Философский камень Драко Малфоя

      Джинни всегда неплохо разбиралась в людях. Особенно в их… симпатиях. Стоило кому-то глупо заулыбаться или же загрустить без видимой на то причины, она чуяла это моментально. Будто нюхль — золото.       И всю неделю ее нюх просто сходил с ума.       Первым звоночком стал один из филинов Малфоя, постучавшийся в окно их c Гермионой спальни, как только они вернулись из Косого Переулка, — Джинни запомнила его еще пару дней назад, когда он принес Гермионе письмо за завтраком.       Она приоткрыла створку, и на подоконник упал изумрудный конверт, а птица, вальяжно взмахнув крыльями, взмыла вверх. Как оказалось чуть позже, она не улетела — дожидалась ответа на крыше.       Первая мысль — дождаться Гермиону, задержавшуюся внизу, и отдать письмо ей — была погребена под обломками любопытства, едва Джинни увидела имя адресата.       «Уизлетте».       Она разорвала конверт за секунду и нахмурилась, изучая содержимое.       Раньше Джинни думала, что самое абсурдное зрелище в ее жизни — Рон в «парадной» мантии и рюшах, от которых несло затхлостью, как от бабушки Тэсси. Но нет. Вовсе нет.       Еще никогда ей не доводилось видеть ничего абсурдней чернильных букв, выведенных на пергаменте с таким нажимом, будто на самом деле Малфой писал кровью. Надо сказать, Джинни в принципе сомневалась в его авторстве, потому что…       Он вежливо просил ее подсказать, «где он может найти Грейнджер, потому что у него есть к ней дело». Брови Джинни взлетели на лоб, когда она прочла об обязательном условии: не говорить ничего самой Гермионе.       Симпатии. Джинни их чуяла.       А потому, стоило Гермионе вихрем ворваться в комнату и, не помня себя от радости, объявить, что Министерство одобрило какой-то ее «эльфийский» проект и она сейчас же должна появиться у Кингсли, дело было решено.       После встречи с Малфоем Гермиона вернулась, упорно пряча сияющие глаза.       Но на следующий день к выражению ее лица примешалось смущение. Потом — растерянность. Еще позже — какая-то глубинная тоска, а к концу недели у нее и вовсе образовалась задумчивая складочка меж бровей.       С Малфоем они больше не виделись.       И Джинни чувствовала, как ее «нос ищейки» дергается от желания узнать больше.       Гермиону удалось застать врасплох субботним вечером. Когда она ввалилась в прихожую Норы, сгибаясь под тяжестью книг со скучным названием «История Магической Британии от древности до наших дней», Джинни поняла: вот он, тот самый шанс.       — Давай помогу, зачем же ты столько тащишь? — она легко взмахнула палочкой, заставив ветхие сочинения вылететь из рук подруги и взмыть вверх по лестнице. — Ты волшебница или домовик, мм?       — Вообще-то, — Гермиона назидательно вскинула указательный палец, — магические способности эльфов ничуть не меньше наших, но… да, — она смущенно поникла, — я как-то не подумала о чарах.       — Ну, ты последнее время вообще сама не своя, — заключила Джинни, усмехнувшись: понурая добыча сама плыла ей в руки. — Что-то произошло?       — И вовсе нет, — поджала губы Гермиона и попыталась ретироваться на кухню.       Но не тут-то было. Джинни последовала за ней и, пользуясь тем, что все домашние сейчас находятся в магазине у Джорджа, принялась рассуждать вслух:       — Тогда, возможно, не что-то, а кто-то? Например, какой-нибудь, слизеринец? Ну знаешь, такой, кхм, белобрысый и ка-а-апельку противный?       Гермиона резко остановилась. Медленно повернулась, уставившись на нее с подозрением во взгляде.       — Что это ты такое говоришь?       — Да так… — хмыкнула Джинни. — Просто мысли вслух.       — Дурацкие мысли, — отрезала Гермиона, продолжив свой путь.       Наверное, она бы даже звучала убедительно, если бы не пробормотала себе под нос нечто, подозрительно напоминающее «И вовсе он не противный…»       — Ты что-то сказала? — невинно переспросила Джинни.       — Тебе послышалось, — буркнула подруга, ускорив шаг.       На кухне Гермиона вела себя подобно разъяренной фурии: громко стукнула чашкой о столешницу, с остервенением налила себе кофе, подогрев его дрожащей в руке палочкой, и настежь распахнула холодильник, ища молоко. Когда его там не оказалось, она яростно хлопнула дверцей и сделала огромный глоток из кружки.       Поморщилась.       — Ты ведь в курсе, что кофе не успокаивает нервы? — поинтересовалась Джинни, облокотившись о кухонный стол возле плиты.       — С чего ты взяла, что мне нужно успокоиться? — сдержанно.       — Ну как тебе сказать… — вздохнула Джинни. — В последнее время напоминаешь мне бледную тень Гермионы Грейнджер.       — Со мной все в порядке.       Осознав, что подруга так и будет отмалчиваться, если ее хорошенько не встряхнуть, Джинни решила не медлить.       — Знаешь, обычно, когда девушка возвращается со свидания…       Гермиона резко оставила кофе, с шумом выпустив из себя воздух.       — Это была ты!       — Что «я»?       — Не строй из себя дурочку, Джинни Уизли! — глаза Гермионы метали молнии. — Это ты подсказала Малфою, где меня найти?       — Возможно, — хмыкнула Джинни, и выставила вперед руку, стоило подруге открыть рот. — О, не стоит благодарностей. Подробного рассказа будет достаточно.       — Какие, к черту, благодарности?! — воскликнула Гермиона. — Я не собираюсь благодарить тебя за то, что ты втайне от меня сговорилась с этим… этим…       — Симпатичным парнем, который хотел пригласить тебя на свидание? — сложив руки на груди, Джинни приподняла бровь.       — Это не просто «парень», Джинни, это Малфой! И он вовсе не… — Гермиона захлебнулась словами. — Вовсе не симпатичный, он трусливый гадкий таракан, который за неделю не выдавил из себя ни единого сло…       Она зажала себе рот ладонью.       А Джинни почувствовала, как легкие наполняет эйфория, почти такая же, как от первой победы в квиддиче.       — И что же случилось? Вы поссорились?       На самом деле, ее все еще удивлял сам факт того, что эти двое смогли провести бок о бок больше минуты, оставшись в живых.       — Нет, мы не поссорились! Знаешь, мы вообще бы не увиделись, если бы ты, — указательный палец Гермионы с силой уперся Джинни в грудь, — умела держать язык за зубами! И я бы тогда не сидела тут, как последняя дура, и не ждала бы… — она осеклась и нахмурилась. — Как ты это делаешь?       — Делаю что? — Джинни приняла почти что ангельский вид.       — Превращаешь мои мозги в солому! — Гермиона подбоченилась и грозно зыркнула на нее. — Ты что, тайно распыляешь сыворотку правды по всему дому?       — Ну что ты, дорогая, это всего лишь женская интуиция, — она наградила подругу фирменной ухмылкой. — И сейчас она подсказывает мне, что кое-кто скучает по Малфою.       От возмущения Гермионы не осталось и следа: она хватила ртом воздух и растерянно моргнула.       — Ой, много чести! — выпалила она и тут же стушевалась. — Мне просто интересно, что такого случилось, что он испарился. Ты ведь знаешь, я привыкла понимать, что происходит. А здесь…       Усталый вздох.       — Если честно, я с самого начала вообще ничего не понимаю.       — И ты бы хотела, чтобы что-то все же произошло, так? — Джинни наконец решилась задать главный интересовавший ее вопрос.       — Нет, конечно же нет! — моментально и бурно отреагировала подруга. — Это… Это научный интерес, да.       — Если тобой движет лишь научный, — скептически подчеркнула Джинни, — интерес, то, может, стоит провести эксперимент?       — И какого же рода?       Невооруженным глазом было видно, что Гермиона изо всех сил маскирует свое любопытство напускным равнодушием.       — Ну, можно связаться с ним самой. Под каким-нибудь предлогом: нап…       — Нет уж! — подруга возмущенно всплеснула руками. — Что еще мне сделать? Может, отправить ему патронуса со словами: «Привет, Малфой, ты тут неделю назад ел из моих рук, а потом вытирал мне слезы, когда я разревелась, как последняя идиотка. Не хочешь повторить?».       Гермиона медленно перевела взгляд на нее.       — Черт.       — Вижу, вы о-о-очень неплохо провели время, — заключила Джинни, пряча триумфальную улыбку.       — Какая теперь разница?       Гермиона, кажется, сама поразилась тому, как грустно вздохнула, потому что нахмурилась, прикусив губу.       — Вот напишешь ему и узнаешь, — Джинни закатила глаза. Что в этом было такого сложного?       — Я не собираюсь унижаться перед Малфоем, — непререкаемый тон. — Раз ему это не нужно, с чего я должна…       — Годрик, да кто тебе это сказал? — цокнула Джинни. — Может, он теперь просто ждет твоего шага, чтобы быть, не знаю… уверенным, что тебе это нужно?       Гермиона оттолкнулась от кухонного стола и раздраженно выдавила:       — Это Малфой, Джинни.       Она направилась к выходу, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Но Джинни Уизли была не из тех, кто сдается так просто.       — «Малфой» — не смертельная болезнь, а всего лишь фамилия, дорогая.       Подруга замерла и оглянулась через плечо, с сомнением подняв бровь.       — И?       — Просто придумай причину, чтобы связаться с ним. Ты ведь хочешь, не так ли?       — Не знаю, — замялась Гермиона.       Растерянно потопталась на месте и наконец спросила:       — А ты поможешь с письмом?

***

      В лесных дебрях в пригороде Бордо было грязно и слякотно после суток дождя. С океана тянул пробирающий до костей ветер, совершенно наплевав на то, что уже наступило лето. А в палатке, где Драко вынужден был засыпать под оглушительный храп соседей, обитали полчища тараканов и жуков, и никакие заклинания не могли их отвадить.       Он, привыкший к мягкой постели и чистым простыням, понуро глядел на худой матрац с отпечатками пружин. Когда из-под него, шустро перебирая лапками, выполз таракан толщиной с палец, Драко всерьез заскучал по соседству с Волдемортом. Его, в отличие от мерзкого насекомого, хотя бы можно было грохнуть при помощи палочки.       Однако через несколько секунд враг уже был повержен, безжалостно размазан ботинком по полу — спасибо квиддичу за меткость и молниеносную реакцию. И только он вздохнул с облегчением, как вдруг, прямо перед носом, с потолка тента грохнулся жирный паучище.       Драко громко выругался.       Он раз за разом вбивал черное тельце в занозистые доски, пока не смолотил из паучьих останков кашицу. Драко ненавидел этих насекомых, они ассоциировались у него с антисанитарией, грязью и мерзостью. А еще с тупой истеричной рожей Уизли, который бился в падучей каждый раз, когда слышал слово «паук».       Отвратительный идиот.       От рыжего олуха мысли тут же рванули к Грейнджер, и он не стал сопротивляться. Должно же было произойти хоть что-то приятное за этот день. За все чертовы семь, что он провел в обществе тошнотворных многоножек и провонявших потом квиддичных игроков.       Целую неделю не нужно было прятать глаза.       Но Драко больше и не хотел. Он устал постоянно терять контроль и нарушать правило. Таращиться в оленьи глаза, в которых выписан каждый его ночной кошмар.       Взгляд — и он до торчащих костных обломков хрустит ее шеей. Взгляд — и он палит в нее Авадой. Взгляд — и он вбивается в нее до истошных криков, до крови по бедрам. А потом он зажмуривается, выдыхает, открывает глаза — и Грейнджер недовольно поджимает губы и жарко спорит с ним, сидя напротив, живая-здоровая.       Драко просто решил моргать почаще.       Хотя, признаться честно, даже в этом больше не было необходимости. Их прошлый разговор будто починил что-то в нем. Стоило Грейнджер дрожащим голосом признаться, что она собственноручно лишила себя родителей, стоило только боли замерцать у нее в глазах, как его чувство вины успокоилось: насытилось возможностью искупить все, что он наворотил, — помочь Грейнджер в том, что мучает ее сильнее, чем что-либо иное.       Когда-нибудь.       Он сопротивлялся этому постоянно, но ждал, так, черт возьми, ждал каждый следующий день, считал часы до того, когда можно будет сорваться в Лондон…       И ни-ка-ко-го результата.       Неделю назад, трансгрессировав домой после встречи с Грейнджер, он обнаружил на журнальном столике в холле письмо от Квиберонских квоффельеров. Ему предлагали принять участие в отборочных на место ловца команды. В тот момент Драко в красках представил, как недоверчиво скукожилось бы лицо отца: Люциус всегда твердил, что для успеха ему ни за что не хватит ни упорства, ни таланта.       Первые пробы он прошел еще летом перед седьмым курсом. Будто Волдеморт не смог бы найти его во Франции. Да если бы Драко действительно понадобился, его бы выковыряли и из-под земли. Удачно, что это больше не было проблемой, однако после всего перспектива играть за французскую команду напрочь вылетела у него из головы.       Пришедший ответ его больше удивил, чем обрадовал.       Но Драко уже не был тем молчаливым беспомощным холстом, который отец расписывал в угодной ему одному манере вечными красками. Теперь он сам приказывал кисти выводить правильный узор. А квиддич был от древка метлы и до последнего ее прутика правильным.       Следующим утром портал, приложенный к конверту, перенес его к побережью Атлантики. Вблизи находился детский лагерь для серфинга, но, благодаря сотне защитных заклинаний, к месту проведения отборочных добраться магглы никак не смогли бы.       Драко потребовалось полдня, чтобы углядеть хоть крупицу смысла в летних лагерях, и еще больше времени на попытку понять, что за удовольствие такое: едва держаться ногами за какую-то доску, ежесекундно рискуя быть смытым в океан. В общем-то, ответа на этот вопрос он не нашел до сих пор.       Все шесть дней он летал, как безумный, убивая мышцы ног вместе с любимой метлой. Конкуренция оказалась адово высокой, поэтому каждого, кто валился в траву без сил, каждого, кто отбрасывал древко и покидал состязание, он считал своей личной победой.       К концу недели тех, кто метил на место ловца, осталось от силы трое, включая Малфоя. Но капитан молчал о результатах, будто под троекратным Силенцио. Судя по тому, что с каждым днем требования взлетали все выше, он выбрал беспроигрышную тактику: кто последний свалится замертво — тот и новый игрок.       Зае…       Сотни острых иголок врезались в икры, и чувство жалости к себе возросло.       — Твою ж мать… — простонал Драко сквозь зубы.       Мышцы свело судорогой, а у него не было сил дотянуться ни до палочки, ни тем более до дорожной сумки, где лежало обезболивающее зелье. Он наугад пошевелил пальцами, процедил «Акцио» и наконец с облегчением сжал пузырек в ладони.       Драко опрокинул в себя жидкость и вытянулся на матраце через боль, умоляя Салазара, чтобы ноги скорей отпустило. Иначе, если они продолжат колоться так, будто нарл запустил ему под кожу свои иглы, он нескоро сможет добраться до портала и… не-ет.       Окей, ладно. Он хочет ее увидеть.       Драко не отказался бы от еще… пары встреч. Но если его все же примут в команду, то он точно спятит от метаний туда-обратно. Это даже рассмешило: всего год назад свидания с ней были невозможны и нежеланны по определению, а место ловца в квиддиче казалось недосягаемой мечтой.       А теперь он судорожно придумывал, как это все объединить. Получалось плохо. Он бы даже сказал охренеть, как плохо.       Дилемма с мозолистым названием «как быть с Грейнджер» вообще не имела никаких решений, которые его бы устроили. Девчонка уже набила Драко оскомину в голове, ведь последние несколько месяцев он то и делал, что без конца вертел ее в мыслях из стороны в сторону, будто тряпичную куклу.       Все началось после того, как она сбежала. Тогда Драко впервые заметил, что жажда увериться в том, что Грейнджер осталась жива после тонны Круциатусов, прогрызает из его желудка болезненный путь наружу.       С того момента он успел пройти все стадии принятия ментальной смерти от одной только мысли, что ему интересен сам факт ее существования.       Каждый следующий день того времени, что те, кто не встречается на завтраке с Волдемортом, зовут пасхальными каникулами, Драко, грызя кончик пера от усердия, выписывал на пергамент все ее отрицательные качества. Читал перечитывал, повторял про себя, подрывался и мерил шагами комнату, чеканя вслух:       — Грязнокровка, подружка гадского Поттера, книжный червяк, и волосы у нее отвратные… Гря…       Он делал так утром и вечером. Пока не вернулся в Хогвартс.       И там Драко выкинул такой номер, что, прознай об этом отец или тетка Белла, они наградили бы его Конфринго прямо в лоб и с упоением наблюдали бы за тем, как его голова, а за ней и все тело взрываются костяным крошевом и ошметками кровавой кожи.       Потому что он, идиот, начал ходить следом за гребаным Долгопупсом, надеясь, что тот знает хоть что-то. На третий день ему свезло: этот олух привел его к Выручай-комнате. Под Дезиллюминационными чарами Драко успел просочиться в двери за секунду до того, как их не стало.       В огромном, увешанном гамаками помещении студенты толпились у потрепанного колдорадио и вращали шипящее колесико, пока оттуда наконец не зазвучал бодрый голос:       — Вас вновь приветствует Бруно, бессменный ведущий «Поттеровского дозора»!       И, как назло, ни слова о Грейнджер.       Драко выскочил из Выручай-комнаты с обжигающей злостью, наплевав на громкий дверной хлопок. К чертям. Ему все равно, все равно. Да хоть бы она и подохла где-нибудь в лесу от потери крови, или от голода, или от смертельного проклятья — неважно. Ему все-рав-но.       Но следующим вечером он пришел снова.       И каждый день, с того момента, как он открывал глаза, и до тех пор, пока его невидимые пальцы не смыкались на дверной ручке, Драко был диким зверем. Он рвал пергаменты с эссе — она постоянно их строчила, жег страницы учебников — она постоянно их читала, срывался на каждом неосторожно цепляющем его первокурснике, резал баллы с Гриффиндора — она бы точно злилась.       Грейнджер будто прописалась в его голове, запаслась кофе, уселась там с книжкой в руках в мягкое кресло и вознамерилась остаться навечно.       Драко мастерски умел договариваться. Поэтому он убедил свой мозг в том, что Грейнджер что-то вроде его совести. Да, он не идеален. Возможно. Но все-таки она слишком уж жестокое наказание. И тогда он решил: раз девчонка — не больше, чем надоедливый голос праведника, то, если он будет совершать хорошие поступки, это безумие когда-нибудь улетучится.       Поэтому, вызываясь наказывать провинившихся, он тайком отпускал их, вместо того чтобы сполна накормить пыточным заклятием. Однако со временем надежда на то, что впитавшийся в тело образ Грейнджер смоется, словно грязь от геля для душа, сама растворилась в воде.       Зато пришли они. Те самые сны.       Драко то пытал ее до трясучки, до агонии, то изощренно, с маньяческим удовольствием убивал. И никак не мог это остановить. Тело и разум охотно сдавались в рабство к темноте и жестокости. Время рассекло его жизнь пополам: по ночам его радостно плющило оттого, как Грейнджер от боли срывает голос, а утром он мечтал вышибить себе мозги, чтобы только не вспоминать эти сипящие звуки.       Его вечными спутниками стали тени под глазами и осунувшееся, похожее на скелет лицо. Драко забыл, как ощущается здоровый сон, и не хотел даже знать, как перестать напиваться огневиски до состояния невменяемого овоща.       Иначе он бы не смог закрыть глаза.       Однажды он вскочил посреди ночи от дикой боли в предплечье: пытался во сне ногтями содрать Метку с руки. Той ночью Драко впервые взял Грейнджер — грубо и жестко, до рыданий, до умоляющего визга. Таращась на алое месиво на теле, он с ужасом заметил, как по краям начинает пластами затягиваться бледная кожа, все ещё изуродованная чёрным рисунком.       Это было все равно что никогда не любить сладкое и узнать, что у тебя на него аллергия. Сразу хочется попробовать хоть кусочек. Драко никогда не страдал из-за самого присутствия Метки — только из-за последствий. Но теперь было больно, и совсем не от рваной раны. Он понял, насколько на самом деле была сильна надежда вновь стать чистым, только когда потерял ее.       Пока Блейз не заметил, Драко удалил всю кровь с простыни и рванул в Больничное крыло. Мадам Помфри, слава Салазару, без лишних вопросов выписала рецепт зелья сна без сновидений, и жуткие, крушащие ребра до пробитого легкого кошмары отступили.       До недавнего момента.       Все время до начала лета он напоминал себе бумагу, насквозь пропитанную горючим: достаточно было всего одной крошечной искры, чтобы он вспыхнул и разгорелся Адским пламенем, не поддающимся укрощению. Настолько, что он обезумел и, столкнувшись со Снейпом в коридоре, наорал на него.       Тогда он сразу почувствовал цепкие щупальца, обвившие мозг: они хрустели его блоками, стенами, насмехались над его замками и захлопнутыми воспоминаниями. Вырезали на извилинах саднящую надпись:       Паршивый ты окклюмент.       Затем Снейп отступил, усмехнулся и поманил Драко за собой. В директорском кабинете крестный извлек из книжных завалов томик какого-то Шекспира и велел ему прочесть. Как можно скорее. Когда Драко понял всю суть этой извращенной издевки, он тут же по памяти настрочил пергамент с недостатками.       Не помогло.       Он отчетливо помнил момент, когда сдался. Это был его последний тайный визит в Выручай-комнату: по «Дозору» объявили, что Поттер, Уизли и Грейнджер ограбили теткин сейф и улизнули оттуда верхом на драконе.       Драко не знал, как добрался до подземелий. Он опомнился, только когда вывел на листе каллиграфический заголовок нового списка:       Не ожидал, что Грейнджер такое умеет.       Но его девятым кругом ада стали собственные глаза. Они упрямо, до белых звёздочек жмурились, шарили по каждой незначительной пылинке вокруг, отказывались встречаться с ее взглядом. Боялись оживить обрывки ночных видений: хруст, боль, кровь и ненависть.       Однако в их последнюю встречу она парой честных, откровенных словесных мазков перевернула его затасканный, покрытый трещинами мир обратно с головы на ноги. И Драко начал высыпаться.       Из потока воспоминаний его выдернуло яркое свечение, наполнившее палатку. У него на коленях невесомо плясала серебристая выдра, будто в насмешку, вещавшая ее голосом:       — Здравствуй, Малфой. Не хочу отвлекать, но у меня есть к тебе важное дело. Отдел магического правопорядка разрабатывает кодекс прав эльфов-домовиков и в Министерстве согласились взять за основу мои записи. Я хотела бы глубже изучить вопрос: получить информацию, так сказать, из первых уст. Но, к сожалению, не знаю никого, чьего домашнего эльфа я могла бы опросить. Кроме тебя, конечно. Поэтому я буду очень признательна, если ты согласишься сотрудничать. Мы могли бы встретиться и обсудить это. Например, завтра?       Совершенно не хотелось признавать, но вызвать патронуса, тем более телесного, было ему не по силам. И дело было вовсе не в недостатке волшебных умений — в Метке. Предполагалось, что души Пожирателей Смерти настолько черные, что лишены всякого света и любых крупиц радости. Потому Драко никогда даже не применял это заклинание, следуя жизненному кредо:       Ты не разочаруешься, если не будешь пробовать.       Он отправился в совятню, где, к счастью, даже нашлась одна хиленькая птица. Назначил встречу Грейнджер на завтрашний вечер, вновь выбрав Дырявый котел. Так как сегодня был последний активный день отборочных, дождаться результатов он мог и в Лондоне.       Конечно, Драко знал, что Грейнджер интересуют вовсе не эльфы. С ее стороны было так наивно надеяться, что он не в курсе: в доме Блэков, где сейчас живет Поттер, все еще есть домовик.       Она соскучилась. И Драко заставит ее признать это.