Философский камень Драко Малфоя

      Десятый зал подземелья Министерства Магии был наполнен невиданным шумом. Щелкали вспышки колдокамер, Рита Скитер в предвкушении покусывала Прытко Пишущее Перо, а люди все прибывали и прибывали, отвоевывая друг у друга каждый лишний сантиметр справа и слева от судейских мест.       Видимо, над помещением основательно поработали заклятием Незримого расширения. Вместо трех ярусов амфитеатр включал в себя около пятнадцати, и все они были битком набиты гомонящими зрителями, которые бесцеремонно орудовали локтями в попытках улучшить себе обзор.       Всю неделю шли суды над оставшимися Пожирателями Смерти, и полный состав Визенгамота трудился в поте лица. Судьи совсем не беспристрастно потирали руки в предвкушении возмездия за жизни погибших.       Свой заслуженный поцелуй уже получили близнецы Кэрроу, Долохов и двое выживших Лестрейнджей. Яксли, Нотта, Крэбба и Гойла-старших уже ждал с нетерпением Азкабан, где им суждено было гнить до самой смерти. Вряд ли до неё оставалось долго, ведь дементоры все ещё наводили леденящий ужас на заключённых. Высасывая все хорошее по крупицам.       Впереди еще маячили недели упорной работы с доказательствами, разбирательства многих явных и тайных последователей Волдеморта, но сегодняшний день был особенным для всего магического сообщества.       «Ежедневный Пророк» окрестил пятое июня днём «торжества справедливости», ведь три из трех сегодняшних заседаний были посвящены семье, ранее превозносимой британскими волшебниками: идеально чистокровной, потрясающе богатой, являвшей собой средоточие власти и честолюбия.       Теперь они были не более, чем тремя прокаженными, приютившими Волдеморта в своем поместье, принимавшими участие в показательных казнях магглов и магглорожденных. На их плечи легла ответственность и за пытки несовершеннолетних студентов Хогвартса, заключенных в подземельях фамильного особняка.       Это был день суда над людьми, которые слишком высоко летали, чтобы вскоре слишком больно упасть. Это был день суда над Малфоями.       Слушание Люциуса Малфоя было недолгим, но кровавым. Сломленный человек с сальными белыми патлами лишь отдаленно напоминал прежнего главу великого чистокровного рода, только его глаза светились привычным снобизмом и презрением к окружающим, что вряд ли добавляло ему очков перед Визенгамотом. Ни один свидетель не выступил в его защиту. Когда пятьдесят рук в сливовых мантиях единогласно взметнулись вверх, верховный чародей огласил приговор.       Малфою-старшему предстояло провести двадцать лет в Азкабане без права пересмотра наказания. Зал рукоплескал и улюлюкал, на поникшего в цепях Пожирателя со всех сторон сыпались угрозы и проклятия, а Скитер хищно скалилась, подгоняя перо.       — Мистер Малфой, что же вы чувствуете, м-м-м, растеряв всю силу вашей фамилии? Придерживаетесь ли вы теперь своих чистокровных убеждений?       Рита сыпала вопросами, но вряд ли на них обращал внимание кто-то, кроме сопровождавшего ее низенького колдографа, который вертелся вокруг нее, щелкая камерой.       Клетка Люциуса со скрежетом скрылась под полом судебного зала. В подземелье его уже поджидали суровые мракоборцы для транспортировки в Азкабан.       Процесс Нарциссы при желании можно было уместить в десятиминутный срок, ведь именно столько заняли показания Гарри Поттера, определившие исход дела. Было невозможно проигнорировать его слова. Гарри пылко утверждал: если бы леди Малфой не солгала Волдеморту, он бы уже не дышал.       Странно еще, что ее не представили к Ордену Мерлина. Впрочем, оправдательный приговор и отсутствие штрафа в несколько тысяч галлеонов тоже можно было считать неплохой удачей.       И если ситуации старших Малфоев были противоположны, но абсолютно однозначны, то насчет их сына никто не обладал железобетонной уверенностью в будущем.

***

      Драко оценил все прелести психологического давления: месяц в министерских камерах без окон, в окружении голых серых стен, без посетителей, даже с родителями встретиться не позволили ни разу. Можно подумать, они имели хоть малейшую возможность сбежать от вездесущих мракоборческих крыс.       Да они б убили нас без раздумий. Только дай повод.       Драко было нетрудно догадаться: ненависть сотрудников Министерства к его персоне просто не знала границ. Его оставили на сладенькое, не забыв при этом сообщить в мельчайших деталях об отвратном полуживом состоянии отца, но совершенно случайно не проронили ни словечка о судьбе матери.       Смотри, мол, это только начало.       Мракоборцы с палочками на изготовку вели Драко через весь зал к креслу со звякающими об пол обрывками цепей, и он с вызовом смотрел в глаза всем собравшимся: ненависть, так и сочащаяся в каждом звуке гула голосов, могла проклясть его чем-нибудь мерзким, даже не применяя магию.       Когда Драко, будто мешок с картошкой, уронили в кресло перед судейскими рядами, цепи моментально и очень больно обвили его конечности.       Он стиснул зубы, но промолчал, внезапно вспомнив, что гордость отец ему прививал упорнее, чем природа — инстинкт самосохранения. Ни один мускул на лице не дрогнул, когда Драко окинул взглядом судейские ряды.       Да начнется шоу.       Верховная чародейка откашлялась, и зал затих в ожидании. Драко поднял голову, схлестнувшись взглядом с ссохшейся сутулой колдуньей, все лицо которой рассекали паутинки морщин, а седые волосы в высокой прическе только прибавляли возраст.       Гризельда Марчбэнкс.       Салазар, да она принимала у него СОВ.       Ее глаза засветились узнаванием. И Драко предпочел бы, чтобы она вспомнила в большей степени мальчика, которому неплохо удавались чары левитации, чем Пожирателя, изуродованного Черной Меткой.       — Подсудимый, назовите ваше имя, — голос Марчбэнкс в полной мере соответствовал ее званию, настолько строгим он был.       — Драко Люциус Малфой, — он держался подчеркнуто холодно.       — Мистер Малфой, будьте добры, назовите дату вашего рождения.       — Пятое июня тысяча девятьсот восьмидесятого года.       Справа от него послышалось сдавленное хихиканье, а затем чей-то нарочито громкий шепот:       — Вот бы ему сегодня подарили пожизненное в Азкаба…       — Мистер Уизли! Будьте добры воздерживаться от комментариев. Думаю, в случае повторного нарушения штраф в сорок галлеонов приведет вас в чувство.       Марчбэнкс поджала губы, к радости Драко, выказывая всю степень своего недовольства этим отвратительным рыжим болваном, определенно страдающим самой запущенной формой словесного поноса.       — Что ж, вернемся к сути. Мистер Малфой, вы обвиняетесь в покушении на убийство Альбуса Дамблдора, участии в сообществе Пожирателей Смерти, а также в покушении на убийство Гарри Поттера, Рональда Уизли и Гермионы Грейнджер в Выручай-Комнате школы Хогвартс. Признаете ли вы свою вину?       Драко выслушал обвинения молча. Ни одно из них не было правдивым настолько, чтобы признать его без тысячи объяснений, в которых, по правде сказать, он не видел ни малейшего смысла.       Можно подумать, это что-то изменит.       — Мистер Малфой, вы вовсе не помогаете своим молчанием, — в голосе верховной чародейки прорезались стальные нотки.       — Мне нечего сказать.       Драко мог бы разливаться соловьем хоть часами, но, уверенный в бесполезности такого занятия, предпочитал беречь усилия. Кто знает, что его ждет дальше.       Единственное, что действительно вселяло толику спокойствия, так это то, что он наконец заметил маму. Она стояла в последнем ряду амфитеатра с гордо поднятой головой, и на долю секунды не позволяя косящимся зевакам усомниться в ее величии.       — Что ж, не свидетельствовать против себя — ваше право, мистер Малфой. Тогда перейдем к свидетелям защиты.       Дальше все шло по сравнительно понятному Драко сценарию: Поттер выступил со сказками о великом спасении в Малфой Мэноре, — Интересно, он хоть сам в это верит? — и с рассказом о трусости доброте Драко, опустившего палочку перед лицом ослабевшего Дамблдора. А Полоумная Лавгуд, мечтательно пробормотала что-то об одеялах и яблоках, которые он ей пару раз притащил в подземелье.       Долгопупс насмешил его душещипательной историей о благородном Драко Малфое, ни разу не применившем Круцио на провинившихся студентах, вопреки требованиям Кэрроу. Они, к счастью, никогда не считали нужным проверять, насколько добросовестно он выполнял задания.       Иначе эта трогательная версия рассыпалась бы, как гребаный карточный домик.       — Приглашаем к трибуне оставшегося свидетеля — Гермиону Джин Грейнджер.       В этот момент Драко медленно поднял голову, оторвавшись от изучения своих туфель. Он был… заинтригован.       Стук каблуков по мраморному полу отдавался в ушах и едва заглушал идиотское удовлетворение оттого, что она здесь.       Пришла. Взобралась на трибуну.       Стоит теперь, вцепившись ладошками в деревянный бортик: губы сжаты в напряжении, брови насуплены так, что меж ними пролегла морщинка. Волосы туго стянуты в хвост, наверняка, только чтобы лишить его удовольствия — вдруг этот раз станет последним? — поиздеваться над вороньим гнездом на ее голове.       Не смотри в глаза. Не смотри.       И на этот раз ему удалось.       — Мисс Грейнджер, вы выступаете в качестве свидетеля защиты. Визенгамот убедительно просит вас говорить правдиво, кратко и по существу.       Это было так похоже на Грейнджер. Спасать тех, кто ее даже не просит.       Интересно, стала бы она, если бы знала, что ему снится?       — Мадам Марчбэнкс, я хочу сказать… э-э… я… — она громко сглотнула, и тонкая шея нервно дернулась. — В общем, я считаю обвинения, предъявленные Драко Малфою, если не совершенно беспочвенными, то уж точно неоднозначными и нуждающимися в существенной корректировке, — Грейнджер выпалила это на одном дыхании, будто боялась, что если хоть на секунду замедлится, то ей не достанет смелости продолжить.       По залу пронеслись удивленные шепотки, а верховная чародейка нахмурилась.       — Начну с очевидного: вменяя ему покушение на убийство Гарри, Рона, ну, и мое, соответственно, вы по какой-то причине не опросили непосредственных участников данного происшествия. Ни у кого из нас нет претензий к нему.       Уизли недоверчиво хмыкнул, и Драко тут же представил в красках, как запихивает ему в глотку рваную эльфийскую наволочку.       — Мисс Грейнджер, — прервала ее Марчбэнкс. — Я допускаю, что вы несколько некомпетентны в юридических вопросах, поэтому поясню: покушение на убийство волшебника — дело публичного обвинения. Наличие или отсутствие у вас претензий к мистеру Малфою может быть учтено лишь в качестве смягчающего обстоятельства.       — Я осведомлена, мадам Марчбэнкс, — выдавила Грейнджер. Драко не сдержал усмешку: серьезно, она готовилась? — Просто я не договорила. На нас напал Винсент Крэбб. Он погиб в вызванном им же Адском пламени, — она сморщилась. — Малфой не помогал ему ни действиями, ни советами, и более того, когда Кребб хотел применить к нам смертельное заклятье, Малфой остановил его. Мне неизвестны его мотивы, но сомневаюсь, что они так уж важны. Ведь суд, э-э, оценивает факты, не так ли?       Несколько голов, укрытых фиолетовыми шапочками-крышками, согласно закивали. Драко едва сдержал хмык от комичности этого жеста: каждый из судей украдкой оглядывался на другого, удостоверяясь, будет ли уместно выразить своё мнение.       — Как уже известно из показаний Гарри Поттера о произошедшем на Астрономической башне, Малфой был вынужден согласиться на выполнение своего задания, потому что Волдеморт шантажировал его жизнями родителей. Насколько мне известно, это считается психическим принуждением и должно быть учтено в качестве смягчающего обстоятельства.       — Мисс Грейнджер, лучше оставьте выводы для суда. Вы так и будете повторять то, что уже было сказано другими свидетелями?       Драко стоически держал взгляд на ее побелевших пальцах. Он заметил, как от сухого голоса Марчбэнкс она еще сильнее вцепилась в края трибуны.       Волнуется.       Эта мысль приятным удивлением обожгла затылок.       — П-прошу прощения, — замялась Грейнджер. — Я могу продолжить?       — Если вам есть, что сказать, — съязвил старик в лиловом, рассевшийся по правую руку от Марчбэнкс.       Отчего-то Драко тут же захотелось посмотреть, как его мантия загорится.       — Д-да, — рука Грейнджер дернулась к лицу и нервным жестом попыталась заправить пряди за ухо. Забавно, потому что хвост у нее был затянут волосок к волоску. — Я как раз подошла к главному. Уверена, многие из вас слышали о случившемся в Малфой Мэноре.       По рядам метнулся тревожный шелест, а сам Драко внутренне подобрался, выпуская воздух сквозь зубы.       Только не смотри.       И он вновь удержался.       — Когда Беллатриса Лестрейндж… — Грейнджер запнулась, — пытала меня, Малфой… Он хотел остановить ее.       Взгляд чертовым канатом, не слушая его мысленный ор, потянулся к ее глазам.       Схлестнулся с ними в борьбе, почти крича: «Да ты спятила! Серьезно в это веришь?!»       Судя по решимости, застывшей в глазах — серьезно.       Теперь Драко и сам задался вопросом о том, хотел ли он. Мог ли?       Он уже никогда не узнает.       Интересно, Грейнджер пялилась на него все время или тоже не смогла сдержаться только сейчас? В момент, когда стояла и удивительно бесстыдно не краснела, дурача судей.       Тут девчонка, покраснев гуще, почти незаметно… приподняла уголки губ. Да что с ней творится?       Драко предусмотрительно отвел взгляд прежде, чем ее яркий — ненавидяще-умоляюще-искалеченный — образ вспыхнул в голове.       Интересно, а она? Она продолжает смотреть?       — Мисс Грейнджер, вы понимаете разницу между желанием и действием? — опять влез дрянной старикашка, тряся щетинистыми брылями.       Драко стало наплевать, как будет гореть фиолетовое шмотье. Теперь он мечтал подпалить гаду кожу.       И тут…       — Думаю, я понимаю кое-что большее, — в голосе Грейнджер зазвучали угрожающие нотки. — Например, то, что сейчас студента Хогвартса, закованного в цепи, судит Визенгамот в полном составе. Несмотря на то, что на его совести нет ни единого Непростительного. И знаете, о чем это свидетельствует? — драматическая пауза. — О том, что война прошла для всех вас бесследно.       — Мисс Грейнджер, прошу прощения, но при чем тут… — Марчбэнкс предприняла попытку прервать ее.       Безуспешно.       Грейнджер с силой хлопнула ладонью по трибуне, обращая на себя внимание присутствующих, и повысила голос: — Все мы боролись за то, чтобы больше никого и никогда не судили за то, что от него не зависит! И Драко Малфой не выбирал, где ему родиться и кем стать!       Вау.       За ее спиной трясущаяся рука Уизли что есть сил дергала ее за мантию, без толку призывая умолкнуть. А не пошел бы ты на хрен, Уизли?       — Если он для вас Пожиратель Смерти, которому место в Азкабане, то я… — она выдержала еще одну паузу, — все та же, м-м, грязнокровка, укравшая вашу магию. Значит, все, кого мы оплакали, отдали свои жизни зря.       Последнее Грейнджер произнесла почти по слогам.       На какое-то время все погрузилось в тишину, и даже волшебные часы над судейскими рядами остановили бег. На Скитер с ее Прытко Пишущим Пером, казалось, наложили Петрификус.       Зал мгновенно перестал напоминать оживлённый перрон Кингс-Кросса. Сейчас в лица собравшихся звонкой пощечиной впечаталось замешательство. Вот то, что в совершенстве умела Грейнджер, — выворачивать умы одними лишь словами.       И глазами. Своими чертовыми безрассудными глазами.       Драко не чувствовал ни-че-го. Внутри были только ступор и пустота, будто все из черепной коробки высосали поцелуем дементора.       Впервые в жизни ему было действительно нечего сказать.