Философский камень Драко Малфоя

      Это сумасшествие. Это чертова ненормальность, но какая, спрашивается, кому разница, если губы Грейнджер такие…       Сладкие — Драко слизывает привкус мусса, который она недавно ела. Мягкие — внутри он рычит, сдерживается, чтобы не укусить изо всех сил. Такие…       Грейнджер жадно обхватывает его язык этими — ох, твою мать — губами, и на все идиотские описания сразу становится плевать.       Драко сжимает руки у нее в волосах, притягивая еще ближе, глубже врезаясь в податливый — чтотытворишьГрейнджер?! — рот. Тихо постанывающий от… удовольствия?       Она хочет. Она не ненавидит его. Она жива.       Импульс бьет в спину. Секунда — и Драко прижимает ее к стене, не прекращая целовать. Он избегает чертов рисунок, ведь с Грейнджер позже станется закатить истерику за порчу ее стараний…       Их стараний. Вместе. Возможно, в этом причина.       Хочется — пиздец как хочется — опустить руки по тоненькому телу ниже, и еще эти шорты… Салазар, помоги! — дурацкие короткие шорты. Драко хочет ее убить и одновременно раздеть, хотя бы, боже, взять за охеренную — он уверен — задницу, но…       Барабанные перепонки все еще рвет от протяжного «Умоляю! Хватит!». Глубоко в сознании он все еще безжалостно, холодно бросает ей: «Раздевайся» — и отстраненно изучает торчащие ребра, обтянутые тусклой кожей.       Это перерастает в боль в затылке — давящую, чугунную. Смешивается с умопомрачительными движениями маленького дерзкого рта, который с поразительной готовностью открывается навстречу его языку…       И мир вдруг меняется.       Теперь каждое движение губ — боль. Каждое тихое довольное хныканье Грейнджер, каждый хаотичный мазок ее пальцев по коже — все это боль.       Нужен воздух. Нужно убрать от нее свои чертовы руки, по локоть в дерьме, и отпустить ее. Она раньше так и просила по ночам, тихо, безнадежно: «Отпусти».       «Отпусти».       Руки упали плетьми — он отступил на шаг.       Столкнулся с затуманенным взглядом Грейнджер: сбитый фокус, глубокая темнота зрачков, ебаная невинность под приоткрытыми веками. Столкнулся с легкой непонимающей улыбкой и отчаянно, до закушенных изнутри губ, захотел снова поцеловать ее.       «Отпусти».       Еще шаг назад — и на раскрасневшемся лице проступило замешательство.       — Драко?       «Драко» — Салазар, ты смерти моей хочешь? «Драко» — твою мать, как можно выдержать, когда эта дурочка зовет его так? Нежно-вопросительно-нужно.       — Что, Грейнджер, понравилось? — вылетело у него, и Драко едва сдержался, чтобы не хлопнуть себя ладонью по лбу.       Такой идиот. Такой… ИДИОТ.       По всем правилам она сейчас должна была сделать следующее: первое — поджать губы, второе — насупиться, третье — резюмировать: «Малфой, ты отвратительный болван!» — и наконец четвертое — уйти с гордо поднятой головой.       Пока-пока, Грейнджер. Оставь меня одного.       Но тут ее лицо обрело осознанность и легкий смешливый прищур, так что план Драко полетел к чертовой матери.       — Ну-у, не знаю, Малфой, — протянула она. — Возможно, тебе следует еще раз напомнить мне это, чтобы узнать наверняка.       — Не рановато для напоминаний? — бросил Драко резче, чем нужно было: внутри поднялась иррациональная злость из-за обращения. Снова, блять, по фамилии. — Ты забыла меня так быстро?       Пожалуйста, пусть это не выглядит так, будто он всерьез отказывается от поцелуя. Пожалуйста, пусть это не выглядит так, потому что настолько тупого…       — О, конечно.       Она с растерянным выражением оттолкнулась от стены, поправляя — не смотри туда, идиот! — коротенькие шорты, все в брызгах краски. И ноги — черт — слегка загорелые бедра тоже были покрыты разноцветными мелкими капельками. Драко едва заставил себя поднять взгляд к ее лицу и запахнул мантию, наброшенную на плечи: его выпирающий стояк сейчас был дико не к месту.       А Грейнджер помолчала еще недолго, очевидно, перекатывая варианты ответа на языке, и язвительно добавила:        — Быстро ведь забывается только хорошее.       Раз — и больше никакого «Отпусти» в голове. Только…       Нет, ну какая же… сука. Какая сука.       По мере того как он приближается, в глазах у Грейнджер вспыхивает насмешливое одобрение. И это выбешивает — это выводит до задушенного внутри вопля: «Сука!»       Она ведь сейчас вертит им, как хочет, одним лишь намеком, лишь парой слов, а он, идиот, ведется, он посылает на хер все то, что жрет его изнутри уже много месяцев и мешает дышать, просто чтобы…       — А теперь повтори.       Драко тормозит в нескольких дюймах — упирается руками в стену по обеим сторонам от лица Грейнджер, прячущей улыбку.       — Что повторить? — взгляд маленькой сучки коварно светится.       — Что тебе не понравилось! — рычит Драко.       «Игра» определенно ее забавляет: Грейнджер медленно опускает взгляд на его губы и сосредоточенно шепчет:       — Лучше ты… повтори.       Плевать, что это звучит как приказ — Драко рвано выдыхает и наклоняется. Растягивая движение, не спеша. Пусть чертова ведьма мучается.       Очерчивает языком ее верхнюю губу. Плавно. Втягивает в себя и сжимает зубами. Грейнджер вдруг сдавлено всхлипывает, но… Черт… Проделывает то же самое с его нижней.       Маленькая. Сучка.       Не то чтобы он был против.       Раз Грейнджер решила играть с ним… пускай. Он немного отдалился. Дал ей проследить взглядом за своей кривоватой ухмылкой. Темные глаза напротив тут же вспыхнули нетерпением. Отлично. Он легко, не раскрывая рта, мазнул по ее губам и хотел было отстраниться, как…       Тонкие цепкие пальцы сжали шею.       И, черт возьми, кто он такой, чтобы спорить? Драко опустил руку на спину Грейнджер, коснулся поясницы, заставив выгнуться, и надавил. Прижал к себе. Провел языком по уже влажным губам и раскрыл их.       Быстро. Сразу глубоко.       Он услышал довольный стон. Тихий, почти неслышный. Но уже не мог думать ни о чем, кроме желания как-то закрепить этот звук в памяти. Заклинанием вечного приклеивания срастить с барабанными перепонками…       Вдруг — воздух разрезал скрипучий, сводящий скулы выкрик:       — Мерзость!       Гермиона инстинктивно оторвалась от Малфоя и обернулась: стуча деревянной ссохшейся клюкой по брусчатке, по скверу ковыляла сморщенная, скривившаяся в негодовании старуха.       Окатив их фунтом презрения из-под толстых стекол очков, она забормотала:       — Ну что за люди?! Чувства — и на улице… Это же надо! Вот в мое-е-е время…       Дальше Гермиона не слушала, хотя старуха что-то возмущенно кряхтела, постепенно продвигаясь к выходу — узкому просвету между домами. С каждым гулким ударом, который она наносила с таким остервенением, будто надеялась проделать дыру аж до самого ядра Земли, Гермиону поджигали, как спиртовый раствор, заставляя мгновенные язычки синего пламени бегать по голове, шее, плечам — обжигая смущением.       Когда старуха скрылась за поворотом, они с Малфоем вновь остались наедине. Застыв в нескольких дюймах от его тела, потупив глаза, она поняла, что в голове противным колокольчиком звенит один-единственный вопрос:       Ч-чувства?       Гермиона когда-то наткнулась на книгу о самых изощренных маггловских пытках. Без сомнения, все до единой были ужасны, но одна… одна ее поразила. Пытка водой. Капли монотонно, одна за другой должны были падать на голову человеку, прикованному к стулу. Час за часом. День за днем. Пока тот не сойдет с ума.       Примерно так на нее сейчас оседала реальность происходящего. Капля за каплей.       Не то чтобы поцелуи с Драко Малфоем входили в ее список обычных вечерних дел. Но ведь… ей понравилось. Да. Определенно.       Больше, чем понравилось.       Только… Что дальше?       Их общение длилось дней десять от силы, только вот семь из этих десяти Малфой провел во Франции, а значит…       Три дня. Включая сегодняшний.       И насколько это нормально: целоваться с кем-то — с Малфоем, боже, будь честна! — всего на третий день «человеческого» знакомства?       А предыдущие семь лет не в счет. Однозначно не в счет.       Смущение тут же подобралось к грудной клетке, заставило дрогнуть губы. Подумать. Гермионе необходимо было срочно подумать об этом. Одной. В тишине.       — Серьезно, Грейнджер? Неужели испугалась?       Годрик, она и забыла, что Малфой здесь. Странно, но его вопросе звучало больше беспокойства, чем привычной насмешки. И в глазах — удивительно, непонятно, так ему несвойственно — трепетало волнение.       — Нет-нет, все… Все в полном порядке! — ее голос нервно взвился. — Н-нормально, я только…       Ей бы куда-нибудь отступить, пока не удастся сформулировать членораздельный ответ. Но отступать некуда, лопатки скребут по стене, так что…       Нужно бежать. А лучше — раствориться в воздухе.       Гермиона начала копошиться в крохотной сумочке, ища палочку. Она краем глаза заметила, что Малфой все еще сверлит ее пристальным, недоумевающим взглядом, будто бы хочет пропустить все ее внутренности через рентген.       — Грейнджер! — не выдержал он. — Да что с тобой, черт возьми, не так?       В этот момент Гермиона как раз выудила палочку из бездонной дыры сумки и занесла кисть для взмаха. По тому, как мгновенно поджались губы Малфоя, стало ясно: от него не укрылась ее попытка улизнуть.       Шаг.       Гермиона догадалась — он не позволит.       За секунду до трансгрессии он сократил расстояние между ними и вцепился в ее свободную руку. Внутренности скрутило в жгут, и улица завихрилась, исчезая.

***

      Вновь ощутив под ногами твердую поверхность земли, Гермиона хотела было вздохнуть с облегчением. Но этому совершенно не способствовал Малфой, мертвой хваткой вцепившийся в ее руку. Дом Уизли, где они очутились, раньше всегда дарил ей чувство безопасности, спокойствия. Теперь все омрачалось нарастающей виной за то, что она привела огнедышащего дракона к их дверям.       Все же воспользовавшись секундным замешательством, пока он краем глаза осматривал дворик Норы, она выскользнула из ослабшей хватки, сразу отпрыгивая на добрых два метра.       Малфой тут же повернулся к ней, вопросительно выгнув бровь. Не насмешливо, как обычно: его губы были плотно сжаты.       Звенящая в голове пустота совершенно не помогала с поисками ответа.       — Зачем ты за мной увязался?! — слова вылетели раньше, чем Гермиона успела обдумать их. — Перестань преследовать меня!       Малфой хмыкнул, мол, ты серьезно?       — Знаешь, — едко начал он, — от той, кто сама назначает мне встречи, это звучит, как минимум, жалко.       — Что-то не припомню, чтобы я приглашала тебя домой, — выпалила она, натянуто ведя уголком губ, как можно глубже замуровав желание отчитать саму себя за вырвавшуюся глупость.       — Я не думаю, что это место, — он картинно обвел руками окрестности и брезгливо сморщил точеный нос, — кому-то придёт в голову назвать домом.       Да что он себе позволяет?! — гневный вопль внутри. А вслух…       — Ох, Малфой, — жалостливо вздохнув. — Похоже, мне придётся тебя огорчить. Он не всегда бывает похож на серпентарий.       Малфой лишь пожал плечами, как бы демонстрируя ей всю тщетность и незначительность этого укола. Его взгляд ненадолго задержался на стареньком гараже. Что это был за взгляд… С таким пренебрежением он не смотрел даже на нее.       Как он может? Что он знает о тех чудесных добрых людях, что живут здесь? Гермионе так захотелось выкрикнуть что-то обидное, что-то, что заставит его перестать втаптывать в грязь одними глазами дорогое ей место.       — Ты просто завидуешь!       Она тут же услышала фырканье. Малфой повернулся к ней вполоборота и скептически выгнул бровь. Снова. Видимо, это был какой-то фирменный жест, идущий в комплекте с презрительной усмешкой.       — Ты серьезно сейчас?       — Абсолютно, — Гермиона вздернула подбородок, надеясь этим добавить словам веса.       — М-м-м, — протянул Малфой, давясь все той же что-ты-несешь ухмылкой, — да ты раскусила меня, Грейнджер. Я всегда мечтал жить в хлеву. Точнее, — он снова демонстративно оглядел Нору, — в нескольких хлевах, нахлобученных друг на друга. Прелестно.       — Зато здесь никогда никого не пытали! — воскликнула Гермиона, едва сдерживаясь, чтобы не запустить в него чем-нибудь гадким. Хоть бы и Дантисимусом. Пусть тоже прочувствует.       Движение. Резкое. Малфой оказался рядом быстрее, чем она успела вдохнуть новую порцию ярости. Плечи тут же содрогнулись от стальной хватки.       Зря. Зря она это сказала.       — Замолчи, — сквозь зубы, ощутимо встряхнув ее. И Гермиона наверняка бы испугалась, если бы не чувствовала, как его пальцы отбивают нервную чечетку на ее коже. — Замолчи. Ты даже понятия не имеешь, что несешь сейчас, — последнее Малфой прошелестел так, что она всерьез заволновалась о состоянии его связок.       Он в панике. Почему?       До сих пор… вспоминает?       Его руки соскользнули с плеч. Безвольно повисли. Сжались в кулаки. Малфой тут же отвернулся, демонстрируя ей напряженную, как натянутая, почти что рвущаяся, струна, спину. И задышал.       Гермиона никогда не уделяла дыханию особенного внимания. Она подмечала взгляды, выражения лиц, брошенные вскользь слова. Но никогда даже не предполагала, как много может сказать о состоянии человека то, как он дышит.       Часто. Рвано. На несколько секунд будто бы забывает о том, что нужно глотнуть воздуха. Вспоминает. Втягивает его со свистом. И паника, паника, паника. В каждом малейшем звуке.       — Драко? — вырвалось.       Она сделала шаг вперед. Еще один. Дотронулась до его плеча. Почувствовала, как оно моментально дернулось от прикосновения. Погладила. Прошлась рукой по спине и заметила, что дрожь слабеет.       — Я больше не буду так говорить, — абсолютно серьезно заверила его Гермиона. — Только… только успокойся, хорошо?       Ну, и у кого из них паника? Теперь уже ее пальцы отбивали неровный ритм в районе его лопаток. Эти вибрации сплетались с удивительно наполненной тишиной вокруг: разговорчиками деревьев в ночном ветерке, сонным бурчанием садовых гномов где-то поблизости и его дыханием, постепенно приходящим в норму.       Малфой выпрямился. Сделал глубокий вдох. Выдохнул. И повернулся к ней с привычной косой ухмылкой.       — Что-то мне подсказывает, Грейнджер, что простых извинений будет недостаточно, — подмигнул.       Нет… он просто не может меняться так быстро. Никто не может. Она покачала головой, сдерживая рвущуюся наружу улыбку.       — Гермиона! Твою мать! Что здесь творится?!       Момент разрушил визгливый крик. Второй, черт возьми, раз за сегодня.       Она дернулась на звук, и сердце ухнуло вниз.       Рон стоял в дверном проеме, его трусило. Слишком резкий для ночной темноты свет, похожий на кокон ярости, окружал его фигуру.       Гермиона вздрогнула, что-то невнятно промычав. Мысли почему-то перекатывались в голове ничуть не быстрее тяжеловесного взрывопотама. Лицо друга тем временем приобретало пугающе бордовый цвет.       — Уизли, ты и правда настолько туп, что не понимаешь, что это? — голос Малфоя сочился ядом. — Мы с твоей подругой неплохо проводим время.       — Ты! Да что ты себе… — Рону, по ощущениям, воткнули в вену насос для воздушных шаров и изрядно им поработали — так быстро он набирал в объемах, пузырясь раздражением.       Малфой демонстративно придвинул ее вплотную к себе. Настолько резко, что она стукнулась о его бедра тазовыми косточками. Не слишком приятно.       — Кажется, Грейнджер хочет остаться со мной наедине. Ты мешаешь нам, понимаешь?       Фраза, произнесенная таким язвительным тоном, отрезвила. Гермиона смогла, наконец, отлепиться от Малфоя, который от этого тут же скосил на нее недоуменный взгляд, подняв брови.       Она ощущала, как завертелись шестеренки в голове, в надежде исправить патовую ситуацию. Разделяй и властвуй, так, кажется?       — Малфой, — шепнула она, слегка сжав его запястье, — я думаю, тебе лучше сейчас уйти. Мы можем поговорить позже?       Меньше всего Гермиона ожидала, что реакция будет такой. Он рывком высвободил кисть, едва не задев ее по лицу резким взмахом. Вперил в нее колючий взгляд. И никаких блуждающих волн. Их заморозило холодом Арктики.       — Не стоит, — прошипел Малфой сквозь зубы. — Думаю, если ты хорошенько постараешься, Уизли даже сможет простить тебя за это, — он окинул взглядом расстояние между ними и скривился, будто сама мысль о том, что недавно его почти не существовало, была отвратительна.       Он исчез с оглушительным хлопком.       В груди моментально занялся пожар, но тут же потух, бросая Гермиону от поднявшей было голову гордости в лапы чувства, которое обычно трудно облечь в слова. Того самого, от которого теряешь сон и со скрипом ворочаешься на матрасе до утра, проигрывая в голове ситуацию. Бессмысленно выдумывая все новые и новые, более выгодные исходы, которым уже никогда не суждено случиться.       Однако помимо нее самой у произошедшего была ещё парочка виновников. Один из них сейчас подпирал своим телом стену дома так внушительно, будто от любого его шага все вокруг могло осыпаться пыльной штукатуркой. Гермиона угрожающе медленно повернулась к Рону, застывшему насупленной статуей в дверях.       — Я внимательно тебя слушаю.       — Это… это… — он хватал ртом воздух, по-птичьи размахивая руками, будто пытался улететь отсюда куда подальше, — что это было?! Ты и Малфой?!       — Я и Малфой что? — Гермиона сжала губы в тонкую линию. — Уточни, будь добр.       — Ты обжималась с гребаным Пожирателем Смерти, что тут еще, черт возьми, уточнять!       Удачно, что они выясняли отношения на улице, потому как внутри от визгливых воплей друга мигом бы полопались все бокалы.       — Он уже не Пожиратель! — ее аж передернуло от ощущения дежавю. — И я устала это повторять.       — Ты устала… А я не устал, Гермиона? — Рон внезапно сдулся, как старый футбольный мячик, легко скользнув кулаком по деревянной раме в поисках опоры. — Я не устал?       — Мы все устали, Рональд, — она тяжело вздохнула. — У нас был правда ужасный год. Только Малфой-то здесь при чем?       — Он напоминает обо всем, что я потерял.       Пара секунд — и до Гермионы дошло, как все выглядит для него. Что это совсем не Гарри, шутя попросивший «не передавать Малфою привет». Это Рон, которого она отвергла, а потом заявилась к нему же домой в обнимку с парнем, которого он уже много лет ненавидит.       Которого, как он думал, она ненавидит тоже.       — Ох, Рон… — Грейнджер сделала шаг в желании объясниться, найти нужные слова, но была остановлена его взметнувшейся рукой.       — Не надо. Не приближайся ко мне.       Немой вопрос, застывший в ее глазах, смешался с влажной соленой болью от злых слов, уже собравшейся в уголках глаз.       Похоже, этого было достаточно, чтобы плотину прорвало. Рон открыл рот, вываливая все, что, видимо, уже давно кислотой разъедало его разум.       — Как ты могла вообще? Нет, серьезно… как? — он зарылся пальцами в рыжую шевелюру, со страшной силой оттягивая пряди. — Мой брат погиб из-за таких, как Малфой! А ты заявила, что он невиновен! Сказала, что для всех, кто думает иначе, война прошла зря!       Гермиона подавленно молчала, впервые в жизни не решаясь поднять на друга глаза. Они хоть когда-то по-настоящему были друзьями?       Она понимала, что не были, вне зависимости от ее собственных мыслей. Рон никогда не считал ее другом. Всегда было что-то либо меньшее, либо большее. Но ей слишком удобно было смотреть сквозь пальцы.       — Я все еще считаю, что он причастен. Значит, для меня все было напрасно, а, Гермиона? — Рон невесело усмехнулся, всем своим весом наваливаясь на обшарпанную дверь в попытке удержаться на ногах. — Фред тоже погиб ни за что?       — При чем здесь… — она попыталась было возмутиться, но он оборвал ее взмахом палочки, только что выхваченной из кармана.       — Силенцио!       Она все ещё настойчиво, но безуспешно то смыкала, то размыкала губы, не в состоянии выдавить из себя даже писка. Горло будто залили расплавленным чугуном, который обжигал гортань яростью, перекрывая воздух.       — Хоть раз в жизни, Гермиона, помолчи! — Рон вновь насупил брови, так по-детски притопывая ногой, что, будь у нее возможность, она наверняка бы посмеялась над этим. — Ты и так наговорила достаточно. Почему ты ни хрена не думаешь, когда открываешь рот?       Ей оставалось только вращать глазами в немом вопросе, стреляя бровями как можно выше.       — Ты даже, блять, не задумываешься, что не все, что ты можешь сказать — нужно сказать, — продолжал Рон, каждым дергающимся нервом на лице показывая, как давно ему хотелось выговориться. — Знаешь, этот твой… ум не делает тебя лучше всех! Не дает права навязывать своё мнение кому ни попадя!       Он злился, так безотчетно отдаваясь эмоциям, что сил удерживать заклинание немоты не хватало. Гермиона чувствовала, как удавка, опутавшая шею изнутри, постепенно рассасывается, позволяя издавать едва слышный сиплый свист.       — Знаешь, вы с этим белобрысым ублюдком друг друга стоите! — Рон брызгал слюной так, что девушка удивилась, как он до сих пор не окатил ее вязкой влагой, будто из брандспойта. — Его дружки убили моего брата, а ты сделала кое-что даже похуже!       — Что ты… — прохрипела от долго молчания Гермиона, но тут же прочистила горло, обретая привычное звучание. — Что ты несешь?       — Ты просто пришла и потопталась, твою мать, потопталась на его могиле! При всех встала и плюнула мне в лицо! — он так самозабвенно ткнул себя пальцем в грудь, что не оставалось сомнений — речь едва ли идет о Фреде.       — Не вмешивай! — ее голос сорвался на фальцет. — Не смей даже вмешивать его сюда! Нам всем больно. Хватит считать себя кем-то особенным!       Эта фраза, как калька, идеально легла на описание Рона. Он любил казаться, а не быть. Жаждал исключительного отношения без намерения заслужить его, без единой крохотной мысли об этом. Делил переживания на свои и неважные.       Только горечь потери едина для всех: она не признает храбрецов и трусов, богачей и бедняков, умников и глупцов. Она все равно вскрывает грудную клетку ножом мясника. Каждый страдает по-своему, но все на пределе собственных эмоций. Потому так противно было Гермионе его желание в личных целях показать свою скорбь более значимой.       Она не видела никакого смысла и дальше оставаться здесь: наивно было считать, что Рон перестанет надеяться на что-то между ними. Что не осмелится давить на болевые точки, при помощи жалости и чувства вины выгрызая себе в ее сердце место поуютней.       Последний раз взглянув в обиженные голубые глаза человека, который все еще сотрясал воздух громкими фразами о долге и предательстве, о том, что она непременно пожалеет, Гермиона трансгрессировала. Пришел ее черед уходить.