they say don't open old wounds but this is still brand new
Чуть больше двух месяцев ежедневных тренировок с Чонгуком для Чимина не проходят даром, как бы трудно первому это ни было признавать. Семнадцатилетний мальчишка, некогда дергающийся от каждого шороха позади, теперь мог сбить с ног, пусть не самых крупных сокомандников, но уложить на лопатки Югема у него вышло в спарринге с первой попытки. Наблюдающий тогда за их поединком Чонгук, пусть всего на долю секунды, даже словил себя на мысли, что испытывает что-то вроде гордости за проделанную работу, но Чимину он об этом не сказал ни слова. Тому еще было рано хорохориться и сбавлять темп, когда впереди так много настоящих врагов, противостояние с которыми покажет, чего он достиг на самом деле. — Тэ, я же просил не врываться сюда во время наших тренировок, — Чонгук отвлекается на распахнутую дверь подвала, краем глаза продолжая следить за Чимином, что занят разминкой. — Да-да, а теперь заткнись и иди за мной, — задыхаясь, требует приятель, по виду которого очевидно, что он бежал сюда со всех ног. Почуяв запах новых неприятностей, Чонгук командует подопечному оставаться на месте и продолжать растягивать мышцы, пока сам быстро поднимается наверх по лестнице и следует за Тэхеном, походу интересуясь: — Что за пожар? — Военные разгромили очередной медицинский пункт в северной части города. Похоже, они снова не нашли то, что так усердно ищут уже которую неделю. — И что в этом такого срочного? — не понимает Чонгук, осведомленный заочно о том, что Хосок с Юнги вот уже месяцы пытаются установить причины нападений государственных властей на местные заброшенные сооружения. Тэхен с тревогой оглядывается по сторонам и добавляет так тихо, что Чонгуку приходится часть фразы прочитать по губам: — Джексон и Марк только что вернулись оттуда и принесли уцелевшие записи с камер. Тебе нужно их увидеть. Чонгук не впервые видит Тэхена таким серьезным, случались прецеденты и раньше, но впервые ему не хочется его за это как-нибудь подколоть. Они добираются до базы Юнги на первом этаже, где обычно тот только и делает, что пялится в свой компьютер, который остался единственным работоспособным во всей округе. В помещении, кроме Джексона, Марка и Югема, так же уже Хосок с Намджуном. Все стоят вокруг стула с восседающим на нем Мин Юнги и наблюдают за тем, что творится на экране. — Я привел его, — сообщает Тэхен, несильно подталкивая приятеля вперед. Хосок сдержанно кивает, таким образом приветствуя младшего и достаточно мягко просит: — Подойди, пожалуйста, сюда, Чонгук. У юноши на уме нет ни одного подходящего объяснения, которое смогло бы ему разжевать, что заставило всех этих людей собраться вокруг каких-то обычных записей с камер наблюдения местного медицинского пункта, и, желая узнать истинную причину, он молча выполняет команду и присматривается к более-менее четкой картинке перед собой. — Этим записям два с половиной года, — объясняет Юнги, проматывая коллаж из видов сверху различных комнат и этажей учреждения. Чонгук пытается разглядеть хоть что-то подозрительное в них, но те демонстрируют обыкновенную больничную рутину: дремлющие пациенты в палатах и скучающие медсестры. Только вот решетки на окнах в палатах и форма местных врачей из привычной колеи слегка выбиваются. — Зачем в обычной больнице такая сложная система наблюдения? — спрашивает Чонгук, с опозданием понимая, что камеры на записи не упускают из виду ни одного коридора или даже лестничного пролета. Намджун рядом с ним хмыкает, отвечая довольно просто: — Потому что это совсем не обычная больница. — Смотри дальше, — велит Хосок. Юнги наконец перестает проматывать действие на экране, именно в том момент, когда начинает происходить какая-то заварушка. На записи отсутствует звук, так что никто из присутствующих не может разобрать, что кричат разбежавшиеся по углам, словно крысы, медсестры, а все действие переносится в одну единственную палату, в которой только один пациент. Девочка, не старше тринадцати, стоит посреди белой комнаты и смотрит прямо перед собой, судя по всему, на дверь, в проходе которой стоит какой-то человек. Ракурс камеры не позволяет разглядеть его лица, но кто бы он ни был, девочка очевидно испытывала к нему лютую ненависть. Все начинается с решетки на окне. Ее вдруг раскачивает какая-то неведомая сила, отчего, спустя полминуты, она рвано отлетает назад и врезается в того самого человека у двери. На девочку градом прыскает темная жидкость, пачкая светлую кожу и волосы, а также больничный балахон до щиколоток. Но малышку не смущает кровавое месиво и каким-то образом она заставляет всю комнату вокруг себя буквально ходить ходуном. Односпальная постель на железных ножках отрывается от пола, так же, как и дешевая деревянная тумбочка, стоявшая всего минуту назад у ее изголовья. На другой камере, передающую изображение с коридора, виднеется гусеница вооруженных охранников, направляющихся прямиком в палату безумия. Чонгук нервно сглатывает, представляя, что всего через мгновение на некогда белой плитке будет лежать расстрелянный труп ребенка, ведь ей ни за что не спастись от пуль, верно? Вскоре Чонгук понимает, что ему не суждено этого узнать, ведь на моменте, когда вся мебель в палате уже парирует в воздухе, а безоружная девочка готовится встретить сопротивление у двери, запись прерывается, демонстрируя на экране уже одни только помехи. — Кто… кто она? — первым делом слетает с его губ, когда надоедает слушать глухой шум прерванной записи. Хосок, скорее всего пересмотревший пленку уже не один раз, устало потирает переносицу и отвечает: — Кто-то, кому явно до чертиков надоело сидеть в больничной клетке. — То, что она сделала… — Невозможно, — заканчивает непривычно сдержанный Джексон, — мы знаем. — Вы думаете, что нашествия боевиков на городские больницы как-то связаны с ней? Хосок велит Юнги скрыть запись, делая довольно смелый вывод: — Мы думаем, что не только с ней одной. И пока до Чонгука доходит, Намджун вполголоса напоминает: — Чимина мы нашли точно в такой же больнице. — Вы думаете, что он умеет выделывать то же самое? — с долей ужаса спрашивает Тэхен, не представляя, что мог три месяца провести в одной комнате с кем-то, способным на подобное. — Нет, — слишком быстро реагирует Хосок, тут же исправляясь, — возможно… если честно, я вообще не знаю, что думать. Не хватало нам живых мертвецов и бандитских группировок, так еще и люди икс из ебучего комикса подъехали, черт! Парни, стоявшие ближе всего к Хосоку, скорее ретируются, ведь их командир от злости швыряет в сторону гору хлама со стола Юнги, который в ответ на всю эту выходку лишь мрачнеет. Редко, когда ребятам удавалось видеть своего лидера в столь растерянном состоянии. Чонгуку, присоединившемуся к команде последним, и подавно, так что он следует примеру остальных и решает ничего не комментировать. — Нужно вернуться туда, — вдруг заявляет Хосок, как следует переведя дыхание, — обыскать все. Может найдем еще какую-то информацию. — После военных? — открыто сомневается Намджун, — эти крысы обнюхали там каждый камень. Если и найдем там что-то после них, то только мочу и сигаретные окурки. — Не найдем ничего полезного — ладно, но надо попытаться разобраться… — Хосок бегло возвращает взгляд к экрану ноутбука, заминаясь, — в этом. — Как скажешь, босс, — поддерживает Джексон, пихая в бок стоящего рядом Югема, чтобы тот его скорее поддержал. — Надо выбраться до рассвета. Кто знает, захотят ли эти ублюдки тоже вернуться, — и прежде, чем группа расходится, Хосок добавляет, — кроме этого, нужно снова навестить тот разрушенный госпиталь, в котором мы подобрали Чимина. Мы с Намджуном там уже были, так что… Чонгук перестает слушать остальную речь старшего, отвлекаясь на маленькую тень за дверью, что притаилась не слишком искусно. Благо, пока что, кроме него ее больше никто не заметил, а Чонгуку не нужно гадать дважды, кому же она может принадлежать. — Тэхен, приведи ко мне Чимина, пожалуйста, — просит Хосок, закончив с раздачей команд на будущий день. Чонгук, незаметно подобравшийся поближе к выходу, с удовлетворением замечает, как тень от испуга быть замеченной ускользает дальше по коридору. Удостоверившись, что Чимина никто не заметит, он переводит взгляд на лучшего друга, который, наверное, впервые за годы службы сомневается в приказе своего командира. — Ты же ведь… не станешь ничего с ним делать? — тревожно уточняет Тэхен прежде, чем согласиться. Чонгук хмуро наблюдает за реакцией на лице Хосока, чтобы не упустить ложь, если вдруг она проскочит на слишком хорошо отрепетированных рефлексах. — Я когда-то спас ему жизнь не для того, чтобы забрать ее спустя три месяца. Хосок не выглядит оскорбленным недоверием и держится вполне стойко, и Чонгук хочет ему поверить, но что-то под его кожей, что-то горючее и неспокойное, не дает ему этого сделать безвозвратно. — Где он сейчас? — уже с большим нетерпением спрашивает Хосок, пока из кабинета друг за другом удаляется остальная часть группы, которой больше не касается этот разговор. — Он был с Чонгуком в… — Он тренировался со мной и пошел отдыхать в свою спальню, — перебивает Чонгук своего близкого приятеля, игнорируя неприкрытое удивление на его лице, — сегодня он потратил слишком много сил, так что ему нужно хотя бы пару часов отдыха. Хосок ждет от Тэхена подтверждения этих слов, и только когда тот согласно кивает, обманывая тем самым своего лидера, Хосок принимает такой ответ и просит о последнем на сегодня: — Тогда приведи его сразу, как он проснется. На этом друзей отпускают, а как только они задерживаются у лестницы, ведущей на второй этаж, Тэхен прижимает Чонгука к ближайшей пустующей стене и почти шипит на него, требуя объяснений: — Какого черта только что было? Зачем ты соврал и заставил соврать меня? Слегка кривясь от не самого удобного положения и неровной поверхности кирпичной стены, упершейся ему меж лопаток, Чонгук видит перед собой лишь два варианта: рассказать Тэхену всю правду и тем самым подвергнуть жизнь Чимина серьезной опасности, либо же соврать, чтобы наверняка сохранить секрет и жизнь тому, кто прописался в его рутине за последние недели слишком явно и слишком сильно, кого он никогда не думал, что будет защищать. И дело здесь не в силе доверия к лучшему другу, а в том, что правда может причинить куда больше вреда, нежели ложь. Чонгук решает, что выбирает меньшее из зол, когда говорит: — Ты сам видел Хосока. Он сейчас не в себе. Никому из нас не нужны лишние жертвы, разве я не прав? Пусть остынет и после этого поговорит с Чимином, — глядя прямо в глаза самому близкому человеку, Чонгук врет даже не дрогнув, — он не такой, как та девчонка. Тэхен отпускает края его куртки и отходит на полшага назад, видимо довольный услышанным. — Почему ты теперь так уверен, что Чимин не такой же? Помнится мне, ты сам мне рассказывал про вещи, которые тебе показалось, что он делал в ночь смерти Мингю. — Я тренируюсь с этим пацаном уже два месяца, — отряхиваясь, напоминает юноша, — если бы он мог кого-нибудь угробить силой мысли, поверь, я бы давным-давно уже был мертв. Чонгук с облегчением выдыхает, когда на тэхеновых губах появляется небольшая улыбка. — Тут ты прав, — поддерживает он шутку через секунду, — когда ты учил меня стрелять из магнума, я чуть было не пустил пулю в твою смазливую мордашку, так ты меня взбесил. Но старые времена вспоминаются недолго, ведь на повестке дня главная дилемма: — Тебе стоит отпустить Чимина с тренировки. Вдруг Хосок решит его навестить во время того, как он «отдыхает». — Так и сделаю, — обещает Чонгук. Им с Тэхеном приходится разойтись в коридоре перед спальнями друзей, когда Чонгук вдруг вспоминает кое-что важное и окликает приятеля, уже успевшего отойти на пару метров. — Тэ, — тот поворачивается, заострив внимание на немного взволнованном выражении лица Чонгука, — спасибо… за то, что прикрыл сегодня. Тэхен несколько секунд молчит, непривычный к мягкости того, кто с момента смерти младшего брата, почти перестал выражать какие-либо теплые чувства по отношению к окружающим. — Без проблем, — наконец отвечает и в своих мыслях решает, что такой Чон Чонгук ему нравится гораздо сильнее, — в любое время. Они все же расходятся, обменявшись сдержанными улыбками, и Чонгук направляется прямиком в свое логово, надеясь, что у Чимина не хватило духу сбежать после увиденного и услышанного в кабинете Юнги. Заметив мальчишку почти что на том же самом месте, на котором тот его ранее оставил, Чонгук даже удивляется сам себе, какое облегчение испытывает от этого факта. Он снимает грязную куртку и бросает ее на тканевые мешки с какой-то крупой в углу помещения, начиная с самого безобидного: — Если хватает ума подслушивать чужие встречи, то хотя бы прячься получше, — уж кто бы мог подумать, что Чонгук будет когда-нибудь учить младшего, как правильно шныряться по углам, — если бы тебя спалили прямо там… — Я не собирался подслушивать весь разговор, — смущенно теряется Чимин, подтягивая прижатые колени к груди еще плотнее. — Но увидел на экране свою подружку? — Чонгук задает вопрос так, будто бы уверен, что ответ на него положительный, хотя, по правде, ни в чем больше не уверен, если это хоть отчасти касается Пак Чимина. — Я не знаю, кто она такая, — вразрез ожиданиям старшего говорит Чимин, ничуть того не разочаровывая, — клянусь. — И сколько вас таких? Почему вас держали в этих палатах или камерах? Вы вообще люди? С каждым вопросом Чонгук все ближе подбирается к закрывшемуся от него в защитной позе мальчишке, а когда шагать оказывается уже больше некуда, он присаживается перед ним на корточки и начинает внимательно разглядывать тело под растянутой одежкой: выпирающие ключицы, родимые пятна, такие же как у простых людей, пара рук и пара ног, миловидное лицо и глаза, которые не умеют обманывать. — Эти же вопросы тебе задаст через несколько часов Хосок, — предупреждает Чонгук, не упуская из виду, как после этих слов мальчишка начинает сильнее дрожать, и явно не от холода, — и я не смогу тебе помочь, если ты мне не доверяешь. Поэтому я рекомендую тебе рассказать мне все, что тебе известно, а дальше мы вместе будем думать, как поступить. Чимин сомневается, это невозможно скрыть на лице человека, которого никогда не учили врать, но что-то глубокое, недоступное для взгляда других людей и скрытое под плотью, велит ему прислушаться к единственному верному решению в текущих условиях. И то, что Чимин слышит этот внутренний маяк, следует его свету и распознает сигналы — лучшее подтверждение тому, что он настоящий человек.***
Разные умники неоднократно повторяли, от столетия к столетию, одну незатейливую истину, которая заключалась в простом: худшее, что когда-либо случалось с планетой земля — люди. К сожалению, в конце концов, они оказались совершенно правы. Мировые государства и их лидеры сотни лет боролись за невидимый, но неописуемо важный символ, именуемый властью. Ради этой чумы они были готовы неустанно объявлять друг дружке войны, сравнивать с землей целые города, убивать невинных, чтобы, только лишь в теории, получить под конец звание некой сверхдержавы, той, что, как будут говорить наследники, поставила на колени все остальные. Однажды термоядерных боеголовок и армий послушных солдатиков стало мало, поэтому особенно устремленные к победе лидеры стали искать новые методы уничтожения своих конкурентов, и вот тут-то дело дошло до биохимии — страшной и беспощадной, наука которой сумела создать нечто куда более смертоносное, нежели любое, известное человеку, холодное либо огнестрельное оружие. Первичная идея заключалась в том, чтобы создать идеальное биологическое оружие, которому будут не страшны пули или даже бомбы. То, что бы вознесло державу так высоко над остальными, что у тех бы просто-напросто не осталось выбора, кроме как сдаться: громко, с сопутствующим унижением. И все так удачно продолжалось, пока опыты проводились только лишь на мелких грызунах, но лидеру нужны были быстрые результаты, а для них недостаточно маленькой пугливой крысы. Понадобился человек. Конечно, эксперимент не удался. Более того, несчастный случай в виде утечки сумел всего за сутки превратить закрытую лабораторию с невероятной системой безопасности в ловушку для всех ее обитателей. Смертельная болячка в мгновение ока разрослась сначала по столице, затем по округам и дальше, через океаны, на другие континенты. Весь мир пострадал от жажды власти одного крохотного и жалкого подобия человека, который, к его огромной удаче, вовремя сумел зарыться в глубокую нору в надежде пересидеть катастрофу, прародителем которой сам же и являлся. Оказалось, что числа оставшихся в живых недостаточно, чтобы справиться с миллиардами ходячих мертвецов, и только лишь небольшая доля избранных знала и помнила о том, что параллельно с созданием самого вируса его создатели так же работали и над антидотом, исследования над которым не перестали вести даже после глобальной катастрофы. Выяснилось, что этот антидот куда лучше приживается в молодых организмах, но об этом узнали только лишь потому, что неоправданно много несчастных успело погибнуть, пока к этому выводу не пришли. В определенных участках, под строгим наблюдением лучшей команды безопасности, когда-то были заведены так называемые госпитали, где держали в заключении десятки детей либо подростков. Большая часть из них была уже заражена к моменту вовлечения в этот эксперимент. Жизненные функции и, главное, функции головного мозга у зараженных действительно реанимировались, что в первую очередь означало скорую победу над армией мертвых. Оставалось лишь выявить верную формулу для антидота, который бы подходил также и людям, старше двадцати. Только вот, когда до празднования победы оставались считанные недели, у тех, на ком использовалась сыворотка, стали выявляться странные особенности. Эти особенности не поддавались простому научному объяснению, потому что они были за гранью науки и за гранью всего того, что человек когда-либо знал и видел. И когда эти дети познали в себе эту особенность… тогда-то все окончательно полетело к чертовой матери.***
— Значит, — впервые за последние двадцать минут подает голос Чонгук, — ты один из них? Из тех, над кем проводили те эксперименты? Крошечный кивок Чимина забирает последние остатки воздуха из легких Чонгука. Он опускает голову на свои ладони и сидит так достаточно долго, чтобы Чимин начал волноваться. — Но не я начал то, что превратило тот госпиталь в развалины. Чонгук обратно поднимает голову и ожидаемо спрашивает: — А кто тогда? — Я не уверен, — Чимин начинает нервно ерзать на месте, но стоит Чонгуку положить ладонь ему на колено, он замирает и, пару секунд спустя, намного спокойнее продолжает, — я слышал от нескольких ребят из других палат пару раз… они обсуждали план. Собирались сбежать. — У них вышло? Чимин качает головой. — Тогда что случилось? — У них не получилось, их поймали. Кого-то перевели на другой объект, кого-то… — Кого-то что? — Нейтрализовали. От понимания, что несет за собой это выражение, Чонгук крепче сжимает колено мальчишки, но теперь не для того, чтобы достать больше информации, а только лишь для того, чтобы придать уверенности, успокоить колотящееся сердце в его груди. — А спустя пару недель весь персонал подняли на уши. Мы были в столовой, когда туда ворвались люди с оружием. Они кричали на нас, держали на прицеле. Похоже кому-то все-таки удалось сбежать и поэтому они собрали нас всех в одном зале, чтобы пересчитать. Только вот не досчитались двоих. — Чим, — мягко зовет Чонгук, когда мальчишка задерживает паузу дольше обычного, — что было дальше? — Кровь, — глухо отвечает Чимин, глядя куда-то сквозь Чонгука, больше не пытаясь сдержать слезы, — море крови. И выстрелы. — Как тебе удалось выжить? — Дахен… она затянула меня под стол, велела сидеть неподвижно. Она спасла мне жизнь. — Ты знаешь, где она сейчас? От попытки стереть слезы с порозовевшего лица, Чимин лишь сильнее натирает кожу, пока слез становится только больше. Когда они начинают закатываться за подбородок и уши, Чонгук бездумно подрывается вперед и, неожиданно для самого себя, заключает мальчишку в кольцо рук, позволяя уткнуться мокрым носом в свою единственную более-менее чистую футболку. Ответ на его вопрос слишком очевиден для того, чтобы произноситься вслух. Чонгук не выпускает Чимина из рук еще очень долго, и с ужасом осознает, что все это время боялся вовсе не того, какой будет долгожданная правда, а того, что она сделает с его собственными чувствами по отношению к тому, кто этой горькой правдой бесстрашно поделился, разбив в очередной раз свое доброе сердце. — Той пленке было больше двух лет, — через несколько минут, когда Чимин перестает задыхаться в ворот его футболки, Чонгук решает узнать последнее, — но то, что произошло с тобой, как давно случилось? — Вакцину испытывали не один год и в различных уголках страны. До нас были и другие, которые так же пытались выбраться. Скорее всего та девочка была примером неудавшегося эксперимента. После того, что случилось в нашем лагере, я и остальные выжившие скрывались везде, где можно было безопасно переночевать или передохнуть от постоянной борьбы с голодом. Однажды мы решили вернуться в госпиталь, потому что знали, что раньше там хранилось множество запасов консервов и питьевой воды. Надеялись, что что-то уцелело после бойни. — И сколько вы так скитались одни по городу, кишащему мертвецами и бандитами? Чимин припоминает смутно, потому как ему сотни бессонных ночей хотелось полностью и безвозвратно забыться, чтобы навсегда потерять память о жутких годах заключения и мерзкого ощущения постоянной погони. — Около двух месяцев. Оказалось, что разрушенные медицинские пункты все еще находились под наблюдением. Нас застали врасплох военные прямо там. Тем же вечером меня нашли Хосок и Намджун. — Вы их убили? Чимин отводит взгляд, испытывая нечто вроде стыда за свое признание: — У нас не было выбора, и я даже не знаю, как это вышло. Я просто захотел, чтобы они убрали от меня свое оружие. — И что они сделали? Мальчишку тут же одолевает одно конкретное воспоминание и кровавая картинка, до сих пор терзающая его в кошмарах. — Они… застрелили друг друга. Чонгук видит, что младший уже на грани, но все равно рискует его окончательно сломать, продолжая допрос: — А как же твои друзья? Что стало с ними? — Я не знаю. Я был слишком слаб, когда Хосок забрал меня сюда, и если они не нашли в госпитале больше никого, значит они либо убежали, либо… Оставшийся вариант не дает волю воображению. — Поэтому ты попросил тебя тренировать, — теперь понимает Чонгук, — чтобы найти их. — Нельзя, чтобы их нашли военные, — забито мямлит ослабленный Чимин, — они не прекратят свои эксперименты, а ты представить себе не можешь, каково чувствовать себя лишь чьим-то подопытным объектом. Нас не считали за людей. Мы были лишь емкостью для их сывороток, которыми нас пичкали каждый божий день. Это они виноваты во всем, что происходит вокруг. Дай им в руки такое оружие, они уничтожат последнюю жизнь на планете. От Чонгука нет никакой реакции. Оба какое-то время пытаются вновь вернуться к более реальным проблемам, которые, в отличие от государственных переворотов и заговоров, находятся на расстоянии одного лестничного пролета. — Что ты собираешься теперь делать? — спрашивает Чимин почти безнадежно, как если бы уже для себя выбрал решение за самого Чонгука. — С чем? — С тем, что я тебе рассказал. Юноша ощущает что-то наподобие легкой обиды, немного от тона младшего, но по большей части оттого, что сомнения Чимина совсем небеспочвенны. Сам виноват в том, что тот ему не может теперь довериться полностью. — Я ничего не расскажу, — вразрез ожиданиям мальчишки заверяет он, — но нужно придумать, что ты расскажешь Хосоку, когда он начнет задавать вопросы. — Почему ты мне помогаешь? — все же не понимает Чимин такого широкого жеста, ведь кто-кто, а Чонгук уж точно не был его фанатом многие недели, — я опасен для твоих друзей. Меня ищут и это лишь вопрос времени, когда найдут. А когда это случится, то я боюсь представить, что сделают с теми, кто окажется рядом. Чонгук думал об этом, что очевидно, но почему-то именно сейчас ему хочется вновь научиться верить в то, что, если сильно постараться, худшее не случится. Однажды ему уже пришлось за эту веру жестоко поплатиться огромной потерей и все же: — Ты туда не вернешься. — Ты не можешь этого гарантировать, — качает головой Чимин, тронутый попытками Чонгука дать ему надежду на будущее вне окон с решетками и капельниц на завтрак и ужин. — Ты прав. Не могу, — безрадостно признает юноша, — но я могу гарантировать сделать все, что в моих силах, чтобы этого не случилось. Чимин вновь прячет глаза, наполненные слезами, склонив голову вниз. Ему осталось непонятно главное: — Но почему? Правда в том, что Чонгук и сам до конца не понимает, но все-таки отвечает самое близкое к истине: — Потому что ты человек, Чимин: хороший, сильный и достойный жизни. Почти вся наша земля теперь кишит монстрами, которые не чувствуют больше ничего, кроме голода, и за каждого, оставшегося в меньшинстве, достойного человека, я верю, стоит бороться.***
Хосок все же зовет Чимина к себе на приватный разговор, который длится почти сорок минут. Чонгук, знающий об этом, решает подождать его там, куда не рискуют соваться остальные члены команды, ведь ему столько раз приходилось пинками выпроваживать их из своего тренировочного подвала, что в какой-то момент те просто перестали приходить. Они с Чимином проговорили два раза то, что мальчишка скажет Хосоку, и в этом скудном собрании фактов, конечно, полностью отсутствует история про научные эксперименты. Чимин должен дать понять подозревающему что-то командиру, что ему ничего неизвестно, что он практически ничего не помнит, а в каких-то мелькающих рваными отрезками воспоминаниях о прошлой жизни нет ничего о девочке с телепатическими способностями. Чон Хосок — не плохой человек. Даже напротив, доблести и благородства ему не занимать, но еще Хосок ответственен за дюжину молодых и повидавших очень плохие вещи парней, которые, в период мирового апокалипсиса, не готовы довериться неизвестному. Чимин же со своими сверхъестественными способностями им как красная тряпка, а значит ему не быть в полной безопасности, прими он решение огорошить на них свой самый большой секрет. Уговаривая Чимина соврать, Чонгук руководствовался лишь соображениями безопасности, но никак не попыткой ударить исподтишка по самомнению лидера. Именно так он считал. Как и договаривались, Чимин возвращается к Чонгуку сразу после переговоров. Как только он минует порог и ступает на верхнюю ступеньку, Чонгук перестает выбивать из мешка все его пыльное содержимое, интересуясь о главном: — Он поверил? Мальчишка кивает, держа за верхними передними зубами свою нижнюю губу. Его лицо белее обычного и даже несмотря на то, сколько он проплакал ранее, кожа не кажется припухшей. — Тогда в чем дело? — не понимает Чонгук его явной растерянности. Чимин останавливается где-то на средней ступени, не решаясь спуститься до конца. — Хосок спас мне жизнь, а теперь я должен ему врать в лицо, хотя он ни разу не давал повода в нем сомневаться. — Не давал повода до сих пор, так как не знает о тебе всю правду. Ты не можешь быть уверен в том, что он не причинит тебе вреда, если узнает. — Я думал, вы друзья. Чонгук едва сдерживается, чтобы не скорчить гримасу от подобного предположения. — Мы… — он всерьез задумывается о статусе их отношений с Хосоком, но не может сразу же подобрать подходящее слово, — мы с ним прошли долгий путь к тому, что имеем сейчас. Чимин нахмуривается. — Что это значит? — У меня здесь больше нет друзей, кроме Тэхена, — признается с неприятным послевкусием после произнесенного, — вот, что это значит. Мальчишка какое-то время молчит после услышанного, затем открывает рот, но снова его закрывает, так и не произнеся ни звука. Чонгук, не привыкший видеть в глазах собеседника даже малейший намек на жалость, собирается отправить его спать, но Чимин вдруг все же озвучивает свои мысли: — Твой брат, — мямлит он, путаясь в столь простых словах, пока Чонгук за долю секунду напрягается всем телом, чуть ли не приняв стойку оловянного солдатика, — мне жаль, что ты его потерял. — Откуда ты знаешь про моего брата? — вместо благодарностей задает один конкретный вопрос Чонгук, подозревающий в словесном поносе никого иного, как долбанного Ким Тэхена. Чимин понемногу осознает, что вступил на очень опасную территорию, потому как даже вмиг оледеневшее выражение лица старшего заставляет его чуть потупиться в сторону и опереться о холодную стенку, чтобы не потерять равновесие от волнения. — Чимин, от кого ты про него услышал? — требует ответа Чонгук, ступая навстречу мальчишке. — Ни от кого, — слышится тихий, но честный ответ, — случайно услышал, как вы говорили об этом с Тэхеном пару месяцев назад. — Случайно? — не верит Чонгук, — видимо ты действительно любишь подслушивать то, чего тебе не следует знать. Строгий тон и непробиваемый взгляд вызывает у мальчишки легкое головокружение, а все еще свежие воспоминания о том, что этот же человек держал его в своих объятиях, пока Чимин не мог сдержать в себе острую истерику, теперь кажутся какими-то нереальными галлюцинациями, которые никак не могли произойти с ними на самом деле. Ведь если бы Чонгуку было на него всерьез не плевать, он бы не стал так злиться из-за того, что Чимин, пусть и не от первого источника, узнал про его погибшего брата. — Иди спать, — в конце концов выдыхает Чонгук, не желая об этом говорить больше ни одной минуты. В этот раз Чимину не нужно повторять дважды.***
Раньше, когда мир не представлял собой одну громадную гладиаторскую арену, если бы у Чон Хосока спросили, считает ли он себя принципиальным человеком, он бы не раздумывая ответил отрицательно, но в так называемом новом свете приходилось отказываться от старых привычек, какими бы удобными они не казались для окружающих. Когда Чонгук врывается в едва сдерживаемую ржавыми петлями дверь его кабинета рано утром и вызывается сопровождать в исследовательскую вылазку в заброшенный госпиталь, Хосок вспоминает про свойственную себе когда-то непринципиальность и шлет ее куда подальше, не желая нянчиться на поле боя со своевольным пацаном. Довольствоваться обозленной физиономией младшего удается очень недолго, потому что за ним к нему стучится Сокджин и с обеспокоенностью сообщает о том, что Намджуну придется остаться в лагере по абсолютно кретинской причине. — Не может слезть с толчка?! — переспрашивает Хосок, яро надеясь на то, что ослышался, — что за, мать его, отговорка такая? — Ты можешь пойти проверить, он заперся в туалете на первом этаже, — заметно, как Сокджину неловко инициировать подобную беседу. Только лишь поэтому Хосок решает его не мучить и отпускает с невинной просьбой передать Намджуну от него пару ласковых. Когда же за Сокджином закрывается дверь, Хосок с небольшим удивлением замечает, что Чонгук все еще стоит в его кабинете. — Судя по всему теперь тебе не достает партнера, — заключает выскочка, вздернув чуть выше свой подбородок. Да, с недавних пор Хосок не чурался в тот или иной раз пойти на принцип, за исключением ситуаций, угрожающих его жизни и жизням членов его команды. — Ладно, — цедит сквозь зубы лидер, заканчивая наконец со своим вооружением, — только не вздумай заставить меня об этом пожалеть. Они выходят позднее, чем Хосоку бы того хотелось, но благо Югем и Джексон к своей точке отправились пораньше, ведь им не помешали чьи-то расстройства желудка. Идти к назначенному месту нужно около полутора часов, но так как они не смогли выбраться до восхода солнца, Хосок предлагает более длинный путь, зато через некогда жилые районы, в которых, при необходимости, гораздо легче спрятаться от незваных гостей. К его большому удивлению Чонгук молча соглашается и даже не пытается спорить. — Что ты хочешь там найти? — нарушает молчание Чонгук, устав слышать вокруг лишь свист ветра. Хосок идет на полшага впереди, крепко цепляясь обеими руками за заряженный под завязку автомат, что то и дело ударяет прикладом по его бедру. Его неторопливый ответ не пестрит информативностью: — Ответы. Чонгук мысленно ругает себя за то, что вообще спросил, ведь когда у них со старшим выходил нормальный человеческий диалог? — Что ты там хочешь найти? — вразрез чонгуковым ожиданиям, интересуется в ответ и сам Хосок. — Ничего. Я здесь, чтобы прикрывать твою спину. Чонгук видит только затылок Хосока, но почему-то уверен, что тот в эту секунду ухмыляется, выдавая: — Иногда моей спине спокойнее, когда ты идешь впереди. Обычно Чонгука трудно задеть. Вещи, которые на это способны, легко можно пересчитать по пальцам. И все же, довольно оскорбительные слова Хосока сумели это только что сделать. — Что бы ты обо мне ни думал, я не опускаюсь до такого уровня предательства. Хосок оглядывается через правое плечо, удостаивая Чонгука спокойным, оценивающим взглядом. — Мне стало бы легче, если бы ты ответил, что не способен на предательство любого уровня. Их пассивно-агрессивную словесную дуэль прерывает на самом сочном моменте громогласная ворона, пролетевшая только что над их головами слишком низко. Хосок успевает в мгновение ока навести на птицу прицел, громко выдыхая, не распознав в ней врага. — Она могла привлечь тварей поблизости, — с досадой сообщает Чонгук, осматривая вокруг темные закоулки на предмет опасности, — нужно ускориться. И на этот раз Хосоку приходится молча согласиться. Уже небезызвестный госпиталь, в котором месяцами ранее обнаружили умирающего Чимина, в глазах Хосока ничуть не изменился с его последнего визита. С другой стороны, в городе больше некому было реставрировать груды камней на каждом километре, так что это не казалось чем-то удивительным. — Внутри хренова куча темных углов, так что держи наготове пушку. Эти твари обожают выпрыгивать из них, а там почти нет солнечного света и тьма барахла под ногами, так что бесшумно пройти никак не выйдет. Наставления Хосока означают, что он так же предлагает разделиться, что на руку Чонгуку, ведь ему с самого начала хотелось провести в этом месте собственное небольшое расследование. — И будь на связи, Гук, — старший напоминает о радиоустройстве в его переднем кармане, — надо постараться все сделать быстро и тихо. — Как всегда, шеф, — хмыкает Чонгук, делая первый шаг в сторону черного входа, но Хосок успевает перекрыть ему дорогу, вытянув руку. — Не нужно, как всегда, — предупреждает твердо, — нужно быстро и тихо, понятно? Только после того, как Чонгук отвечает согласное «понятно» рука свободно опускается, позволяя тому наконец заступить на опасную территорию.***
У Мин Юнги острый слух и очень хорошая чуйка, что выделялось в нем даже в самые ранние годы. С наступлением двадцатипятилетия он научился применять эти удобные способности себе на руку. Например, когда один назойливый паренек попробует подкрасться со спины и рассмотреть то, что он делает в своем компьютере. — Что тебе нужно, Тэхен? — вздыхает юноша, резко захлопнув крышку ноутбука от лишних глаз, — разве ты не должен дежурить в западном крыле? Тот в ответ расстроенно цокает языком и присаживается на соседний стул, который сам же только что притащил с другого конца комнаты. — Но мне скучно. Лицо Юнги редко выдавало какие-то яркие эмоции, но даже по малейшим движениям мышц на нем, окружающим удавалось заранее почувствовать наступающую угрозу. Вот как сейчас: стоит ему бросить один хмурый взгляд, у Тэхена по спине тут же пробегает стадо ледяных мурашек. Вот только Ким Тэхен всегда плохо следовал своим природным инстинктам. А испугать его было еще той задачкой, ведь как никак он умудрился заработать себе лучшего друга в лице Чон Чонгука. — Я похож на того, кто предлагает компанию и веселье? — это само собой риторический вопрос и Юнги радует, что Тэхен хотя бы это способен понять, ведь ответа на него не дает. — Тебе вредно много времени проводить с Хосоком, — настала пора вздыхать Тэхену, — раньше ты был куда сговорчивее. — Тэ, я работаю, — Юнги не пытается оправдаться, но почему-то наедине с этим парнишкой его всегда немного подводило родное безразличие к чужим упрекам, — и я думаю, что ты последний человек, которому следует говорить, с кем мне следует общаться больше, а с кем меньше. Очевидный камешек в огород Тэхена ударяет сильнее, чем хотелось бы. Тот начинает неудобно ежиться и ерзать на стуле, как будто на сидение кто-то вдруг подложил груду мелкой гальки. Иногда он забывал, о чем с Юнги не следует говорить с тех пор, как они разорвали между собой отношения, о которых мало кто знал в их команде. — Ты прав, — соглашается он, намереваясь подняться и уйти, — прости. Прежде, чем ему удается исполнить задуманное, Юнги хватает его за запястье и несильно тянет назад, как бы прося остаться на этом же самом месте. Тэхен пытается себя контролировать изо всех сил, но все же не получается скрыть здоровенную квадратную улыбку на пол лица от безобидного жеста. Длинные тонкие пальцы отпускают тэхенову кисть и улыбка вмиг тускнеет. У Юнги невероятно красивые руки в целом, но пальцы всегда были неким предметом восхищения младшего, что немудрено, ведь в прошлой жизни, до катастрофы, Юнги был искусным пианистом. Раньше они частенько разговаривали о прошлом, делились воспоминаниями, которые теперь зачастую было крайне болезненно лелеять, но затем почему-то все резко поменялось. Тэхен до сих пор не может определить точную причину, почему однажды навестил Юнги в этой же самой комнате и попросил остаться только лишь друзьями, но он знает наверняка, что с того момента не прошло ни дня, чтобы он об этом не пожалел. Только вот затем Юнги больше не хотел ничего возвращать. Об этом говорили все его поступки вплоть до этой минуты. Они не касались друг друга почти восемь месяцев и теперь долгожданный физический контакт делает непреднамеренно больно обоим. Напоминает о потере, которую, в отличие от всех остальных, те допустили по собственной глупости. — Над чем ты работаешь? — прокашлявшись, спрашивает Тэхен, чтобы задушить в себе это гадкое ощущение неловкости. Юнги открывает ноутбук и чуть разворачивает экран, чтобы Тэхену не пришлось сворачивать шею. — Хосок попросил просмотреть все записи с той флешки на предмет чего-нибудь занимательного. — Но их же, наверное, тысяча штук, — недовольный Тэхен мысленно попрекает лидера за то, что не щадит небезразличного ему человека, но теперь хотя бы понятно, отчего под глазами старшего такие темные круги. — Чуть меньше. — хмыкает тот, щелкая по клавиатуре, чтобы включить следующую на очереди запись, — если это поможет найти ответы на всю эту хрень с супергероями, то оно того стоит. — Могу помочь? Юнги не так сильно удивлен предложению, как сам Тэхен, который тут же задерживает дыхание в ожидании отказа. — А как же твое дежурство? — Я отдал Марку сигареты Чонгука, чтобы он меня прикрыл, — гордо заявляет Тэхен и наконец-то вызывает на губах Юнги нечто на подобие улыбки. — Его последние сигареты? Тэхен кивает, а Юнги обнажает ряд верхних зубов, больше не стараясь скрыть свои настоящие эмоции. — Чонгук тебя прикончит. Младший пожимает плечами, зная о возможности такого исхода своего поступка еще до принятия окончательного решения. Пододвигается поближе к Юнги, оставляя между их плечами лишь считанные миллиметры расстояния. — Тогда у тебя осталось очень мало времени, которое ты можешь провести со мной, — заключает с привычной игривостью, — так тебе нужна помощь? Ответ Юнги в этот раз куда более определенный: — Несомненно.***
Чимин совершенно точно не волнуется за часть группы, которая до сих пор не вернулась обратно в лагерь. Ему, возможно, слегка не по себе оттого, что уже близится закат, а их все нет, но они ведь не на машине отправились исследовать засекреченные военные госпитали, на которых когда-то проводились жуткие эксперименты. Так что да, Чимин спокоен. — Они вышли позже нас, — напоминает Джексон друзьям, уплетая за обе щеки свой сухой поек, — так что не удивительно, что их еще нет. Речь идет о Хосоке с Чонгуком, о которых никто ничего не слышал с того самого момента, как они вышли за пределы огороженной вокруг лагеря территории. Джексон и Югем вернулись лишь пару часов назад с огорчением сообщив, что ничего толкового больше не обнаружили, ведь военные потрудились над тем, чтобы уничтожить взрывом все, что может скомпрометировать каким-либо образом государственные власти. — Солнце зайдет через несколько минут, — с неприкрытым волнением сообщает Сокджин, — если не появятся, нужно будет отправляться на поиски. Почти все члены отряда собрались вместе в столовой, включая Чимина, которому все еще было немного неловко находиться в компании по большей части незнакомых и вооруженных парней. Более-менее отношения у него сложились лишь с Тэхеном и Сокджином, но и те сейчас слишком заняты, чтобы обратить внимание на то, как младший не находит себе места. — Я сомневаюсь, что с ними могло что-то случиться, — громко заявляет Марк, — если вы хоть раз видели в деле Чонгука, то знаете, что он из любой передряги выберется без единой царапины, умелый засранец. — Да, — соглашается Сокджин, поддерживая, — а Хосок стал нашим командиром не за красивые глаза. Они вдвоем, пусть даже сами никогда не признают, но представляют собой самую выигрышную команду из нас всех. Говоря это, он обращается конечно же ко всем присутствующим, но Чимин успевает заметить, как его взгляд задерживается на нем чуточку дольше, чем на остальных, и эти слова ему действительно помогают поверить. — Вы это слышали? — Тэхен подскакивает со скамейки, метнувшись сию секунду к большому, неприкрытому никакими занавесками, окну. На дворе отсутствуют фонари, так что разглядеть наверняка что-либо в куче зарослей на улице не представляется возможным, но когда-то давно мозговитый Мин Юнги предложил спрятать в лужайке несколько инфракрасных датчиков движения, которые бы позволили всегда быть в курсе незваных гостей, если те вдруг нагрянут, так что об этом быстро вспоминает Ким Сокджин и просит Юнги проверить прибор. — Вижу двоих, — объявляет тот и недовольно постукивает по уголку экрана планшета, замечая небольшие отклонения в качестве демонстрируемой картинки. Будет очень плохо, если они потеряют даже такую систему безопасности. Чимин срывается с места самым первым. Сокджин бежит следом и пытается остановить мальчишку, предупреждая, что это могут быть враги, но Чимин нутром чует, что это Чонгук. Ему трудно пока еще понять, почему для него так важно, чтобы Чонгук вернулся целым и невредимым, но когда-нибудь, он надеется, все встанет на свои места и даже такие вот странные новые связи с некогда чужими людьми прояснятся. Чимин выбегает на крыльцо, опередив Сокджина всего на несколько шагов, и тут же замирает на одном месте, от шока врезаясь лопатками в грудь старшего. — Боже, — Сокджин, сумевший не потерять самообладание, передает оледеневшего мальчишку в руки подбежавшему Тэхену, а сам бросается навстречу к близкому другу, что едва стоит на ногах в попытке устоять и не уронить со спины сокомандника. — Что произошло?! — почти кричит Тэхен, даже в наступающей темноте вечера замечая густые пятна крови на футболке Чонгука, — он жив? — Живой, — прощупав сонную артерию бессознательного юноши, объявляет Сокджин и дает самому себе ровно десять секунд на то, чтобы справиться с паникой и заняться делом, — помогите донести его до операционной. Марк отзывается первым и поднимает тряпичное тело на руки, не ожидая других, чтобы набрать темп и побежать на второй этаж. За ним сразу же бросаются Намджун и Джексон, а остальные все так же занимают крыльцо, в ожидании объяснений от того, кто остался в сознании. Но прежде, чем кто-либо еще успевает снова попробовать узнать о том, что же там случилось, Сокджин мягко касается точеного подбородка, убирает прядь волос с закоревшего от пота и грязи лба и тихонько интересуется о том, что куда важнее всего остального сейчас: — Ты где-нибудь ранен? Чонгук заторможено качает головой. Вся его одежда покрыта кровью Хосока и желтым песком. Волосы полностью влажные оттого, что пропитались за все эти долгие часы его потом, но со всем этим на Чонгуке, как ранее и заявлял Марк, ни одной царапины. «Везучий засранец» — повторил бы сейчас кто-то, но больше не тот настрой. — Я сейчас пойду и осмотрю Хосока, — говорит Сокджин все так же тихо, но очень четко, — но мне нужна будет твоя помощь, чтобы понять, насколько все серьезно. Я могу на тебя рассчитывать? Чонгука давненько не видели в таком коматозном состоянии. Предыдущий раз приходился лишь на день смерти его брата. — Да, — отвечает он и позволяет Сокджину, уложив ладонь на плечо, завести себя в дом. По пути он смотрит исключительно прямо перед собой и даже не замечает, что глаза Пак Чимина на мокром месте оттого, что он только что видел.***
Шестью часами ранее. Уже спустя всего пятнадцать минут, Чонгук начинает думать, что возможно идея разделиться не была такой уж хорошей. То ли стены, то ли высшие силы, но что-то не пропускало сигнал его рации дальше того заброшенного корпуса, в который его занесла жажда отыскать хоть что-нибудь, причастное к Чимину и его сбежавшим друзьям. Вместе с невозможностью связаться с Хосоком на Чонгука нападает еще одна беда — паранойя. Привычка по жизни прятать за пазухой нож, казалось бы, куда еще хуже, но у Чонгука не пропадало липкое ощущение слежки. В такие моменты жалеешь, что у тебя всего две руки, лишь в одной из которых лежит фонарик, способный осветить самые темные закоулки коридоров. Под ноги то и дело попадается тяжелый мусор, о котором заранее предупредил Хосок. Юноше удается его удачно миновать ровно до той минуты, пока его не отвлекает подозрительный шум за спиной. Развернувшись на сто восемьдесят градусов слишком резко, Чонгук упускает из виду вырванную ножку от когда-то полноценного стула, за которую тут же цепляется и, к его огромному стыду, валится на спину. Чонгук быстро приходит в себя, не сумев сдержать протяжный стон от болезненного удара затылка о землю. Полученное головокружение беспокоит не так сильно, как поднятый в результате падения шум. Вытаскивая из-под копчика чью-то старую подставку для карандашей, он предпринимает попытку подняться обратно на ноги и опирается одной ладонью о пол, нащупывая на нем что-то куда более мягкое и пластичное, нежели еще какую-то часть мебели. — Что за… — Чонгук разгребает хлам, а другой рукой направляет фонарик прямо в цель, уже через мгновение об этом пожалев, — ох твою мать. Той вещью, о которую он опирался, оказывается кусок человеческой плоти, а точнее, если Чонгук не ошибается, кусок предплечья, вырванный из тела явно не по доброй воле. Плоть еще не успела сгнить полностью, а запах не такой резкий, как если бы это случилось недели назад, иначе Чонгук бы точно почувствовал вонь заранее. Тогда откуда здесь более-менее свежий труп? Намереваясь отыскать Хосока немедленно, Чонгук снова пытается встать с земли, но и в этот раз у него не выходит осуществить задуманное. Ощущение преследования, не покидавшее его все это время, оправдывает себя в виде хромающей твари, наконец-то выбравшейся из своего укрытия. За эти годы Чонгук успел многое повидать, но то, что стояло сейчас перед ним являлось не просто сгнившим ходячим трупом. Это «что-то» использовало свои руки для опоры наравне с задними конечностями. Тело деформировалось и стало куда больше напоминать зверя, нежели человека, которым эта тварь когда-то была. Волос на воспаленной, пораженной инфекцией коже не осталось совсем, а заглянув ему в то, что должно быть глазами, Чонгук и вовсе не отыскал никакой связи с даже отдаленным подобием человеческого сознания. Перед ним стоял в полной боевой готовности какой-то совершенно новый вид мутации, с которым тот пока не знал, как сражаться, а значит и шансов у него не шибко много выбраться из этого проклятого места. Тварь не спешит атаковать, отчего сам Чонгук использует это время для построения стратегии. В заднем кармане штанов у него запасной заряженный пистолет, но, чтобы до него дотянуться и вытащить нужно как минимум оторвать задницу от земли, что в данной ситуации тяжелее, чем может показаться. Во внутреннем кармане куртки лежит охотничий нож, но когда Чонгук лишь малость приближает к кармашку свои пальцы, мутант издает оглушающий звук, наподобие рыка, и Чонгук сразу понимает, что и этот вариант не сработает. Остается последний шанс, а именно тот самый пистолет, который был в его руке до падения. Он лежит у того самого оторванного предплечья какого-то бедняги и до него нужно лишь протянуть ладонь. Не собираясь сидеть так дальше и гадать, чего же ждет мерзкое чудовище напротив, Чонгук идет ва-банк и позволяет себе, упав на бок, повредить при ударе левое плечо, чтобы дотянуться до пистолета и сделать сразу четыре выстрела подряд в упор. Как показала практика, эти твари сдыхают окончательно лишь сгорев в пламени, но и пуля в череп действует не хуже. Мутант валится со всех четырех ног, так и не предприняв никаких действий против зажатого в угол Чонгука, что кажется ему определенно странным, но сейчас не лучшее время об этом гадать. Юноша поднимается на ноги и осматривает труп нового врага. Он мечется между первичным правилом сжигать врагов и желанием отыскать Хосока и показать ему то, чего они раньше не видели. И все же ему не хочется, чтобы эта тварь вновь поднялась, так что более правильный вариант кажется очевидным. Для того, чтобы осуществить поджег и не спалить вдобавок и себя тоже, Чонгук присаживается на корточки перед чудищем и поливает землю вокруг него горючим бурбоном из фляги, с которой не расстается куда больше времени, чем хотелось бы. Прежде, чем поджечь спичку, его внимание привлекает крохотный красный огонек где-то в районе шеи убитого. Он торчит у него из-под набухшей плоти и напоминает ничто иное, как электронный передатчик. И тут Чонгука озаряет: «Возможно ли, что она на него не нападала, потому что кто-то за сценой дергал за ниточки своей кровожадной марионетки?». Скривившись от запаха, Чонгук нависает над трупом сверху и пытается вытащить этот передатчик, но тот не поддается, что означает следующее: — Каким ублюдкам пришло в голову проводить ходячему трупу операцию? Ему приходится оставить важную улику догорать вместе с носителем, не рискуя распарывать тому глотку и вступать в прямой контакт с кровью зараженного. Убедившись, что тварь сгорит полностью, Чонгук собирается продолжить путь по тому же маршруту, но парочка выстрелов на нижнем этаже вмиг меняет все его планы и толкает в спину на помощь к командиру. Прибыв на место, Чонгук понимает, что ему повезло гораздо больше, чем Хосоку, ведь его ранее пригвоздил к стене лишь один экземпляр нового вида, когда лидера зажали в угол сразу три таких. — Ложись! — командует Чонгук, направляя дуло пистолета в голову тому, которому пока что удалось ближе всего подобраться к старшему. Успевший уже уложить одного, Хосок исполняет приказ и позволяет младшему закончить работу. Чонгуку приходится использовать все патроны из магазина. Переступая через их трупы, юноша протягивает ладонь Хосоку, которой тот рад гораздо больше обычного. — Что за новая напасть? — шокированно рассматривает разложенные перед ним тела командир, как и Чонгук до этого, — ты видел раньше нечто подобное? — О да, — Хосок удивленно моргает и тот спешит пояснить, — буквально пять минут назад этажом выше. Убил одну такую же тварь. — Они мутируют? — продолжает удивляться старший, — черт, что же тогда случается после этой стадии? Чонгук присаживается вниз, подзывая того указательным пальцем за собой. — Не знаю, но кто-то явно потрудился превратить их в дрессированных псов, — указывает на идентичные мигающие передатчики в их шеях, — тот, что навестил меня на третьем этаже, не торопился нападать, но явно не хотел меня никуда отпускать. — Что, блять, здесь творится? Вопрос Хосока остается без ответа. — Нам надо отсюда убираться, — решает Чонгук после того, как они заканчивают разжигать очередной костер посреди заброшенной больницы, — что-то мне подсказывает, что хозяева этих зверушек скоро здесь сами соберутся. — Ты прав, — вот уже во второй раз за сегодня Хосок удивляет своей покладистостью, — думаю, на сегодня достаточно новой информации. Как и в начале, они выбираются через черный вход. Хосок умудряется обогнать Чонгука в самый последний момент, что сразу же выходит ему боком, потому что за дверью оказывается непредвиденная засада. Чонгук успевает среагировать быстрее и бесцеремонно вцепляется старшему в плечи, желая отпихнуть в сторону и избежать удара, но ему не достает каких-то пары секунд. Мутировавшая особь одним ударом сносит их обоих с ног из-за чего те кубарем летят на землю. Пока Хосок приходит в себя, Чонгук, задыхаясь от огромного количества пыли в легких, уже подготавливает пистолет, но его тут же выбивает из пальцев проворная тварюга. Приходится схватиться с ней голыми руками, по большей части используя все силы на то, чтобы не дать ей себя укусить. — Х-Хосок, — хрипит юноша, брыкаясь из-под тяжеленной и вонючей туши, — помоги мне, черт тебя дери! Но тот даже не реагирует, продолжая как ни в чем не бывало лежать на боку с закрытыми глазами. Чонгуку некогда выяснять причины, ведь на кону его собственная жизнь. Он нащупывает ладонью справа от себя увесистый камень размера с его кулак и тут же вскидывает его наверх, ударяя по лысой башке. Враг издает истошный вопль, испытывая куда больше злости, нежели боли из-за удара. Чонгук прикрывает глаза, отворачиваясь очень вовремя от густой дорожки слюны изо рта монстра, в который раз за этот день раздумывая над тем, что вот так вот умирать никак не готов. К счастью, он удачно вспоминает про нож в куртке и ловко освобождает его из кармана, вонзая лезвие до самой рукоятки в затылок. Тело над ним вмиг ослабевает и готовится вот-вот упасть замертво прямо на Чонгука, но тому удается перевернуться два раза в сторону и миновать нежелательное столкновение. Слыша свое сердцебиение в ушах, Чонгук не может никак нормально отдышаться. Он только что избежал ужасной смерти второй раз за одни только шестьдесят минут, а им еще до лагеря ковылять как минимум четыре часа. Он дает себе минуту другую на то, чтобы восполнить энергию, а еще снять языком с десен мелкий песок и выплюнуть. Сильнее всего сейчас хочется упасть на спину и даже начхать, что рядом с тем, кто только что собирался его сожрать живьем, но тут Чонгук вспоминает про Хосока, который все это время даже не пытался ему помочь. — Кончай притворяться, — зло говорит он ему и приподнимается на коленях, чтобы лучше разглядеть напарника. Тревога накатывает на юношу словно ведро ледяной воды за шкирку даже не тогда, когда Хосок не отвечает на довольно дерзкую просьбу, а тогда, когда у Чонгука получается разглядеть тоненькую красную полоску чего-то жидкого, стекшего с его волос до подбородка. Чонгук сразу же возвращает все свои силы, чтобы сорваться к бессознательному парню и перевернуть его на спину. Там, где только что лежала голова Хосока оказывается крепкий валун, вросший в землю с чуть заостренной верхушкой, которая покрыта ничем иным, как его кровью. — Нет-нет-нет, — бормочет Чонгук, как ошалевший, сложив без труда дважды два, — нет-нет-нет, сукин ты сын, я тебе не позволю! — он яростно хватает того за грудки и хорошенько встряхивает, зная наперед, что этим точно никак не поможет, — открой чертовы глаза, Чон, мать твою, Хосок! Я не дам тебе умереть, слышишь?! Ты не умрешь вот так, — неспособный контролировать ужасную дрожь пальцев, Чонгук все равно прижимает два из них к сонной артерии командира и не может нащупать пульс, отчего едва не срывается вновь. Не желая так просто сдаваться, он как следует выдыхает и делает глубокий вдох, прикрыв веки с такой силой, что в висках начинает стрелять от усердия. Параллельно с этим он разминает трясущиеся в панике ладони и пробует повторно проверить пульс. На этот раз, к его огромному счастью, тот нащупывается. Слабый, но Чонгуку сейчас любой сойдет. — Я тебя вытащу, понятно тебе? — обещает тому в лицо, зная, что его никто не слышит, — я тебя вытащу, чего бы мне это не стоило. На моих руках ты не умрешь, заносчивый говнюк.***
— Как он? — спрашивает взволнованный Тэхен, который, как и все остальные, все это время ждал у двери рабочего кабинета их полевого врача, пока внутри осматривали командира. Сокджин прикрывает за собой дверь, оставляя наедине с бессознательным Хосоком еще и Чонгука. Тот успел поведать ему все, что приключилось с ними за эти десять часов и теперь Сокджин не знает, как справиться с этой информацией наряду с более острой: — Из того, что мне удалось определить без томографии, которая в таких случаях необходима, у него черепно-мозговая травма от удара височной доли о заостренную каменную поверхность. — И что… что это означает? — Джексон встревоженно соскакивает с подоконника, складывая перед собой крестом руки. — Это означает ушиб головного мозга, как минимум средней степени, — заключает Сокджин, — Чонгук сказал, что он не приходил в себя около пяти часов. Если бы ушиб был легкой степени, он бы очнулся после удара сразу же либо максимум через минут десять. — И когда же он очнется? Сокджин начинает стягивать со своих ладоней перчатки, что получается лишь со второй попытки. Его рассеянность не сулит никаких хороших новостей. — Если он не придет в себя в течение пары часов, то я боюсь, что… — он сглатывает, пытаясь уложить в собственной голове то, что собирается озвучить вслух, — тогда я боюсь, что он может не проснуться совсем. — Бред какой-то! — горячо заявляет все тот же Джексон, — это же просто удар. Как он может от него не проснуться? Хосок справлялся с ордой ходячих мертвецов, а тут какой-то ублюдский камень! — У него повреждение мозга, Джекс, — встает на защиту и без того уставшего Сокджина Намджун, — тут не поможешь парочкой швов и зеленкой. — И что нам делать? Как ему помочь? Наступающий вопрос Сокджина вызывает неоднозначную реакцию: — Ты веришь в Бога? Джексон сомневается в том, какой ответ правильный, поэтому решает и вовсе промолчать. — Если веришь, — все равно продолжает старший, — лучше за него помолись. Сокджин настоятельно просит никого не оставаться под дверями своего больничного пункта после того, как отвечает на все вопросы. Ему и самому не помешает отдых, а Намджун добровольно вызывается посидеть с Хосоком до утра на случай, если он все же придет в себя. Только вот доброволец уже имеется, потому как Чонгук наотрез отказывается ложиться спать. — Думаешь, это хорошая идея? — уточняет Намджун прежде, чем разойтись с Сокджином по комнатам. — О чем ты? — Чонгук казался не в себе после того, что с ними случилось. Ему бы тоже не помешало поспать. Вообще-то, ему это сейчас нужнее, чем нам всем. — Согласен, — понимающе кивает Сокджин, — но этот парень пронес Хосока на своих плечах пятнадцать миль. И как бы он не пытался меня заверить в том, что абсолютно здоров, он не переставал массажировать свое левое плечо, пока я осматривал Хосока, а значит точно заработал растяжение. Еще у него сильный кашель и возможно нужно прочистить желудок, бог знает, сколько он пыли наглотался. И последнее, у него жар. Только вот что бы я не говорил ему, он все равно просил лишь об одном — оставить его на ночь с Хосоком. Как я мог, после всего того, что он ради него сделал, отказать ему в такой простой просьбе? Намджун не находит ответа, как и ранее не нашел его сам Сокджин. Как только их тени скрываются из виду, из своего надежного укрытия показывается тот, кто слишком долго ждал возможности проникнуть в палату. Пак Чимин решает, что если Чонгук будет спать, когда он откроет эту дверь, то не станет его тревожить, но заглянув лишь через дверной проем, он обнаруживает того в полном сознании. — Сокджин, я же сказал, что все в порядке, — Чонгук не заканчивает фразу, осознав, что на пороге вовсе не Ким Сокджин, — если ты пришел за красочными подробностями, разворачивайся и уходи. Мне хватило на сегодня интервью. Чимин хмурится от обиды. Ему неприятно, что за причину его появления Чонгук в первую очередь принял корысть и жажду любопытства, но этой обиды недостаточно, чтобы он ушел. — Я пришел не за этим. — Состояние Хосока пока без улучшений. — Я знаю. На этот раз Чонгук теряет самообладание и хлопает ладонью по столешнице, тут же жалея об этом, ведь мог кого-нибудь разбудить шумом. — Тогда что ты здесь делаешь? — устало спрашивает он, сжимая ударившую только что о деревяшку ладонь в кулак. Раньше Чимин скорее всего бы извинился и сбежал, ведь агрессия Чонгука никогда не щадила его нервные клетки и вызывала довольно сильную панику. Теперь же его лишь одолевает небольшой озноб, но мысль бежать и прятаться задавливается в самом зародыше. — Чтобы убедиться, что ты в порядке, — признается мальчишка почти шепотом, страшась лишь после этих слов реакции Чонгука. Пальцы Чонгука, только что согнутые до выступающих костяшек, выпрямляются и вновь приобретают здоровый розовый оттенок. Сам юноша отводит еще секунду назад беспощадный взгляд в сторону, не желая больше пугать собеседника. Сегодня было много потрясений, от которых, Чонгук уверен, он оправится нескоро, и ему сейчас приходится столкнуться еще с одним, самым запутанным и сокрушительным, ведь в это мгновение ему почему-то до боли в сердце хочется Чимину не соврать, как всем остальным, а раскрыть уродливую правду, какая она есть. А правда в том, что: — Нет, — даже голос Чонгука подводит, не сразу позволяя донести всю болючую истину, — я очень не в порядке. После этого признания, Чимина, как ни странно, окутывает некая легкость, почти облегчение. Не потому, что Чонгук в смятении и страдает, а потому что он не посмел ему соврать. Иногда ведь это куда ценнее, нежели более очевидные высокие жесты. Мальчишка доверяет своему чутью и верит, что его не оттолкнут. Подходит к Чонгуку и занимает местечко на небольшом двухместном диване совсем рядом, но пока не решается коснуться. Вместо него на этот смелый шаг идет сам Чонгук и кладет поверх чиминовой ладони свою, сжимая ее так, чтобы ощущалась близость, но при этом нигде не болело больше, чем уже болит. — Мы с ним так и не смогли ужиться, — глядя на мирно спящего Хосока, продолжает откровения Чонгук, — скорее всего даже в последнюю минуту, перед тем, как та тварь нас сбила с ног, он был уверен в том, что я его ненавижу. Чимин позволяет ему высказаться без чужих комментариев. Иногда людям не нужны слова сочувствия. Им просто нужно достать из себя все, что отравляло мысли слишком много лет. — Самое смешное, что порой я так же думал и о своем младшем брате. Он вечно лез под руку, спорил, влезал в неприятности, за что приходилось кричать и говорить ему сгоряча то, что я уже никогда не смогу себе простить. Но несмотря на все это, я не сомневался в том, что он меня любит. В какой-то момент Чонгук отпускает чиминову руку и опирается локтями о свои колени, укладывая на обе ладони взлохмаченную голову, чтобы беспорядочно схватиться сквозь пальцы за грязные волосы. — Чаще всего Хосок вел себя, как высокомерный козел: показывал мне свое превосходство, то и дело кичился авторитетом, пытаясь контролировать везде и во всем. И только недавно я понял, что старшие братья именно так и поступают. Так же и я поступал когда-то с Субином. Чимин с грустью отмечает, что Чонгук не перестает дрожать. Сокджин сказал, что у него жар, но, мальчишка думает, что тут дело не в температуре тела, а в том, что, когда наваливается слишком много всего, сдает уже не тело, а душа. И в такие минуты она горько кричит, разрываясь внутри на части, разбиваясь о ребра, неустанно моля прекратить ее мучить. — Я хотел бы, чтобы он узнал об этом до того, как… — Чонгук прикусывает изнанку щеки, но, раздумывая над уже сказанным, все-таки желает закончить, — я бы хотел, чтобы он знал, что я бы без раздумий поменялся с ним местами сейчас. Несмотря на все, что между нами было. Мальчишка, сидящий рядом, теряется от драгоценности момента и степени уязвимости Чонгука. То, что он сейчас решит сказать может слишком легко заставить старшего пожалеть о том, что открылся, но так же может и окончательно разрушить стену между ними. Именно ради последнего Чимин готов рискнуть. — Нам не дано познать все, на что способно человеческое сознание, — начинает издалека Чимин, — это сложный, хитросплетенный лабиринт с кучей неведомых секретов. Люди, пребывающие годами в коме, могут ощущать присутствие близких и реагировать даже легким скачком кардиограммы на их прикосновения. Так что, может быть, Хосок слышит нас сейчас, пусть даже и не в силах ответить. Но даже если нет, он слишком умен, чтобы не знать о том, как ты на самом деле к нему относишься. Чонгук прогоняет ладонь сверху вниз по осунувшемуся лицу, чуть встряхиваясь от навязчивой полудремы. Довольный тем, что удалось наконец-то высказаться, отвечает: — Возможно ты и прав. Спасибо. Первая благодарность от Чонгука мальчишку почти что окрыляет. Ему даже становится стыдно за эту непрошенную реакцию в текущих обстоятельствах, так что он поскорее меняет тему: — Я не смогу уговорить тебя пойти и отдохнуть? У Чонгука на кончике языка уже подготовлено категоричное «нет», когда с койки, к потрясению обоих, вдруг слышится сначала только небольшая возня, а затем, от дезориентированного движения руки, с тумбочки опрокидывается поднос с хирургическими инструментами. Чонгук оказывается в два прыжка у кровати Хосока и, не оборачиваясь, требует у Чимина: — Беги за Сокджином, — не слыша за спиной никакой спешки, повторяет гораздо громче, — сейчас! Намджун и Сокджин прибегают вместе, решая больше никого пока не будить и дождаться утра. Проверяя зрачки Хосока, его реакцию на свет прочие первостепенные рефлексы, Сокджин, пораженный настоящему чуду, говорит, что с первого взгляда тот в полной норме. У них нет необходимой медицинской аппаратуры, чтобы провести полное обследование, но головокружение и тошнота, на которые жалуется лидер, это лишь типичные побочные эффекты от того удара, что он получил. — Ты нас здорово напугал, приятель, — прослезившийся от переживаний Намджун хлопает Хосока по плечу, но не сдерживается и все-таки обнимает, едва не повалив того обратно на койку, — больше так никогда не делай. Хосок ловит осуждающий взгляд Сокджина, который уже примерно сто раз повторил, что к командиру сейчас стоит относиться нежнее, чем к фарфоровой балерине на полочке маленькой девочки. Звучит смешно, если задуматься. — Хватит, — Сокджин с усилием отрывает Намджуна от своего пациента, веля тому вдобавок отойти на один шаг назад, — ему ко всему прочему только перелома не хватало. Ему повторно приходится всех отправлять спать. Когда уже даже Чонгук ломается и соглашается на отдых, Хосок неожиданно подает слабый голос: — Задержишься на минутку? — просит он у Чонгука. Тот нервно заминается у порога, бросает короткий взгляд на Чимина и решает остаться. По наставлениям Сокджина, Хосок лежит все на той же постели, приняв для собственного удобства сидячее положение. Чонгуку неловко стоять, так что он притягивает табуретку и усаживается на нее у изголовья. — Тебе удалось вытащить нас из того ада, — говорит Хосок, неудивленный тому, что у Чонгука вышло, но удивленный некоторым другим обстоятельствам, — и ты меня не бросил. А Чонгук, кажется, никогда раньше так не нервничал наедине со старшим. — Ты бы поступил точно так же, — уверенность в его голосе вызывает на бледном хосоковом лице улыбку. — Хорошо, что ты это знаешь, — даже в его голосе ощущается усилие, которое Хосоку приходится принимать после каждого нового вдоха. Он еще далек от полной поправки, но пока не готов отпустить Чонгука. — Хосок, я хотел бы… — Если собираешься извиняться, то лучше бы тебе заткнуться, — предупреждает тот, — мне известно, что ты любишь во всем быть первым, но не в этот раз. Я тебе задолжал куда больше извинений, чем ты мне. На тридцать секунд комната погружается в грузную тишину. В такой же тишине Чонгук привык засыпать каждую ночь с момента гибели Субина. Обычно она его сводила с ума, не давала сомкнуть глаз часами, дробила на части мысли и превращала любые фантазии в безумные кошмары. Но сейчас с ним ничего подобного не происходит и это еще одно чудо. — Мне всегда было интересно, почему люди придают такую большую важность семье и ее значению. У меня не было ее до того, как мир полетел к черту, так что я не запомнил дедушкины рассказы про вторую мировую, рождественское утро с подарками под елкой или даже глупых наказаний за мелкие проступки. Я сам научился кататься на велике, и зализывал все свои разбитые коленки, от падения на нем, я тоже сам. Но затем появились люди, которых мне пришлось вести за собой. Я не хотел, чтобы они шли за мной, но оказалось, что им больше некуда идти. С ними было непросто, иногда я хотел убить либо их, либо самого себя. Мне нужно было их учить тому, чему никогда не учили меня. Им нужно было давать внимание, которое никогда не давали мне. Им нужна была семья, которой, когда раздавали там наверху, мне не хватило. И я внушал себе, что это моя ноша до тех пор, пока не впечатался мордой в тот факт, что без этой ноши я больше не смогу прожить ни одного дня. Почти после каждого предложения Хосок останавливается, чтобы найти в себе силы и смелость продолжить, а Чонгук в оцепенении проглатывает каждое слово, боясь даже одно не запечатлеть в памяти. — Я никогда не просил о семье, но она все равно меня нашла на пороге гребанного апокалипсиса. И я теперь понимаю, почему за нее жертвуют собой, убивают других, творят те вещи, за которые не прощают. Я могу быть жестким и несправедливым, говорить то, о чем можно промолчать, но в самых чудовищных кошмарах каждую ночь мне продолжает сниться лишь одна вещь — смерть кого-либо из вас. И просыпаюсь я с одной конкретной целью — этого не допустить. Хосок устает держать спину и падает на подушку, начиная с каждой новой фразой говорить чуточку тише. — Сегодня, когда те твари на нас напали, я нисколько не сомневался в твоих способностях, ты должен это понимать. Я знаю, на что ты способен, Чонгук. Я знал это с самого первого дня, как встретил тебя, ставшего впереди Субина, выпячив грудь, готового перебить нас всех за то, чтобы твой младший братишка не получил ни одной царапины. Ты ощущал эту чугунную ответственность и жажду защитить до последней секунды его жизни. Правда в том, что я чувствовал то же самое все это время… как чувствую и сейчас. Чонгук уже не знает, как дышать дальше, а Хосок заканчивает контрольным: — Ты думал, что потерял своего единственного брата, но присмотрись хорошенько. Так ли это на самом деле? Так ли это? Чонгук больше не уверен в своих прежних убеждениях. Пятью минутами позже, возвращаясь к себе в спальню после того, как Хосок мирно уснул в постели, Чонгук все еще не может до конца поверить, что у них состоялся этот разговор. Сколько времени было упущено на пластмассовую ненависть друг к другу, когда не хватало всего одного разговора с расставлением точек над «и». А может и хорошо, что все случилось именно так. Всему свое время — истина, с которой непросто смириться, но как же легко становится на душе, когда это время наконец-то приходит. В эту ночь, впервые за, Бог знает, сколько времени, Чонгук засыпает в полной тишине без намека на страх вновь встретить свои родные кошмары. Крепкий сон прерывается лишь от навязчивого стука в дверь под утро. Сломанный замок позволяет гостю легко ворваться внутрь, который, несмотря на очевидную срочность, все же терпеливо ждет, пока Чонгук полностью стряхнет с себя остатки сновидений и стянет с себя тонкое одеяло, ступив голыми ступнями на холодный пол. — В чем дело, Тэ? — спрашивает беззлобно, но и не слишком довольно. Вчера у него не было времени прочувствовать в полной мере, но сейчас все его тело, словно в отместку, сообщает о том, что на грани. Поврежденное плечо нещадно ноет, от попытки сглотнуть слюну в горле печет, как будто бы он прополоскал его перед сном настоящим кипятком, а уж про мышцы и говорить не стоит, ведь вчера он нес семьдесят килограммов на себе пять часов. Только вот все это становится незначительной фигней стоит Тэхену, как следует подготовившись, ответить: — Хосок… этой ночью он умер.