии, старые книги. Все что могло натолкнуть полицию на след последователей Кутха. — Думаешь Свартжель и ее люди снова вернулись в Петербург после стольких лет? Вряд ли профессор теологии представлял для них реальную угрозу, даже если бы он попытался раскрыть правду, его слова бы никто не воспринял всерьёз. Даже коллеги считали его чокнутым и эксцентричным стариков.       Гром мрачнеет, чувствуя болезненный укол совести. Он ведь по-началу тоже так считал. Возможно, именно он привел людей Свартжель к нему, ведь Зеленский упоминал, что за детективом могли следить. — Или ты думаешь, что они искали что-то конкретное? — вкрадчиво спрашивает Федор. — Да. Это, — Гром лезет во внутренний карман куртки, разворачивает сверток, показывая напарнику ритуальный кинжал, — Профессор Зеленский отдал мне его незадолго до своей смерти. Думаю, последователи Кутха пытали его, а после сбросили с крыши, чтобы скрыть характерные травмы.

***

      Василий Стельников никогда не предполагал, что быть директором сиротского приюта может оказаться делом столь прибыльными и престижным. Сначала эксцентричный миллионер Денис Титов решил оплатить реконструкцию обветшалого здания, фактически отстраивая приют с нуля. Не то чтобы у компьютерного гения было время следить за целевым использованием средств. По мнению самого директора, который лицезрел Дениса пару раз, миллиардер имел вид угашенный и крайней нездоровый. К тому же, явно мучается сильной головной болью, и за нитью разговора абсолютно не следил, просто перевел озвученную сумму на счет приюта.       Пару дней назад с директором связалась некая Виктория Воронова, пожертвовав в пользу приюта весьма внушительную сумму. Психолог, писательница и очевидно очередная просто скучающая любовница какого-то влиятельного олигарха. Обещала в ближайшие дни лично посетить их скромную обитель и горячо интересовались судьбой бедных сироток. Что ж, если у богатеев пошла мода на благотворительность Васильев только за. — Перепало же кому-то.        Стоя у панорамного окна директор невольно завистливо присвистнул, когда красный феррари притормозил у дверей приюта. Бледнолицый мужчина поспешно открыл дверцу машины, учтиво подавая руку жгучей брюнетки. Второй телохранитель открыл над головой дамы, черный кружевной зонтик от солнца.       Виктория Воронова и правда выглядела умопомрачительно. Именно таких женщин обычно называют роковыми красотками. Она совершенно не была похожа на гламурных силиконовых кукол. Аспидно-черные волосы, красивыми локонами ложились на плечи, алое платье и кожаный черный корсет подчеркивали пышные формы и соблазнительные изгибы стройного тела, создавая контраст с фарфорово-бледной кожей. В кабинете Васильев старался слишком откровенно не пялиться, но все же не мог удержаться, украдкой рассматривая свою гостью. Все-таки в ее облике было что-то хищное: острые скулы, темные как бархат ночи глаза, ярко очерченные алые губы. Глубокий, завораживающий, бархатный голос.       Виктория Воронова тревожила в его душе что-то забытое, мазохистское, больное. Глядя на нее Васильев вспоминались «Демонические женщины» или Город Грехов: Женщина ради которой стоит убивать. Стыдно признать, он даже не помнил о чем она говорила. Из странного транса его вывело оповещение на яблочном айфоне. Глаза директора округлились: сумма переведенная на его личный счет была более чем щедрой. — Как я уже сказала: я смотрела репортаж о том ужасным пожаре и заинтересована, чтобы в этом приюте для бедного ребенка создали все необходимые условия, чтобы излечить эту ужасную травму. И вы должны создать все условия для его развития и безопасности. Сережа очень необычный ребенок. И я бы и дальше хотела следить за его судьбой. — Вижу вы очень заинтересованы. — криво усмехнулся директор. — Хотите получать еженедельный отчет о его успехах? Видеозаписи? Медкарты? — Меня интересует все. Надеюсь, мы поняли друг друга? А теперь, если вы не возражаете, я бы хотела поговорить с ним. Я собираю материал для своей новой книги о талантливых детях. — Как пожелаете, — директор склонился на прощание, не удержавшись, поцеловал холодную ладонь Виктории. На что Воронова только снисходительно улыбнулась. Потеряв всякий интерес к Васильеву, незнакомка быстро покинула кабинет, направляясь в сад, где сейчас играл ни о чем не подозревающий Сережа.

***

— Сереженька, к тебе пришли. — ласково зовет нянечка. Здесь они другие, улыбчивые и милые, но безлико-вежливые. Фальшивые улыбки и фальшивые сочувствие все-таки лучше реального безразличия, потока брани и привычного крика.       Рыжий мальчик медленно отрывается от альбома, растерянно глядя на незнакомку. «Красивая» — невольно думает Сережа, — «только глаза холодные, как осколки льда.» Поднявшийся ветер треплет листы альбома, кружа их в воздухе. На его рисунках адским пламенем полыхает родной город, с белых страниц глумливо усмехается Птица, раскрывая черные крылья.       Сережа не знает, почему упорно продолжает рисовать свои кошмары, надеясь, что они растворяется, исчезая с выходом солнца. Мальчик не хочет чтобы кто-то, кроме Олега видел их. Не хочет, чтобы его здесь считали странным или сумасшедшим. Но, прежде чем он успевает поймать рисунок, женщина подхватывает кружащийся в воздухе лист. — Как прекрасно, — мечтательно тянет незнакомка. Брюнетка улыбается хищно, предвкушающе. — Оставьте нас, — властно бросает Воронова, провожая нянечку холодным, скучающим взглядом. Ждет пока за девушкой закроется дверь. — Ты так вырос, мой мальчик, — голос женщины звучит успокаивающее мягко, но в глазах царит непроглядная тьма, — дай мне посмотреть на тебя. — Мама? Ты пришла за мной? — голос Сережи ломается, дрожит от невыплаканных слез. Мальчик срывается с места, вцепившись в незнакомку, обнимая ее дрожащими руками, плачет, прижавшись горячей щекой к кожаному корсету, словно пытаясь вновь вернуться в безопасною материнскую утробу, ощутить полное слияние, тепло и безмятежность. — Ты…ты заберешь меня отсюда? — всхлипывая, спрашивает ребенок, поднимая на мать небесно-голубые, блестящие от слез глаза. — Если так пожелает мой Птенчик. — ласково воркует Виктория, окидывая голубоглазого ребенка пронзительным, изучающим взглядом. — А теперь будь хорошим мальчиком, дай мне поговорить с ним. — С кем поговорить? — тихо спрашивает Сережа, растерянно глядя на вновь обретенную мать. — С тем кто прячется внутри тебя, — женщина отстраняет от себя мальчика, с холодной отстраненностью глядя в заплаканное детское лицо, — ну же, ты ведь прекрасно знаешь, о ком я говорю.       Сережа чувствует холод, его начинает трясти от поступающего осознания. Внутри него что-то ломается, осколки робкой надежды рушатся, осыпается словно острое стекло. — Знаешь, я вообще удивлена почему ты до сих пор жив, — Свартжель смотрит на сына с нескрываемым отвращение и презрением, — Я была уверена, что сын Кутха уже давно поглотил тебя, но ты меня удивил. Ты все еще здесь, и продолжаешь сопротивляться. Ради чего? Жизнь — всего лишь раздражающий сон, череда бесконечных страданий. Ты жалок и ничтожен. Не бойся, — ласково шепчет мать, склоняясь к лицу Серёжи, - это совсем не больно. Ты просто уснешь. Это то, для чего ты был рожден. Твое предназначение. — Но я не хочу… — ребенок начинает беззвучно плакать, слёзы стекают по бледным щекам. — За что, мама?!       «Я не хочу… Не хочу умирать... Почему мама?! За что?» — Хватит разводить сопли. Ты — жалкий и бесхребетный слабак, такая же тряпка, как твой отец, — хлесткая пощечина останавливает приближающуюся истерику. — Тебе выпала великая честь — станешь аватаром Бога нового мира, прими её с достоинством.       Ребенок едва не падает на землю, прижимая ладонь к горячей щеке, волосы падают на глаза, закрывая заплаканное лицо. Он словно застывает, цепенея от ужаса. Через несколько секунд Свартжель слышит тихий, холодный смех. — Ты так безжалостна, моя жрица, — глаза ребенка вспыхивают янтарным огнем. — Пожертвовала своим возлюбленным, отдала мне своего первенца, без сожаления. — Я всегда всецело любила Кутха, и исполняла его волю. — горячо молвила Свартжель. «Врешь, лживая тварь. Ты всегда любила власть. Ты жаждала получить его силу. Люди отвратительны. Они не заслуживают спасения.» — Приказывай, господин мой, — тихо шепчет Свартжель опускается на колени, прямо на мокрую траву, с торжеством и благоговейным трепетом наблюдая, как зрачки вытягиваются и мутируют, становясь вертикально-острыми, лазурную радужку полностью затапливает расплавленный огонь. — Твоя цель — Август ван дер Хольт, — острая улыбка искажает губы ребенка, — Хольт Интернешнл — крупнейшая оружейная компания в мире. Оружие, вирусы, современные технологии, без его вмешательства не обходится ни один военный конфликт. Август сам провоцирует военные конфликты, чтобы продавать оружие противоборствующим сторонам. Нам нужны его ресурсы и связи. Ты станешь его женой, сделаешь Хольта своей послушной марионеткой. Кутх дал тебе силы, моя жрица, он буквально был внутри тебя, — усмехается Птица. — Ты так умен, мой Вороненок, впрочем другого я не ожидала от сына Кутха. Так много знаешь о внешнем мире, просто поразительно. — хищно улыбается жрица, в темных глазах плещется садистское веселье и предвкушении. Свартжель буквально ловит каждое его слово. — Я везде и нигде, забыла?       Да, вороны были его глазами и ушами. Птица научился управлять ими еще на первом году жизни. Но следить за Хольтом на другом краю земли было так утомительно. — Народ Черной Птицы должен распространиться по всему миру. Я хочу чтобы наши люди незаметно проникли во все структуры власти, политики и искусства. Они должны стать теми, кто будет незаметно менять общественное сознание и оказывать влияние на неокрепшие умы. Получив доступ к ресурсам Хольта это будет не сложно сделать. — Что нибудь еще, мой Вороненок? — Свартжель кровожадно улыбается мальчику, уже предвкушая его следующий приказ. — Белые Вороны должны умирать. Пусть их кровь прольется во славу моего отца. — Мне следует начать с Санкт-Петербурга? Убить Константина Грома и его выводка? — Нет, — холодно улыбается Птица, — вам следует выследить всех белых воронов и избавиться от них. А этими двумя я займусь лично. — Теперь ты можешь идти, мамочка, — ядовитая улыбка касается губ рыжего ребенка. — Разве ты не хочешь, чтобы я забрала тебя отсюда, Птенчик? — Нет, здесь меня никто не будет искать. — холодно смеется Птица, не оборачиваясь сворачивая на дорожку ведущую из сада.

***

Рыжий мальчик идет по коридору приюта глядя перед собой невидящим взглядом. Спотыкается, хватаясь за стены, вновь поднимется на ноги словно на замечая боли в сбитых коленках. Хочется бежать без оглядки, спрятаться, исчезнуть, не существовать. Холодно, так холодно. Никогда прежде Сережа не чувствовал себя таким одиноким. Его бросили, отвергли, предали. «Пусть мама услышит, пусть мама придет, пусть мама меня непременно найдет...» — об этом тайно мечтает каждый ребенок в приюте.       Но иногда неведенье лучше. Правда убивает робкую надежду, детские мечты, оставляя после себя только смертельный яд и леденящую пустоту. Лучше бы она никогда не возвращалась. В холодных глазах матери Сережа видел лишь презрение. Она не любила его. Никогда.       Сережа всегда ощущал эту зияющую пустоту внутри, словно в груди у него вместо сердца зияющая дыра. Черная воронка, которая росла вместе с ним, грозясь поглотить его целиком. Холодная, непроглядная черная тьма.       Олег смотрит на друга почти испуганно. Сережа так и застывает на пороге их комнаты, обессиленный, мертвенно бледный, с совершено пустыми глазами. Волков никогда прежде не видел Серёжу таким потерянным, сломленным. Волков бросается к младшему другу, не давая осесть на пол, помогает дойти до кровати, осторожно присаживаясь рядом, согревая холодные пальцы в своих ладонях. — Сережа, что случилось? Это из-за той женщины, да? — осторожно спрашивает Олег. Рыжий избегает его взгляда, продолжая упрямо рассматривать стену.  — Что тебе наговорила эта ведьма?! Кто она вообще такая? — пальцы Волкова невольно сжимаются в кулаки. — Это была моя мама. Она… Она сделала… — Что сделала, Сережа?  — Мама отдала меня Птице, — голос Сережи звучит хрипло и глухо, ком в горле мешает говорить, вместо звуков изо рта вызываются только сдавленные рыдания. А потом его вновь накрывает подступающая истерика. — Она хочет чтобы я исчез, Олег. И тогда Птица займет мое место. Но я... Я не хочу умирать! За что, мама? Сережа вцепился в плечи Олега, бился и дрожал в его руках, рыдая горько и безутешно. Через несколько секунд что-то неуловимо меняется, Разумовский словно застывает в его руках, а затем Волков слышит тихий смех. — Ну вот, Тряпка снова распустил сопли. Тебе еще не надоело его истерики слушать, Волчонок? — лукаво интересуется маленький демон. — Помоги ему! Разве не видишь как он страдает! И прекрати уже его так называть! — порывисто выпаливает Олег и тут же отдергивает себя: нельзя, с Птицей опасно говорить в таком тоне. И все же не может удержаться, когда дело касается Сережи. — Не волнуйся, Волчонок, я уже стер воспоминания Тряпки о встречи с нашей мамочкой. — ядовито выплевывает Птица.       Когда маленький демон оборачивается, Олег невольно отшатывается, красивое лицо рыжего ребенка искажает злоба, а янтарные глаза пылают праведным гневом. — Думаешь я не страдаю?! Я всего лишь орудие в руках моего отца. Это даже не мой мир. Здесь магия работает иначе, я даже не могу расправить крылья и взлететь. Пока не могу. — Прости, — тихо шепчет Олег, порывисто обнимает Птицу, гладя по рыжим волосам. — Прости... — Не смей меня жалеть! — злобно шипит маленький демон, ошарашенно отталкивая оборотная, залепляя Олегу хлесткую пощечину. — Никогда, слышишь!       Царапины от маленьких острых ноготков наливаются кровью, неприятно щиплют, впрочем Волков не выглядит испуганным. Ловким движением он вновь притягивает маленького демона к себе, крепко прижимая к своей груди, сжимая в теплых и крепких объятиях. — Когда нибудь я тебе обязательно сердце вырву, — мстительно обещает Птица, недовольно хлещет фантомными крыльями волчонка по лицу. — Глупая собака, — устало фырчит Птица, бессильно опуская голову на его плечо. Через несколько минут до слуха Волкова доносится тихое сопение.       Олег осторожно, чтобы не разбудить, опускает своего рыжего друга на кровать, укутывая теплым одеялом. Закатное солнце играет в рыжих волосах. Волков засыпает не сразу, в голове не утихают шум тревожных мыслей. Он слишком запутался. Олег любил Сережу, самой светлой и чистой любовью, тянутся к нему всей своей израненной детской душой. Сережу хотелось оберегать и защищать, видеть его робкую улыбку, слышать его искренней звонкой смех. Сердце зверя было отдано Птице. И эти противоречия разрывали и терзали его не давая покоя.       Маленький демон открывает свои глаза когда на город спускается тьма. Откидывается на подушку, медленно поглаживая жесткие, темные волосы свернувшегося рядом оборотня, тихо улыбаясь, считывая наивные чужие мысли.       Птица прикрывает глаза, вновь откидываясь на подушку. Сейчас он вместе со стаей воронов парит в ночном небе над Петербургом. Наблюдая сотнями чужих глаз, чувствуя как ветер обдувает черные перья. Разделяя эйфорию чужого полета. Ночь — это истинное время Птицы.       Маленький демон ненавидит свою слабость и бессилие, хрупкое, детское человеческое тело. В этом мире не хватает привычной магии, он даже не может взлететь. Но это пока. Очень скоро он расправит свои крылья. Пока он еще слишком слаб, Вороненок собирался изображать из себя послушного мальчика. Кутх, видя в нем идеальное оружие для достижения целей, охотно подпитывал его своей силой и знаниями.       Вот только отдавать отцу этот мир Птица совершенно не собирался. Когда Кутх осознает свою ошибку будет уже слишком поздно. Свартжель примет его сторону, этой алчной сучке все равно из чьих рук получить власть.       «Кутх просидел тысячелетия в Бездне и еще столько просидит. Ты не получишь его. Хочешь идеальный аватар? Так приди и возьми.» — мстительно думает Птица.